The end is nigh
Внимание!
пятница, 22 июня 2012
среда, 13 июня 2012
The end is nigh
Орги приносят автору извинения за задержку с выкладкой.
Название: Зависть – не порок
Типаж: инопланетянин с очень плохим зрением
Квест: история о том, что бывает, если слишком закопаться в архивы
Автор: Eswet
Бета: нет
Краткое содержание: завидуя чужой славе, можно и самому прославиться
читать дальше
Солнце жарило немилосердно. Площадь превратилась в слепящее белое зеркало, воздух над нею шел мелкой рябью, искажая перспективу; над этой раскаленной сковородкой словно бы плыл белоснежный памятник, напоминая – если исключить металлическую арматуру внутри - горку первосортного мороженого.
Ун-Йоо сглотнул. Плохая ассоциация.
Он попытался отрешиться от мыслей о мороженом и пошел вокруг постамента, рассматривая детали.
Памятник изображал лугари, несомненно, - хотя местные жители имели крайне своеобразные представления о лугарийской анатомии. Основное щупальце они сделали выходящим не из середины корпуса, а откуда-то из межножья, отчего запечатленный приобрел вид одновременно комичный и угрожающий. В Галакт-колледже Ун-Йоо случалось видеть то, что хьюманы считают порнографией, и он знал, что значительная длина яйцеклада - то есть того, что у хьюманов называется "уд" - каким-то образом повышает им самооценку и уважение среди остальных. В таком случае, видимо, разместив основное щупальце в межножье, местные продемонстрировали просто-таки безграничное уважение к лугари, увековеченному здесь.
Зависть - первый из пороков, но Ун-Йоо никак не мог заставить себя перестать завидовать.
В самом деле: он первым из своей расы закончил медицинский факультет Галакт-колледжа с аттестатом класса "альфа". Он - ну, хорошо, с группой сотрудников - совершил фундаментальное открытие в области хьюманской физиологии, позволившее диагностировать облысение еще на стадии, когда для лечения требуется лишь полдюжины сеансов биосенсорной терапии. Он был светилом ксеномедицины... Но памятник, единственный в галактике памятник лугарийскому врачу, воздвигнутый хьюманами, был посвящен не ему, а какому-то Ю-Ро, про которого и сведений-то толком не сохранилось!
От избытка чувств Ун-Йоо прищелкнул жвалами. Белокаменный Ю-Ро невозмутимо парил в жарком мареве над площадью и в виду имел раздраженного соотечественника. Он был памятником и не мог ответить, что такого совершил, чтобы заслужить вечную признательность скупых на выражение благодарности хьюманов.
О памятнике Ун-Йоо услышал еще в колледже от однокашника и весьма изумился: среди лугари не было известно о каких-либо монументах в их честь вне зоны влияния их собственной цивилизации. Выяснилось, однако, что среди хьюманов неизвестный лугари (которого они без затей звали Целителем) весьма почитаем. А заодно – что личная история Целителя за давностью лет стерлась из памяти почитателей, если даже когда-нибудь и была известна.
Ун-Йоо потратил одиннадцать стандартных лет, чтобы найти хотя бы имя изображенного на памятнике. Он перекопал все архивы ранних звездных экспедиций, куда отправлялись сколько-нибудь известные ученые. Он сверял послужные списки экипажей, реестры посещенных планет и даты колонизации планет хьюманами. Архивы не давали ответа, кого из лугари почитают как величайшего врача в хьюманском секторе галактики.
Ун-Йоо не сдавался. То, что поначалу было простым любопытством, превратилось в страсть. Не найдя информации в записях лугари, он обратился к архивам хьюманов.
Сказать, что это было непросто, значит не сказать ничего. Хьюманы вели свои хроники на разных языках, они даже пользовались разными системами летоисчисления. Ун-Йоо незаметно для себя стал специалистом по машинному переводу, заодно усовершенствовав несколько лугарийских программ. И в конце концов он нашел имя, даже почти не искаженное: имя лугари, оставшегося среди хьюманов и ничем не прославившегося дома.
Имя было ему, конечно, незнакомо, и он снова ринулся в лугарийские архивы.
То, что он отыскал, его потрясло. Ю-Ро не был врачом, он даже биологом не был, да и вообще ученым. Это был второй помощник двигателиста на большом торговом корабле. И однажды, всего однажды корабль этот ухитрился аварийно сесть на планете, принадлежащей хьюманам.
Запись в корабельном журнале гласила, что Ю-Ро предпочел остаться на планете, так как за время полета у него сильно ухудшилось и без того несовершенное зрение.
Ун-Йоо уже научился читать между строк: такая формулировка означала, что на самом деле Ю-Ро фактически ослеп.
Явление, пожалуй, не слишком редкое: то и дело возраст лишает лугари зрения, и до сих пор справиться с этим не удавалось. Слепому и правда нечего делать в двигательном отсеке. Неудивительно, что Ю-Ро предпочел остаться на чужой планете, нежели стать обузой для товарищей по команде и впоследствии родственников. Хуже нет для взрослого лугари, чем сидеть у кого-то на шее.
А в гостях у другой, тогда еще малознакомой цивилизации он мог бы приносить пользу в роли изучаемого объекта.
На этом месте Ун-Йоо защелкал жвалами одобрительно. Принести себя в жертву во имя науки и сближения разумных рас - в высшей степени достойное поведение.
Но все это никак не объясняло, откуда у Ю-Ро появились способности к исцелению. Да еще такому, чтобы за это его восхваляли целым галактическим сектором.
- О, да никак это Йоо? – раздалось сбоку.
Ун-Йоо подскочил на месте и непроизвольно втянул щупальца от неожиданности.
- Извини, что напугал, - сказал высокий хьюман, приветственно демонстрируя зубы. – Никак не ждал тебя тут увидеть. Какими судьбами?
- А, Петер! – вспомнил Ун-Йоо. Распознавание хьюманов до сих пор давалось ему с трудом, невзирая на восемь стандартных лет совместного обучения: отсутствие личной окраски вне видимого для них спектра страшно мешало. Но сейчас помог знакомый голос. С Петером Зонном они довольно тесно общались во время учебы, и именно он рассказал Ун-Йоо про памятник врачу-лугари. – Вот... приехал полюбоваться на Целителя. Между прочим, его звали Ю-Ро.
- Ю... Ро, - неуверенно повторил Петер. Разговаривать на лугарими хьюманы не могли – их голосовые возможности были ограничены так же жестоко, как зрительные; но имена воспроизводили почти точно. – Какой ты молодец, Йоо. Надо бы об этом сказать в музее. Как только они проглядели...
- Я сверялся с нашими архивами, без этого совершенно невозможно определить, кто есть кто, - не без гордости пояснил Ун-Йоо. – Минутку, музей? Какой музей?
- Музей Целителя, конечно. Вот же он.
Там, куда показывал Петер, для Ун-Йоо все сливалось в слепящую белизну, и он поспешно надел окуляры.
И увидел.
Музей был выстроен словно бы нарочно, чтобы лугари его не засек: зеркально отполированные каменные блоки, стекло, никакого металла или дерева, контурный теплоотвод, больше напоминающий боевую маскировку. Ун-Йоо пришлось бы перестраивать зрение специально для условий этой планеты, чтобы рассмотреть здание без окуляров.
- Зайдешь? Раз уж ты его изучаешь. Сейчас уже поздно для экскурсий, но я был тут раз тридцать, могу и сам провести, если хочешь.
- Зайдем, - решительно сказал Ун-Йоо и интенсивно заперебирал конечностями, пытаясь сравняться в скорости с длинноногим хьюманом.
- К сожалению, как это часто бывает, жизнеописание Целителя начали составлять лет через сорок после его смерти, - говорил Петер, размашисто шагая по коридору и явно забыв о том, что лугари передвигаются намного медленнее. Ун-Йоо приходилось бежать, и то он едва поспевал за однокашником. Впрочем, весь обратившись в слух, он не возражал. ...Значит, вот почему он не знал о музее: позднейшими датами не поинтересовался. – Здесь много его личных вещей, кое-какие записи, снимки и видео, свидетельства очевидцев. Но в то время еще не было нормальных программ-переводчиков с лугарими, и общение людей с Целителем проходило во многом на пальцах.
- На пальцах?..
- Самыми простыми словами и жестами, - пояснил Петер. – Потери информации при этом, как ты понимаешь, были чудовищны.
- Могу представить, - буркнул Ун-Йоо. Потери информации, надо же! У них была хоть какая-то информация...
На многочисленных портретах Ю-Ро представал немолодым, простоватого вида и явно подслеповатым лугари. Впрочем, на групповых снимках хьюманы, окружавшие его, имели одинаково восторженные выражения лиц: Ун-Йоо эту мимику знал, ее регулярно демонстрировали сокурсники, получая высшие баллы там, где не ожидали этого, или если внезапно объявляли лекцию кого-нибудь из ведущих ученых галактики.
Видеозаписей оказалось немного. На них Ю-Ро неизменно оказывался весьма растерянным, с трудом и с неимоверным количеством ошибок изъяснялся на одном из хьюманских наречий. Ун-Йоо едва понимал, что пытается сказать соплеменник.
Одна короткая съемка без конца и начала заставила его напрячься. Там - отчаявшись, похоже, наладить контакт на языке хьюманов, - Ю-Ро то и дело сбивался на лугарими.
- Я не врач! Вы понимаете – не врач! Я не умею лечить! Я умею только чинить машины, двигатели! Неполадки – вижу, как лечить – не знаю!
- Неполадки? – вслух повторил Ун-Йоо, недоуменно поднимая спинные щитки.
- Что-что? – Петер, уже переходивший к следующему элементу экспозиции, обернулся. – Извини, я не понимаю лугарими.
- Он говорил, что видит неполадки, - перевел Ун-Йоо. – Но не умеет их лечить... Что он имел в виду?
Петер свел вместе брови – Ун-Йоо никак не мог запомнить, в каких случаях это означает гнев, а в каких – непонимание, и приготовился, если что, втягивать щупальца и скатываться клубком. Но Петер, как выяснилось, не сердился, а просто думал.
- Неполадки – это, наверное, болезни. Новообразования, переломы костей, тромбы... Знаешь, человеческая медицина тогда уже очень многое умела лечить, но проблема состояла в правильной и своевременной диагностике. А Целитель всегда мог сказать, где именно... неполадки. Насколько я помню, лугари видят в гигантском относительно нас диапазоне? То, для чего нам нужен магнитный резонанс или рентгеновские лучи, вы умеете просто увидеть глазами. Ты же такое проделывал на практикумах.
- Да... – Ун-Йоо растерялся окончательно. – Но это очень тяжело, с живыми организмами приходится нарочно перестраивать зрение всякий раз. И не все так могут... это как у вас с музыкальным диапазоном, так? Не все могут взять много нот. А Ю-Ро вообще был полуслепым!
- Как это?
- Вот так. Он сошел со своего корабля именно потому, что почти ослеп. Да и на снимках видно, посмотри: у него всегда прикрыты прозрачные веки. Это значит, что ваш видимый спектр ему недоступен...
- Видимый – вероятно. А мог он все время видеть в другом диапазоне, на который обычно надо специально настраиваться?
Ун-Йоо в задумчивости свернул щупальца «розочкой».
- Мог, - сказал он наконец. – Особенно если у него и просто так был хороший диапазон. Ходил и компенсировал отсутствие верхнего спектра нижними... На ваших планетах это вполне возможно. Хьюманы даже и не замечали, наверное...
Он сел на мраморный пол, тонкие щупальца обвисли от огорчения.
- Просто ходил и видел неполадки. Ничего не зная, не изучая хьюманской биологии. Видел много хьюманов, замечал нестандартные особенности и говорил о них. Всего-то. Полуслепой второй помощник двигателиста... самый знаменитый врач лугари в галактике.
Петер сделал сложный жест: локти приведены к бокам, кисти разведены в стороны ладонями кверху. Кажется, это было выражение недоумения. Или сочувствия? Или чего-то еще? Очень сложная у хьюманов жестикуляция.
- И я этого не понял. Одиннадцать лет архивов. Ради... вот этого. Ослепнуть, чтобы видеть. Кажется, это очень в духе хьюманской философии?
Петер не удержался – потрепал Ун-Йоо по спинному щитку. Вообще-то это была ужасная фамильярность, но Ун-Йоо помнил, что хьюманы выражают приязнь прикосновениями к спине, и подавил рефлекторное раздражение.
- Послушай, но ведь ты совершил значительное открытие, - заметил Петер.
- Какое?..
- Ну как же. Человеческий сектор до сих пор испытывает изрядные сложности с диагностикой. Приборы, конечно, совершенствуются, но они все равно довольно массивны, их не во всякую экспедицию с собой потащишь... Представь, какую помощь оказали бы лугари с нестандартным зрением, как у Ю-Ро, в составе таких экспедиций? Главное, не нужно много лет обучать ценнейших специалистов широкого профиля, достаточно врожденных способностей и небольшого вводного курса! Да даже и не в экспедициях, даже просто в клиниках... И другие расы вряд ли откажутся от такой помощи! Йоо, это же открытие галактического масштаба!
Слушая Петера, Ун-Йоо живо представлял себе, как толпы печальных пенсионеров, коротающих годы до смерти на иждивении социальных служб, ринутся в дальние экспедиции, в инопланетные клиники – заменять собою тонны сложной и дорогой техники. Нет, вероятно, не толпы – далеко не у всех развивается столь выгодная компенсация утраченных способностей – но все же десятки, сотни лугари...
Он резво вскочил, обвил основным щупальцем руку Петера и пожал.
- Совместное открытие, Петер, совместное.
- Предоставляю эту честь тебе. Это же ты идентифицировал Целителя и узнал, что у него были проблемы со зрением. А я только музей показал.
Возражать Ун-Йоо не стал.
На выходе он вспомнил, что еще его интересовало.
- Петер, ты не знаешь, почему у Ю-Ро на памятнике основное щупальце растет... вон оттуда?
Цвет лица Петера сменился на очень нездоровый.
- Ну... видишь ли... когда памятник создавали, люди еще не разбирались в анатомии лугари и не совсем верно оценивали назначение щупальца...
- Вы что, на самом деле приняли его за яйцеклад?!
...
- Как хорошо, - с чувством сказал Петер, когда они отсмеялись, - что ты медик и не обижаешься на такие ошибки!
- Не обижаться на недостаточную информированность – первый принцип общения с иными цивилизациями, - с достоинством заявил Ун-Йоо. Его распирало воодушевление, и на его волне он еще и не такие ошибки готов был воспринимать с юмором.
Солнце жарило немилосердно. Девять десятых года на этой планете царила ясная погода. Площадь все так же напоминала раскаленную сковородку
Новенькое изваяние Ун-Йоо, обращенное прямо к памятнику Ю-Ро, обладало верными пропорциями, и основное щупальце начиналось из центра корпуса, как положено.
Ун-Йоо смотрел на монумент себе самому, следуя мимо в хорошо затененном флаере – на церемонию награждения за открытие, способствующее взаимодействию разумных рас галактики. Дома его уже определили в Зал славы исторических изыскателей, а от выражений благодарности стариков впору было скрываться в хьюманском секторе, и то без гарантий. Примерно каждый четвертый из безнадежных слепцов лугари оказался полезен хьюманской медицине, промышленность втрое увеличила объем выпуска вживляемых переводчиков (и хьюманская тоже). Другие разумные расы уже формировали очередь: курсы подготовки диагностов не успевали выпускать потребное количество медтехников.
И все это было заслугой Ун-Йоо. И немножко Петера Зонна, конечно.
Все-таки полезно потратить время на работу с архивами.
И зависть, пожалуй, не такой уж и порок...
Название: Зависть – не порок
Типаж: инопланетянин с очень плохим зрением
Квест: история о том, что бывает, если слишком закопаться в архивы
Автор: Eswet
Бета: нет
Краткое содержание: завидуя чужой славе, можно и самому прославиться
читать дальше
Солнце жарило немилосердно. Площадь превратилась в слепящее белое зеркало, воздух над нею шел мелкой рябью, искажая перспективу; над этой раскаленной сковородкой словно бы плыл белоснежный памятник, напоминая – если исключить металлическую арматуру внутри - горку первосортного мороженого.
Ун-Йоо сглотнул. Плохая ассоциация.
Он попытался отрешиться от мыслей о мороженом и пошел вокруг постамента, рассматривая детали.
Памятник изображал лугари, несомненно, - хотя местные жители имели крайне своеобразные представления о лугарийской анатомии. Основное щупальце они сделали выходящим не из середины корпуса, а откуда-то из межножья, отчего запечатленный приобрел вид одновременно комичный и угрожающий. В Галакт-колледже Ун-Йоо случалось видеть то, что хьюманы считают порнографией, и он знал, что значительная длина яйцеклада - то есть того, что у хьюманов называется "уд" - каким-то образом повышает им самооценку и уважение среди остальных. В таком случае, видимо, разместив основное щупальце в межножье, местные продемонстрировали просто-таки безграничное уважение к лугари, увековеченному здесь.
Зависть - первый из пороков, но Ун-Йоо никак не мог заставить себя перестать завидовать.
В самом деле: он первым из своей расы закончил медицинский факультет Галакт-колледжа с аттестатом класса "альфа". Он - ну, хорошо, с группой сотрудников - совершил фундаментальное открытие в области хьюманской физиологии, позволившее диагностировать облысение еще на стадии, когда для лечения требуется лишь полдюжины сеансов биосенсорной терапии. Он был светилом ксеномедицины... Но памятник, единственный в галактике памятник лугарийскому врачу, воздвигнутый хьюманами, был посвящен не ему, а какому-то Ю-Ро, про которого и сведений-то толком не сохранилось!
От избытка чувств Ун-Йоо прищелкнул жвалами. Белокаменный Ю-Ро невозмутимо парил в жарком мареве над площадью и в виду имел раздраженного соотечественника. Он был памятником и не мог ответить, что такого совершил, чтобы заслужить вечную признательность скупых на выражение благодарности хьюманов.
О памятнике Ун-Йоо услышал еще в колледже от однокашника и весьма изумился: среди лугари не было известно о каких-либо монументах в их честь вне зоны влияния их собственной цивилизации. Выяснилось, однако, что среди хьюманов неизвестный лугари (которого они без затей звали Целителем) весьма почитаем. А заодно – что личная история Целителя за давностью лет стерлась из памяти почитателей, если даже когда-нибудь и была известна.
Ун-Йоо потратил одиннадцать стандартных лет, чтобы найти хотя бы имя изображенного на памятнике. Он перекопал все архивы ранних звездных экспедиций, куда отправлялись сколько-нибудь известные ученые. Он сверял послужные списки экипажей, реестры посещенных планет и даты колонизации планет хьюманами. Архивы не давали ответа, кого из лугари почитают как величайшего врача в хьюманском секторе галактики.
Ун-Йоо не сдавался. То, что поначалу было простым любопытством, превратилось в страсть. Не найдя информации в записях лугари, он обратился к архивам хьюманов.
Сказать, что это было непросто, значит не сказать ничего. Хьюманы вели свои хроники на разных языках, они даже пользовались разными системами летоисчисления. Ун-Йоо незаметно для себя стал специалистом по машинному переводу, заодно усовершенствовав несколько лугарийских программ. И в конце концов он нашел имя, даже почти не искаженное: имя лугари, оставшегося среди хьюманов и ничем не прославившегося дома.
Имя было ему, конечно, незнакомо, и он снова ринулся в лугарийские архивы.
То, что он отыскал, его потрясло. Ю-Ро не был врачом, он даже биологом не был, да и вообще ученым. Это был второй помощник двигателиста на большом торговом корабле. И однажды, всего однажды корабль этот ухитрился аварийно сесть на планете, принадлежащей хьюманам.
Запись в корабельном журнале гласила, что Ю-Ро предпочел остаться на планете, так как за время полета у него сильно ухудшилось и без того несовершенное зрение.
Ун-Йоо уже научился читать между строк: такая формулировка означала, что на самом деле Ю-Ро фактически ослеп.
Явление, пожалуй, не слишком редкое: то и дело возраст лишает лугари зрения, и до сих пор справиться с этим не удавалось. Слепому и правда нечего делать в двигательном отсеке. Неудивительно, что Ю-Ро предпочел остаться на чужой планете, нежели стать обузой для товарищей по команде и впоследствии родственников. Хуже нет для взрослого лугари, чем сидеть у кого-то на шее.
А в гостях у другой, тогда еще малознакомой цивилизации он мог бы приносить пользу в роли изучаемого объекта.
На этом месте Ун-Йоо защелкал жвалами одобрительно. Принести себя в жертву во имя науки и сближения разумных рас - в высшей степени достойное поведение.
Но все это никак не объясняло, откуда у Ю-Ро появились способности к исцелению. Да еще такому, чтобы за это его восхваляли целым галактическим сектором.
- О, да никак это Йоо? – раздалось сбоку.
Ун-Йоо подскочил на месте и непроизвольно втянул щупальца от неожиданности.
- Извини, что напугал, - сказал высокий хьюман, приветственно демонстрируя зубы. – Никак не ждал тебя тут увидеть. Какими судьбами?
- А, Петер! – вспомнил Ун-Йоо. Распознавание хьюманов до сих пор давалось ему с трудом, невзирая на восемь стандартных лет совместного обучения: отсутствие личной окраски вне видимого для них спектра страшно мешало. Но сейчас помог знакомый голос. С Петером Зонном они довольно тесно общались во время учебы, и именно он рассказал Ун-Йоо про памятник врачу-лугари. – Вот... приехал полюбоваться на Целителя. Между прочим, его звали Ю-Ро.
- Ю... Ро, - неуверенно повторил Петер. Разговаривать на лугарими хьюманы не могли – их голосовые возможности были ограничены так же жестоко, как зрительные; но имена воспроизводили почти точно. – Какой ты молодец, Йоо. Надо бы об этом сказать в музее. Как только они проглядели...
- Я сверялся с нашими архивами, без этого совершенно невозможно определить, кто есть кто, - не без гордости пояснил Ун-Йоо. – Минутку, музей? Какой музей?
- Музей Целителя, конечно. Вот же он.
Там, куда показывал Петер, для Ун-Йоо все сливалось в слепящую белизну, и он поспешно надел окуляры.
И увидел.
Музей был выстроен словно бы нарочно, чтобы лугари его не засек: зеркально отполированные каменные блоки, стекло, никакого металла или дерева, контурный теплоотвод, больше напоминающий боевую маскировку. Ун-Йоо пришлось бы перестраивать зрение специально для условий этой планеты, чтобы рассмотреть здание без окуляров.
- Зайдешь? Раз уж ты его изучаешь. Сейчас уже поздно для экскурсий, но я был тут раз тридцать, могу и сам провести, если хочешь.
- Зайдем, - решительно сказал Ун-Йоо и интенсивно заперебирал конечностями, пытаясь сравняться в скорости с длинноногим хьюманом.
- К сожалению, как это часто бывает, жизнеописание Целителя начали составлять лет через сорок после его смерти, - говорил Петер, размашисто шагая по коридору и явно забыв о том, что лугари передвигаются намного медленнее. Ун-Йоо приходилось бежать, и то он едва поспевал за однокашником. Впрочем, весь обратившись в слух, он не возражал. ...Значит, вот почему он не знал о музее: позднейшими датами не поинтересовался. – Здесь много его личных вещей, кое-какие записи, снимки и видео, свидетельства очевидцев. Но в то время еще не было нормальных программ-переводчиков с лугарими, и общение людей с Целителем проходило во многом на пальцах.
- На пальцах?..
- Самыми простыми словами и жестами, - пояснил Петер. – Потери информации при этом, как ты понимаешь, были чудовищны.
- Могу представить, - буркнул Ун-Йоо. Потери информации, надо же! У них была хоть какая-то информация...
На многочисленных портретах Ю-Ро представал немолодым, простоватого вида и явно подслеповатым лугари. Впрочем, на групповых снимках хьюманы, окружавшие его, имели одинаково восторженные выражения лиц: Ун-Йоо эту мимику знал, ее регулярно демонстрировали сокурсники, получая высшие баллы там, где не ожидали этого, или если внезапно объявляли лекцию кого-нибудь из ведущих ученых галактики.
Видеозаписей оказалось немного. На них Ю-Ро неизменно оказывался весьма растерянным, с трудом и с неимоверным количеством ошибок изъяснялся на одном из хьюманских наречий. Ун-Йоо едва понимал, что пытается сказать соплеменник.
Одна короткая съемка без конца и начала заставила его напрячься. Там - отчаявшись, похоже, наладить контакт на языке хьюманов, - Ю-Ро то и дело сбивался на лугарими.
- Я не врач! Вы понимаете – не врач! Я не умею лечить! Я умею только чинить машины, двигатели! Неполадки – вижу, как лечить – не знаю!
- Неполадки? – вслух повторил Ун-Йоо, недоуменно поднимая спинные щитки.
- Что-что? – Петер, уже переходивший к следующему элементу экспозиции, обернулся. – Извини, я не понимаю лугарими.
- Он говорил, что видит неполадки, - перевел Ун-Йоо. – Но не умеет их лечить... Что он имел в виду?
Петер свел вместе брови – Ун-Йоо никак не мог запомнить, в каких случаях это означает гнев, а в каких – непонимание, и приготовился, если что, втягивать щупальца и скатываться клубком. Но Петер, как выяснилось, не сердился, а просто думал.
- Неполадки – это, наверное, болезни. Новообразования, переломы костей, тромбы... Знаешь, человеческая медицина тогда уже очень многое умела лечить, но проблема состояла в правильной и своевременной диагностике. А Целитель всегда мог сказать, где именно... неполадки. Насколько я помню, лугари видят в гигантском относительно нас диапазоне? То, для чего нам нужен магнитный резонанс или рентгеновские лучи, вы умеете просто увидеть глазами. Ты же такое проделывал на практикумах.
- Да... – Ун-Йоо растерялся окончательно. – Но это очень тяжело, с живыми организмами приходится нарочно перестраивать зрение всякий раз. И не все так могут... это как у вас с музыкальным диапазоном, так? Не все могут взять много нот. А Ю-Ро вообще был полуслепым!
- Как это?
- Вот так. Он сошел со своего корабля именно потому, что почти ослеп. Да и на снимках видно, посмотри: у него всегда прикрыты прозрачные веки. Это значит, что ваш видимый спектр ему недоступен...
- Видимый – вероятно. А мог он все время видеть в другом диапазоне, на который обычно надо специально настраиваться?
Ун-Йоо в задумчивости свернул щупальца «розочкой».
- Мог, - сказал он наконец. – Особенно если у него и просто так был хороший диапазон. Ходил и компенсировал отсутствие верхнего спектра нижними... На ваших планетах это вполне возможно. Хьюманы даже и не замечали, наверное...
Он сел на мраморный пол, тонкие щупальца обвисли от огорчения.
- Просто ходил и видел неполадки. Ничего не зная, не изучая хьюманской биологии. Видел много хьюманов, замечал нестандартные особенности и говорил о них. Всего-то. Полуслепой второй помощник двигателиста... самый знаменитый врач лугари в галактике.
Петер сделал сложный жест: локти приведены к бокам, кисти разведены в стороны ладонями кверху. Кажется, это было выражение недоумения. Или сочувствия? Или чего-то еще? Очень сложная у хьюманов жестикуляция.
- И я этого не понял. Одиннадцать лет архивов. Ради... вот этого. Ослепнуть, чтобы видеть. Кажется, это очень в духе хьюманской философии?
Петер не удержался – потрепал Ун-Йоо по спинному щитку. Вообще-то это была ужасная фамильярность, но Ун-Йоо помнил, что хьюманы выражают приязнь прикосновениями к спине, и подавил рефлекторное раздражение.
- Послушай, но ведь ты совершил значительное открытие, - заметил Петер.
- Какое?..
