— Проснулся? — вышла откуда-то, подоткнув юбки и неся кувшин (название забыл). — Голодный?
— Как тебя зовут? — еще раз спросил.
У нее оказались необычные глаза, никогда таких не видел: очень светлые, почти прозрачные, но в темной кайме.
— Как захочешь, — ответила она. — Идем, накормлю.
Ели лепешки с горьковатым диким мёдом, запивали козьим молоком. Облизывая пальцы, она улыбалась только глазами. Соленый ветер всё дул, дул...
Небо клонилось еще ниже...
— Будет шторм, — сообщила.
И вдруг я понял — это ведь не Итака.
— Тебя выкинули на берег волны, — сказала она напевно. — Твоё судно разбилось? Милость Эола оставила тебя?
— Тебя зовут Киркой, — ответил.
— Пусть так. Какая разница?
Я промолчал. Опустила глаза.
— Я могла бы напоить тебя соком цикуты. Или выбросить обратно. То, что вынесло море на мой остров, принадлежит мне. И только мне. Сами боги...
— Богов нет, — говорю я, только не знаю, правду или нет.
У нее на щеке осталась капелька мёда. Я осторожно стёр её пальцем.
— Значит, к тебе приплывают мужчины, а ты превращаешь их в свиней?
— В свинью каждый превращается сам, — вздохнула. Призналась: — И очень редко приплывают. Потом уплывают... Здесь одни женщины. И рабы. Тоскливо.
На нижней губе у нее осталась крошка.
— Ты дашь мне корабль? И команду?
— А где твоя команда, Одиссей? Откуда ты сам? Море вынесло только тебя... Ничего и никого больше.
Понятно. Вот так пропали моя аптечка и томик Гомера.
Наверно и вправду приближался шторм. Но я не умею определять.
— Издалека.

Она всё-таки дала корабль и рабов. Хотя напоследок с отчаянием сказала:
— Но... я бы могла стать для тебя Пенелопой...
«Я не уверен, что мог бы стать для тебя Одиссеем», — хотелось ответить мне. Но так нельзя было даже думать.
Я найду свою Итаку и свою Пенелопу.
И все боги Олимпа...
Напоследок:
— Я буду думать о тебе.
В первый день плавания дул настойчивый эвр.
Моряки переговаривались между собой на каком-то койне (хотя нет, для койне еще рано), а книги, чтобы читать и ни о чем не думать, у меня теперь не было.
Смешное, в сущности, положение: плыть невесть куда и невесть с кем, не зная толком, доплывешь или нет. Смешнее было только прыгать в неизвестность, воспользовавшись едва работающим портатором.
Впрочем, это ведь не я решил.
Ночью меня выкинули за борт.
Наверно, я показался своей команде не очень-то похожим на царя. Или же им просто захотелось свободы.

***
В то утро мисс Филмор проснулась раньше обычного — еще до рассвета, — и в подсвеченном уличными огнями полумраке пила кофе. Такая сентиментально-старомодная привычка, когда можно было бы просто взбодриться тоником.
После кофе голова яснее не делалась. Мисс Филмор пила его не для этого.
Она пила и смотрела, как медленно светлеет край неба.
Потом пошла за фотоаппаратом.