- Ну как же. Человеческий сектор до сих пор испытывает изрядные сложности с диагностикой. Приборы, конечно, совершенствуются, но они все равно довольно массивны, их не во всякую экспедицию с собой потащишь... Представь, какую помощь оказали бы лугари с нестандартным зрением, как у Ю-Ро, в составе таких экспедиций? Главное, не нужно много лет обучать ценнейших специалистов широкого профиля, достаточно врожденных способностей и небольшого вводного курса! Да даже и не в экспедициях, даже просто в клиниках... И другие расы вряд ли откажутся от такой помощи! Йоо, это же открытие галактического масштаба!
Слушая Петера, Ун-Йоо живо представлял себе, как толпы печальных пенсионеров, коротающих годы до смерти на иждивении социальных служб, ринутся в дальние экспедиции, в инопланетные клиники – заменять собою тонны сложной и дорогой техники. Нет, вероятно, не толпы – далеко не у всех развивается столь выгодная компенсация утраченных способностей – но все же десятки, сотни лугари...
Он резво вскочил, обвил основным щупальцем руку Петера и пожал.
- Совместное открытие, Петер, совместное.
- Предоставляю эту честь тебе. Это же ты идентифицировал Целителя и узнал, что у него были проблемы со зрением. А я только музей показал.
Возражать Ун-Йоо не стал.
На выходе он вспомнил, что еще его интересовало.
- Петер, ты не знаешь, почему у Ю-Ро на памятнике основное щупальце растет... вон оттуда?
Цвет лица Петера сменился на очень нездоровый.
- Ну... видишь ли... когда памятник создавали, люди еще не разбирались в анатомии лугари и не совсем верно оценивали назначение щупальца...
- Вы что, на самом деле приняли его за яйцеклад?!
...
- Как хорошо, - с чувством сказал Петер, когда они отсмеялись, - что ты медик и не обижаешься на такие ошибки!
- Не обижаться на недостаточную информированность – первый принцип общения с иными цивилизациями, - с достоинством заявил Ун-Йоо. Его распирало воодушевление, и на его волне он еще и не такие ошибки готов был воспринимать с юмором.
Солнце жарило немилосердно. Девять десятых года на этой планете царила ясная погода. Площадь все так же напоминала раскаленную сковородку
Новенькое изваяние Ун-Йоо, обращенное прямо к памятнику Ю-Ро, обладало верными пропорциями, и основное щупальце начиналось из центра корпуса, как положено.
Ун-Йоо смотрел на монумент себе самому, следуя мимо в хорошо затененном флаере – на церемонию награждения за открытие, способствующее взаимодействию разумных рас галактики. Дома его уже определили в Зал славы исторических изыскателей, а от выражений благодарности стариков впору было скрываться в хьюманском секторе, и то без гарантий. Примерно каждый четвертый из безнадежных слепцов лугари оказался полезен хьюманской медицине, промышленность втрое увеличила объем выпуска вживляемых переводчиков (и хьюманская тоже). Другие разумные расы уже формировали очередь: курсы подготовки диагностов не успевали выпускать потребное количество медтехников.
И все это было заслугой Ун-Йоо. И немножко Петера Зонна, конечно.
Все-таки полезно потратить время на работу с архивами.
И зависть, пожалуй, не такой уж и порок...
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
вторник, 12 июня 2012
КМС по СПГС
Выкладка конкурсных рассказов завершена. Кто хотел - тот успел.
Художники начнут выкладываться в ближайшее время.
Пока же можно голосовать за тексты (напоминаю, максимум за задание - 5, за общее впечатление - 10 баллов), а также, если есть желание, писать внеконкурсы.
Ниже приведен список всех типажей и квестов, которые были в игре.
Вы можете взять любой типаж и любой квест, сложить их вместе и получить таким образом задание для внеконкурсного текста. Нижняя планка для него такая же, как для конкурсного - 1000 слов. Присылать туда же - на terra-nova@list.ru, или в умыл, если поместится.
Давайте продлим праздник.
Типажи
читать дальше1) призрак повешенного ковбоя
2) герой поневоле
3) умный военный, целенаправленно изображающий из себя идиота
4) хитрый старый шут
5) старик лет за 70, вредный, потрепанный жизнью, с хроническими болезнями и чувством юмора
6) девочка-медиум (с кем она общается - на усмотрение автора)
7) инопланетянин с очень плохим зрением
8) двойной агент
9) оборотень-вегетарианец
10) некрасивая и достаточно недалекая, но бесспорно талантливая актриса
11) обычный ничем не примечательный подросток
12) социальный активист (по возможности, дельфин)
13) улыбчивый маньяк-коллекционер
14) мужчина, который всех спас от большой беды (война, природное бедствие, эпидемия, иной катаклизм на усмотрение автора), но потерял любимую женщину
15) юный аристократ, ничуть не кичащийся своим положением, но всем своим видом намекающий остальным, что они быдло
16) интеллигентный, обходительный убийца
17) человек, который никогда не улыбается
18) пожилая дама, любительница кошек и кофе с ликером
19) рассеянный юноша, постоянно оказывающийся там, где не нужно
20) не эталонно красивая и не очень умная, но гипнотически сексуальная женщина
21) вампир-коммунист
22) семилетний ребенок с навязчивой идеей
23) одинокий странник
24) девушка-брюнетка в синем пальто, несущая горшок с фикусом
25) ученик, преданный учителем
26) молчаливая незнакомка с закрытым лицом
27) опустившаяся домохозяйка
28) человек с биомеханическим протезом внутреннего органа (сердце, лёгкие, мозг и т.п.)
29) шпион с сильной зависимостью от азартных игр
30) оптимистичный хамелеон (человек или нет - на усмотрение автора)
31) секретный агент в похоронном костюме, на чёрной машине
32) воинственная мать
33) ангел или иное высшее существо, испытывающее ненависть к людям
Квесты
читать дальше1) история о постепенной необратимой мутации некоего существа (человека или любого другого)
2) история об осаде города
3) история о том, к чему может привести любовь к экзотике
4) история о роли случая
5) история о ксенофобии
6) история о войне, которая похожа на карнавал, и/или о карнавале, который похож на войну
7) история о возвращении домой
8) история о погоне и солнечном затмении
9) история о спасении из зоны эпидемии
10) история о забытом друге
11) история о несуществующей любви в условиях постапокалипсиса
12) история об исследовании неизвестного объекта (например, инопланетного корабля)
13) история о разведоперации с целью получения секретных данных о гипотетическом вторжении врага
14) история о перепутанных масках
15) история о том, к чему могут привести овертаймы
16) история о долгом путешествии
17) история о пире во время чумы
18) история о трех несбывшихся или неисполненных желаниях
19) история о дружбе органического и механического существ
20) история о провалившейся (подавленной) революции
21) история о любви двух представителей враждующих семейств
22) история о светлом коммунистическом будущем
23) история о темном двойнике
24) история о том, что бывает, если слишком закопаться в архивы
25) история о дипломатическом казусе с далеко идущими последствиями
26) история о несовершенной ловушке
27) история о бегстве и спасении
28) история о ночных кошмарах, которые мешают жить, и о борьбе с ними
29) история о семье, преемственности поколений и ценностей
30) история о зацветшем папоротнике
31) история о прохождении лабиринта
32) история о первом контакте и выборе, который может стать последним
33) история о потерянном сне
Художники начнут выкладываться в ближайшее время.
Пока же можно голосовать за тексты (напоминаю, максимум за задание - 5, за общее впечатление - 10 баллов), а также, если есть желание, писать внеконкурсы.
Ниже приведен список всех типажей и квестов, которые были в игре.
Вы можете взять любой типаж и любой квест, сложить их вместе и получить таким образом задание для внеконкурсного текста. Нижняя планка для него такая же, как для конкурсного - 1000 слов. Присылать туда же - на terra-nova@list.ru, или в умыл, если поместится.
Давайте продлим праздник.
Типажи
читать дальше1) призрак повешенного ковбоя
2) герой поневоле
3) умный военный, целенаправленно изображающий из себя идиота
4) хитрый старый шут
5) старик лет за 70, вредный, потрепанный жизнью, с хроническими болезнями и чувством юмора
6) девочка-медиум (с кем она общается - на усмотрение автора)
7) инопланетянин с очень плохим зрением
8) двойной агент
9) оборотень-вегетарианец
10) некрасивая и достаточно недалекая, но бесспорно талантливая актриса
11) обычный ничем не примечательный подросток
12) социальный активист (по возможности, дельфин)
13) улыбчивый маньяк-коллекционер
14) мужчина, который всех спас от большой беды (война, природное бедствие, эпидемия, иной катаклизм на усмотрение автора), но потерял любимую женщину
15) юный аристократ, ничуть не кичащийся своим положением, но всем своим видом намекающий остальным, что они быдло
16) интеллигентный, обходительный убийца
17) человек, который никогда не улыбается
18) пожилая дама, любительница кошек и кофе с ликером
19) рассеянный юноша, постоянно оказывающийся там, где не нужно
20) не эталонно красивая и не очень умная, но гипнотически сексуальная женщина
21) вампир-коммунист
22) семилетний ребенок с навязчивой идеей
23) одинокий странник
24) девушка-брюнетка в синем пальто, несущая горшок с фикусом
25) ученик, преданный учителем
26) молчаливая незнакомка с закрытым лицом
27) опустившаяся домохозяйка
28) человек с биомеханическим протезом внутреннего органа (сердце, лёгкие, мозг и т.п.)
29) шпион с сильной зависимостью от азартных игр
30) оптимистичный хамелеон (человек или нет - на усмотрение автора)
31) секретный агент в похоронном костюме, на чёрной машине
32) воинственная мать
33) ангел или иное высшее существо, испытывающее ненависть к людям
Квесты
читать дальше1) история о постепенной необратимой мутации некоего существа (человека или любого другого)
2) история об осаде города
3) история о том, к чему может привести любовь к экзотике
4) история о роли случая
5) история о ксенофобии
6) история о войне, которая похожа на карнавал, и/или о карнавале, который похож на войну
7) история о возвращении домой
8) история о погоне и солнечном затмении
9) история о спасении из зоны эпидемии
10) история о забытом друге
11) история о несуществующей любви в условиях постапокалипсиса
12) история об исследовании неизвестного объекта (например, инопланетного корабля)
13) история о разведоперации с целью получения секретных данных о гипотетическом вторжении врага
14) история о перепутанных масках
15) история о том, к чему могут привести овертаймы
16) история о долгом путешествии
17) история о пире во время чумы
18) история о трех несбывшихся или неисполненных желаниях
19) история о дружбе органического и механического существ
20) история о провалившейся (подавленной) революции
21) история о любви двух представителей враждующих семейств
22) история о светлом коммунистическом будущем
23) история о темном двойнике
24) история о том, что бывает, если слишком закопаться в архивы
25) история о дипломатическом казусе с далеко идущими последствиями
26) история о несовершенной ловушке
27) история о бегстве и спасении
28) история о ночных кошмарах, которые мешают жить, и о борьбе с ними
29) история о семье, преемственности поколений и ценностей
30) история о зацветшем папоротнике
31) история о прохождении лабиринта
32) история о первом контакте и выборе, который может стать последним
33) история о потерянном сне
@темы: Карусель-2012, организационное
воскресенье, 10 июня 2012
The end is nigh
Название: Сорви мне папоротник-цвет…
Типаж: хитрый старый шут
Квест: история о зацветшем папоротнике
Автор: Madwit
Бета: ???
Краткое содержание: "Но там и тут напрасен труд искать красавиц, что не лгут..."
Предупреждения: Вдохновение и название автору подарило следующее стихотворение:
читать дальшеПоймай рукой метеорит,
Сорви мне папоротник-цвет,
Найди след чёртовых копыт
И место всех ушедших лет.
Учи внимать русалок пенью
И от завистников терпенью.
И есть ли слух
От злых старух
Чтоб укреплял высокий дух?
Когда провидцем ты рождён,
Что видит скрытый смысл вещей,
Скачи за дальний небосклон
И проплыви все сто морей,
Вернись, и расскажи мне честно
Все тайны, что тебе известны,
Но там и тут
Напрасен труд
Искать красавиц, что не лгут.
Скажи мне, если из людей
Такую кто-нибудь найдёт,
Но нет, не поспешу я к ней,
пусть в двух шагах она живёт.
Уж такова красавиц суть -
Она сумеет обмануть.
Пока в пути,
Как ни крути,
Двух-трёх успеет провести.
Джон Донн (пер. Ф. Толстого)
читать дальшеПраздник начнётся ночью. Ночью явятся гости, и в их изумлённых глазах будут плясать отражения разноцветных искр, которые рассыпают вокруг себя миниатюрные феи-фонарщицы. Ночью воздух будет напоён ароматами трав, цветов и лета. Ночью запылают костры и заиграют свирели, бархатисто засмеются длинноволосые русалки в ветвях над рекой, и запляшут дриады в прозрачных рубашках из паутины.
Ночью распустится огненный цветок.
Сейчас здесь не ночь, но и не день. Здесь не бывает солнца и дневного света, только далёкие и холодные звёзды высоко над поляной. Сейчас здесь нет жизни, только серые тени между серыми стволами. Трава ещё мертва и река неподвижна.
Два трона стоят посреди поляны. Когда-то это были два дерева, переплетающиеся то ли в объятии, то ли в борьбе. Безымянный мастер вырезал в них сидения и украсил спинки фигурами существ, которых никогда не видел. Корни их по-прежнему тянут соки из земли.
Король и Королева неподвижны, их глаза закрыты и тела опутаны серой паутиной. К ногам Короля спускается длинная седая борода, и платье Королевы соткано словно из пыли.
У трона притулился шут – маленький, смешной человечек, весь покрытый морщинами и обсыпанный сухой листвой. Его глаза открыты, но он не шевельнётся, пока спят его Король и Королева.
Близится ночь, единственная ночь в их мире, ночь жизни, ночь праздника, ночь огненного цветка, и тени в нетерпении тянутся к поляне, и веки Королевы, дрогнув, начинают подниматься.
Она смотрит на супруга и медленно улыбается, пытаясь заново вспомнить, как это делается.
- Уже скоро, мой Король, - шепчет она голосом, похожим на шорох сухих листьев. – Уже скоро.
Она совсем не хотела оказаться ночью на улице. Никогда не хотела. Было в этом что-то неправильное, ходить по пустым тёмным улицам одной, между спящих зданий. Дневной и ночной город словно существовали в разных мирах, и лишь в одном из них хозяйничали люди. В другом же…
Кто?
Она не хотела. Но всё-таки она была сейчас здесь, в совершенно незнакомом ей районе, и домой следовало вернуться до утра. Хотя солнца здесь никогда не бывало .
Она огляделась. Вокруг были жилые дома, обычные девятиэтажки, но их крыши терялись в тёмном небе, и свет не горел ни в одном окне. Единственный фонарь освещал детскую площадку; в его неровном мигающем свете качели и лесенки казались скелетами неведомых чудищ. Изогнутые хребты и рёбра.
Кроме как на детской площадке, нигде больше не было ни одного фонаря, но темнота всё же не была абсолютной – по крайней мере, она могла различать здания вокруг, и видела, куда идёт.
Что-то ей подсказывало, что будет не слишком умно идти туда, где её хотят видеть.
Она решила выйти к дороге, и наугад двинулась вдоль гаражей, выбрав путь подальше от площадки.
Что-то тут было неправильно, но она никак не могла сообразить, пока не попыталась представить этот двор в дневном свете. Он был очень похож на тот, в котором стоял её собственный дом; только по тому двору бывало трудно пройти из-за стоящих повсюду машин – в любое время суток. Люди парковались где попало, ничуть не обращая внимания на неудобства других. А здесь не было ни одной.
Как только она это поняла, двор стал казаться ещё более пустым.
А ещё здесь было чисто. По крайней мере, насколько она могла разглядеть. Ни бумажек, ни бутылок, ни брошенных на полпути к контейнерам пакетов с мусором. Контейнеров, кстати, тоже не было.
Вот граффити на кирпичной стене здесь присутствовало, да притом почти в точности такое же, как то, мимо которого она ходила каждое утро в своём дворе. Только там это была какая-то мешанина из причудливых букв. Здесь она обрела смысл и сложилась в слова.
«Сорви мне огненный цветок».
Дорога как будто выпрыгнула на неё из-за угла очередного дома. Обычное асфальтовое шоссе. Деревья вдоль обочины.
Она не смогла разглядеть, что там с другой стороны. Может быть, тоже дома – и тогда это была бы обычная улица. Но за белой разметкой, за разделительной полосой по центру, начиналась какая-то совсем уж непроглядная, чернильная ночь. И она манила. Если детскую площадку очень хотелось обойти стороной, то здесь, наоборот, казалось очень правильным перейти дорогу, и…
Здесь даже была «зебра», что убедило её в решении. Только какой-то тревожный звоночек на границе сознания не желал замолкать; пытаясь выяснить причину собственного беспокойства, она поглядела влево, вправо – никакого движения. Прислушалась – ни звука, ни удаляющегося, ни приближающегося шороха шин и рёва двигателя. Но даже если вдруг что и появится, она всё равно успеет – дорога-то не слишком широкая.
Она почти дошла до разделительной полосы, когда впереди, в темноте, вдруг вспыхнуло что-то ярко-красное. От неожиданности и испуга она споткнулась и едва не упала; ей показалось, что она рассматривала это целую вечность, с бешено колотящимся сердцем, готовая в любой момент развернуться и кинуться прочь, не разбирая дороги. На самом деле, наверное, потребовалась крошечная доля секунды, прежде чем мозг обработал поступившую от глаз информацию и довёл её до сознания.
Это была схематичная фигурка человека, стоящего широко расставив ноги и уперев руки в бока. Она светилась зловеще красным и возникла из ниоткуда где-то наверху перед ней, но на самом-то деле это был всего лишь красный сигнал светофора.
- Красный свет – дороги нет, - сказал кто-то из темноты. – Разве в школах теперь этому не учат?
Кто бы там ни был, до этого момента он ничем не выдавал своего присутствия, и, как правило, подразумевается, что причины, заставляющие людей подстерегать в темноте других людей, недобрые.
Но этого голоса она почему-то не испугалась. Может быть, ещё не отошла от первого испуга.
- Не стой на дороге, - посоветовали из темноты. – Или поворачивай обратно, или переходи.
Она поглядела перед собой. Почему-то идея направиться туда, в неизвестность, уже не казалась такой… уместной.
- Но если ты спросишь меня, я тебе скажу – твой путь совсем в другую сторону. Хотя, если уж очень хочется, можешь и перейти.
- А что там? – решилась спросить она.
- Этого я не знаю. Но ты подумай, красный свет – он не зря красный, да?
- А если горит зелёный?
- Какой зелёный?
- Ну, светофор. Красный, желтый, зелёный. Стой, жди, иди, как-то так.
В темноте помолчали.
- Только красный.
- Куда же мне тогда идти? – беспомощно спросила она.
- А куда ты сперва собиралась?
Уж это-то она точно знала.
- Домой. Но в какую мне сторону идти?
- Мне-то откуда знать? Это же твой дом. Не задерживайся нигде, вот что я тебе посоветую. А особенно там, где хочется задержаться.
- Спасибо, - растерянно поблагодарила она.
- Пожалуйста.
Она прилежно посмотрела налево, направо, и перешла дорогу – назад, к деревьям вдоль обочины.
- А вы кто? – крикнула она, глядя на светофор.
- А ты как думаешь? – ответили ей вопросом на вопрос.
Она пожала плечами. Ей показалось, будто человечек на светофоре как-то изменился – руки у него теперь опущенные, что ли? Да нет, они и раньше такие были.
- До свидания.
Ответа не последовало, и она, не задумываясь, зашагала вдоль обочины вправо. Почему-то так казалось правильнее.
Она шла, и шла, и даже не заметила, как дома справа от неё исчезли – теперь там была такая же плотная темень, как и слева, по ту сторону дороги, только здесь от неё отделяла полоса мокрой от росы травы и тонкие деревца. Деревья выглядели какими-то… не городскими. Слишком свежими, полными жизни. Листва их слегка шумела, хотя не было ни ветерка, и это был единственный слышимый звук, и он как-то успокаивал.
Он остановилась и пригляделась – кажется, «зелёная полоса» здесь была шире, ствол за стволом.
Как будто в лесу.
Да нет же, откуда в городе лес? Она хмыкнула, удивляясь собственной глупости. Парк.
Едва подумав это, она тут же увидела кованую решётку за стволами.
Чуть дальше показались и ворота.
Она начала понимать законы этого ночного мира, и, если бы ворота были широко, гостеприимно распахнуты («заходи, заходи, заходи скорее»), она, не колеблясь, прошла бы мимо. Но он были лишь чуточку приоткрыты. Хочешь - зайди, хочешь – иди себе дальше.
В парк? Ночью?
Истории о пьяных, маньяках, одичавших собаках и тому подобных ужасах завертелись в её голове. Но через парк – она это точно помнила – можно было срезать путь.
Она посмотрела на часы. Вообще-то, она давно уже их не носила. Кому они нужны на руках, когда есть мобильные телефоны? Это были часы из её детства, механические, с заводом, с тонким золоченым браслетом. Доставшийся от бабушки заманчивый атрибут взрослости. Она их очень быстро потеряла.
Что ж, значит, нашла.
Но они были всё же не совсем такими, как она помнила. На циферблате нет цифр, и делений как будто больше двенадцати. Она попробовала сосчитать. Тринадцать. Или всё-таки двенадцать?
Сейчас единственная стрелка подрагивала там, где вроде бы положено быть пятёрке.
«Не стоит внушать себе, будто здесь всё так, как положено».
Конечно. Есть часы, которые отсчитывают часы, а есть – которые отсчитывают время.
Время у неё ещё было.
Она свернула с обочины и проскользнула между створками ворот, умудрившись не задеть их. Если идти тихо, решила она, то всё будет в порядке.
В отличие от дороги, здесь как раз тишины и не было. Скрипели стволы, шумел ветерок в листьях, тихо посвистывали во сне невидимые птицы, и кто-то как будто ходил за деревьями.
Нет, поняла она, не за деревьями – прямо перед ней. Ей навстречу. Шаги – уверенные, и быстрые, хотя и не торопливые.
Она остановилась, но тот, кто шёл навстречу – нет. Она увидела – невероятно – пятно слабого жёлтого света.
В эту ночь, одну-единственную ночь, оживают все миры и стираются все границы между ними. В эту ночь, одну-единственную ночь, возможно любое чудо. В эту ночь, одну-единственную, ночь воды и огня, можно уйти далеко и всё же вернуться домой.
В эту ночь, одну-единственную, можно сорвать огненный цветок.
У него был фонарик. Никогда его там не было, а вот теперь появился. Но он всегда считал, что карманы – это своего рода чёрная дыра. Что появляется, что исчезает… Такие вещи его уже не удивляли. А фонарик очень пригодился. По крайней мере, он заметил её даже раньше, чем она его услышала.
Симпатичная. Невысокая, худенькая, светловолосая, и, судя по целеустремлённости пополам с настороженностью на лице, знает, куда идёт.
Он вот не знал.
- Привет? – окликнул он.
Она уже успела его разглядеть, и не испугалась, по крайней мере, виду не подала.
- Привет.
Он задал ей вопрос, который сейчас был самым важным.
- Ты куда идёшь?
Она ответила сразу, без малейшего колебания.
- Домой.
Удивительно, подумал он. Здесь были ещё люди, он встретил троих – двое парней примерно его возраста, и один мужчина средних лет; но никто из них, казалось, не знал кто он, что здесь делает и чего ищет. Они бесцельно… блуждали, да, именно блуждали, и совсем не нуждались в чьём-либо обществе. Сам же он чувствовал себя немного одиноким, потому и обрадовался теперь, встретив девушку с осмысленным взглядом.
- Ты тоже? – не столько спросила, сколько уточнила она.
Но до этого момента ему даже в голову не приходило… домой?
- Да, наверное, - не очень уверенно ответил он. – Честно говоря, не знаю. А в какую это сторону?
- Тебе – не знаю, - немного высокомерно сказала она, но он не обиделся, ведь это всё потому, что она девушка, а он – парень. – А я иду через парк. Дальше… дальше увижу, куда.
По крайней мере, она знала хотя бы ближайший отрезок своего пути. Он подумал, что, может быть, и ему следует отправиться домой, вот только он не знал, куда. Часы на руке смутно беспокоили его.
- Можно, я пойду с тобой?
Она явно удивилась, но пожала плечами, говоря этим «как хочешь, мне-то что». И, больше ничего не говоря, зашагала дальше по дорожке, не поджидая его. Он сам по себе, она сама по себе, просто идут в одну сторону.
Он двинулся следом, стараясь соблюдать дистанцию, потому что ему не хотелось её раздражать.
- Как тебя зовут? – спросил он чуть погодя.
- Не знаю, - всё тот же высокомерный тон к концу фразы превратился в растерянный.
- И я, - вздохнул он. – И никто не знает.
- Никто?
- Другие люди. В смысле, да, тут есть другие люди.
Она снова пожала плечами.
- Это не важно. Главное – вовремя вернуться домой.
- Откуда ты знаешь?
- А ты что – не знаешь? У тебя же часы на руке. И вообще, нам нельзя здесь быть.
В её словах не было никакого смысла.
- Почему нельзя?
- Не знаю. Просто нельзя!
Теперь она точно сердилась, и он умолк.
Вообще-то, ему и самому здесь не нравилось. Темно, тихо, и всё какое-то чужое.
Только он об этом подумал, как впереди замаячил огонёк. Ему сперва показалось, что это ещё кто-то с фонариком, но огонёк как будто раздвоился, потом их стало три, четыре, не сосчитать, и все разноцветные, похожие на ёлочную гирлянду.
- Ух ты, - зачарованно сказал он. До его ушей донеслись какие-то звуки, очень похожие на музыку.
Он посмотрел на неё, а она – на него, и они увидели в глазах друг друга отражения цветных огней.
- Что это там? – спросила она.
- Не знаю. Давай посмотрим! – тут же предложил он.
- Но время… - заколебалась она, покосившись на часы. – Мы можем не успеть…
- Мы быстро, - нетерпеливо заверил он её. – Ну, пойдём!
Теперь ему казалось, что на самом деле целью было не какое-то там смутное «домой», но именно это место.
- Ну… - она снова поглядела на часы. – Только недолго. И не подходи близко, пока не станет понятно, что…
- Да, да, - кивнул он, не слыша.
Это и впрямь была гирлянда, только не развешанная по деревьям, а живая. Летающая… порхающая. Маленькие живые светлячки, сыплющие искрами, словно бенгальские огни.
Это был праздник.
Большая, сияющая огнями поляна, полная народу, и все танцевали и смеялись, шипели костры, пахло летом и близкой водой. Раскрыв рот, он засмотрелся на девушек, кружащих хоровод – ему показалось, что никого красивее он в жизни не видел, и на них как будто ничего не было…
- Мда, - сказали рядом, и он словно очнулся.
- Вот видишь! – улыбнулся он своей спутнице. – Я же говорил!
- Ничего ты не говорил, - проворчала она, такая блеклая, невзрачная рядом с девушками в хороводе. Наверняка она злилась из-за этого. Ему стало её жаль.
- Мне надо домой, - напомнила она. – И ты тоже шёл домой.
- Времени ещё полно! Мы можем немножко…
- Нет! – прошипела она. – Мы не можем! Это не наш праздник, нам нельзя здесь быть!
- Почему это?
- Да ты посмотри на них!
Ну да… здесь были создания, совсем не похожие на них самих. Он разглядел что-то мохнатое, с рожками и весёлой ухмылкой, да и у тех девушек волосы отливали зеленью, но…
Но это всё нормально – здесь.
В ветвях над их головами тоненько хихикнули.
- Давай просто пройдём через поляну, - предложил он, не желая спорить.
На самом деле ей тоже хочется, он ясно это понимал. Только она боится. Вот дурочка, чего же здесь страшного? Только необычно… и весело.
Они проталкивались сквозь разношёрстную (во всех смыслах) толпу, и здесь мелькали даже совсем обычные люди вроде них самих. Он указал на них, и девушку это, похоже, успокоило. Некоторых из них, он, кажется, уже встречал сегодня, на пустынных улицах в городе, но здесь они выглядели совсем иначе – смеющиеся, открытые.
Одна из девушек надела ему на шею цветочный венок и поцеловала в щёку. У него закружилась голова, и он тоже засмеялся, чувствуя себя немного пьяным. Его спутница, напротив, поджала губы и нахмурила брови, но ему было уже всё равно; в конце концов, он встретил её всего полчаса назад!
Неожиданно они выпали из толпы и оказались на безлюдном пятачке посреди поляны. В центре его – он не поверил своим глазам – стояли два трона. Вместо ножек у них были корни, толстые, узловатые, выпирающие из земли. Их обвивала зелень, и спинки плавно превращались в древесные кроны.
На них восседали мужчина и женщина. Король и Королева.
У Королевы на голове был простой венок из белых цветов, но он сиял ярче любой диадемы. Платье её было словно соткано из травы, а волосы походили на лучи солнца. Юноша позабыл смешливых девушек, водящих хороводы в веселящейся толпе. Прекраснее Королевы не могло быть никого и ничего на свете.
Она смотрела прямо на него, и на губах у неё играла лёгкая улыбка, такая, как у женщины на картине Да Винчи – только к той он всегда был равнодушен, не понимал.
- Что с ним? – потрясённо прошептали рядом, и он очнулся. Нехотя перевёл взгляд на свою невзрачную спутницу – она неотрывно смотрела на Короля, и на лице её был ужас.
Король был очень стар. У него была жидкая седая борода, такая длинная, что кольцами укладывалась у его ног, словно хвост у кошки. Лицо – коричневое и морщинистое, как скорлупа ореха, глаза закрыты, и ему явно было тяжело дышать – можно было даже услышать хрипы в его груди.
- Он же умирает, - сказала девушка.
Королева, заметив, куда они смотрят, тоже повернулась к своему супругу. На её красивом юном лице отразилась печаль, она наклонилась к Королю и что-то ему прошептала, гладя его морщинистую руку, вцепившуюся в подлокотник трона.
- Как же у неё может быть такой муж? – поразился юноша. – Она же такая молодая! Это даже… несправедливо.
- Мне всё равно! – в голосе девушки послышались истерические нотки. – Давай уйдём отсюда, пожалуйста, давай уйдём, мне нужно домой, тебе нужно домой! Мы не успеем!
- Подожди! – он шикнул на неё, начиная, наконец, раздражаться. – Что-то происходит.
Рядом с ним, полукругом напротив тронов, выстраивались люди – именно люди, такие же как он и она, молодые парни и мужчины, было даже несколько пожилых и пара мальчишек школьного возраста. Праздничный гомон на поляне стихал, и можно было ощутить, как всё внимание сгущается здесь, возле Короля и Королевы.
Только теперь юноша заметил притулившегося возле трона королевы карлика. Он был такой сморщенный и противный, удивительно, как она могла терпеть его рядом с собой. Да и взгляд у карлика был жуткий. Цепкий, ехидный.
Королева выпрямилась и обвела их всех лучистым взглядом.
- Приветствую вас всех на нашем празднике огня и воды, - сказала она, и её нежный, шелковый голос, как будто совсем негромкий, ясно разнёсся над всей поляной. – Сегодня единственная ночь в году, когда наш мир и ваш соединяются, и храбрецы – такие, как вы – приходят потанцевать с нами. Сегодня ночь, когда мы живы.
- Живы? - чуть слышно пробормотала девушка.
- В эту ночь распускается огненный цветок папоротника! – Королева чуть возвысила голос. – В эту ночь тот, кто сумел бы сорвать его, сумел бы избавить нас от проклятия.
Над поляной пронёсся вздох – зеленоволосые девушки, и мохнатые существа с глазами-угольками, и нечто, покрытое листьями, и кто-то в одеждах из тины, и даже феи-фонарики, все они разом вздрогнули, словно от порыва холодного ветра.
- Мой Король, - продолжила Королева, и голос её стал печальным. – Мой Король болен и слаб. Он умирает. Когда-то он был юн, прекрасен и силён – как всякий из вас! Наша земля была вечным летом, не было зимы и печали, и каждая ночь здесь походила на эту.
Она затихла и опустила голову. «Что же случилось?!» - хотелось крикнуть юноше, но он не смог бы разрушить тишину.
Наконец Королева заговорила снова.
- Но сегодня ночь огненного цветка, ночь нашей надежды! Тот, кто сорвал бы его, и принёс бы моему Королю, тот вернул бы ему его молодость и силу.
Король впервые шевельнулся, дрогнул, будто хотел что-то сказать.
- Огненный цветок может подарить вам всё, чего ни пожелаете. Найти и сорвать его может только человек. Только мужчина из рода людей, такой, как вы, и потому вы здесь!
Королева смотрела прямо на него.
- Цветок где-то в лесу. Если бы вы нашли его до рассвета, этот праздник никогда не закончился бы.
Юноша не сразу сообразил, что её речь окончена, и больше Королева ничего не скажет. Все вокруг возвращались к своим увеселениям, и гул голосов и музыки снова поплыл над поляной. Королева сидела на своём троне, тонкая и прямая, и смотрела в никуда.
Лишь юноша и прочие, такие как он, остались стоять возле трона. Морщинистый карлик, до того и не шевельнувшийся, поднялся – стоя, он был не слишком выше ростом, чем сидя, и заговорил, дурацки ухмыляясь.
- Так оно, братцы, - сказал он. – Королева сама, конечно, ничего не просит, но дело-то такое. Ежели бы один из вас, скажем, нашёл этот цветок, да сорвал бы, да принёс нашему Королю, тот получил бы его волшебную силу, и излечился. Мы все этого страсть как хотим. Вы-то этого не знаете, но вы сюда пришли как раз потому, что вас цветок позвал. Стало быть, судьба такая.
- Я найду его! – вдруг выкрикнул кто-то слева.
- Я!
- Я найду!
- Вот и славно, много у нас нынче добровольцев, - подытожил человечек, глядя на пылающих энтузиазмом мальчиков, юношей и мужчин – всех до единого. – Только там заковыка есть, батеньки мои. Цветок-то, он силой обладает огромной, и взять её может любой из вас. Ежели бы вы не отдали его Королю, вы бы сами стали ему под стать – молодому ему, я говорю. Искушение это большое. Сдюжите ли?
- Да! – единодушно выдохнула дюжина глоток.
- Вот и славно. Славно… Папоротник ищите. Огненный цветок, он на папоротнике расцветает. И времени у вас до утра!
Юношу даже не ноги понесли за деревья – у него словно крылья выросли, но что-то ему помешало. Его спутница, белобрысая девчонка, вцепилась в его рукав.
- Ты чего? Пусти!
- Это ты - чего ?! Ты куда собрался? Мы идём домой!
- Никуда я не иду, я должен его найти… - он пытался вырваться, не глядя на неё, только в лесную темноту, но хватка у неё была цепкая.
Карлик у трона заметил неладное и подковылял к ним, смешно подволакивая ногу.
- Чегой-то вы?
- Нам надо домой! – сердито ответила девушка. – Если он будет искать этот ваш цветок, он ни за что не успеет!
- И останется здесь навсегда, - кивнул карлик.
- Что?!
- Много тут таких… только их уже и не узнать.
- Всё равно! – засмеялся юноша. – Я найду его! И это всё будет неважно!
- Ты рехнулся?
- Пусти его, девочка, - сказал карлик, вдруг сделавшийся очень усталым. – Он здесь из-за цветка, а вот тебя и впрямь занесло случайно. Тебе лучше пойти домой поскорее, пока время ещё есть.
- Вы раньше говорили по-другому, - с подозрением заметила она.
- Так я же шут. Мне положено. Пусти его, девочка. Мы все устали, пусть это закончится.
Но она не спешила отпускать вырывающуюся руку.
- Если он не успеет… не найдёт… он никогда не сможет вернуться?
- Да.
- Но его там ждут! Меня ждут, его ждут! Там, дома. Я знаю. Мы должны вернуться!
- Верно, - кивнул шут. – Но его ты уже не убедишь, как бы тебе самой не опоздать.
Она посмотрела на юношу. На Короля и Королеву. Снова на юношу. И перевела взгляд на часы.
- У меня ещё достаточно времени, - решительно сказала она. – Я должна вернуться. И он тоже должен вернуться. Я помогу ему найти ваш дурацкий цветок, и мы вместе уйдём.
Шут пожал плечами. С его колпака сорвался увядший лист.
- Пожалела, да? Ну, как знаешь.
- Уже скоро, мой Король… Уже скоро…
- Отпусти меня…
- Уже скоро…
В лесу царила ночь, но у него был фонарик. Он бежал, петляя меж деревьев, вглядываясь в заросли папоротника, которых здесь было на удивление много – они заполонили почти всё пространство между деревьями. Позади бежала, пыхтя и ругаясь, невзрачная девушка, но ему было всё равно.
- Может быть, его уже нашли другие, - бубнила она. – Может быть, ты зря ищешь! Может быть, его вообще не существует. Папоротники, вообще-то, не цветут, они размножаются спорами…
Она раздражала – не сильно. Примерно как комар.
Он до сих пор видел лишь Королеву. Самая прекрасная, самая удивительная, самая лучшая… такая добрая, и она действительно любит своего старого Короля. Вот бы его кто-нибудь так любил. Но он принесёт Королеве огненный цветок, и она, может быть, улыбнётся ему – только ему, и скажет что-нибудь только для него…
- Я его найду, - прошептал он, улыбаясь.
И он нашёл его.
Он распустился в самой куще длинных резных листьев, похожий на язычок пламени, отделившийся от праздничного костра, оранжевый, теплый, немного похожий на тюльпан – только чашечка листьев пошире. Покачивался на тонкой ножке, словно живой.
Даже белобрысая надоеда-комариха замолкла, восхищённая.
Он пробрался сквозь листья и замер перед цветком.
«Может подарить вам всё, чего ни пожелаете…»
Его надо отдать Королю, чтобы тот снова помолодел, и тогда…
- Ну чего ты? Бери его скорее, и пошли!
Она всё смотрела на свои часы. Он зачем-то тоже мельком глянул на свои – стрелка подползала к последнему делению, и на миг его кольнуло неприятно, жуткое предчувствие, но…
«Опоздаешь, опоздаешь, опоздаешь!» Кого это теперь волнует?
Цветок мог дать ему всё, что он ни пожелает, и юноша ясно понял, что не желает выздоровления Короля.
Он может сам стать Королём.
- Отпусти меня…
- Терпение, мой Король… Мне ведь нужен другой супруг, вместо тебя?
Он сжал руку на стебле и рванул.
- Бери его, мой молодой Король…
Цветок поддался легко, ладонь наполнилась приятным жаром, который потёк через всё дело, заставляя кровь играть, словно пузырьки в шампанском, и стало так хорошо, так ясно, он теперь мог всё, и Королева примет его, он это знал…
Что-то ударило его по руке, и волшебный жар покинул тело.
В ярости он вскинул голову – но это была не назойливая девчонка, она прижималась к стволу дерева и смотрела круглыми глазами на…
… На морщинистого человечка, который на поляне сидел у ног Королевы. Шут, вспомнил он.
Огненный цветок сиял под ногами.
Юноша наклонился, чтобы поднять его, но новый удар, куда более сильный, отбросил его назад.
В руках у шута была крепкая, толстая палка.
- Цветок мой! – прошипел юноша. – Я нашёл его, я сорвал его!
- Твой, твой, - согласился шут, не делая попыток поднять цветок.
Они замерли, глядя друг на друга – юноша яростно, непонимающе, шут почти безмятежно.
Вдруг что-то не просто кольнуло юношу – пронзило длинной холодной иглой, прямо в сердце; он вздрогнул и вскрикнул, и точно так же завопила девчонка у дерева. Он почувствовал новую боль, на этот раз в правой руке, и увидел, как часы на руке у девушки словно вспыхнули и рассыпались осколками – с его собственными происходило то же самое.
- Мы опоздали! – закричала она. – Мы опоздали, мы не сможем вернуться, я не смогу вернуться, всё из-за тебя!
- Не бойся, - сказал ей шут. – Ты вернёшься.
- Как?! Время вышло!
- Это ничего…
Он перестал их слушать. Часы его нисколько не волновали. Огненный цветок принадлежал ему, он мог всё.
- Скорее, мой молодой Король…
Он метнулся вперёд и схватил цветок.
- Ну вот, - печально сказал шут, и лицо его ещё больше сморщилось. – Не то чтобы мне не жаль тебя, парень… Но она, - шут кивнул в сторону девушки. – Она хочет вернуться домой. И я тоже.
- Скорее!
Глаза юноши наливались оранжевым светом цветка, и тело становилось таким сильным, каким никогда раньше не было.
- Ты мой Король, я - твоя Королева, твоя сила – моя сила, и пусть праздник длится вечно!
- Я хочу домой, - повторил шут, и палка в его руках превратилась в длинный меч.
- Мы не отпустим их, да, мой Король? Пока ты даришь мне молодость и силы, пока струится по твоей крови огонь, которым я могу напиться – мы не отпустим их!
Сверкнула сталь, отражая оранжевые огни.
На улицах было уже не темно – так, просто серо, как бывает перед рассветом. Пустынная дорога и трамвайная остановка. Девушка и мужчина стояли под пластиковым козырьком.
- У него нет номера. Но он отвезёт тебя домой.
Девушка не ответила. Она ещё видела кровь и огонь. Ничего-то она не понимала.
- Мы вернёмся домой, - блаженно сказал мужчина. – Знаешь, теперь я помню. Я писал книги. У меня было три жены, боже мой, и со всеми я развёлся, потому что они были такие стервы, а я такой мерзавец! Боже, я женюсь снова. Или нет, достаточно с меня баб. Она, она была просто типичная баба. Ей казалось смешным, что я всё равно хочу вернуться, хотя и опоздал. Держала меня на поводке – просто потому, что ей хотелось, чтобы я был её Королём, а я не сумел. Сделала меня шутом! Сучка не знала законов жанра, шуты – хитрые мерзавцы…
- Он умер, - ломким голосом сказала девушка. – Никогда не вернётся.
Мужчина помолчал.
- Главное, умерла она. И никогда не вернётся.
- Сорви мне огненный цветок… Мой Король.
Типаж: хитрый старый шут
Квест: история о зацветшем папоротнике
Автор: Madwit
Бета: ???
Краткое содержание: "Но там и тут напрасен труд искать красавиц, что не лгут..."
Предупреждения: Вдохновение и название автору подарило следующее стихотворение:
читать дальшеПоймай рукой метеорит,
Сорви мне папоротник-цвет,
Найди след чёртовых копыт
И место всех ушедших лет.
Учи внимать русалок пенью
И от завистников терпенью.
И есть ли слух
От злых старух
Чтоб укреплял высокий дух?
Когда провидцем ты рождён,
Что видит скрытый смысл вещей,
Скачи за дальний небосклон
И проплыви все сто морей,
Вернись, и расскажи мне честно
Все тайны, что тебе известны,
Но там и тут
Напрасен труд
Искать красавиц, что не лгут.
Скажи мне, если из людей
Такую кто-нибудь найдёт,
Но нет, не поспешу я к ней,
пусть в двух шагах она живёт.
Уж такова красавиц суть -
Она сумеет обмануть.
Пока в пути,
Как ни крути,
Двух-трёх успеет провести.
Джон Донн (пер. Ф. Толстого)
Сорви мне папоротник-цвет…
читать дальшеПраздник начнётся ночью. Ночью явятся гости, и в их изумлённых глазах будут плясать отражения разноцветных искр, которые рассыпают вокруг себя миниатюрные феи-фонарщицы. Ночью воздух будет напоён ароматами трав, цветов и лета. Ночью запылают костры и заиграют свирели, бархатисто засмеются длинноволосые русалки в ветвях над рекой, и запляшут дриады в прозрачных рубашках из паутины.
Ночью распустится огненный цветок.
Сейчас здесь не ночь, но и не день. Здесь не бывает солнца и дневного света, только далёкие и холодные звёзды высоко над поляной. Сейчас здесь нет жизни, только серые тени между серыми стволами. Трава ещё мертва и река неподвижна.
Два трона стоят посреди поляны. Когда-то это были два дерева, переплетающиеся то ли в объятии, то ли в борьбе. Безымянный мастер вырезал в них сидения и украсил спинки фигурами существ, которых никогда не видел. Корни их по-прежнему тянут соки из земли.
Король и Королева неподвижны, их глаза закрыты и тела опутаны серой паутиной. К ногам Короля спускается длинная седая борода, и платье Королевы соткано словно из пыли.
У трона притулился шут – маленький, смешной человечек, весь покрытый морщинами и обсыпанный сухой листвой. Его глаза открыты, но он не шевельнётся, пока спят его Король и Королева.
Близится ночь, единственная ночь в их мире, ночь жизни, ночь праздника, ночь огненного цветка, и тени в нетерпении тянутся к поляне, и веки Королевы, дрогнув, начинают подниматься.
Она смотрит на супруга и медленно улыбается, пытаясь заново вспомнить, как это делается.
- Уже скоро, мой Король, - шепчет она голосом, похожим на шорох сухих листьев. – Уже скоро.
*** *** ***
Она совсем не хотела оказаться ночью на улице. Никогда не хотела. Было в этом что-то неправильное, ходить по пустым тёмным улицам одной, между спящих зданий. Дневной и ночной город словно существовали в разных мирах, и лишь в одном из них хозяйничали люди. В другом же…
Кто?
Она не хотела. Но всё-таки она была сейчас здесь, в совершенно незнакомом ей районе, и домой следовало вернуться до утра. Хотя солнца здесь никогда не бывало .
Она огляделась. Вокруг были жилые дома, обычные девятиэтажки, но их крыши терялись в тёмном небе, и свет не горел ни в одном окне. Единственный фонарь освещал детскую площадку; в его неровном мигающем свете качели и лесенки казались скелетами неведомых чудищ. Изогнутые хребты и рёбра.
Кроме как на детской площадке, нигде больше не было ни одного фонаря, но темнота всё же не была абсолютной – по крайней мере, она могла различать здания вокруг, и видела, куда идёт.
Что-то ей подсказывало, что будет не слишком умно идти туда, где её хотят видеть.
Она решила выйти к дороге, и наугад двинулась вдоль гаражей, выбрав путь подальше от площадки.
Что-то тут было неправильно, но она никак не могла сообразить, пока не попыталась представить этот двор в дневном свете. Он был очень похож на тот, в котором стоял её собственный дом; только по тому двору бывало трудно пройти из-за стоящих повсюду машин – в любое время суток. Люди парковались где попало, ничуть не обращая внимания на неудобства других. А здесь не было ни одной.
Как только она это поняла, двор стал казаться ещё более пустым.
А ещё здесь было чисто. По крайней мере, насколько она могла разглядеть. Ни бумажек, ни бутылок, ни брошенных на полпути к контейнерам пакетов с мусором. Контейнеров, кстати, тоже не было.
Вот граффити на кирпичной стене здесь присутствовало, да притом почти в точности такое же, как то, мимо которого она ходила каждое утро в своём дворе. Только там это была какая-то мешанина из причудливых букв. Здесь она обрела смысл и сложилась в слова.
«Сорви мне огненный цветок».
Дорога как будто выпрыгнула на неё из-за угла очередного дома. Обычное асфальтовое шоссе. Деревья вдоль обочины.
Она не смогла разглядеть, что там с другой стороны. Может быть, тоже дома – и тогда это была бы обычная улица. Но за белой разметкой, за разделительной полосой по центру, начиналась какая-то совсем уж непроглядная, чернильная ночь. И она манила. Если детскую площадку очень хотелось обойти стороной, то здесь, наоборот, казалось очень правильным перейти дорогу, и…
Здесь даже была «зебра», что убедило её в решении. Только какой-то тревожный звоночек на границе сознания не желал замолкать; пытаясь выяснить причину собственного беспокойства, она поглядела влево, вправо – никакого движения. Прислушалась – ни звука, ни удаляющегося, ни приближающегося шороха шин и рёва двигателя. Но даже если вдруг что и появится, она всё равно успеет – дорога-то не слишком широкая.
Она почти дошла до разделительной полосы, когда впереди, в темноте, вдруг вспыхнуло что-то ярко-красное. От неожиданности и испуга она споткнулась и едва не упала; ей показалось, что она рассматривала это целую вечность, с бешено колотящимся сердцем, готовая в любой момент развернуться и кинуться прочь, не разбирая дороги. На самом деле, наверное, потребовалась крошечная доля секунды, прежде чем мозг обработал поступившую от глаз информацию и довёл её до сознания.
Это была схематичная фигурка человека, стоящего широко расставив ноги и уперев руки в бока. Она светилась зловеще красным и возникла из ниоткуда где-то наверху перед ней, но на самом-то деле это был всего лишь красный сигнал светофора.
- Красный свет – дороги нет, - сказал кто-то из темноты. – Разве в школах теперь этому не учат?
Кто бы там ни был, до этого момента он ничем не выдавал своего присутствия, и, как правило, подразумевается, что причины, заставляющие людей подстерегать в темноте других людей, недобрые.
Но этого голоса она почему-то не испугалась. Может быть, ещё не отошла от первого испуга.
- Не стой на дороге, - посоветовали из темноты. – Или поворачивай обратно, или переходи.
Она поглядела перед собой. Почему-то идея направиться туда, в неизвестность, уже не казалась такой… уместной.
- Но если ты спросишь меня, я тебе скажу – твой путь совсем в другую сторону. Хотя, если уж очень хочется, можешь и перейти.
- А что там? – решилась спросить она.
- Этого я не знаю. Но ты подумай, красный свет – он не зря красный, да?
- А если горит зелёный?
- Какой зелёный?
- Ну, светофор. Красный, желтый, зелёный. Стой, жди, иди, как-то так.
В темноте помолчали.
- Только красный.
- Куда же мне тогда идти? – беспомощно спросила она.
- А куда ты сперва собиралась?
Уж это-то она точно знала.
- Домой. Но в какую мне сторону идти?
- Мне-то откуда знать? Это же твой дом. Не задерживайся нигде, вот что я тебе посоветую. А особенно там, где хочется задержаться.
- Спасибо, - растерянно поблагодарила она.
- Пожалуйста.
Она прилежно посмотрела налево, направо, и перешла дорогу – назад, к деревьям вдоль обочины.
- А вы кто? – крикнула она, глядя на светофор.
- А ты как думаешь? – ответили ей вопросом на вопрос.
Она пожала плечами. Ей показалось, будто человечек на светофоре как-то изменился – руки у него теперь опущенные, что ли? Да нет, они и раньше такие были.
- До свидания.
Ответа не последовало, и она, не задумываясь, зашагала вдоль обочины вправо. Почему-то так казалось правильнее.
Она шла, и шла, и даже не заметила, как дома справа от неё исчезли – теперь там была такая же плотная темень, как и слева, по ту сторону дороги, только здесь от неё отделяла полоса мокрой от росы травы и тонкие деревца. Деревья выглядели какими-то… не городскими. Слишком свежими, полными жизни. Листва их слегка шумела, хотя не было ни ветерка, и это был единственный слышимый звук, и он как-то успокаивал.
Он остановилась и пригляделась – кажется, «зелёная полоса» здесь была шире, ствол за стволом.
Как будто в лесу.
Да нет же, откуда в городе лес? Она хмыкнула, удивляясь собственной глупости. Парк.
Едва подумав это, она тут же увидела кованую решётку за стволами.
Чуть дальше показались и ворота.
Она начала понимать законы этого ночного мира, и, если бы ворота были широко, гостеприимно распахнуты («заходи, заходи, заходи скорее»), она, не колеблясь, прошла бы мимо. Но он были лишь чуточку приоткрыты. Хочешь - зайди, хочешь – иди себе дальше.
В парк? Ночью?
Истории о пьяных, маньяках, одичавших собаках и тому подобных ужасах завертелись в её голове. Но через парк – она это точно помнила – можно было срезать путь.
Она посмотрела на часы. Вообще-то, она давно уже их не носила. Кому они нужны на руках, когда есть мобильные телефоны? Это были часы из её детства, механические, с заводом, с тонким золоченым браслетом. Доставшийся от бабушки заманчивый атрибут взрослости. Она их очень быстро потеряла.
Что ж, значит, нашла.
Но они были всё же не совсем такими, как она помнила. На циферблате нет цифр, и делений как будто больше двенадцати. Она попробовала сосчитать. Тринадцать. Или всё-таки двенадцать?
Сейчас единственная стрелка подрагивала там, где вроде бы положено быть пятёрке.
«Не стоит внушать себе, будто здесь всё так, как положено».
Конечно. Есть часы, которые отсчитывают часы, а есть – которые отсчитывают время.
Время у неё ещё было.
Она свернула с обочины и проскользнула между створками ворот, умудрившись не задеть их. Если идти тихо, решила она, то всё будет в порядке.
В отличие от дороги, здесь как раз тишины и не было. Скрипели стволы, шумел ветерок в листьях, тихо посвистывали во сне невидимые птицы, и кто-то как будто ходил за деревьями.
Нет, поняла она, не за деревьями – прямо перед ней. Ей навстречу. Шаги – уверенные, и быстрые, хотя и не торопливые.
Она остановилась, но тот, кто шёл навстречу – нет. Она увидела – невероятно – пятно слабого жёлтого света.
В эту ночь, одну-единственную ночь, оживают все миры и стираются все границы между ними. В эту ночь, одну-единственную ночь, возможно любое чудо. В эту ночь, одну-единственную, ночь воды и огня, можно уйти далеко и всё же вернуться домой.
В эту ночь, одну-единственную, можно сорвать огненный цветок.
У него был фонарик. Никогда его там не было, а вот теперь появился. Но он всегда считал, что карманы – это своего рода чёрная дыра. Что появляется, что исчезает… Такие вещи его уже не удивляли. А фонарик очень пригодился. По крайней мере, он заметил её даже раньше, чем она его услышала.
Симпатичная. Невысокая, худенькая, светловолосая, и, судя по целеустремлённости пополам с настороженностью на лице, знает, куда идёт.
Он вот не знал.
- Привет? – окликнул он.
Она уже успела его разглядеть, и не испугалась, по крайней мере, виду не подала.
- Привет.
Он задал ей вопрос, который сейчас был самым важным.
- Ты куда идёшь?
Она ответила сразу, без малейшего колебания.
- Домой.
Удивительно, подумал он. Здесь были ещё люди, он встретил троих – двое парней примерно его возраста, и один мужчина средних лет; но никто из них, казалось, не знал кто он, что здесь делает и чего ищет. Они бесцельно… блуждали, да, именно блуждали, и совсем не нуждались в чьём-либо обществе. Сам же он чувствовал себя немного одиноким, потому и обрадовался теперь, встретив девушку с осмысленным взглядом.
- Ты тоже? – не столько спросила, сколько уточнила она.
Но до этого момента ему даже в голову не приходило… домой?
- Да, наверное, - не очень уверенно ответил он. – Честно говоря, не знаю. А в какую это сторону?
- Тебе – не знаю, - немного высокомерно сказала она, но он не обиделся, ведь это всё потому, что она девушка, а он – парень. – А я иду через парк. Дальше… дальше увижу, куда.
По крайней мере, она знала хотя бы ближайший отрезок своего пути. Он подумал, что, может быть, и ему следует отправиться домой, вот только он не знал, куда. Часы на руке смутно беспокоили его.
- Можно, я пойду с тобой?
Она явно удивилась, но пожала плечами, говоря этим «как хочешь, мне-то что». И, больше ничего не говоря, зашагала дальше по дорожке, не поджидая его. Он сам по себе, она сама по себе, просто идут в одну сторону.