***
Я опять тонул. Теперь в соленой, липкой жиже, не понимая, где я и что со мной. Можно было, наверно, умереть. Но. Меня назвали Одиссеем. И все боги Олимпа....
Пенелопа!
Вынырнул.
— Эй! — крикнули над ухом. На английском, хоть и изувеченном. — Ты! Урод! Проваливай, пока цел!
Оказалось — грязный, темный угол между какими-то хибарами, тягучий запах тухлой рыбы.
— Сейчас, — пробормотал. Подскочил. — Сейчас...
— Ты там оглох, что ли? Давно по яйцам не получал?
Да, хотелось ответить, не получал. Я вообще из гуманного двадцать третьего века. А у вас какой век, милейший?
Но я был наг и бос, и в таком состоянии вряд ли стоило задавать вопросы. Я торопливо кивнул и побежал прочь.
«Бом-бом-бом», — покатился над головой звон.
Значит, колокола уже изобрели.
— Стой!
Я бежал. Звон несся надо мной, грозя раздавить. Он вибрировал, пробирая до жил и заставляя их трястись.
— Стоять!
Хохот. Начались каменные дома и кое-как мощеная мостовая.
Темнота тупика. Запнулся. Схватил булыжник. С булыжником уж как-нибудь. Их оказалось всего двое. Толком не разглядел. Хотели, наверно, отнять кошелек, но кошелька у меня не было. Чего там, на мне не было даже обуви.
Я не убил ни одного из них. Они убежали. А я теперь уже медленно побрел, нервно сжимая в кулаке камень и вздрагивая от холода и омерзения. Где на этот раз?
Смрадные улицы извивались, делались то шире, то уже, такими узкими, что иной раз приходилось протискиваться боком. К рассвету меня окликнули — хрипло, но без угрозы:
— Эй! Что, всё спустил в кабаке? Эй-эй, пропойца!
Я увидел женщину — еще не старую, но и не молодую, выглядывающую из распахнутого окна одного из домов.
— У меня есть кое-какие тряпки и еда, — сказала она. — Но мне нужно наколоть дрова и натаскать воды.
Так я обзавелся дырявыми портками, нижней рубахой и необычной обувью (тоже дырявой).
— Ты странный, — заметила женщина напоследок. — Не пьяница, не пахнешь. Чистенький. И говоришь неправильно.
— Меня ограбили. Стукнули по голове и ограбили.
— Да. Так бывает, — согласилась женщина и потеряла ко мне всякий интерес.
Я не придумал спросить её, какой это город и какое время. Хотя, возможно, и правильно — тогда она сдала бы меня в бедлам. Мне чудился взгляд в спину. Но никто не глядел. На меня вообще не обращали внимания. Одежда делала своё дело.
Из города я вышел довольно скоро, так ничего и не решив. Почему меня выкинуло именно сюда? И как работает этот чертов хронопортатор? Это не Итака. Та — далеко и давно. Здесь не того, что я ищу.
Сделалось тоскливо.
Ощущение взгляда не исчезало. Но, очевидно, мне нечего делать в Англии того времени, когда уже изобрели колокола.
Да. Вороны побери!
Я нажал кнопку портатора. Не ту, экстренную. Другую.
Тонул. Вынырнул в вечер.

***
В тот день мисс Филмор решила, что что-нибудь сделает: уволится, напьется или...

***
Ранний вечер. Звезды уже высыпали, но полумрак стоял пока еще прозрачный, легкий. Пахло дождем и, чуть слабее, свежескошенной травой.
Женщина — сплошные женщины! — кричала. Ей было от чего кричать: один молодчик (коренастое неопрятное нечто) её держал, а второй (такое же коренастое и столь же неопрятное создание) задирал юбки с недвусмысленными целями. И был еще третий, чуть в стороне. Поигрывал длинным узким кинжалом, ждал своей очереди.
На мне же были драная рубаха, портки и едва зашнурованные ботинки.
Передо мной кричала женщина.
А меня ждали Итака, Пенелопа и боги Олимпа.
Не моё время, не мое дело, сказал мне внутренний голос. У тебя нет под рукой даже булыжника.
И верно, булыжника не было.
Итака? Пенелопа? Боги?
Вороны, да я сам-то верю?!
Должен, потребовал голос. И упирался в лопатки чей-то настойчивый взгляд.
Женщина кричала.
Боги, за что вы?.. Шёл к своей Пенелопе долгие двадцать лет...
Я ринулся на третьего из молодчиков. Почти сразу напоровшись на кинжал.
В последний момент показалось, разглядел: прозрачные, с темной каемкой, глаза. Боги победили.

***
К концу той смены мисс Филмор довязала шарф, а в камеру пункта вывалился грязный, страшный, окровавленный мужчина. Она закричала.
Чуть позже, стоя перед стеклом медицинского бокса, рассеянно слушала: поразительный случай, пришелец Одиссей дважды попадает в одно и то же время. Его, будто пробку, выталкивают сюда какие-то неведомые силы...
Пенелопа Филмор стояла, глядела на теперь уже спящего, умытого и спасенного мужчину и думала, что не будет ничего делать. Просто постоит здесь еще.