Он двинулся следом, стараясь соблюдать дистанцию, потому что ему не хотелось её раздражать.
- Как тебя зовут? – спросил он чуть погодя.
- Не знаю, - всё тот же высокомерный тон к концу фразы превратился в растерянный.
- И я, - вздохнул он. – И никто не знает.
- Никто?
- Другие люди. В смысле, да, тут есть другие люди.
Она снова пожала плечами.
- Это не важно. Главное – вовремя вернуться домой.
- Откуда ты знаешь?
- А ты что – не знаешь? У тебя же часы на руке. И вообще, нам нельзя здесь быть.
В её словах не было никакого смысла.
- Почему нельзя?
- Не знаю. Просто нельзя!
Теперь она точно сердилась, и он умолк.
Вообще-то, ему и самому здесь не нравилось. Темно, тихо, и всё какое-то чужое.
Только он об этом подумал, как впереди замаячил огонёк. Ему сперва показалось, что это ещё кто-то с фонариком, но огонёк как будто раздвоился, потом их стало три, четыре, не сосчитать, и все разноцветные, похожие на ёлочную гирлянду.
- Ух ты, - зачарованно сказал он. До его ушей донеслись какие-то звуки, очень похожие на музыку.
Он посмотрел на неё, а она – на него, и они увидели в глазах друг друга отражения цветных огней.
- Что это там? – спросила она.
- Не знаю. Давай посмотрим! – тут же предложил он.
- Но время… - заколебалась она, покосившись на часы. – Мы можем не успеть…
- Мы быстро, - нетерпеливо заверил он её. – Ну, пойдём!
Теперь ему казалось, что на самом деле целью было не какое-то там смутное «домой», но именно это место.
- Ну… - она снова поглядела на часы. – Только недолго. И не подходи близко, пока не станет понятно, что…
- Да, да, - кивнул он, не слыша.
Это и впрямь была гирлянда, только не развешанная по деревьям, а живая. Летающая… порхающая. Маленькие живые светлячки, сыплющие искрами, словно бенгальские огни.
Это был праздник.
Большая, сияющая огнями поляна, полная народу, и все танцевали и смеялись, шипели костры, пахло летом и близкой водой. Раскрыв рот, он засмотрелся на девушек, кружащих хоровод – ему показалось, что никого красивее он в жизни не видел, и на них как будто ничего не было…
- Мда, - сказали рядом, и он словно очнулся.
- Вот видишь! – улыбнулся он своей спутнице. – Я же говорил!
- Ничего ты не говорил, - проворчала она, такая блеклая, невзрачная рядом с девушками в хороводе. Наверняка она злилась из-за этого. Ему стало её жаль.
- Мне надо домой, - напомнила она. – И ты тоже шёл домой.
- Времени ещё полно! Мы можем немножко…
- Нет! – прошипела она. – Мы не можем! Это не наш праздник, нам нельзя здесь быть!
- Почему это?
- Да ты посмотри на них!
Ну да… здесь были создания, совсем не похожие на них самих. Он разглядел что-то мохнатое, с рожками и весёлой ухмылкой, да и у тех девушек волосы отливали зеленью, но…
Но это всё нормально – здесь.
В ветвях над их головами тоненько хихикнули.
- Давай просто пройдём через поляну, - предложил он, не желая спорить.
На самом деле ей тоже хочется, он ясно это понимал. Только она боится. Вот дурочка, чего же здесь страшного? Только необычно… и весело.
Они проталкивались сквозь разношёрстную (во всех смыслах) толпу, и здесь мелькали даже совсем обычные люди вроде них самих. Он указал на них, и девушку это, похоже, успокоило. Некоторых из них, он, кажется, уже встречал сегодня, на пустынных улицах в городе, но здесь они выглядели совсем иначе – смеющиеся, открытые.
Одна из девушек надела ему на шею цветочный венок и поцеловала в щёку. У него закружилась голова, и он тоже засмеялся, чувствуя себя немного пьяным. Его спутница, напротив, поджала губы и нахмурила брови, но ему было уже всё равно; в конце концов, он встретил её всего полчаса назад!
Неожиданно они выпали из толпы и оказались на безлюдном пятачке посреди поляны. В центре его – он не поверил своим глазам – стояли два трона. Вместо ножек у них были корни, толстые, узловатые, выпирающие из земли. Их обвивала зелень, и спинки плавно превращались в древесные кроны.
На них восседали мужчина и женщина. Король и Королева.
У Королевы на голове был простой венок из белых цветов, но он сиял ярче любой диадемы. Платье её было словно соткано из травы, а волосы походили на лучи солнца. Юноша позабыл смешливых девушек, водящих хороводы в веселящейся толпе. Прекраснее Королевы не могло быть никого и ничего на свете.
Она смотрела прямо на него, и на губах у неё играла лёгкая улыбка, такая, как у женщины на картине Да Винчи – только к той он всегда был равнодушен, не понимал.
- Что с ним? – потрясённо прошептали рядом, и он очнулся. Нехотя перевёл взгляд на свою невзрачную спутницу – она неотрывно смотрела на Короля, и на лице её был ужас.
Король был очень стар. У него была жидкая седая борода, такая длинная, что кольцами укладывалась у его ног, словно хвост у кошки. Лицо – коричневое и морщинистое, как скорлупа ореха, глаза закрыты, и ему явно было тяжело дышать – можно было даже услышать хрипы в его груди.
- Он же умирает, - сказала девушка.
Королева, заметив, куда они смотрят, тоже повернулась к своему супругу. На её красивом юном лице отразилась печаль, она наклонилась к Королю и что-то ему прошептала, гладя его морщинистую руку, вцепившуюся в подлокотник трона.
- Как же у неё может быть такой муж? – поразился юноша. – Она же такая молодая! Это даже… несправедливо.
- Мне всё равно! – в голосе девушки послышались истерические нотки. – Давай уйдём отсюда, пожалуйста, давай уйдём, мне нужно домой, тебе нужно домой! Мы не успеем!
- Подожди! – он шикнул на неё, начиная, наконец, раздражаться. – Что-то происходит.
Рядом с ним, полукругом напротив тронов, выстраивались люди – именно люди, такие же как он и она, молодые парни и мужчины, было даже несколько пожилых и пара мальчишек школьного возраста. Праздничный гомон на поляне стихал, и можно было ощутить, как всё внимание сгущается здесь, возле Короля и Королевы.
Только теперь юноша заметил притулившегося возле трона королевы карлика. Он был такой сморщенный и противный, удивительно, как она могла терпеть его рядом с собой. Да и взгляд у карлика был жуткий. Цепкий, ехидный.
Королева выпрямилась и обвела их всех лучистым взглядом.
- Приветствую вас всех на нашем празднике огня и воды, - сказала она, и её нежный, шелковый голос, как будто совсем негромкий, ясно разнёсся над всей поляной. – Сегодня единственная ночь в году, когда наш мир и ваш соединяются, и храбрецы – такие, как вы – приходят потанцевать с нами. Сегодня ночь, когда мы живы.
- Живы? - чуть слышно пробормотала девушка.
- В эту ночь распускается огненный цветок папоротника! – Королева чуть возвысила голос. – В эту ночь тот, кто сумел бы сорвать его, сумел бы избавить нас от проклятия.
Над поляной пронёсся вздох – зеленоволосые девушки, и мохнатые существа с глазами-угольками, и нечто, покрытое листьями, и кто-то в одеждах из тины, и даже феи-фонарики, все они разом вздрогнули, словно от порыва холодного ветра.
- Мой Король, - продолжила Королева, и голос её стал печальным. – Мой Король болен и слаб. Он умирает. Когда-то он был юн, прекрасен и силён – как всякий из вас! Наша земля была вечным летом, не было зимы и печали, и каждая ночь здесь походила на эту.
Она затихла и опустила голову. «Что же случилось?!» - хотелось крикнуть юноше, но он не смог бы разрушить тишину.
Наконец Королева заговорила снова.
- Но сегодня ночь огненного цветка, ночь нашей надежды! Тот, кто сорвал бы его, и принёс бы моему Королю, тот вернул бы ему его молодость и силу.
Король впервые шевельнулся, дрогнул, будто хотел что-то сказать.
- Огненный цветок может подарить вам всё, чего ни пожелаете. Найти и сорвать его может только человек. Только мужчина из рода людей, такой, как вы, и потому вы здесь!
Королева смотрела прямо на него.
- Цветок где-то в лесу. Если бы вы нашли его до рассвета, этот праздник никогда не закончился бы.
Юноша не сразу сообразил, что её речь окончена, и больше Королева ничего не скажет. Все вокруг возвращались к своим увеселениям, и гул голосов и музыки снова поплыл над поляной. Королева сидела на своём троне, тонкая и прямая, и смотрела в никуда.
Лишь юноша и прочие, такие как он, остались стоять возле трона. Морщинистый карлик, до того и не шевельнувшийся, поднялся – стоя, он был не слишком выше ростом, чем сидя, и заговорил, дурацки ухмыляясь.
- Так оно, братцы, - сказал он. – Королева сама, конечно, ничего не просит, но дело-то такое. Ежели бы один из вас, скажем, нашёл этот цветок, да сорвал бы, да принёс нашему Королю, тот получил бы его волшебную силу, и излечился. Мы все этого страсть как хотим. Вы-то этого не знаете, но вы сюда пришли как раз потому, что вас цветок позвал. Стало быть, судьба такая.
- Я найду его! – вдруг выкрикнул кто-то слева.
- Я!
- Я найду!
- Вот и славно, много у нас нынче добровольцев, - подытожил человечек, глядя на пылающих энтузиазмом мальчиков, юношей и мужчин – всех до единого. – Только там заковыка есть, батеньки мои. Цветок-то, он силой обладает огромной, и взять её может любой из вас. Ежели бы вы не отдали его Королю, вы бы сами стали ему под стать – молодому ему, я говорю. Искушение это большое. Сдюжите ли?
- Да! – единодушно выдохнула дюжина глоток.
- Вот и славно. Славно… Папоротник ищите. Огненный цветок, он на папоротнике расцветает. И времени у вас до утра!
Юношу даже не ноги понесли за деревья – у него словно крылья выросли, но что-то ему помешало. Его спутница, белобрысая девчонка, вцепилась в его рукав.
- Ты чего? Пусти!
- Это ты - чего ?! Ты куда собрался? Мы идём домой!
- Никуда я не иду, я должен его найти… - он пытался вырваться, не глядя на неё, только в лесную темноту, но хватка у неё была цепкая.
Карлик у трона заметил неладное и подковылял к ним, смешно подволакивая ногу.
- Чегой-то вы?
- Нам надо домой! – сердито ответила девушка. – Если он будет искать этот ваш цветок, он ни за что не успеет!
- И останется здесь навсегда, - кивнул карлик.
- Что?!
- Много тут таких… только их уже и не узнать.
- Всё равно! – засмеялся юноша. – Я найду его! И это всё будет неважно!
- Ты рехнулся?
- Пусти его, девочка, - сказал карлик, вдруг сделавшийся очень усталым. – Он здесь из-за цветка, а вот тебя и впрямь занесло случайно. Тебе лучше пойти домой поскорее, пока время ещё есть.
- Вы раньше говорили по-другому, - с подозрением заметила она.
- Так я же шут. Мне положено. Пусти его, девочка. Мы все устали, пусть это закончится.
Но она не спешила отпускать вырывающуюся руку.
- Если он не успеет… не найдёт… он никогда не сможет вернуться?
- Да.
- Но его там ждут! Меня ждут, его ждут! Там, дома. Я знаю. Мы должны вернуться!
- Верно, - кивнул шут. – Но его ты уже не убедишь, как бы тебе самой не опоздать.
Она посмотрела на юношу. На Короля и Королеву. Снова на юношу. И перевела взгляд на часы.
- У меня ещё достаточно времени, - решительно сказала она. – Я должна вернуться. И он тоже должен вернуться. Я помогу ему найти ваш дурацкий цветок, и мы вместе уйдём.
Шут пожал плечами. С его колпака сорвался увядший лист.
- Пожалела, да? Ну, как знаешь.
- Уже скоро, мой Король… Уже скоро…
- Отпусти меня…
- Уже скоро…
В лесу царила ночь, но у него был фонарик. Он бежал, петляя меж деревьев, вглядываясь в заросли папоротника, которых здесь было на удивление много – они заполонили почти всё пространство между деревьями. Позади бежала, пыхтя и ругаясь, невзрачная девушка, но ему было всё равно.
- Может быть, его уже нашли другие, - бубнила она. – Может быть, ты зря ищешь! Может быть, его вообще не существует. Папоротники, вообще-то, не цветут, они размножаются спорами…
Она раздражала – не сильно. Примерно как комар.
Он до сих пор видел лишь Королеву. Самая прекрасная, самая удивительная, самая лучшая… такая добрая, и она действительно любит своего старого Короля. Вот бы его кто-нибудь так любил. Но он принесёт Королеве огненный цветок, и она, может быть, улыбнётся ему – только ему, и скажет что-нибудь только для него…
- Я его найду, - прошептал он, улыбаясь.
И он нашёл его.
Он распустился в самой куще длинных резных листьев, похожий на язычок пламени, отделившийся от праздничного костра, оранжевый, теплый, немного похожий на тюльпан – только чашечка листьев пошире. Покачивался на тонкой ножке, словно живой.
Даже белобрысая надоеда-комариха замолкла, восхищённая.
Он пробрался сквозь листья и замер перед цветком.
«Может подарить вам всё, чего ни пожелаете…»
Его надо отдать Королю, чтобы тот снова помолодел, и тогда…
- Ну чего ты? Бери его скорее, и пошли!
Она всё смотрела на свои часы. Он зачем-то тоже мельком глянул на свои – стрелка подползала к последнему делению, и на миг его кольнуло неприятно, жуткое предчувствие, но…
«Опоздаешь, опоздаешь, опоздаешь!» Кого это теперь волнует?
Цветок мог дать ему всё, что он ни пожелает, и юноша ясно понял, что не желает выздоровления Короля.
Он может сам стать Королём.
- Отпусти меня…
- Терпение, мой Король… Мне ведь нужен другой супруг, вместо тебя?
Он сжал руку на стебле и рванул.
- Бери его, мой молодой Король…
Цветок поддался легко, ладонь наполнилась приятным жаром, который потёк через всё дело, заставляя кровь играть, словно пузырьки в шампанском, и стало так хорошо, так ясно, он теперь мог всё, и Королева примет его, он это знал…
Что-то ударило его по руке, и волшебный жар покинул тело.
В ярости он вскинул голову – но это была не назойливая девчонка, она прижималась к стволу дерева и смотрела круглыми глазами на…
… На морщинистого человечка, который на поляне сидел у ног Королевы. Шут, вспомнил он.
Огненный цветок сиял под ногами.
Юноша наклонился, чтобы поднять его, но новый удар, куда более сильный, отбросил его назад.
В руках у шута была крепкая, толстая палка.
- Цветок мой! – прошипел юноша. – Я нашёл его, я сорвал его!
- Твой, твой, - согласился шут, не делая попыток поднять цветок.
Они замерли, глядя друг на друга – юноша яростно, непонимающе, шут почти безмятежно.
Вдруг что-то не просто кольнуло юношу – пронзило длинной холодной иглой, прямо в сердце; он вздрогнул и вскрикнул, и точно так же завопила девчонка у дерева. Он почувствовал новую боль, на этот раз в правой руке, и увидел, как часы на руке у девушки словно вспыхнули и рассыпались осколками – с его собственными происходило то же самое.
- Мы опоздали! – закричала она. – Мы опоздали, мы не сможем вернуться, я не смогу вернуться, всё из-за тебя!
- Не бойся, - сказал ей шут. – Ты вернёшься.
- Как?! Время вышло!
- Это ничего…
Он перестал их слушать. Часы его нисколько не волновали. Огненный цветок принадлежал ему, он мог всё.
- Скорее, мой молодой Король…
Он метнулся вперёд и схватил цветок.
- Ну вот, - печально сказал шут, и лицо его ещё больше сморщилось. – Не то чтобы мне не жаль тебя, парень… Но она, - шут кивнул в сторону девушки. – Она хочет вернуться домой. И я тоже.
- Скорее!
Глаза юноши наливались оранжевым светом цветка, и тело становилось таким сильным, каким никогда раньше не было.
- Ты мой Король, я - твоя Королева, твоя сила – моя сила, и пусть праздник длится вечно!
- Я хочу домой, - повторил шут, и палка в его руках превратилась в длинный меч.
- Мы не отпустим их, да, мой Король? Пока ты даришь мне молодость и силы, пока струится по твоей крови огонь, которым я могу напиться – мы не отпустим их!
Сверкнула сталь, отражая оранжевые огни.
*** *** ***
На улицах было уже не темно – так, просто серо, как бывает перед рассветом. Пустынная дорога и трамвайная остановка. Девушка и мужчина стояли под пластиковым козырьком.
- У него нет номера. Но он отвезёт тебя домой.
Девушка не ответила. Она ещё видела кровь и огонь. Ничего-то она не понимала.
- Мы вернёмся домой, - блаженно сказал мужчина. – Знаешь, теперь я помню. Я писал книги. У меня было три жены, боже мой, и со всеми я развёлся, потому что они были такие стервы, а я такой мерзавец! Боже, я женюсь снова. Или нет, достаточно с меня баб. Она, она была просто типичная баба. Ей казалось смешным, что я всё равно хочу вернуться, хотя и опоздал. Держала меня на поводке – просто потому, что ей хотелось, чтобы я был её Королём, а я не сумел. Сделала меня шутом! Сучка не знала законов жанра, шуты – хитрые мерзавцы…
- Он умер, - ломким голосом сказала девушка. – Никогда не вернётся.
Мужчина помолчал.
- Главное, умерла она. И никогда не вернётся.
*** *** ***
- Сорви мне огненный цветок… Мой Король.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
суббота, 09 июня 2012
The end is nigh
Название: Кольцо Рози
Типаж: молчаливая незнакомка с закрытым лицом
Квест: история о прохождении лабиринта
Автор: Sabira
Бета: lyekka
Краткое содержание: не всегда рециклинг такая уж хорошая идея.
Примечание: 1. автор гуманитарий, но поет о цифрах (с) 2. по некоторым причинам вторая часть текста осталась не совсем вычитанной.
читать дальше
Труп мистера Деббинса закончил приборку и замер в ожидании новых приказов.
Мьюли рассеянно поблагодарил и отпустил в криокамеру: как все некрорабочие, мистер Деббинс любил понежиться на холоде. Конечно, смысла в вежливости не было. В обществе, напротив, бытовало мнение, что неразумно видеть людей в тех, кто ими уже не является. Но Мьюли принадлежал к старому поколению и отказывался считать некрорабочих аналогом соковыжималки.
Не одобрял он и возникшую моду оставлять почивших родственников в качестве безмозглой домашней прислуги. Он помнил все "за" и "против", СМИ до сих пор с удовольствием муссировали эту тему. Одни утверждали, что такие вещи стирают само понятие смертности и помогают легче перенести мысль о неизбежном угасании. Другие ссылались на труды древних философов и чуть менее древних сексологов, декларируя ненормальность подобного поведения. Мьюли избегал принимать чью-либо сторону, но, проводив в последний путь мать, был рад, что больше не встретится с ней. Он бы отказался и от услуг мистера Деббинса, но решение принимал мистер Рондел.
Мьюли прижал запястья к глазам и крепко зажмурился. Накопившаяся усталость давала о себе знать: в голове было пусто, а на душе как-то муторно. Он встряхнулся, зевнул и нащупал стакан с энергетиком. Мьюли скучал по кофе, но после введенного запрета достовать зерна стало слишком сложно и неоправданно дорого. Оставалось пить сладковатый, надоевший энергетик - безвредный и безопасный. Самочувствие, как и обещали врачи, моментально улучшилось. Увы, возвращаться к работе все равно не хотелось.
"Интересно, когда они поймут, что ошиблись, отправив меня сюда?"
Он знал, что руководитель экспедиции полагал их дружбу с Рози преимуществом. Рассчитывал на возрождение давно умерших чувств. Мьюли усмехнулся: мистер Рондел недаром занимает свое место, все в согласии с государственной политикой. Почившие граждане служат живущим, забытые эмоции находят новое применение. Рециклинг как символ нового мира.
- Вы заслуживаете награды, мистер Рондел, - пробормотал Мьюли и вернулся к изучению дневника Рози.
Когда он читал его первый раз, то где-то на середине сломался и рыдал от захлестнувшей сердце тоски так, как не плакал с далекого детства. Рози записывала все происходящее день за днем: как они высадились на Рриш, как неожиданно сильный ураган повредил переносную станцию, на территории которой они жили. Рози довольно сухо отмечала временное сокращение рациона и перебои связи с Землей, гораздо больше ее занимали местные аномалии и сделанные находки. Мьюли нравился первый блок дневника, где Рози рассказывала о засыпанном городе и разысканной среди обломков библиотеке. Страницы пестрели образцами чужой письменности, мыслями самой Рози и соображениями ее команды. Дальше были приложены распечатки с результатами анализа и примерными переводами небольших текстов. Мьюли представлял, какое воодушевление испытывали члены экспедиции - нет ничего увлекательнее, чем копаться в тайнах исчезнувших цивилизаций. Шестьдесят лет назад он выбрал специальность именно из-за жившего в нем любопытства стервятника. Археология не отличалась романтикой, зато безжалостным интересом к чужим дела - даже чересчур.
Спустя примерно полтора года на Ррише записи Рози утратили регулярность. Она делала пропуски по несколько дней, один пробел составлял целых три недели, немыслимо долгий срок для дневника ученого. Мьюли специально искал причины: сверялся с журналом станционного врача, проверял приказы начальника экспедиции - загадочному поведению Рози не было никаких объяснений. Как и тому, почему в ее личное дело не занесли замечаний, своим поведением Рози нарушала сразу несколько пунктов "Правил поведения во время межгалактических путешествий научно-исследовательского характера и ведущихся на обнаруженных территориях изысканий".
Сам Мьюли тщательно вел записи, отправляя отчет мистеру Ронделу каждый вечер в одно и то же время, после чего тщательно запирал дверь комнаты и доставал старый планшет. Память повидавшего виды устройства была забита всякой чушью - бессвязными фразами, дурными стихами, странными цитатами и прочей словесной шелухой.
Этот код они с Рози придумали еще в Академии. Для постороннего человека все выглядело безобидно, для них имело глубокий смысл. Мьюли улыбнулся, вспоминая, как зашифровал предложение руки и сердца и, взломав сервер Академии, вывел непонятные никому строчки на огромное электронное табло, висевшее в холле.
Рози согласилась, они подали заявление на брак и, сразу же, на право завести ребенка. После пяти лет ожидания им дали разрешение, но тут Рози предложили экспедицию на Рриш, и она не смогла отказаться. Мьюли не отговаривал ее, Рози подписала контракт на три года и уехала с легким сердцем. Тридцать шесть месяцев не казались большим сроком. Раньше, когда люди с трудом доживали до восьмидесяти лет, им приходилось торопиться, жить жадно. Сейчас, когда стариком ты начинал считаться только перевалив за две сотни, исчезла необходимость спешить.
"Мы допустили ошибку", - подумал Мьюли и кликнул, открывая следующий разворот.
Второй блок дневника, нерегулярный, свидетельствовал об одном: с Рози что-то случилось. Что-то, не нашедшее отражения ни в каких официальных записях. И будь на то воля Мьюли, он бы оставил тайны Рози самой Рози.
Двери с легким скрипом раздвинулись, впуская Реми.
- Друг, ты совсем скис! - крикнул тот, размашисто зашагав в сторону стола Мьюли. - Опять травишься этой дрянью?
Реми повертел в руках пустую банку из-под энергетика и метко швырнул ее в утилизатор.
- Зато мне не хочется спать, - возразил Мьюли, невольно улыбаясь. Они с Реми знали друг друга больше семидесяти из восьмидесяти прожитых лет.
- Зато мне хочется, стоит увидеть, как ты тут сидишь. Темно, мрачно, пыльно.
- Деббинс прибрался с час назад.
- Видел я твоего Деббинса, опять прохлаждается. Я вот все жду, когда они доработают сыворотку и сделают наших зомби еще больше похожими на людей. Хотя ленится он совсем как живой.
- Тише, Реми! - Мьюли беспокойно огляделся, но, кажется, их никто не слышал. - Забудь уже про зомби, тебе штраф впаяют за неполиткорректность. Некрорабочий, помнишь?
- Чушь это, Мьюли, - Реми присел на край стола. - Оставим формальности политикам. Зомби они. Какая, к черту, политкорректность? Мир сходит с ума, вот что я тебе скажу. Слышал, дамочка одна книжку написала? "Ночь" называется. Про любовь зомби и живой девчонки. Мол, это зомби другого вида, кто-то когда-то вколол ему сыворотку, которая полностью вернула его к жизни, процесс разложения окончательно остановлен, умереть заново не может. И этот зомби, значит, влюбился в девчонку, а она в него - ведь зомби писаный красавчик. А еще у нее там есть другой хахаль…
- Реми! Сжалься! - Мьюли поднял руки вверх. - Как ты успеваешь находить время на бульварное чтиво?
- Люблю быть в курсе событий, - Реми вывернул шею и, не стесняясь, всмотрелся в открытый на экране дневник Рози. На бледном лбу залегла морщинка.
- Все ищешь ответы?
Мьюли вздохнул.
- Нам нужно отыскать ее тело, а мы понятия не имеем, куда она делась.
- Это просто ее дневник, друг, - Реми покачал вечно взлохмаченной головой и сдул со лба рыжеватые пряди. - Здесь нет ответов.
- Отлично, - Мьюли откинулся назад и развел руками: - И где же они?
- Я говорил Ронделу и повторяю тебе. Мы не должны искать саму Рози. Мы должны найти место, которое ее изменило.
- Мы уже его нашли. Мы на Ррише, Реми.
Реми досадливо махнул рукой:
- Аномалиями планеты пусть занимаются физики. Слышал, они опять доэкспериментировались? На запасном генераторе сидят. Мьюли, мы не там копаем. Мы уже изучили все, с чем работала Рози, а ты вызубрил наизусть ее записи.
Мьюли потянулся, разминая затекшую спину.
- Снова Рришские легенды?
- Да, - с лица Реми вдруг сползла привычная беззаботная веселость. Он быстро наклонился и шепнул Мьюли на ухо: - Я кое-что нашел.
- Поделишься?
Реми уже снова сидел, беззаботно болтая ногами, и дергал за ниточку распустившегося на манжете куртки шва.
- Ты готов к небольшой прогулке? Ронделу скажем, что пойдем в библиотеку. Попросим леталку у химиков, якобы для книг.
- А на самом деле?
- Для книг, - Реми широко улыбнулся. - Только для других. Захвати с собой Деббинса. Ну, не кривись! Он может пригодиться.
- Ладно, - Мьюли кинул взгляд на все еще открытый на экране дневник Рози. - Терять нечего.
- Точно, - Реми взглянул на часы и присвистнул. - Ох черт, моя очередь дежурить! Завтра в семь, не проспи!
Мьюли кивнул и проводил взглядом рванувшего к дверям друга. Потом прихватил распечатки с текстами, которые пыталась перевести Рози, и ушел к себе.
Светло-желтая брусчатка медленно окрашивалась в фиолетовый, маленькие лужицы скапливались в узких впадинках, камешки омывало новыми струями. Холодный воздух пропах медью и железом. Мьюли увидел, как вздулись под порывом ветра широкие рукава стоящей перед ним женщины, и проснулся.
В нескольких футах от его койки замерла незнакомка.
- Кто вы?
Он с трудом убедил себя не поднимать тревогу. Вдруг кто-то из девчонок-практиканток решил подшутить? Позору потом не оберешься. Мало Мьюли его сомнительной славы, не хватало еще прослыть трусом и дураком.
Женщина наклонила голову вбок и застыла. Мьюли чувствовал, как тело деревенеет от ужаса. Справиться со страхом не удавалось, хотя незнакомка ничем не угрожала, просто стояла и смотрела.
- Что вам нужно? - прошептал он. Изо рта вырвалось облачко пара.
Он не видел лица женщины, его скрывала темная ткань. Фигура была обычной, человеческой. Высокой, стройной и изящной, Рози всегда завидовала такому сложению. И сколько бы Мьюли не говорил, что ему нравится и ее маленький рост, и пышные формы, не слушала, обижалась…
Незнакомка подняла согнутые в локтях руки так, что ладони оказались на уровне груди. В полумраке эти бледные ладони с растопыренными пальцами выделялись двумя пятнами, как повисшие на невидимой паутинке худые пауки.
Зато теперь неожиданную гостью нельзя было спутать с решившей пошутить практиканткой. Шестнадцать длинных пальцев, на каждом по четыре фаланги. Биохимики с большим удовольствием препарируют это существо в своих чистеньких лабораториях. Мьюли потянулся к спрятанной в изголовью кнопке, незнакомка дернула плечом и повернула кисти в другую сторону. Мьюли, задыхаясь, схватился за горло. На втором пальце незнакомка носила обручальное кольцо Рози.
- Что значит "она растворилась в воздухе"? - Реми недовольно нахмурился. - Может, тебе все привиделось? Твой сон точно был о рришцах: они использовали желтые камни для мощения дорог и площадей. И приснившаяся тебе кровь - они ведь кианетики, медь лучше железа переносит газы по организму в условиях низких температур.
- Это называется "медесодержащий гемоцианин", - вставил успевший прийти в себя Мьюли. - Я про кровь.
- Да наплевать! Восьмипалая, бледная, высокая… ты начитался их книг перед сном и на тебе результат!
- Если бы ты вчера меня спросил, как выглядело кольцо Рози, я бы тебе не ответил. Забыл. А сейчас оно так и стоит перед глазами, - возразил Мьюли, принимая из рук трупа мистера Деббинса чашку теплого молока.
- Если бы мы знали, как работают наши мозги, у нас бы не было вот этих вот, - Реми кивнул в сторону замершего у стенки некрорабочего. - Только и смогли, что стимулировать их спинной мозг да восстановить простейшие моторные навыки.
- Еще мы научили их выполнять команды, - напомнил Мьюли. - Дело не в моем мозгу. Все было реально, я не спал. Я открыл глаза, увидел ее, попытался заговорить. Стало холодно, она подняла руки, повернула их ко мне ладонями и исчезла. Это какой-то знак, Реми.
- Угу, - согласился тот. - Загробное "дай десять". Вернее, "дай шестнадцать".
Мьюли неосторожно фыркнул и забрызгал молоком форменную куртку Реми. Тот со вздохом снял ее и кинул Деббинсу.
- Почисти.
- Ты уже сказал Ронделу о нашей вылазке? - Мьюли ощущал потребность отправиться куда угодно, лишь бы не возвращаться в свою комнату.
- И даже с химиками утряс. Пообещал им обработать местный медицинский трактат. Прогоню через переводчик, ну и подчищу. Дальше пусть сами возятся, - рассеянно ответил Реми.
Допив молоко, Мьюли поставил кружку на коробку с бумагами. В целях подстраховки все отчеты в обязательном порядке распечатывались и отправлялись с грузовым транспортом на Землю. Электронные носители были удобны, сбои случались крайне редко, но правила на этот счет оставались строгими.
- Я сделаю Деббинсу укол и пойду переоденусь, - Мьюли поежился. - Насколько тепло мне укутываться?
- В пустоши я тебя не потащу, - рассмеялся Реми. - Обычно, как для города. Перчатки не забудь, в техническом недавно опять врачей вызывали, какой-то идиот чуть палец не потерял.
- Им просто нравится внимание сестер, - Мьюли вытащил из шкафчика шприц и ткнул иглой в позвоночник Деббинса. Труп конвульсивно дернулся. Сыворотка растеклась по мертвому телу, заряжая необходимой энергией и стимулируя останки нервной системы и клетки мозга. Мьюли толком не знал, как работает чудо-изобретение, и не хотел бороться с невежеством.
Он приказал Деббинсу слушаться Реми и вернулся к себе за теплыми вещами. Рриш не мог похвастаться теплым климатом. Температура никогда не поднималась выше двадцати трех градусов, обычно держалась около двенадцати. Не смертельно, но в сочетании с жестокими ветрами очень чувствительно. Рози упоминала, что в первые дни после высадки на Рриш несколько человек из их экспедиции серьезно пострадали, обманувшись кажущимся "теплом". Мьюли не собирался повторять их ошибок.
Он влез в комбинезон и проверил встроенную систему вентиляции. Атмосфера на Ррише почти полностью соответствовала составу газов на Земле, но по правилам все, выходящие за пределы станции, использовали встроенный очиститель воздуха.
Реми уже ждал его у выхода. Деббинс застыл рядом, нагруженный сумкой с оборудованием. Мьюли прибавил шаг и столкнулся с мистером Ронделом.
- Как успехи? - вежливо спросил тот. Длинные белые пряди колыхнулись, когда мистер Рондел приветливо кивнул.
- Ничего нового, сэр. Возможно, мы что-нибудь найдем сегодня.
- Удачи, Сэмюэль.
Реми состроил гримаску, и Мьюли заторопился. Даже давние друзья могут быть совершенно невыносимо, когда решают начать дуться.
Поездка вдвоем считалась редкой роскошью. Обычно в небольшую леталку набивалась куча народу, их развозили по своим местам, а вечерам забирали. Иногда леталка делала несколько рейсов туда-обратно - когда следовало перевести образцы породы или археологические находки. Сегодня на станции все отдыхали, и Мьюли с Реми чувствовали себя настоящими королями, расположившись с удобством и комфортом в теплой кабине. Деббинс пристроился на полу, грузно сев и прижавшись спиной к прочному корпусу. Мьюли иногда становилось интересно, каким он был при жизни? Деббинс был весьма преклонного возраста, когда за ним пришла смерть. Мьюли думалось, что тот принадлежал к чудаковатым и милым старикам. Деббинс напоминал доброго дядюшку: невысокий, лысоватый, с круглым плотным брюшком и курчавыми волосками на руках. На лице отпечатались морщинки - тонкие лучики под глазами, резкие полукружья вокруг рта. Наверняка любил посмеяться.
- Мы все-таки едем в библиотеку? - спросил Мьюли, переводя взгляд на изучающего показания приборов Реми.
- Конечно. Мы начнем путь оттуда, - Реми поправил курс с учетом полученных цифр, и леталка плавно снизилась перед разбитым зданием.
Архитектура рришцев отдаленно напоминала земную. Им нравились правильные квадраты, высота домов зависела от заложенного фундамента. Признаком богатства считалась постройка, чья высота соответствовала ширине основания. В противном случае высоту делали вчетверо больше ширины. И никак иначе. Мьюли слышал, что несколько лет назад один историк защищался на степень, выбрав темой своей работы сравнение рришцев и древних египтян.
Библиотека являлась гордостью раскопанного ими города, здесь наблюдался только один этаж. Мьюли проследил, как на землю тяжело спрыгнул Деббинс, и спустился следом за ним. Принял герметичный рюкзак у Реми и, после того как они обездвижили и надежно заперли леталку, направился к входу.
- Нам в "сокровищницу", - Реми резво зашагал к небольшому залу в глубине библиотеки. Сокровищницей помещение окрестили историки, там обнаружилось большинство текстов, проливавших свет на быт и обычаи рришцев.
- Деббинс, свет, - попросил Мьюли, когда Реми уверенно вытащил нужный сверток.
Рришцы писали на материале, больше всего напоминавшем земной холст. Его ткали из местных водорослей: он отличался прочностью, ровным светло-зеленым цветом и способностью отлично впитывать местный аналог чернил. Рришцы знали толк в сохранении культурного наследия, написанное осталось ясным и четким.
- Предание о королеве Шаен? Зачем тебе понадобились священные тексты?
- Подожди, сейчас увидишь! - глаза Реми горели возбуждением. Он достал планшет и пощелкал настройками, пока прибор не принял размер холста. - Помнишь, мы обнаружили внизу катакомбы?
Мьюли усмехнулся.
- В них пусто. Кроме нескольких рисунков, датированных задолго до расцвета Рриша, и обычного мусора, там ничего нет.
- А они тебе ничего не напоминают?
- Земные лабиринты. Рришцы имели сходное с человеческой строение психики. Они пользовались универсальными математическими величинами, у них был выстроен относительно цивилизованный социальный строй. Разумно предположить, что как и наши предки, они придавали лабиринтам мистическое значение и видели в них аналог жизненного пути человека.
- Мьюли, вытащи голову из задницы! - Реми стукнул затянутым в перчатку пальцем по экрану, выводя карту катакомб. - Иногда я думаю, что ты умер вместе с Рози. Все стараешься быть разумным и взрослым… А в итоге только брюзжишь как старик! Даже Деббинс приятнее тебя в общении.
- Потому что он всегда молчит, - хмыкнул Мьюли. - Ладно. Что не так с катакомбами?
Реми широко улыбнулся и установил планшет над холстом с преданием и запустил систему сканирования.
- Смотри. Они пользовались слоговой азбукой для написания. Так выглядит имя королевы.
Мьюли пожал плечами.
- А теперь будет фокус.
Реми ввел команду, и имя Шаен высветилось голубым на отсканированным холсте. Еще одно быстрое движение пальцами, и на экране совместились два изображения - карта катакомб и голубые отметины. Мьюли склонился ниже и воскликнул:
- Невозможно!
- С помощью ее имени обозначены тупики. А в предании говорится, что, следуя за Шаен, ты теряешь себя и вновь обретаешь.
- Какой-то обряд посвящения? - Мьюли склонился над катакомбами. - Своего рода крещение? Рришцы бродили по ритуальным катакомбам, отдавали дань королеве-богине и возвращались просветленными?
- Не знаю, - Реми вздохнул. - Я чувствую, что нащупал ниточку, но мне не хватает мозгов ее размотать. Поэтому здесь ты.
- Ну спасибо, - Мьюли прищурился, старясь сосредоточиться на тексте легенды. Он все еще крайне дурно читал на рришском, это Рози схватывала любое наречие на лету. Предание мало чем отличалось от ранее виденных им священных писаний. Размытое обещание светлого будущего, угроза тяжкой кары за непослушание, восхваление богини.
Мьюли сел на пол, поставил планшет на колени и прикрыл глаза. Дело не в словах. Если они расположили имя Шаен в строгом соответствии с картой подземного лабиринта, здесь должен быть еще один код. Как у них с Рози - пишешь любую чушь, а потом читаешь только нужное, пользуясь простенькой математической последовательностью или заранее оговоренной формулой.
Ша-е-н. Мьюли всмотрелся в составные слоги имени, и его словно толкнули под руку. Он выделил все три иероглифа, исключил их сочетание вместе и задал поиск по тексту. Планшет тихонько зажужжал, и холст раскрасился темно-фиолетовыми пятнышками.
- У нас есть карта! - Реми рухнул рядом и уставился в стройные линии дорожек. Каждый из слогов образовывал свой пунктир, и все три сходились в одной точке. - Мьюли, старик, ты гений! Это же прорыв!
Слова Реми доходили как сквозь слой воды. Мьюли слышал бурные восторги друга, но его сознание куда-то уплывало. Он вроде как продолжал понимать, где находится и что делает, и все же…
Белые пальцы в воздухе согнулись знакомым, хоть ранее никогда не виденным образом: это было одобрение.
- Ты в порядке? - Реми встряхнул его. - Деббинс, введи ему глюкозы!
- Не надо, - Мьюли жестом остановил дернувшийся исполнить команду труп. - У меня система барахлит, иногда воздух такой… знаешь, разреженный, что ли. Голову повело.
- Попроси у Рондела новый комбинезон. Или я попрошу, я знаю, как ты его боишься.
- Кстати, насчет Рондела. Мы станем ему говорить? - Мьюли напрягся в ожидании ответа.
- Нет. Иначе нам перекроют кислород похлеще твоей вентиляции, - Реми сосредоточенно изучал карту. - Мы сейчас отправимся в катакомбы, и, если ничего не найдем, придумаем повод туда вернуться.
Разочарование было таким сильным, что у Мьюли даже горчило во рту. Они с Реми облазили каждый тупик, тщательно фотографируя стены, пол, потолок, но не обнаружили ровным счетом ничего. В точке схождения пунктиров также не нашлось и намека на что-то. Та же желтоватая брусчатка, гладкая от множества прошедших по ней ног, полумрак, собачий холод и пустота.
- Не отчаивайся, - сказал Реми, убирая в сумку камеру. - Мы узнаем, что не так с этими катакомбами. Ты не передумал насчет Рондела?
- Нет, - Мьюли крепко стиснул подобранный камешек. - Сами справимся.
- Вот теперь я вижу прежнего Мьюли! - Реми с довольным видом хлопнул его по спине. - Пойдем. Захватим "Предание о Шаен" и что-нибудь еще из хлама. Обеспечим себе алиби.
- Как ты сумел закончить Академию? - тяжело вздохнул Мьюли. - Хлам!
- Хлам и есть. Вспомни книжку, про которую я тебе рассказывал. Вымрут земляне, приедут изучать нашу цивилизацию какие-нибудь разумные жуки и тоже начнут относиться с почтением к этому творению. Решат, что для нас была нормальна любовь между живыми и мертвыми.
- Все, все, убедил! Сдаюсь, - рассмеялся Мьюли.
- То-то же!
Они не спеша вернулись к леталке, сгоняли несколько раз Деббинса за нужными холстами и загрузились в теплый салон. Мьюли стащил с головы шлем-капюшон и обмяк на сидении. Полубессонная ночь вкупе с долгими брожениями по холодным катакомбам окончательно лишила его сил.
Он ожидал, что впадет в дремоту, но вместо этого принялся мысленно прокручивать события ночи. В действиях незнакомой рришки не ощущалось угрозы. Она не приближалась, не пыталась его покалечить, - дождалась, пока он очнется и показала руки. В чем заключался смысл ее послания? В кольце Рози? Она хотела подстегнуть Мьюли в его розысках, разбудить в нем полузабытое горе? Или это правда нелепая калька человеческого жеста, как пошутил Реми?
"Загробное "дай шестнадцать".
Мьюли покосился на Реми: тот с головой погрузился в чтение прихваченных ими холстов.
- Передай мне планшет? - попросил Мьюли. - Хочу еще разок взглянуть на катакомбы. Мы делали кривую изменений?
- Делали. Поищи, там есть. Но катакомбы сразу строили начисто и перестраивали только один раз, примерно за пятьсот земных лет до заката Рриша. Геологи брали пробы, говорят, все четко.
Планшет снова занял место на коленях. Мьюли, убедившись, что Реми на него не смотрит, вывел на экран текст предания. Программа выделила каждое шестнадцатое слово, Мьюли скопировал их в отдельный документ и прочел. Вышла бессмыслица. Попробовал наложить на карту лабиринта - и снова промахнулся.
Удалив прежние результаты, Мьюли повторил процедуру с каждым четвертым словом. Вышло не лучше.
"Думай", - приказал он себе.
Две ладони, восемь пальцев на каждой. Кольцо было на втором.
Он испробовал очередную последовательность. Восемь-восемь-два. Восемь-два- восемь. Восемь-два-восемь-шестнадцать.
"Она сначала показала две ладони. Восемь и восемь. Затем повернула, я увидел кольцо. Два. Еще восемь и восемь. И шестнадцать всего".
Не сходилось. Рози разгадала этот шифр, он был готов биться об заклад. Вряд ли ей давали подсказки, она могла отталкиваться только от знаний о культуре рришцев. Мьюли вспомнилась библиотека - правильный куб, внизу - еще один такой же. Разгадка маячила совсем рядом, но он все не мог ухватить мысль за хвост.
- Что ты читаешь? - сдался Мьюли, отправив себе наработки.
- Ммм, бытописание рришцев примерно за двести лет до их исчезновения с планеты.
- Мы по-прежнему не понимаем, что с ними случилось?
- Нет. Развитая цивилизация, никаких братоубийственных войн, следов нашествия из космоса или природных катастроф. Как будто в один прекрасный день все население, как лемминги, пошло и покончило с собой.
- О чем пишет твой рришец?
- Жалуется на повышение цен, ругает затянувшийся сезон ураганов и едко проходится по ударившимся в религию собратьям.
- Есть причины инфляции?
- Винит во всем фанатиков. Мол, теперь, когда они погружены в совершенствование духа, никто не желает работать, отдельные товары становятся дефицитом, и торговцы просят за них бешеные суммы.
- Глупость, - Мьюли нахмурился. - Даже фанатики едят, пьют, носят одежду и так далее. На Земле в монастырях всегда трудились. Почему на Ррише царила праздность?
- Ну, спросить нам не у кого, - Реми подошел к распределителю, и автомат поставил перед ним чашку чаю. - Будешь?
- Не хочу. На станции поем, - отмахнулся Мьюли. - А власть он ругает?
- Ни слова о королеве. Все источники свидетельствуют об исключительной почтительности рришцев по отношению к Шаен.
- Думаешь, она реально существовала?
- Нет сведений, - Реми почесал затылок. - Вполне вероятно, что "Шаен" поочередно становились ее служительницы, но никаких упоминаний я не встречал. Ни о церемонии посвящения, ни о подготовке новой кандидатки, ни о массовых гуляниях.
- Гуляний могло и не быть, если они действительно верили, что Шаен - живущая вечно богиня.
- Все равно, - Реми пожевал нижнюю губу. - Команда Рози обнаружила остатки главного храма - до нас он не дожил, спасибо ураганам. Они перетащили на станцию почти все холсты, есть подробная видео-съемка, снимки, пробы, все. И даже там никаких упоминаний. Только всевозможные здравицы во славу богини, молитвы, описание ритуалов - и среди последних ни слова о выборе новой "королевы".
- Ее всегда описывают одинаково?
- Абсолютно. Варьируется выбор слов, но не их смысл.
- Еще лучше, - подытожил Мьюли. - Такое ощущение, что мы с тобой до сих пор в катакомбах, ходим и тюкаемся в один тупик за другим.
- Мы мечтали о таком, когда поступали, - ответил Реми, помолчав. - Нам бы понравился Рриш. В другое время, я имею в виду.
"Если бы мы не ходили здесь по следам Рози", - закончил про себя Мьюли.
Леталка провалилась в воздушную яму, выпрямилась и закружилась над станцией, выбирая место для посадки.
Реми не ошибался, когда говорил, что Мьюли боится мистера Рондела. Глупость, конечно, но, завидев высокую худощавую фигуру начальника, Мьюли впадал в ступор. Вести с ним беседы, сдавать отчет, даже поддерживать вежливый разговор - все становилось настоящей пыткой.
Так что Мьюли с радостью переложил на Реми необходимость отчитаться мистеру Ронделу об их вылазке, отправил Деббинса в криокамеру и ушел к себе.
На длинной раздвижной полке остались лежать распечатки с работой Рози. Мьюли сложил их в более-менее ровную стопку, снял комбинезон и, наскоро приняв душ, лег спать.
На этот раз ему не снились кошмары, да и нежелательных визитеров не наблюдалось. Поколебавшись и стряхнув с себя остатки сонливости, Мьюли оделся и против обыкновения решил поесть в столовой. Не исключено, что примерещившаяся рришка следствие его затворничества. Рози бы его отругала, узнав, что Мьюли ограничивается общением с ее братом и своим помощником-трупом.
Несмотря на неурочное время, здесь оказалось много народа.
Этот отсек станции по праву считался самым уютным. Теплые, бледно-оранжевые панели закрывали блестящий серый металл стен. Аккуратные столы выстроились по помещению огромными шахматными клетками. Удобные стулья, тихая музыка - хиты давно забытых времен, огромные пищевые автоматы, несколько подвешенных под потолок клеток с земными птицами - попугайчики, канарейки. На неиспользуемой барной стойке вольготно развалился рыжий станционный кот, Роди. Он дергал во сне лапой и плевать хотел на все заботы людей. Мьюли кивнул знакомым из других отделов и, поколебавшись, подсел к замахавшим ему историкам.
Забрав свой поднос, Мьюли устроился на стуле и прислушался к спору: историки регулярно насмерть ругались из-за какой-нибудь ерунды.
- Ты не прав в своих выкладках! - кипятилась Ноэви, то и дело нервно отбрасывая волосы назад. - Рришцы не обожествляли квадрат, они почитали куб! О какой священной четверке ты говоришь?!
- Приехали, - саркастично перебил ее Теодор. - Ты будешь отрицать особое значение четверки в культуре Рриша?
- Нет. Но помимо нее они еще почитали шестерку, восьмерку и двенадцать! И шестнадцать, как квадрат четверки.
- Шесть граней, восемь вершин, двенадцать ребер, - устало повторил Теодор. - Ты нашла хоть одно подтверждение своей теории? Ноэви, когда ты научишься опираться на факты, выстраивая свои теории, а не подбивать факты под фантазии?
Мьюли замер с ложкой у рта.
Кольцо отделяло шесть пальцев от остальной руки. Если бы у рришцев было человеческое строение руки, то две ладони и еще два пальца давали в сумме двенадцать.
- Ноэви, - перебил он спорящих. - Расскажи мне свою теорию.
Девушка обрадовалась, повернулась к нему (волосы снова упали ей на грудь) и заговорила, торжествующе посмотрев на оппонента.
- Рришцы уважительно относились к математике и придавали ей почти мистическое значение. Я читала старые сказки, там выстроена по-своему логичная система. Четные числа считались священными, ведь два - основа всего живущего. Спроси у биологов, здесь не было животных-гермафродитов, а о делении клеток рришцы не знали. По их верованиями выходило, что два - это олицетворение возможности зачатия. Четверка - квинтэссенция жизни. Культ шести и двенадцати связан с их климатом и периодом вращения Рриша вокруг местного солнца - помнишь, шесть сезонов, двенадцать месяцев.
- А десять и четырнадцать?
- Проклятые числа, - глаза Ноэви горели. - На десятый месяц их календарного цикла приходятся самые жестокие ветра, в отдельных случаях они уничтожали дома, не говоря уже о постоянных гибелях самих рришцев. Четырнадцать связано с одной старой легендой, мне не удалось восстановить ее текст до конца, но там речь шла о четырнадцати кланах, заключивших союз, который дорого обошелся рришцам.
- Слышишь? - не выдержал Теодор. - Домысли и сказки, уму непостижимо!
- Многие великие открытия с этого начинались, - возразил Мьюли.
Ноэви лучисто улыбнулась:
- Спасибо. Так что я думаю, мы неправы, ограничиваясь четверкой. Куб идеальное воплощение их верований. Периметр квадрата в основании - сумма двух сторон, умноженных на два. Тот же намек на зачатие. Ну и остальное, как я уже сказала Тедди. Грани, вершины, ребра.
- Я считаю, тебе нельзя отрекаться от этой идеи, - очень серьезно сказал Мьюли. - Прости, Теодор.
Тот только махнул головой.
- Время нас рассудит, - ответил он любимой поговоркой историков, и разговор незаметно переключился на судебную систему Рриша.
Мьюли заставил себя доесть обед, выпил банку энергетика и, попрощавшись с коллегами, вышел из столовой. Ему хотелось бежать со всех ног, но он сдержался, степенно дошел до комнаты, заперся и включил планшет.
Загрузив текст предания, он ввел команду с кодом, скопировал все выделенное в отдельный документ и улыбнулся.
- Мы должны вернуться туда прямо сейчас, - заявил Реми.
- Мистер Рондел никогда не даст разрешения. И потребует объяснений, - возразил Мьюли.
Меньше всего ему хотелось спорить, он сам мечтал отправиться в катакомбы. Мьюли успел забыть, что такое настоящее волнение, когда по телу разливается, ищет выхода энергия, пальцы подрагивают от предвкушения, а мысли скачут как безумные.
- Плевать. Надо брать леталку и ехать! - Реми вскочил на ноги и прошелся от стены до стены. - Какая же Рози умница! Никто не догадался, а она смогла!
- Недаром ее считали самой талантливой из нас троих, - согласился Мьюли. - Пойми, я хочу туда, ужасно хочу. Но без леталки…
- Мы ее украдем. Я знаю, как.
Мьюли потерял дар речи. С каждым годом Реми все меньше и меньше походил на того мальчишку, с которым он подружился в глубоком детстве. Потеряв сестру-близнеца, Реми словно впитал в себя ее характер, парадоксальным образом разделился надвое, чтобы почувствовать себя цельным. Мьюли хорошо помнил, каким осторожным, даже немного трусоватым был Реми раньше. Веселый, хитрый, ловкий - но предусмотрительный до маниакальности. А Рози… Рози не боялась ничего, слыла заводилой и звонко смеялась над любыми страхами. Теперь ее способности неведомыми путями перешли к Реми.
- Хорошо, - наконец согласился Мьюли. - Давай. Мне понадобится несколько минут, чтобы собраться.
- Ты не пожалеешь? - Реми крепко сжал холодными пальцами его плечо. - Рондел жутко взбеситься.
- В худшем случае нас вернут на Землю, - Мьюли смотрел прямо в глаза Реми. - А мы точно не станем скучать по Рришу. Это дело касается Рози. И нас. Иди за леталкой.
Уголки губ Реми дернулись и разъехались в сумасшедшей улыбке.
- Приходи к запасной посадочной. И не забудь прихватить с собой Деббинса! - последние слова Реми громко шепнул, отпирая дверной замок.
Мьюли бросился лихорадочно собираться. Влез в комбинезон, кинул в сумку планшет и бумаги Рози, запихал туда же острый нож, тонкую, но прочную веревку, "вечную" зажигалку и аптечку. Торопливо вколол внеплановую порцию сыворотки Деббинсу и, поддавшись внезапному порыву, залез в выделенный ему сейф. Внутри было почти пусто, не считая нескольких памятных вещей и небольшой, запылившейся коробочки. Мьюли нажал на замочек и вытащил простое кольцо, покрытое вязью букв. Последний раз он на него смотрел в тот день, когда получил известие о прекращении поступлений сигналов со станции на планете Рриш.
- Мистер Деббинс! - негромко позвал Мьюли. - Мы сейчас пойдем к запасному выходу. Ведите себя тихо.
В дополнительных указаниях труп не нуждался, некрорабочии при всем желании не могли распустить языки, но так он будет еще и двигаться максимально бесшумно. Спасибо заложенному в человеке инстинкту охотника, живому даже после смерти хозяина.
Путь показался Мьюли бесконечным. Он бы добрался до леталки насквозь мокрым, не поглощай комбинезон лишнюю влагу. Серые стены тянулись и тянулись, зубчики на резиновых подошвах беззвучно впечатывались в пол, а предательницы-лампы разгорались, стоило им почувствовать приближение Мьюли. Однажды ему почудились сзади шаги, он обернулся, выдумывая мало-мальски правдоподобное объяснение, и зажал рот руками. В полумраке коридора ему померещилась фигура незнакомки.
Мьюли ринулся вперед, оставив за спиной послушно бегущего за ним Деббинса. Только свернув к нужному выходу, он сбавил шаг. Сердце, казалось, билось об ребра, кровь стучала в висках, и Мьюли чувствовал, что еще чуть-чуть и потеряет сознание. Но встроенная в комбинезон система контроля жизнеобеспечения моментально вколола ему лекарство, и Мьюли с облегчением привалился к стене, давая организму время прийти в норму.
- Эй! - подоспевший Реми дернул его на себя и поволок к тихонько урчащей леталке. - Мьюли, друг! Дыши, черт тебя дери!
- Все… хорошо, - выдавил Мьюли, ложась на длинное сидение. - Деббинс?
- Внутри. Трогаемся.
Реми отключил автопилот и, погасив все огни, медленно поднял аппарат в воздух. Только миновав несколько миль, он осмелился включить небольшие прожекторы. Мьюли осторожно сел.
- Мы могли разбиться. Старт вслепую опасен даже днем.
- Нас могли заметить, это гораздо хуже. Деббинс, сядь рядом с Мьюли.
Они молчали, пока вдали не возник силуэт искомого здания. Странно, почему они раньше не обращали внимания: город полуразрушен, а библиотека ни капли не пострадала?
- Что мы станем делать, если не получится? - спросил Мьюли.
- Вернемся на Землю.
Что ж, хороший вариант. Мьюли прикрыл глаза и представил себе предстоящий путь. Шестнадцать тупиков богини, четырнадцать ложных и два истинных. Первый забирает тело, второй - душу, но если дойти до сердца Шаен, она вернет тебе все, дав благословение. Станет твоей матерью и будет оберегать вечно.
Мьюли усмехнулся. Необразованные рришцы переплюнули землян.
Путь до катакомб выдался легким. Реми активировал встроенные в комбинезон фонари и первым шагнул на тропу Шаен. Согласно зашифрованной в предании инструкции, им следовало идти по лабиринту все время строго направо, тогда они попадут к нужному тупику. Мьюли двигался след в след за Реми, стараясь не трогать ровные, отливающие голубым стены. Тишина оглушала, заставляя сосредоточиться на звуках внутри себя - Мьюли слышал мерное биение успокоившегося сердца, слышал, как сглатывает слюну, выдыхает, как булькают вшитые в комбинезон лекарства. Он понимал, что впадает в транс: лабиринт активировался, только если проходящий шел по заранее заданному пути, не отклоняясь от него ни на шаг. Неудивительно, что никто не заметил здесь ничего особенного. Рришцы отлично замаскировали свое священное место.
- Это здесь, - голос Реми изменился, стал глубже и тише. - Тупик.
Мьюли вскинул голову и уставился на полустертую фреску. Та была сделана очень небрежно: стилизованный рришец странно замахивается ножом, будто целится себе в горло. Мьюли вспомнил сделанный коллегами анализ изображения. Они грешили на недостаток мастерства древнего художника и расстраивались, что время, очевидно не пощадило вторую часть картины. Предполагалось, что там изображено некое животное, например гулзан, один из страшнейших хищников Рриша.
- Жаль, что мы не разбираемся в физиологии местных, - шепнул Реми. - Может, они могли выжить, перерезав себе сонную артерию? Или что у них там?
- У Рози не было никакого шрама, - возразил Мьюли. - Это же ритуал. Богиня хочет крови.
Он вытащил из сумки нож, снял перчатку и провел лезвием по ладони. Холод лезвия, мгновение - тянущая боль. Мьюли прижал раненую руку к запульсировавшему на стене ярко-фиолетовому пятну и едва не ослеп от вспышки. Лабиринт взорвался светло-голубым светом, и снова наступила темнота. Мьюли осторожно открыл глаза, проморгался, избавляясь от оставшегося на радужке отпечатка, и протянул нож Реми. Тот протер его салфеткой с антисептиком и повторил действия Мьюли. Они оба заранее зажмурились, и эта вспышка почти не причинила вреда.
- Как Рози сделала это в одиночку? - пробормотал Реми.
- Она ничего не боится, - ответил Мьюли.
Реми странно на него посмотрел, но ничего не сказал. Мьюли тронул за плечо начавшего дремать с открытыми глазами Деббинса и возглавил их маленькую процессию. Теперь они следовали коду - два поворота направо, четыре налево, шесть направо, восемь налево, двенадцать направо, шестнадцать налево. Мьюли полностью сосредоточился на цифрах, боясь ошибиться и сбиться. Они с Реми считали вслух, голоса гулко разносились по все более оживавшему лабиринту. Бесконечное брожение по одинаковым дорожкам сводило с ума, Мьюли надавливал на рану, и боль ненадолго отрезвляла. Ноги наливались усталостью, и даже порция энергетика ничуть не помогла.
- Пятнадцать. Остался один.
Шедший сзади Реми вздрогнул и машинально повторил:
- Пятнадцать. Следующий - последний.
Мьюли слизнул кровь с ладони и зашагал вперед, держась исключительно на упрямстве. Дорога раздвоилась, предлагая в очередной раз выбрать путь, и Мьюли свернул налево. Ботинки смягчали шаг, рришцам было гораздо хуже. Разгуливать в тонкой обуви по брусчатке то еще удовольствие. Он поделился мыслью с Реми и приободрился звуком его смешка.
Перед ним выросла гладкая стена с еще одной фреской. Этот ррищец протягивал кому-то уменьшенную копию себя. В толкованиях этого изображения коллеги резко расходились. Были версии и о матери, показывающей дитя отцу, и о жертвоприношении, и о молитве… Всего их насчитывалось с десяток. Мьюли же не сомневался: ррищец держал в руках отнюдь не ребенка. Он доверчиво отдавал богине свое "я", душу, сущность.
- Как мы должны это сделать?
- Не знаю, - Мьюли сел на пол. Руку снова дернуло болью. Он уставился в припухшие края пореза: кожа на ладони стала снежно-белой без привычной дозы ультрафиолета, кровь же наоборот казалась черной. Он бездумно рассматривал руку, вспоминая суеверия предков - линия сердца, линия ума… Рисунки отпечатков пальцев тоже, вроде бы, что-то значили. На безымянном блеснула полоска кольца, такого неестественного и чужого. Мьюли вздрогнул и понял.
- Она приходила ко мне. Шаен.
- Ты опять? - безнадежно вскинулся сидящий рядом Реми.
- Это была она. И у нее было кольцо Рози. Вот, что твоя сестра отдала ей.
Мьюли сдернул свое кольцо. Он столько лет убеждал себя, что чувства умерли, а теперь ему придется перестать прятаться. Мьюли набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и прижал кольцо к стене лабиринта под фреской. С мягким чавканьем кольцо исчезло внутри камня.
- Он его сожрал! - Реми в ужасе уставился на твердую поверхность.
- Та еще тварь, - согласился Мьюли и поспешно добавил: - Надеюсь, рришцы спокойно относились к богохульству.
Реми промолчал. Он сосредоточенно выпутывался из комбинезона. Освободив голову от плотной ткани, он нащупал что-то под воротником и дернул. На свет появилась тонкая цепочка с маленьким кулоном. Не дав Мьюли рассмотреть, что там изображено, Реми сдернул ее и отдал камню.
На полу проявился яркий луч густого фиолетового цвета. Реми, не говоря ни слова, пошел по нему вперед. Мьюли был благодарен за установившееся молчание. Только что он стал свидетелем чего-то настолько невыносимо личного, что его жгло изнутри.
Зато лабиринт утратил всю свою запутанность. Луч вывел их в точку, где сходились еще два его собрата.
- Они же не любят четные числа.
- Это исключение. Помнишь - три пути рришца. Жизнь, смерть и дорога к богине.
- Что-то она не торопится, - неловко пошутил Реми и переступил с ноги на ногу. - А где Деббинс?
- Здесь, - успокоил его Мьюли и для убедительности протянул руку Деббинса к Реми.
- Да, ви…
Что-то оглушительно грохнуло, и кусок боковой стены растаял. Огромный, идеально ровный квадрат мерцал светло-желтой дымкой. Мьюли крепко схватил своих спутников за руки и шагнул в открывшийся проем.
"Надо достать камеру", - подумал Мьюли и задрал голову, пытаясь рассмотреть потолок. Он без труда узнал это место: они попали в храм Шаен. Что ж, куда еще могло выбрасывать ее последователей?
Теперь здесь не было нанесенной ураганами пыли, крепкие стены не пропускали ни малейшего ветерка, хотя где-то далеко гудел, вихрясь, воздух.
- Вот как он выглядел… тогда, - Реми с любопытством ученого разглядывал расписанные стены и возвышавшуюся в алькове статую богини.
- Мы должны снять это, - сказал Мьюли. - Не знаю, как объясним все Ронделу, но мы должны…
- Молодые люди, а где мы находимся? - чуть прокашлявшись, спросили сзади.
Реми вздрогнул, и Мьюли, деревенея от ужаса, обернулся.
Мистер Деббинс неуверенно улыбался, теребя лямку сумки на плече.
- Прощу прощения, но я совершенно не помню, как я здесь очутился, - проговорил он. - Ох, как же тяжело!
Покряхтывая, мистер Деббинс переставил сумку на каменный пол.
- Мы в храме богини Шаен на планете Рриш, - ответил Мьюли, собираясь с мыслями.
- Как удивительно! У меня действительно серьезный провал в памяти. Давно я на этой планете?
- Шесть с половиной месяцев, - Мьюли облизнул губы, судорожно соображая, как помягче сказать правду и сдался. - Вы прибыли сюда в качестве некрорабочего.
Деббинс забавно округлил рот.
- Это, очевидно, какая-то ошибка. Я чувствую себя полнее живым.
- Да и нам вы кажетесь вполне живым. Сейчас, - вставил оправившийся от шока Реми. - Но мой друг делал вам зомби-инъекцию три часа назад.
- Шаен, - вдруг озарило Мьюли. - Это ее проделки.
- Но он не участвовал в ритуале! - всплеснул руками Реми. - Подожди, то есть… вот почему… значит, и мы теперь…
- Тихо! - перебил его Мьюли. - Слышишь?
В дальнем конце храма показалась невысокая фигурка. Она двигалась быстро, почти бежала. Мьюли сделал шаг, другой и тоже побежал ей навстречу.
- Рози, - задыхаясь, крикнул он. - Рози!
Он поймал ее в объятия, крутанул вокруг своей оси и поставил на землю.
- Ох, Мьюли! - она порывисто обняла его и расцеловала. - Как ты здесь очутился? Боже, и Реми с тобой! Реми!
Но Реми не откликнулся на ее призыв. Дрожащими руками он вынул из сумки камеру и подкинул ее. Та поднялась под самый верх и методично принялась снимать обстановку храма.
- Вы только что поняли, - понятливо кивнула Рози. - Расскажи мне, как вы здесь оказались.
У Мьюли кружилась голова. Его накрыло с головой чистым, совершенно дикарским счастьем, и ему не было дела не до скорчившегося у стены Реми, ни до испуганно озиравшегося Деббинса.
- Нас отправили на твои поиски, - объяснил он, держа Рози за руки. Теплые, нежные ладошки, розовые короткие ногти, тряпочный браслет чуть выше косточки. Это была его Рози.
- Прошло много времени, да?
- Да, - Мьюли опустился на невысокий куб, выполнявший у рришцев роль скамеек. - Пятьдесят лет. Через полтора года после вашей высадки перестал поступать сигнал со станции. Сюда направили команду, разобраться, что произошло, но они ничего не нашли. Просто вывезли все ваши наработки, вещи, оборудование… и прикрыли проект. В силу как раз входила нынешняя правящая партия, ты про них не слышала. Они делали ставку на науку, технологии, и им было выгодно умолчать о неудаче. Рриш предоставили самому себе.
Рози вздохнула и заправила за ухо рыжую вьющуюся прядь.
- И ты решил приехать сюда сам? Вдвоем с Реми?
- Нет, - Мьюли на мгновение стало стыдно, но врать он не собирался. - Я желал забыть про эту чертову планету, про тебя, вообще про все. Мне так много нужно рассказать, прости, мысли путаются.
- Не торопись, - мягко сказала Рози и покосилась на летавшую камеру.
- Все началось с дурацкой курсовой. Одной девчонке с факультета историков, Ноэви, не хватило темы, и ей разрешили выбрать что-нибудь на свой вкус. Она взяла Рриш. Ей показалось очень загадочным и романтичным, что сначала пропала цивилизация, а следом за ней исследовательская группа. Она добилась права посещения архива, копалась в ваших журналах, просматривала записи и, среди прочего, попросила сделать анализ крови всех членов экспедиции. Среди проб была твоя. Не знаю, как это упустила поисковая команда. Говорят, они так торопились прикрыть дело, что работали кое-как.
- Моя кровь, - повторила Рози.
- Да, - Мьюли поймал прядь ее волос и накрутил на палец. - Медики установили, что кровь принадлежала мертвому человеку. А Ноэви, сверив даты, убедилась, что на следующий день после сдачи анализа ты отправила видеоотчет своему руководителю.
- Наверное, она сильно удивилась, - усмехнулась Рози и, придвинувшись ближе, положила голову на плечо Мьюли.
- И не только она. Она пришла к своему преподавателю, и уже тот поднял шум. На Земле новая мода, Рози. Мы больше не хороним наших мертвых.
- Что? - она дернулась и выпрямилась. - Мьюли, мы…
- Каждый, кто умирает, достигнув четырнадцати лет, и сохраняет в посмертии тело цельным, становится некрорабочим. Кроме тех случаев, когда родственники усопшего выплачивают властям компенсацию. Трупам вкалывают сыворотку, разложение останавливается, и они понимают простые приказы, выполняют поручения… Больше никакого покоя после смерти. Кладбища разрушены, ценные с культурно-исторической точки зрения надгробия перенесены в музеи, кое-где есть небольшие инсталляции - могилы, памятники… Земля отдана под застройку. Те, кто умирает, сильно повредившись, подлежат сожжению.
Мьюли привлек посеревшую от ужаса Рози обратно.
- И люди это терпят?
- Им нравится. Многим. Правительство обещает, что однажды мы доработаем сыворотку, и смерть станет досадной неприятностью, одной из стадии нашего существования. Сейчас еще много проблем. Некрорабочии редко "проживают" больше двух-трех лет. Неизбежно возникают травмы, а их клетки не могут восстанавливаться.
Смех Рози, истеричный, захлебывающийся разрезал тишину храма.
- Ты уже догадался про Шаен?
- Не совсем, - признался Мьюли. - Пойдем к Реми?
- Да, - кивнула она.
Рози опустилась на колени рядом с сжавшимся в комок братом и обняла его. Реми вцепился в нее и замер.
- Ты кажешься живой.
- Ты тоже, - Рози дернула его за ухо, как в детстве.
- Мы теперь такие же? Как ты?
- Скорее всего, - Рози уселась, скрестив ноги. - Если Шаен не приняла вместо вас вашего спутника.
Мьюли заинтересованно почесал переносицу.
- Рришцы посвящали своих мертвых богине?
- Да, - Рози слегка нахмурилась и начала объяснять: - Я так и не выяснила природу Шаен. Что она такое. Рришцы упоминают свою богиню на протяжении всех веков. Ее культ зародился еще во времена первобытно-общинного строя. Они отдают ей своих мертвецов, а она заботится о них в загробной жизни. Так длилось довольно долго, но со временем Шаен стало мало. Она каким-то образом питается служащими ей мертвецами, идет энергообмен. Больше мертвых - она сильнее и сытнее. Меньше - голоднее и слабее. Не думаю, что Шаен именно разумна, она, скорее, хитра. Когда цивилизация рришцев начала развиваться, Шаен почувствовала себя обманутой. Стало меньше смертей в младенчестве, от болезней, от холода, голода, войн… Не знаю, как она этого добилась, но к ней стали приходить живые рришцы.
- Они перерезали себе горло в первом тупике? - спросил Реми.
- Да, - подтвердила Рози. - Лабиринт не даст умереть, пока не пройдешь его до конца. Как правило, добравшись до второго тупика, рришцы успевали почти полностью обескровить.
Мьюли вспомнился его сон - брусчатка и текущие по ней реки фиолетовой, полной меди, крови рришцев.
- А во втором тупике?
- Рришцы молились, - Рози опустила глаза. - Но я не нашла текста молитвы, так что решила сымпровизировать.
- Шаен приходила ко мне с твоим кольцом, - Мьюли не мог, просто не мог промолчать.
Он встретился взглядом с Рози и удивился ее задорной улыбке.
- А ты отдал ей свое. Я пошла в храм, когда увидела.
- Кажется, я понял, - Реми вытянул ноги и побарабанил пальцами по колену. - В мире Шаен мертвые - не безмозглые зомби, как у нас, а полноценные люди?
- Именно. Она заботится о них. Здесь тоже можно повредить телесную оболочку, но Шаен умеет лечить, восстанавливать тела. Не во всех ситуациях: если мертвый рришец попадет под лавину, даже она не способна помочь.
- Тот парень был прав, - хмыкнул Реми. - Помнишь, я читал? Вот о каких фанатиках шла речь. Гораздо проще пройти по пути богини и целую вечность валять дурака, чем остаться в живых, работать, стареть… Отсюда проблемы с продовольствием, рост цен.
- Это было как снежный ком, - перебила его Рози. - Те, кто проклинали фанатиков, рано или поздно сами отправлялись к богине, устав от борьбы, от выживания.
- Шаен ошиблась только в одном, - медленно протянул Мьюли. - В один прекрасный день она забрала всех. И лишилась возможности получить добавку.
- Она ее получила, - тихо сказала Рози. - По моей глупости.
- Они здесь? В городе? - спросил Реми.
- Все до единого. Шаен была нам рада, она ослабела на своей диете, - призналась Рози и, после паузы, добавила: - Я пришла сюда за двумя. А вас трое.
Мьюли повернулся к широко распахнувшему глаза Реми:
- Ты разрешишь мне остаться?
- Ты спятил. Рози, скажи ему! - он схватил сестру за руку и сжал. - Рози!
- Я все равно чувствую себя как мертвец, - осторожно начал Мьюли. - Ты же видел, что со мной стало. Я так и не оправился. А ты вернешься и все расскажешь Ронделу. Добьешься, чтобы все узнали о судьбе Рриша. Земля не должна повторить эту ошибку. Реми, я не смогу, а у тебя получится.
- Идите, идите, - поддержал Мьюли подошедший мистер Деббинс. - Не уверен, что я все понял правильно, но мне никогда не нравилась эта идея с посмертным рабством. Попробуйте изменить ситуацию.
Реми неловко встал и обнял поднявшуюся следом сестру.
- Я так ужасно по тебе скучал! Как я могу опять оставить тебя одну?
- Со мной будет Мьюли. Все в порядке, Реми. Никто из детей Шаен не может покинуть Рриш, я останусь здесь. А ты наведешь порядок по ту сторону. Проход, который вы открыли, будет висеть еще несколько часов, я выброшу в него все, что узнала. Что мне рассказали рришцы. Я не теряла времени даром.
По лицу Рози катились слезы, Реми часто моргал, даже мистер Деббинс по-стариковски сморкался. Мьюли, наоборот, стало легко и спокойно. Он обнялся со все еще невнятно протестовавшим Реми, проводил его до светящегося квадрата и провел по лицу рукой, когда Реми исчез по ту сторону.
- Покажи мне прежний Рриш, - попросил он Рози и, подставив плечо уставшему мистеру Деббинсу, зашагал вперед.
Его ждал бесконечный, но переставший пугать путь.
Типаж: молчаливая незнакомка с закрытым лицом
Квест: история о прохождении лабиринта
Автор: Sabira
Бета: lyekka
Краткое содержание: не всегда рециклинг такая уж хорошая идея.
Примечание: 1. автор гуманитарий, но поет о цифрах (с) 2. по некоторым причинам вторая часть текста осталась не совсем вычитанной.
читать дальше
«Жизнь каждого человека — лабиринт, в центре которого находится смерть, и, может быть, даже после смерти, прежде чем окончательно перестать существовать, человек проходит последний лабиринт».
Майкл Эртон.
Майкл Эртон.
Труп мистера Деббинса закончил приборку и замер в ожидании новых приказов.
Мьюли рассеянно поблагодарил и отпустил в криокамеру: как все некрорабочие, мистер Деббинс любил понежиться на холоде. Конечно, смысла в вежливости не было. В обществе, напротив, бытовало мнение, что неразумно видеть людей в тех, кто ими уже не является. Но Мьюли принадлежал к старому поколению и отказывался считать некрорабочих аналогом соковыжималки.
Не одобрял он и возникшую моду оставлять почивших родственников в качестве безмозглой домашней прислуги. Он помнил все "за" и "против", СМИ до сих пор с удовольствием муссировали эту тему. Одни утверждали, что такие вещи стирают само понятие смертности и помогают легче перенести мысль о неизбежном угасании. Другие ссылались на труды древних философов и чуть менее древних сексологов, декларируя ненормальность подобного поведения. Мьюли избегал принимать чью-либо сторону, но, проводив в последний путь мать, был рад, что больше не встретится с ней. Он бы отказался и от услуг мистера Деббинса, но решение принимал мистер Рондел.
Мьюли прижал запястья к глазам и крепко зажмурился. Накопившаяся усталость давала о себе знать: в голове было пусто, а на душе как-то муторно. Он встряхнулся, зевнул и нащупал стакан с энергетиком. Мьюли скучал по кофе, но после введенного запрета достовать зерна стало слишком сложно и неоправданно дорого. Оставалось пить сладковатый, надоевший энергетик - безвредный и безопасный. Самочувствие, как и обещали врачи, моментально улучшилось. Увы, возвращаться к работе все равно не хотелось.
"Интересно, когда они поймут, что ошиблись, отправив меня сюда?"
Он знал, что руководитель экспедиции полагал их дружбу с Рози преимуществом. Рассчитывал на возрождение давно умерших чувств. Мьюли усмехнулся: мистер Рондел недаром занимает свое место, все в согласии с государственной политикой. Почившие граждане служат живущим, забытые эмоции находят новое применение. Рециклинг как символ нового мира.
- Вы заслуживаете награды, мистер Рондел, - пробормотал Мьюли и вернулся к изучению дневника Рози.
Когда он читал его первый раз, то где-то на середине сломался и рыдал от захлестнувшей сердце тоски так, как не плакал с далекого детства. Рози записывала все происходящее день за днем: как они высадились на Рриш, как неожиданно сильный ураган повредил переносную станцию, на территории которой они жили. Рози довольно сухо отмечала временное сокращение рациона и перебои связи с Землей, гораздо больше ее занимали местные аномалии и сделанные находки. Мьюли нравился первый блок дневника, где Рози рассказывала о засыпанном городе и разысканной среди обломков библиотеке. Страницы пестрели образцами чужой письменности, мыслями самой Рози и соображениями ее команды. Дальше были приложены распечатки с результатами анализа и примерными переводами небольших текстов. Мьюли представлял, какое воодушевление испытывали члены экспедиции - нет ничего увлекательнее, чем копаться в тайнах исчезнувших цивилизаций. Шестьдесят лет назад он выбрал специальность именно из-за жившего в нем любопытства стервятника. Археология не отличалась романтикой, зато безжалостным интересом к чужим дела - даже чересчур.
Спустя примерно полтора года на Ррише записи Рози утратили регулярность. Она делала пропуски по несколько дней, один пробел составлял целых три недели, немыслимо долгий срок для дневника ученого. Мьюли специально искал причины: сверялся с журналом станционного врача, проверял приказы начальника экспедиции - загадочному поведению Рози не было никаких объяснений. Как и тому, почему в ее личное дело не занесли замечаний, своим поведением Рози нарушала сразу несколько пунктов "Правил поведения во время межгалактических путешествий научно-исследовательского характера и ведущихся на обнаруженных территориях изысканий".
Сам Мьюли тщательно вел записи, отправляя отчет мистеру Ронделу каждый вечер в одно и то же время, после чего тщательно запирал дверь комнаты и доставал старый планшет. Память повидавшего виды устройства была забита всякой чушью - бессвязными фразами, дурными стихами, странными цитатами и прочей словесной шелухой.
Этот код они с Рози придумали еще в Академии. Для постороннего человека все выглядело безобидно, для них имело глубокий смысл. Мьюли улыбнулся, вспоминая, как зашифровал предложение руки и сердца и, взломав сервер Академии, вывел непонятные никому строчки на огромное электронное табло, висевшее в холле.
Рози согласилась, они подали заявление на брак и, сразу же, на право завести ребенка. После пяти лет ожидания им дали разрешение, но тут Рози предложили экспедицию на Рриш, и она не смогла отказаться. Мьюли не отговаривал ее, Рози подписала контракт на три года и уехала с легким сердцем. Тридцать шесть месяцев не казались большим сроком. Раньше, когда люди с трудом доживали до восьмидесяти лет, им приходилось торопиться, жить жадно. Сейчас, когда стариком ты начинал считаться только перевалив за две сотни, исчезла необходимость спешить.
"Мы допустили ошибку", - подумал Мьюли и кликнул, открывая следующий разворот.
Второй блок дневника, нерегулярный, свидетельствовал об одном: с Рози что-то случилось. Что-то, не нашедшее отражения ни в каких официальных записях. И будь на то воля Мьюли, он бы оставил тайны Рози самой Рози.
Двери с легким скрипом раздвинулись, впуская Реми.
- Друг, ты совсем скис! - крикнул тот, размашисто зашагав в сторону стола Мьюли. - Опять травишься этой дрянью?
Реми повертел в руках пустую банку из-под энергетика и метко швырнул ее в утилизатор.
- Зато мне не хочется спать, - возразил Мьюли, невольно улыбаясь. Они с Реми знали друг друга больше семидесяти из восьмидесяти прожитых лет.
- Зато мне хочется, стоит увидеть, как ты тут сидишь. Темно, мрачно, пыльно.
- Деббинс прибрался с час назад.
- Видел я твоего Деббинса, опять прохлаждается. Я вот все жду, когда они доработают сыворотку и сделают наших зомби еще больше похожими на людей. Хотя ленится он совсем как живой.
- Тише, Реми! - Мьюли беспокойно огляделся, но, кажется, их никто не слышал. - Забудь уже про зомби, тебе штраф впаяют за неполиткорректность. Некрорабочий, помнишь?
- Чушь это, Мьюли, - Реми присел на край стола. - Оставим формальности политикам. Зомби они. Какая, к черту, политкорректность? Мир сходит с ума, вот что я тебе скажу. Слышал, дамочка одна книжку написала? "Ночь" называется. Про любовь зомби и живой девчонки. Мол, это зомби другого вида, кто-то когда-то вколол ему сыворотку, которая полностью вернула его к жизни, процесс разложения окончательно остановлен, умереть заново не может. И этот зомби, значит, влюбился в девчонку, а она в него - ведь зомби писаный красавчик. А еще у нее там есть другой хахаль…
- Реми! Сжалься! - Мьюли поднял руки вверх. - Как ты успеваешь находить время на бульварное чтиво?
- Люблю быть в курсе событий, - Реми вывернул шею и, не стесняясь, всмотрелся в открытый на экране дневник Рози. На бледном лбу залегла морщинка.
- Все ищешь ответы?
Мьюли вздохнул.
- Нам нужно отыскать ее тело, а мы понятия не имеем, куда она делась.
- Это просто ее дневник, друг, - Реми покачал вечно взлохмаченной головой и сдул со лба рыжеватые пряди. - Здесь нет ответов.
- Отлично, - Мьюли откинулся назад и развел руками: - И где же они?
- Я говорил Ронделу и повторяю тебе. Мы не должны искать саму Рози. Мы должны найти место, которое ее изменило.
- Мы уже его нашли. Мы на Ррише, Реми.
Реми досадливо махнул рукой:
- Аномалиями планеты пусть занимаются физики. Слышал, они опять доэкспериментировались? На запасном генераторе сидят. Мьюли, мы не там копаем. Мы уже изучили все, с чем работала Рози, а ты вызубрил наизусть ее записи.
Мьюли потянулся, разминая затекшую спину.
- Снова Рришские легенды?
- Да, - с лица Реми вдруг сползла привычная беззаботная веселость. Он быстро наклонился и шепнул Мьюли на ухо: - Я кое-что нашел.
- Поделишься?
Реми уже снова сидел, беззаботно болтая ногами, и дергал за ниточку распустившегося на манжете куртки шва.
- Ты готов к небольшой прогулке? Ронделу скажем, что пойдем в библиотеку. Попросим леталку у химиков, якобы для книг.
- А на самом деле?
- Для книг, - Реми широко улыбнулся. - Только для других. Захвати с собой Деббинса. Ну, не кривись! Он может пригодиться.
- Ладно, - Мьюли кинул взгляд на все еще открытый на экране дневник Рози. - Терять нечего.
- Точно, - Реми взглянул на часы и присвистнул. - Ох черт, моя очередь дежурить! Завтра в семь, не проспи!
Мьюли кивнул и проводил взглядом рванувшего к дверям друга. Потом прихватил распечатки с текстами, которые пыталась перевести Рози, и ушел к себе.
***
Светло-желтая брусчатка медленно окрашивалась в фиолетовый, маленькие лужицы скапливались в узких впадинках, камешки омывало новыми струями. Холодный воздух пропах медью и железом. Мьюли увидел, как вздулись под порывом ветра широкие рукава стоящей перед ним женщины, и проснулся.
В нескольких футах от его койки замерла незнакомка.
- Кто вы?
Он с трудом убедил себя не поднимать тревогу. Вдруг кто-то из девчонок-практиканток решил подшутить? Позору потом не оберешься. Мало Мьюли его сомнительной славы, не хватало еще прослыть трусом и дураком.
Женщина наклонила голову вбок и застыла. Мьюли чувствовал, как тело деревенеет от ужаса. Справиться со страхом не удавалось, хотя незнакомка ничем не угрожала, просто стояла и смотрела.
- Что вам нужно? - прошептал он. Изо рта вырвалось облачко пара.
Он не видел лица женщины, его скрывала темная ткань. Фигура была обычной, человеческой. Высокой, стройной и изящной, Рози всегда завидовала такому сложению. И сколько бы Мьюли не говорил, что ему нравится и ее маленький рост, и пышные формы, не слушала, обижалась…
Незнакомка подняла согнутые в локтях руки так, что ладони оказались на уровне груди. В полумраке эти бледные ладони с растопыренными пальцами выделялись двумя пятнами, как повисшие на невидимой паутинке худые пауки.
Зато теперь неожиданную гостью нельзя было спутать с решившей пошутить практиканткой. Шестнадцать длинных пальцев, на каждом по четыре фаланги. Биохимики с большим удовольствием препарируют это существо в своих чистеньких лабораториях. Мьюли потянулся к спрятанной в изголовью кнопке, незнакомка дернула плечом и повернула кисти в другую сторону. Мьюли, задыхаясь, схватился за горло. На втором пальце незнакомка носила обручальное кольцо Рози.
- Что значит "она растворилась в воздухе"? - Реми недовольно нахмурился. - Может, тебе все привиделось? Твой сон точно был о рришцах: они использовали желтые камни для мощения дорог и площадей. И приснившаяся тебе кровь - они ведь кианетики, медь лучше железа переносит газы по организму в условиях низких температур.
- Это называется "медесодержащий гемоцианин", - вставил успевший прийти в себя Мьюли. - Я про кровь.
- Да наплевать! Восьмипалая, бледная, высокая… ты начитался их книг перед сном и на тебе результат!
- Если бы ты вчера меня спросил, как выглядело кольцо Рози, я бы тебе не ответил. Забыл. А сейчас оно так и стоит перед глазами, - возразил Мьюли, принимая из рук трупа мистера Деббинса чашку теплого молока.
- Если бы мы знали, как работают наши мозги, у нас бы не было вот этих вот, - Реми кивнул в сторону замершего у стенки некрорабочего. - Только и смогли, что стимулировать их спинной мозг да восстановить простейшие моторные навыки.
- Еще мы научили их выполнять команды, - напомнил Мьюли. - Дело не в моем мозгу. Все было реально, я не спал. Я открыл глаза, увидел ее, попытался заговорить. Стало холодно, она подняла руки, повернула их ко мне ладонями и исчезла. Это какой-то знак, Реми.
- Угу, - согласился тот. - Загробное "дай десять". Вернее, "дай шестнадцать".
Мьюли неосторожно фыркнул и забрызгал молоком форменную куртку Реми. Тот со вздохом снял ее и кинул Деббинсу.
- Почисти.
- Ты уже сказал Ронделу о нашей вылазке? - Мьюли ощущал потребность отправиться куда угодно, лишь бы не возвращаться в свою комнату.
- И даже с химиками утряс. Пообещал им обработать местный медицинский трактат. Прогоню через переводчик, ну и подчищу. Дальше пусть сами возятся, - рассеянно ответил Реми.
Допив молоко, Мьюли поставил кружку на коробку с бумагами. В целях подстраховки все отчеты в обязательном порядке распечатывались и отправлялись с грузовым транспортом на Землю. Электронные носители были удобны, сбои случались крайне редко, но правила на этот счет оставались строгими.
- Я сделаю Деббинсу укол и пойду переоденусь, - Мьюли поежился. - Насколько тепло мне укутываться?
- В пустоши я тебя не потащу, - рассмеялся Реми. - Обычно, как для города. Перчатки не забудь, в техническом недавно опять врачей вызывали, какой-то идиот чуть палец не потерял.
- Им просто нравится внимание сестер, - Мьюли вытащил из шкафчика шприц и ткнул иглой в позвоночник Деббинса. Труп конвульсивно дернулся. Сыворотка растеклась по мертвому телу, заряжая необходимой энергией и стимулируя останки нервной системы и клетки мозга. Мьюли толком не знал, как работает чудо-изобретение, и не хотел бороться с невежеством.
Он приказал Деббинсу слушаться Реми и вернулся к себе за теплыми вещами. Рриш не мог похвастаться теплым климатом. Температура никогда не поднималась выше двадцати трех градусов, обычно держалась около двенадцати. Не смертельно, но в сочетании с жестокими ветрами очень чувствительно. Рози упоминала, что в первые дни после высадки на Рриш несколько человек из их экспедиции серьезно пострадали, обманувшись кажущимся "теплом". Мьюли не собирался повторять их ошибок.
Он влез в комбинезон и проверил встроенную систему вентиляции. Атмосфера на Ррише почти полностью соответствовала составу газов на Земле, но по правилам все, выходящие за пределы станции, использовали встроенный очиститель воздуха.
Реми уже ждал его у выхода. Деббинс застыл рядом, нагруженный сумкой с оборудованием. Мьюли прибавил шаг и столкнулся с мистером Ронделом.
- Как успехи? - вежливо спросил тот. Длинные белые пряди колыхнулись, когда мистер Рондел приветливо кивнул.
- Ничего нового, сэр. Возможно, мы что-нибудь найдем сегодня.
- Удачи, Сэмюэль.
Реми состроил гримаску, и Мьюли заторопился. Даже давние друзья могут быть совершенно невыносимо, когда решают начать дуться.
Поездка вдвоем считалась редкой роскошью. Обычно в небольшую леталку набивалась куча народу, их развозили по своим местам, а вечерам забирали. Иногда леталка делала несколько рейсов туда-обратно - когда следовало перевести образцы породы или археологические находки. Сегодня на станции все отдыхали, и Мьюли с Реми чувствовали себя настоящими королями, расположившись с удобством и комфортом в теплой кабине. Деббинс пристроился на полу, грузно сев и прижавшись спиной к прочному корпусу. Мьюли иногда становилось интересно, каким он был при жизни? Деббинс был весьма преклонного возраста, когда за ним пришла смерть. Мьюли думалось, что тот принадлежал к чудаковатым и милым старикам. Деббинс напоминал доброго дядюшку: невысокий, лысоватый, с круглым плотным брюшком и курчавыми волосками на руках. На лице отпечатались морщинки - тонкие лучики под глазами, резкие полукружья вокруг рта. Наверняка любил посмеяться.
- Мы все-таки едем в библиотеку? - спросил Мьюли, переводя взгляд на изучающего показания приборов Реми.
- Конечно. Мы начнем путь оттуда, - Реми поправил курс с учетом полученных цифр, и леталка плавно снизилась перед разбитым зданием.
Архитектура рришцев отдаленно напоминала земную. Им нравились правильные квадраты, высота домов зависела от заложенного фундамента. Признаком богатства считалась постройка, чья высота соответствовала ширине основания. В противном случае высоту делали вчетверо больше ширины. И никак иначе. Мьюли слышал, что несколько лет назад один историк защищался на степень, выбрав темой своей работы сравнение рришцев и древних египтян.
Библиотека являлась гордостью раскопанного ими города, здесь наблюдался только один этаж. Мьюли проследил, как на землю тяжело спрыгнул Деббинс, и спустился следом за ним. Принял герметичный рюкзак у Реми и, после того как они обездвижили и надежно заперли леталку, направился к входу.
- Нам в "сокровищницу", - Реми резво зашагал к небольшому залу в глубине библиотеки. Сокровищницей помещение окрестили историки, там обнаружилось большинство текстов, проливавших свет на быт и обычаи рришцев.
- Деббинс, свет, - попросил Мьюли, когда Реми уверенно вытащил нужный сверток.
Рришцы писали на материале, больше всего напоминавшем земной холст. Его ткали из местных водорослей: он отличался прочностью, ровным светло-зеленым цветом и способностью отлично впитывать местный аналог чернил. Рришцы знали толк в сохранении культурного наследия, написанное осталось ясным и четким.
- Предание о королеве Шаен? Зачем тебе понадобились священные тексты?
- Подожди, сейчас увидишь! - глаза Реми горели возбуждением. Он достал планшет и пощелкал настройками, пока прибор не принял размер холста. - Помнишь, мы обнаружили внизу катакомбы?
Мьюли усмехнулся.
- В них пусто. Кроме нескольких рисунков, датированных задолго до расцвета Рриша, и обычного мусора, там ничего нет.
- А они тебе ничего не напоминают?
- Земные лабиринты. Рришцы имели сходное с человеческой строение психики. Они пользовались универсальными математическими величинами, у них был выстроен относительно цивилизованный социальный строй. Разумно предположить, что как и наши предки, они придавали лабиринтам мистическое значение и видели в них аналог жизненного пути человека.
- Мьюли, вытащи голову из задницы! - Реми стукнул затянутым в перчатку пальцем по экрану, выводя карту катакомб. - Иногда я думаю, что ты умер вместе с Рози. Все стараешься быть разумным и взрослым… А в итоге только брюзжишь как старик! Даже Деббинс приятнее тебя в общении.
- Потому что он всегда молчит, - хмыкнул Мьюли. - Ладно. Что не так с катакомбами?
Реми широко улыбнулся и установил планшет над холстом с преданием и запустил систему сканирования.
- Смотри. Они пользовались слоговой азбукой для написания. Так выглядит имя королевы.
Мьюли пожал плечами.
- А теперь будет фокус.
Реми ввел команду, и имя Шаен высветилось голубым на отсканированным холсте. Еще одно быстрое движение пальцами, и на экране совместились два изображения - карта катакомб и голубые отметины. Мьюли склонился ниже и воскликнул:
- Невозможно!
- С помощью ее имени обозначены тупики. А в предании говорится, что, следуя за Шаен, ты теряешь себя и вновь обретаешь.
- Какой-то обряд посвящения? - Мьюли склонился над катакомбами. - Своего рода крещение? Рришцы бродили по ритуальным катакомбам, отдавали дань королеве-богине и возвращались просветленными?
- Не знаю, - Реми вздохнул. - Я чувствую, что нащупал ниточку, но мне не хватает мозгов ее размотать. Поэтому здесь ты.
- Ну спасибо, - Мьюли прищурился, старясь сосредоточиться на тексте легенды. Он все еще крайне дурно читал на рришском, это Рози схватывала любое наречие на лету. Предание мало чем отличалось от ранее виденных им священных писаний. Размытое обещание светлого будущего, угроза тяжкой кары за непослушание, восхваление богини.
Мьюли сел на пол, поставил планшет на колени и прикрыл глаза. Дело не в словах. Если они расположили имя Шаен в строгом соответствии с картой подземного лабиринта, здесь должен быть еще один код. Как у них с Рози - пишешь любую чушь, а потом читаешь только нужное, пользуясь простенькой математической последовательностью или заранее оговоренной формулой.
Ша-е-н. Мьюли всмотрелся в составные слоги имени, и его словно толкнули под руку. Он выделил все три иероглифа, исключил их сочетание вместе и задал поиск по тексту. Планшет тихонько зажужжал, и холст раскрасился темно-фиолетовыми пятнышками.
- У нас есть карта! - Реми рухнул рядом и уставился в стройные линии дорожек. Каждый из слогов образовывал свой пунктир, и все три сходились в одной точке. - Мьюли, старик, ты гений! Это же прорыв!
Слова Реми доходили как сквозь слой воды. Мьюли слышал бурные восторги друга, но его сознание куда-то уплывало. Он вроде как продолжал понимать, где находится и что делает, и все же…
Белые пальцы в воздухе согнулись знакомым, хоть ранее никогда не виденным образом: это было одобрение.
- Ты в порядке? - Реми встряхнул его. - Деббинс, введи ему глюкозы!
- Не надо, - Мьюли жестом остановил дернувшийся исполнить команду труп. - У меня система барахлит, иногда воздух такой… знаешь, разреженный, что ли. Голову повело.
- Попроси у Рондела новый комбинезон. Или я попрошу, я знаю, как ты его боишься.
- Кстати, насчет Рондела. Мы станем ему говорить? - Мьюли напрягся в ожидании ответа.
- Нет. Иначе нам перекроют кислород похлеще твоей вентиляции, - Реми сосредоточенно изучал карту. - Мы сейчас отправимся в катакомбы, и, если ничего не найдем, придумаем повод туда вернуться.
***
Разочарование было таким сильным, что у Мьюли даже горчило во рту. Они с Реми облазили каждый тупик, тщательно фотографируя стены, пол, потолок, но не обнаружили ровным счетом ничего. В точке схождения пунктиров также не нашлось и намека на что-то. Та же желтоватая брусчатка, гладкая от множества прошедших по ней ног, полумрак, собачий холод и пустота.
- Не отчаивайся, - сказал Реми, убирая в сумку камеру. - Мы узнаем, что не так с этими катакомбами. Ты не передумал насчет Рондела?
- Нет, - Мьюли крепко стиснул подобранный камешек. - Сами справимся.
- Вот теперь я вижу прежнего Мьюли! - Реми с довольным видом хлопнул его по спине. - Пойдем. Захватим "Предание о Шаен" и что-нибудь еще из хлама. Обеспечим себе алиби.
- Как ты сумел закончить Академию? - тяжело вздохнул Мьюли. - Хлам!
- Хлам и есть. Вспомни книжку, про которую я тебе рассказывал. Вымрут земляне, приедут изучать нашу цивилизацию какие-нибудь разумные жуки и тоже начнут относиться с почтением к этому творению. Решат, что для нас была нормальна любовь между живыми и мертвыми.
- Все, все, убедил! Сдаюсь, - рассмеялся Мьюли.
- То-то же!
Они не спеша вернулись к леталке, сгоняли несколько раз Деббинса за нужными холстами и загрузились в теплый салон. Мьюли стащил с головы шлем-капюшон и обмяк на сидении. Полубессонная ночь вкупе с долгими брожениями по холодным катакомбам окончательно лишила его сил.
Он ожидал, что впадет в дремоту, но вместо этого принялся мысленно прокручивать события ночи. В действиях незнакомой рришки не ощущалось угрозы. Она не приближалась, не пыталась его покалечить, - дождалась, пока он очнется и показала руки. В чем заключался смысл ее послания? В кольце Рози? Она хотела подстегнуть Мьюли в его розысках, разбудить в нем полузабытое горе? Или это правда нелепая калька человеческого жеста, как пошутил Реми?
"Загробное "дай шестнадцать".
Мьюли покосился на Реми: тот с головой погрузился в чтение прихваченных ими холстов.
- Передай мне планшет? - попросил Мьюли. - Хочу еще разок взглянуть на катакомбы. Мы делали кривую изменений?
- Делали. Поищи, там есть. Но катакомбы сразу строили начисто и перестраивали только один раз, примерно за пятьсот земных лет до заката Рриша. Геологи брали пробы, говорят, все четко.
Планшет снова занял место на коленях. Мьюли, убедившись, что Реми на него не смотрит, вывел на экран текст предания. Программа выделила каждое шестнадцатое слово, Мьюли скопировал их в отдельный документ и прочел. Вышла бессмыслица. Попробовал наложить на карту лабиринта - и снова промахнулся.
Удалив прежние результаты, Мьюли повторил процедуру с каждым четвертым словом. Вышло не лучше.
"Думай", - приказал он себе.
Две ладони, восемь пальцев на каждой. Кольцо было на втором.
Он испробовал очередную последовательность. Восемь-восемь-два. Восемь-два- восемь. Восемь-два-восемь-шестнадцать.
"Она сначала показала две ладони. Восемь и восемь. Затем повернула, я увидел кольцо. Два. Еще восемь и восемь. И шестнадцать всего".
Не сходилось. Рози разгадала этот шифр, он был готов биться об заклад. Вряд ли ей давали подсказки, она могла отталкиваться только от знаний о культуре рришцев. Мьюли вспомнилась библиотека - правильный куб, внизу - еще один такой же. Разгадка маячила совсем рядом, но он все не мог ухватить мысль за хвост.
- Что ты читаешь? - сдался Мьюли, отправив себе наработки.
- Ммм, бытописание рришцев примерно за двести лет до их исчезновения с планеты.
- Мы по-прежнему не понимаем, что с ними случилось?
- Нет. Развитая цивилизация, никаких братоубийственных войн, следов нашествия из космоса или природных катастроф. Как будто в один прекрасный день все население, как лемминги, пошло и покончило с собой.
- О чем пишет твой рришец?
- Жалуется на повышение цен, ругает затянувшийся сезон ураганов и едко проходится по ударившимся в религию собратьям.
- Есть причины инфляции?
- Винит во всем фанатиков. Мол, теперь, когда они погружены в совершенствование духа, никто не желает работать, отдельные товары становятся дефицитом, и торговцы просят за них бешеные суммы.
- Глупость, - Мьюли нахмурился. - Даже фанатики едят, пьют, носят одежду и так далее. На Земле в монастырях всегда трудились. Почему на Ррише царила праздность?
- Ну, спросить нам не у кого, - Реми подошел к распределителю, и автомат поставил перед ним чашку чаю. - Будешь?
- Не хочу. На станции поем, - отмахнулся Мьюли. - А власть он ругает?
- Ни слова о королеве. Все источники свидетельствуют об исключительной почтительности рришцев по отношению к Шаен.
- Думаешь, она реально существовала?
- Нет сведений, - Реми почесал затылок. - Вполне вероятно, что "Шаен" поочередно становились ее служительницы, но никаких упоминаний я не встречал. Ни о церемонии посвящения, ни о подготовке новой кандидатки, ни о массовых гуляниях.
- Гуляний могло и не быть, если они действительно верили, что Шаен - живущая вечно богиня.
- Все равно, - Реми пожевал нижнюю губу. - Команда Рози обнаружила остатки главного храма - до нас он не дожил, спасибо ураганам. Они перетащили на станцию почти все холсты, есть подробная видео-съемка, снимки, пробы, все. И даже там никаких упоминаний. Только всевозможные здравицы во славу богини, молитвы, описание ритуалов - и среди последних ни слова о выборе новой "королевы".
- Ее всегда описывают одинаково?
- Абсолютно. Варьируется выбор слов, но не их смысл.
- Еще лучше, - подытожил Мьюли. - Такое ощущение, что мы с тобой до сих пор в катакомбах, ходим и тюкаемся в один тупик за другим.
- Мы мечтали о таком, когда поступали, - ответил Реми, помолчав. - Нам бы понравился Рриш. В другое время, я имею в виду.
"Если бы мы не ходили здесь по следам Рози", - закончил про себя Мьюли.
Леталка провалилась в воздушную яму, выпрямилась и закружилась над станцией, выбирая место для посадки.
***
Реми не ошибался, когда говорил, что Мьюли боится мистера Рондела. Глупость, конечно, но, завидев высокую худощавую фигуру начальника, Мьюли впадал в ступор. Вести с ним беседы, сдавать отчет, даже поддерживать вежливый разговор - все становилось настоящей пыткой.
Так что Мьюли с радостью переложил на Реми необходимость отчитаться мистеру Ронделу об их вылазке, отправил Деббинса в криокамеру и ушел к себе.
На длинной раздвижной полке остались лежать распечатки с работой Рози. Мьюли сложил их в более-менее ровную стопку, снял комбинезон и, наскоро приняв душ, лег спать.
На этот раз ему не снились кошмары, да и нежелательных визитеров не наблюдалось. Поколебавшись и стряхнув с себя остатки сонливости, Мьюли оделся и против обыкновения решил поесть в столовой. Не исключено, что примерещившаяся рришка следствие его затворничества. Рози бы его отругала, узнав, что Мьюли ограничивается общением с ее братом и своим помощником-трупом.
Несмотря на неурочное время, здесь оказалось много народа.
Этот отсек станции по праву считался самым уютным. Теплые, бледно-оранжевые панели закрывали блестящий серый металл стен. Аккуратные столы выстроились по помещению огромными шахматными клетками. Удобные стулья, тихая музыка - хиты давно забытых времен, огромные пищевые автоматы, несколько подвешенных под потолок клеток с земными птицами - попугайчики, канарейки. На неиспользуемой барной стойке вольготно развалился рыжий станционный кот, Роди. Он дергал во сне лапой и плевать хотел на все заботы людей. Мьюли кивнул знакомым из других отделов и, поколебавшись, подсел к замахавшим ему историкам.
Забрав свой поднос, Мьюли устроился на стуле и прислушался к спору: историки регулярно насмерть ругались из-за какой-нибудь ерунды.
- Ты не прав в своих выкладках! - кипятилась Ноэви, то и дело нервно отбрасывая волосы назад. - Рришцы не обожествляли квадрат, они почитали куб! О какой священной четверке ты говоришь?!
- Приехали, - саркастично перебил ее Теодор. - Ты будешь отрицать особое значение четверки в культуре Рриша?
- Нет. Но помимо нее они еще почитали шестерку, восьмерку и двенадцать! И шестнадцать, как квадрат четверки.
- Шесть граней, восемь вершин, двенадцать ребер, - устало повторил Теодор. - Ты нашла хоть одно подтверждение своей теории? Ноэви, когда ты научишься опираться на факты, выстраивая свои теории, а не подбивать факты под фантазии?
Мьюли замер с ложкой у рта.
Кольцо отделяло шесть пальцев от остальной руки. Если бы у рришцев было человеческое строение руки, то две ладони и еще два пальца давали в сумме двенадцать.
- Ноэви, - перебил он спорящих. - Расскажи мне свою теорию.
Девушка обрадовалась, повернулась к нему (волосы снова упали ей на грудь) и заговорила, торжествующе посмотрев на оппонента.
- Рришцы уважительно относились к математике и придавали ей почти мистическое значение. Я читала старые сказки, там выстроена по-своему логичная система. Четные числа считались священными, ведь два - основа всего живущего. Спроси у биологов, здесь не было животных-гермафродитов, а о делении клеток рришцы не знали. По их верованиями выходило, что два - это олицетворение возможности зачатия. Четверка - квинтэссенция жизни. Культ шести и двенадцати связан с их климатом и периодом вращения Рриша вокруг местного солнца - помнишь, шесть сезонов, двенадцать месяцев.
- А десять и четырнадцать?
- Проклятые числа, - глаза Ноэви горели. - На десятый месяц их календарного цикла приходятся самые жестокие ветра, в отдельных случаях они уничтожали дома, не говоря уже о постоянных гибелях самих рришцев. Четырнадцать связано с одной старой легендой, мне не удалось восстановить ее текст до конца, но там речь шла о четырнадцати кланах, заключивших союз, который дорого обошелся рришцам.
- Слышишь? - не выдержал Теодор. - Домысли и сказки, уму непостижимо!
- Многие великие открытия с этого начинались, - возразил Мьюли.
Ноэви лучисто улыбнулась:
- Спасибо. Так что я думаю, мы неправы, ограничиваясь четверкой. Куб идеальное воплощение их верований. Периметр квадрата в основании - сумма двух сторон, умноженных на два. Тот же намек на зачатие. Ну и остальное, как я уже сказала Тедди. Грани, вершины, ребра.
- Я считаю, тебе нельзя отрекаться от этой идеи, - очень серьезно сказал Мьюли. - Прости, Теодор.
Тот только махнул головой.
- Время нас рассудит, - ответил он любимой поговоркой историков, и разговор незаметно переключился на судебную систему Рриша.
Мьюли заставил себя доесть обед, выпил банку энергетика и, попрощавшись с коллегами, вышел из столовой. Ему хотелось бежать со всех ног, но он сдержался, степенно дошел до комнаты, заперся и включил планшет.
Загрузив текст предания, он ввел команду с кодом, скопировал все выделенное в отдельный документ и улыбнулся.
***
- Мы должны вернуться туда прямо сейчас, - заявил Реми.
- Мистер Рондел никогда не даст разрешения. И потребует объяснений, - возразил Мьюли.
Меньше всего ему хотелось спорить, он сам мечтал отправиться в катакомбы. Мьюли успел забыть, что такое настоящее волнение, когда по телу разливается, ищет выхода энергия, пальцы подрагивают от предвкушения, а мысли скачут как безумные.
- Плевать. Надо брать леталку и ехать! - Реми вскочил на ноги и прошелся от стены до стены. - Какая же Рози умница! Никто не догадался, а она смогла!
- Недаром ее считали самой талантливой из нас троих, - согласился Мьюли. - Пойми, я хочу туда, ужасно хочу. Но без леталки…
- Мы ее украдем. Я знаю, как.
Мьюли потерял дар речи. С каждым годом Реми все меньше и меньше походил на того мальчишку, с которым он подружился в глубоком детстве. Потеряв сестру-близнеца, Реми словно впитал в себя ее характер, парадоксальным образом разделился надвое, чтобы почувствовать себя цельным. Мьюли хорошо помнил, каким осторожным, даже немного трусоватым был Реми раньше. Веселый, хитрый, ловкий - но предусмотрительный до маниакальности. А Рози… Рози не боялась ничего, слыла заводилой и звонко смеялась над любыми страхами. Теперь ее способности неведомыми путями перешли к Реми.
- Хорошо, - наконец согласился Мьюли. - Давай. Мне понадобится несколько минут, чтобы собраться.
- Ты не пожалеешь? - Реми крепко сжал холодными пальцами его плечо. - Рондел жутко взбеситься.
- В худшем случае нас вернут на Землю, - Мьюли смотрел прямо в глаза Реми. - А мы точно не станем скучать по Рришу. Это дело касается Рози. И нас. Иди за леталкой.
Уголки губ Реми дернулись и разъехались в сумасшедшей улыбке.
- Приходи к запасной посадочной. И не забудь прихватить с собой Деббинса! - последние слова Реми громко шепнул, отпирая дверной замок.
Мьюли бросился лихорадочно собираться. Влез в комбинезон, кинул в сумку планшет и бумаги Рози, запихал туда же острый нож, тонкую, но прочную веревку, "вечную" зажигалку и аптечку. Торопливо вколол внеплановую порцию сыворотки Деббинсу и, поддавшись внезапному порыву, залез в выделенный ему сейф. Внутри было почти пусто, не считая нескольких памятных вещей и небольшой, запылившейся коробочки. Мьюли нажал на замочек и вытащил простое кольцо, покрытое вязью букв. Последний раз он на него смотрел в тот день, когда получил известие о прекращении поступлений сигналов со станции на планете Рриш.
- Мистер Деббинс! - негромко позвал Мьюли. - Мы сейчас пойдем к запасному выходу. Ведите себя тихо.
В дополнительных указаниях труп не нуждался, некрорабочии при всем желании не могли распустить языки, но так он будет еще и двигаться максимально бесшумно. Спасибо заложенному в человеке инстинкту охотника, живому даже после смерти хозяина.
Путь показался Мьюли бесконечным. Он бы добрался до леталки насквозь мокрым, не поглощай комбинезон лишнюю влагу. Серые стены тянулись и тянулись, зубчики на резиновых подошвах беззвучно впечатывались в пол, а предательницы-лампы разгорались, стоило им почувствовать приближение Мьюли. Однажды ему почудились сзади шаги, он обернулся, выдумывая мало-мальски правдоподобное объяснение, и зажал рот руками. В полумраке коридора ему померещилась фигура незнакомки.
Мьюли ринулся вперед, оставив за спиной послушно бегущего за ним Деббинса. Только свернув к нужному выходу, он сбавил шаг. Сердце, казалось, билось об ребра, кровь стучала в висках, и Мьюли чувствовал, что еще чуть-чуть и потеряет сознание. Но встроенная в комбинезон система контроля жизнеобеспечения моментально вколола ему лекарство, и Мьюли с облегчением привалился к стене, давая организму время прийти в норму.
- Эй! - подоспевший Реми дернул его на себя и поволок к тихонько урчащей леталке. - Мьюли, друг! Дыши, черт тебя дери!
- Все… хорошо, - выдавил Мьюли, ложась на длинное сидение. - Деббинс?
- Внутри. Трогаемся.
Реми отключил автопилот и, погасив все огни, медленно поднял аппарат в воздух. Только миновав несколько миль, он осмелился включить небольшие прожекторы. Мьюли осторожно сел.
- Мы могли разбиться. Старт вслепую опасен даже днем.
- Нас могли заметить, это гораздо хуже. Деббинс, сядь рядом с Мьюли.
Они молчали, пока вдали не возник силуэт искомого здания. Странно, почему они раньше не обращали внимания: город полуразрушен, а библиотека ни капли не пострадала?
- Что мы станем делать, если не получится? - спросил Мьюли.
- Вернемся на Землю.
Что ж, хороший вариант. Мьюли прикрыл глаза и представил себе предстоящий путь. Шестнадцать тупиков богини, четырнадцать ложных и два истинных. Первый забирает тело, второй - душу, но если дойти до сердца Шаен, она вернет тебе все, дав благословение. Станет твоей матерью и будет оберегать вечно.
Мьюли усмехнулся. Необразованные рришцы переплюнули землян.
Путь до катакомб выдался легким. Реми активировал встроенные в комбинезон фонари и первым шагнул на тропу Шаен. Согласно зашифрованной в предании инструкции, им следовало идти по лабиринту все время строго направо, тогда они попадут к нужному тупику. Мьюли двигался след в след за Реми, стараясь не трогать ровные, отливающие голубым стены. Тишина оглушала, заставляя сосредоточиться на звуках внутри себя - Мьюли слышал мерное биение успокоившегося сердца, слышал, как сглатывает слюну, выдыхает, как булькают вшитые в комбинезон лекарства. Он понимал, что впадает в транс: лабиринт активировался, только если проходящий шел по заранее заданному пути, не отклоняясь от него ни на шаг. Неудивительно, что никто не заметил здесь ничего особенного. Рришцы отлично замаскировали свое священное место.
- Это здесь, - голос Реми изменился, стал глубже и тише. - Тупик.
Мьюли вскинул голову и уставился на полустертую фреску. Та была сделана очень небрежно: стилизованный рришец странно замахивается ножом, будто целится себе в горло. Мьюли вспомнил сделанный коллегами анализ изображения. Они грешили на недостаток мастерства древнего художника и расстраивались, что время, очевидно не пощадило вторую часть картины. Предполагалось, что там изображено некое животное, например гулзан, один из страшнейших хищников Рриша.
- Жаль, что мы не разбираемся в физиологии местных, - шепнул Реми. - Может, они могли выжить, перерезав себе сонную артерию? Или что у них там?
- У Рози не было никакого шрама, - возразил Мьюли. - Это же ритуал. Богиня хочет крови.
Он вытащил из сумки нож, снял перчатку и провел лезвием по ладони. Холод лезвия, мгновение - тянущая боль. Мьюли прижал раненую руку к запульсировавшему на стене ярко-фиолетовому пятну и едва не ослеп от вспышки. Лабиринт взорвался светло-голубым светом, и снова наступила темнота. Мьюли осторожно открыл глаза, проморгался, избавляясь от оставшегося на радужке отпечатка, и протянул нож Реми. Тот протер его салфеткой с антисептиком и повторил действия Мьюли. Они оба заранее зажмурились, и эта вспышка почти не причинила вреда.
- Как Рози сделала это в одиночку? - пробормотал Реми.
- Она ничего не боится, - ответил Мьюли.
Реми странно на него посмотрел, но ничего не сказал. Мьюли тронул за плечо начавшего дремать с открытыми глазами Деббинса и возглавил их маленькую процессию. Теперь они следовали коду - два поворота направо, четыре налево, шесть направо, восемь налево, двенадцать направо, шестнадцать налево. Мьюли полностью сосредоточился на цифрах, боясь ошибиться и сбиться. Они с Реми считали вслух, голоса гулко разносились по все более оживавшему лабиринту. Бесконечное брожение по одинаковым дорожкам сводило с ума, Мьюли надавливал на рану, и боль ненадолго отрезвляла. Ноги наливались усталостью, и даже порция энергетика ничуть не помогла.
- Пятнадцать. Остался один.
Шедший сзади Реми вздрогнул и машинально повторил:
- Пятнадцать. Следующий - последний.
Мьюли слизнул кровь с ладони и зашагал вперед, держась исключительно на упрямстве. Дорога раздвоилась, предлагая в очередной раз выбрать путь, и Мьюли свернул налево. Ботинки смягчали шаг, рришцам было гораздо хуже. Разгуливать в тонкой обуви по брусчатке то еще удовольствие. Он поделился мыслью с Реми и приободрился звуком его смешка.
Перед ним выросла гладкая стена с еще одной фреской. Этот ррищец протягивал кому-то уменьшенную копию себя. В толкованиях этого изображения коллеги резко расходились. Были версии и о матери, показывающей дитя отцу, и о жертвоприношении, и о молитве… Всего их насчитывалось с десяток. Мьюли же не сомневался: ррищец держал в руках отнюдь не ребенка. Он доверчиво отдавал богине свое "я", душу, сущность.
- Как мы должны это сделать?
- Не знаю, - Мьюли сел на пол. Руку снова дернуло болью. Он уставился в припухшие края пореза: кожа на ладони стала снежно-белой без привычной дозы ультрафиолета, кровь же наоборот казалась черной. Он бездумно рассматривал руку, вспоминая суеверия предков - линия сердца, линия ума… Рисунки отпечатков пальцев тоже, вроде бы, что-то значили. На безымянном блеснула полоска кольца, такого неестественного и чужого. Мьюли вздрогнул и понял.
- Она приходила ко мне. Шаен.
- Ты опять? - безнадежно вскинулся сидящий рядом Реми.
- Это была она. И у нее было кольцо Рози. Вот, что твоя сестра отдала ей.
Мьюли сдернул свое кольцо. Он столько лет убеждал себя, что чувства умерли, а теперь ему придется перестать прятаться. Мьюли набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и прижал кольцо к стене лабиринта под фреской. С мягким чавканьем кольцо исчезло внутри камня.
- Он его сожрал! - Реми в ужасе уставился на твердую поверхность.
- Та еще тварь, - согласился Мьюли и поспешно добавил: - Надеюсь, рришцы спокойно относились к богохульству.
Реми промолчал. Он сосредоточенно выпутывался из комбинезона. Освободив голову от плотной ткани, он нащупал что-то под воротником и дернул. На свет появилась тонкая цепочка с маленьким кулоном. Не дав Мьюли рассмотреть, что там изображено, Реми сдернул ее и отдал камню.
На полу проявился яркий луч густого фиолетового цвета. Реми, не говоря ни слова, пошел по нему вперед. Мьюли был благодарен за установившееся молчание. Только что он стал свидетелем чего-то настолько невыносимо личного, что его жгло изнутри.
Зато лабиринт утратил всю свою запутанность. Луч вывел их в точку, где сходились еще два его собрата.
- Они же не любят четные числа.
- Это исключение. Помнишь - три пути рришца. Жизнь, смерть и дорога к богине.
- Что-то она не торопится, - неловко пошутил Реми и переступил с ноги на ногу. - А где Деббинс?
- Здесь, - успокоил его Мьюли и для убедительности протянул руку Деббинса к Реми.
- Да, ви…
Что-то оглушительно грохнуло, и кусок боковой стены растаял. Огромный, идеально ровный квадрат мерцал светло-желтой дымкой. Мьюли крепко схватил своих спутников за руки и шагнул в открывшийся проем.
***
"Надо достать камеру", - подумал Мьюли и задрал голову, пытаясь рассмотреть потолок. Он без труда узнал это место: они попали в храм Шаен. Что ж, куда еще могло выбрасывать ее последователей?
Теперь здесь не было нанесенной ураганами пыли, крепкие стены не пропускали ни малейшего ветерка, хотя где-то далеко гудел, вихрясь, воздух.
- Вот как он выглядел… тогда, - Реми с любопытством ученого разглядывал расписанные стены и возвышавшуюся в алькове статую богини.
- Мы должны снять это, - сказал Мьюли. - Не знаю, как объясним все Ронделу, но мы должны…
- Молодые люди, а где мы находимся? - чуть прокашлявшись, спросили сзади.
Реми вздрогнул, и Мьюли, деревенея от ужаса, обернулся.
Мистер Деббинс неуверенно улыбался, теребя лямку сумки на плече.
- Прощу прощения, но я совершенно не помню, как я здесь очутился, - проговорил он. - Ох, как же тяжело!
Покряхтывая, мистер Деббинс переставил сумку на каменный пол.
- Мы в храме богини Шаен на планете Рриш, - ответил Мьюли, собираясь с мыслями.
- Как удивительно! У меня действительно серьезный провал в памяти. Давно я на этой планете?
- Шесть с половиной месяцев, - Мьюли облизнул губы, судорожно соображая, как помягче сказать правду и сдался. - Вы прибыли сюда в качестве некрорабочего.
Деббинс забавно округлил рот.
- Это, очевидно, какая-то ошибка. Я чувствую себя полнее живым.
- Да и нам вы кажетесь вполне живым. Сейчас, - вставил оправившийся от шока Реми. - Но мой друг делал вам зомби-инъекцию три часа назад.
- Шаен, - вдруг озарило Мьюли. - Это ее проделки.
- Но он не участвовал в ритуале! - всплеснул руками Реми. - Подожди, то есть… вот почему… значит, и мы теперь…
- Тихо! - перебил его Мьюли. - Слышишь?
В дальнем конце храма показалась невысокая фигурка. Она двигалась быстро, почти бежала. Мьюли сделал шаг, другой и тоже побежал ей навстречу.
- Рози, - задыхаясь, крикнул он. - Рози!
Он поймал ее в объятия, крутанул вокруг своей оси и поставил на землю.
- Ох, Мьюли! - она порывисто обняла его и расцеловала. - Как ты здесь очутился? Боже, и Реми с тобой! Реми!
Но Реми не откликнулся на ее призыв. Дрожащими руками он вынул из сумки камеру и подкинул ее. Та поднялась под самый верх и методично принялась снимать обстановку храма.
- Вы только что поняли, - понятливо кивнула Рози. - Расскажи мне, как вы здесь оказались.
У Мьюли кружилась голова. Его накрыло с головой чистым, совершенно дикарским счастьем, и ему не было дела не до скорчившегося у стены Реми, ни до испуганно озиравшегося Деббинса.
- Нас отправили на твои поиски, - объяснил он, держа Рози за руки. Теплые, нежные ладошки, розовые короткие ногти, тряпочный браслет чуть выше косточки. Это была его Рози.
- Прошло много времени, да?
- Да, - Мьюли опустился на невысокий куб, выполнявший у рришцев роль скамеек. - Пятьдесят лет. Через полтора года после вашей высадки перестал поступать сигнал со станции. Сюда направили команду, разобраться, что произошло, но они ничего не нашли. Просто вывезли все ваши наработки, вещи, оборудование… и прикрыли проект. В силу как раз входила нынешняя правящая партия, ты про них не слышала. Они делали ставку на науку, технологии, и им было выгодно умолчать о неудаче. Рриш предоставили самому себе.
Рози вздохнула и заправила за ухо рыжую вьющуюся прядь.
- И ты решил приехать сюда сам? Вдвоем с Реми?
- Нет, - Мьюли на мгновение стало стыдно, но врать он не собирался. - Я желал забыть про эту чертову планету, про тебя, вообще про все. Мне так много нужно рассказать, прости, мысли путаются.
- Не торопись, - мягко сказала Рози и покосилась на летавшую камеру.
- Все началось с дурацкой курсовой. Одной девчонке с факультета историков, Ноэви, не хватило темы, и ей разрешили выбрать что-нибудь на свой вкус. Она взяла Рриш. Ей показалось очень загадочным и романтичным, что сначала пропала цивилизация, а следом за ней исследовательская группа. Она добилась права посещения архива, копалась в ваших журналах, просматривала записи и, среди прочего, попросила сделать анализ крови всех членов экспедиции. Среди проб была твоя. Не знаю, как это упустила поисковая команда. Говорят, они так торопились прикрыть дело, что работали кое-как.
- Моя кровь, - повторила Рози.
- Да, - Мьюли поймал прядь ее волос и накрутил на палец. - Медики установили, что кровь принадлежала мертвому человеку. А Ноэви, сверив даты, убедилась, что на следующий день после сдачи анализа ты отправила видеоотчет своему руководителю.
- Наверное, она сильно удивилась, - усмехнулась Рози и, придвинувшись ближе, положила голову на плечо Мьюли.
- И не только она. Она пришла к своему преподавателю, и уже тот поднял шум. На Земле новая мода, Рози. Мы больше не хороним наших мертвых.
- Что? - она дернулась и выпрямилась. - Мьюли, мы…
- Каждый, кто умирает, достигнув четырнадцати лет, и сохраняет в посмертии тело цельным, становится некрорабочим. Кроме тех случаев, когда родственники усопшего выплачивают властям компенсацию. Трупам вкалывают сыворотку, разложение останавливается, и они понимают простые приказы, выполняют поручения… Больше никакого покоя после смерти. Кладбища разрушены, ценные с культурно-исторической точки зрения надгробия перенесены в музеи, кое-где есть небольшие инсталляции - могилы, памятники… Земля отдана под застройку. Те, кто умирает, сильно повредившись, подлежат сожжению.
Мьюли привлек посеревшую от ужаса Рози обратно.
- И люди это терпят?
- Им нравится. Многим. Правительство обещает, что однажды мы доработаем сыворотку, и смерть станет досадной неприятностью, одной из стадии нашего существования. Сейчас еще много проблем. Некрорабочии редко "проживают" больше двух-трех лет. Неизбежно возникают травмы, а их клетки не могут восстанавливаться.
Смех Рози, истеричный, захлебывающийся разрезал тишину храма.
- Ты уже догадался про Шаен?
- Не совсем, - признался Мьюли. - Пойдем к Реми?
- Да, - кивнула она.
Рози опустилась на колени рядом с сжавшимся в комок братом и обняла его. Реми вцепился в нее и замер.
- Ты кажешься живой.
- Ты тоже, - Рози дернула его за ухо, как в детстве.
- Мы теперь такие же? Как ты?
- Скорее всего, - Рози уселась, скрестив ноги. - Если Шаен не приняла вместо вас вашего спутника.
Мьюли заинтересованно почесал переносицу.
- Рришцы посвящали своих мертвых богине?
- Да, - Рози слегка нахмурилась и начала объяснять: - Я так и не выяснила природу Шаен. Что она такое. Рришцы упоминают свою богиню на протяжении всех веков. Ее культ зародился еще во времена первобытно-общинного строя. Они отдают ей своих мертвецов, а она заботится о них в загробной жизни. Так длилось довольно долго, но со временем Шаен стало мало. Она каким-то образом питается служащими ей мертвецами, идет энергообмен. Больше мертвых - она сильнее и сытнее. Меньше - голоднее и слабее. Не думаю, что Шаен именно разумна, она, скорее, хитра. Когда цивилизация рришцев начала развиваться, Шаен почувствовала себя обманутой. Стало меньше смертей в младенчестве, от болезней, от холода, голода, войн… Не знаю, как она этого добилась, но к ней стали приходить живые рришцы.
- Они перерезали себе горло в первом тупике? - спросил Реми.
- Да, - подтвердила Рози. - Лабиринт не даст умереть, пока не пройдешь его до конца. Как правило, добравшись до второго тупика, рришцы успевали почти полностью обескровить.
Мьюли вспомнился его сон - брусчатка и текущие по ней реки фиолетовой, полной меди, крови рришцев.
- А во втором тупике?
- Рришцы молились, - Рози опустила глаза. - Но я не нашла текста молитвы, так что решила сымпровизировать.
- Шаен приходила ко мне с твоим кольцом, - Мьюли не мог, просто не мог промолчать.
Он встретился взглядом с Рози и удивился ее задорной улыбке.
- А ты отдал ей свое. Я пошла в храм, когда увидела.
- Кажется, я понял, - Реми вытянул ноги и побарабанил пальцами по колену. - В мире Шаен мертвые - не безмозглые зомби, как у нас, а полноценные люди?
- Именно. Она заботится о них. Здесь тоже можно повредить телесную оболочку, но Шаен умеет лечить, восстанавливать тела. Не во всех ситуациях: если мертвый рришец попадет под лавину, даже она не способна помочь.
- Тот парень был прав, - хмыкнул Реми. - Помнишь, я читал? Вот о каких фанатиках шла речь. Гораздо проще пройти по пути богини и целую вечность валять дурака, чем остаться в живых, работать, стареть… Отсюда проблемы с продовольствием, рост цен.
- Это было как снежный ком, - перебила его Рози. - Те, кто проклинали фанатиков, рано или поздно сами отправлялись к богине, устав от борьбы, от выживания.
- Шаен ошиблась только в одном, - медленно протянул Мьюли. - В один прекрасный день она забрала всех. И лишилась возможности получить добавку.
- Она ее получила, - тихо сказала Рози. - По моей глупости.
- Они здесь? В городе? - спросил Реми.
- Все до единого. Шаен была нам рада, она ослабела на своей диете, - призналась Рози и, после паузы, добавила: - Я пришла сюда за двумя. А вас трое.
Мьюли повернулся к широко распахнувшему глаза Реми:
- Ты разрешишь мне остаться?
- Ты спятил. Рози, скажи ему! - он схватил сестру за руку и сжал. - Рози!
- Я все равно чувствую себя как мертвец, - осторожно начал Мьюли. - Ты же видел, что со мной стало. Я так и не оправился. А ты вернешься и все расскажешь Ронделу. Добьешься, чтобы все узнали о судьбе Рриша. Земля не должна повторить эту ошибку. Реми, я не смогу, а у тебя получится.
- Идите, идите, - поддержал Мьюли подошедший мистер Деббинс. - Не уверен, что я все понял правильно, но мне никогда не нравилась эта идея с посмертным рабством. Попробуйте изменить ситуацию.
Реми неловко встал и обнял поднявшуюся следом сестру.
- Я так ужасно по тебе скучал! Как я могу опять оставить тебя одну?
- Со мной будет Мьюли. Все в порядке, Реми. Никто из детей Шаен не может покинуть Рриш, я останусь здесь. А ты наведешь порядок по ту сторону. Проход, который вы открыли, будет висеть еще несколько часов, я выброшу в него все, что узнала. Что мне рассказали рришцы. Я не теряла времени даром.
По лицу Рози катились слезы, Реми часто моргал, даже мистер Деббинс по-стариковски сморкался. Мьюли, наоборот, стало легко и спокойно. Он обнялся со все еще невнятно протестовавшим Реми, проводил его до светящегося квадрата и провел по лицу рукой, когда Реми исчез по ту сторону.
- Покажи мне прежний Рриш, - попросил он Рози и, подставив плечо уставшему мистеру Деббинсу, зашагал вперед.
Его ждал бесконечный, но переставший пугать путь.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
The end is nigh
Название: Кто построил Пряничный домик?
Типаж: семилетний ребенок с навязчивой идеей
Квест: история о пире во время чумы
Автор: medb.
Бета: нет
Краткое содержание: Не стоит легкомысленно относиться к времени.
читать дальшеПредставление было под угрозой срыва.
- Третий актер на главную роль! Это просто невообразимо! – старый Иоганнес расхаживал из стороны в сторону, сильно прихрамывая и нервно размахивая руками. – Помер третий актер за неделю! И где я теперь достану замену?!
Эльза посторонилась, когда мимо нее пронесли плотно замотанное в ткань тело, и вздохнула.
Ярмарка была в самом разгаре. Они только утром приехали в это поселение, Медный ручей, но местные жители с восторгом выплеснули им навстречу и буквально смели приливной волной. Сейчас вокруг царило настоящее безумие – гул голосов, грохот, звон, треск, свист. Все куда-то спешили, сметая друг друга, у каждого было свое срочное дело. Цирюльники, торговцы, фокусники работали без отдыха, стремясь все успеть к началу представления.
Мимо вихрем промчался мальчишка в ярких лохмотьях, и Эльза снова посторонилась. Фургоны Ярмарки стояли широким полукругом, непривычно праздничные под покровом разноцветных флагов и лент. Неподалеку выкатили огромную бочку с хмелевухой, и мужики с громким хохотом по очереди пытались разбить крышку. Эльза сжала в руках привычное гладкое древко и отвернулась. Для нее тут не было работы, и она ощущала себя неуютно, не у дел.
Иоганнес продолжал нервно расхаживать перед своим фургоном и что-то бормотать себе под нос, когда к нему подскочил один из помощников, раскрасневшийся и взволнованный:
- Хозяин, хозяин! Я видел среди зрителей Могильщика! Того самого!
Старик схватился за голову, отчего клочки седых волос над его ушами встали дыбом, а потом вдруг устремил пронзительный взгляд единственного глаза на Эльзу и ткнул узловатым пальцем:
- На сцену выйдешь ты!
Девушка изумленно приоткрыла рот, но ее опередил резко побледневший помощник:
- Но хозяин, женщины никогда не участвуют в представлении…
- Молчать! – резко оборвал Иоганнес. – Это моя Ярмарка, и мне решать! – он демонстративно одернул рукава своей ярко-красной мантии, символа главы Ярмарки, и продолжил: - Кирка у тебя уже есть, наденешь плащ с капюшоном, пройдешь пару раз во главе процессии и сойдет.
Эльза посмотрела на свое верное орудие и почему-то вдруг расхотела спорить. Да, она никогда не любила быть в центре внимания, не говоря уж о том, что ей не нравились сами представления… однако еще меньше она любила оставаться бесполезной. Где-то в груди тревожным узлом свернулись ожидание и плохое предчувствие.
Шум вокруг на мгновение стих, перекрытый чистым и гулким голосом гонга – сигнал зрителям занимать свои места.
Помощник сипло раскашлялся от потрясения, растеряв все слова. Под его глазами были черно-синие круги.
На площади оказался настоящий старый амфитеатр с каменными ступенями-скамьями. Эльза привыкла к простым временным помостам в других поселениях, но отполированный годами мрамор сцены создавал ощущение торжественности, важности происходящего. Потолок здесь был ниже, и акустика пещеры порождала разноголосое эхо.
Эльза выглянула из-за краешка занавеса и неуютно передернула плечами. Зрителей собралось много. Лицо, густо измазанное белой краской, неприятно чесалось, и, чтобы отвлечься, девушка откинула голову назад и посмотрела вверх.
Густое переплетение световых кристаллов под сводом пещеры щедро проливало вниз бело-голубые лучи. Похоже, на поверхности день был в самом разгаре. Иоганнес как-то попытался объяснить ей, что кристаллы впитывают и отражают частицы солнечного света, просачивающиеся сквозь толщу земли и камня, однако поверить в это казалось невозможно. Кристаллы называли настоящим чудом, и Медный ручей считался богатым и процветающим поселением, потому что в местной породе их было много.
Пронзительно взвыла флейта, мрачно забубнили в тон ей барабаны, и Иоганнес резко скомандовал:
- Пошли!
Эльза пониже надвинула капюшон, вскинула на плечо кирку и, сделав глубокий вдох, шагнула на сцену. За ней неровной цепочкой устремились остальные актеры – размалеванные, взъерошенные, в ярких потрепанных нарядах торговцев, кузнецов, проповедников, лекарей, рудокопов.
- У Черной госпожи, ха-ха! – с неестественно счастливым смехом воскликнул кто-то один.
И все остальные хором подхватили:
Флейта стенала и выла за кулисами, под потолком металось и билось эхо, и от этой какофонии звуков невольно начинала болеть голова. Эльза, печатая шаг, дошла до края сцены, потом резко развернулась и направилась обратно. Веселая процессия за ее спиной пританцовывала, свистела и продолжала нескладно петь:
Эльза, пользуясь тем, что никому не было видно под капюшоном ее лица, недовольно поморщилась. У песни была не самая впечатляющая рифма, но мелодия привязывалась и запоминалась надолго. Зрители, все как один с блестящими от хмелевухи глазами, радостно смеялись, хлопали и пытались подпевать, путая слова, отчего эхо голосов сплеталась в плотный неразборчивый комок.
Со сцены все выглядело совсем не так, как привыкла Эльза. Обычно она наблюдала со стороны, не участвуя, не позволяя себе лишних эмоций… Теперь же она прямо перед собой видела множество бледных и раскрасневшихся лиц, и не меньше половины из них несли на себе печать болезни. Круги под глазами, пересохшие и растрескавшиеся губы, впалые щеки. Дети, взрослые, старики.
Эльза едва не сбилась с шага, когда ее взгляд вдруг упал на маленького мальчика лет семи, сидевшего в первых рядах. Ярко-голубые глаза, золотистые волосы – большинство жителей Медного ручья были темноглазыми и темноволосыми. Мальчик с нехарактерной для своего возраста мрачной серьезностью смотрел на сцену и задумчиво хмурился, словно высчитывал в уме сложную математическую задачу.
- Гензель?.. – изумленно выдохнула Эльза.
Но, к счастью, ее голос перекрыли смех и свист поющих, а потом хор с триумфом затянул последний куплет:
Флейта выдала особенно пронзительную фальшивую ноту, и актеры с криками попрыгали друг на друга, изображая борьбу и катаясь по сцене. Эльза отошла в сторону, чтобы никого не поранить своей киркой, и снова посмотрела на искривленные смехом лица зрителей.
Она не была суеверна, но внезапно подумала, что роль Черной госпожи – Госпожи Смерти, Госпожи Чумы – вряд ли можно назвать позитивным началом актерской карьеры.
Разумеется, после представления и гости, и хозяева, согласно традиции, собрались на праздничное пиршество – здесь же, в амфитеатре на площади. Прикатили тяжелые бочки с хмелевухой, принесли подносы и каменные блюда с едой – Медный ручей славился своей рыбой, слепой и ядовитой, которую умели правильно готовить только местные повара.
Эльза сидела в стороне от остальных актеров, по-прежнему кутаясь в плащ, и наблюдала за людьми вокруг.
Чума гуляла по пещерам уже два месяца. И везде ее встречали шумным праздником и пиром, который продолжался, пока было, кому праздновать. Никто не мог вычислить точный интервал между эпидемиями, даже с помощью старых хроник и летописей: закономерности не было – чума могла вернуться через десять лет, иногда через семь, а иногда всего через два года. Всякий раз Черная госпожа уводила с собой меньше людей, чем могла – многие больные поправлялись – но ее регулярные визиты мешали росту поселений и освоению новых пещер.
Небольшая группа пирующих справа от Эльзы вдруг взорвалась громким смехом, сквозь который едва пробился тонкий пьяный голос:
- А вот говорят, что когда короли были, тогда Госпожи не было! Это самоуправство наше ее призвало, она сама править нами решила!
Огромный потный кузнец гулко захохотал и махнул рукой на световые кристаллы под сводом пещеры:
- Да про конец света тоже говорят, только свет все что-то не кончается!
- Нет, мир наш провалился под землю, и мы лишились настоящего света! – с упрямством продолжил тот же тонкий голос.
Полусонный тощий торговец вдруг встрепенулся и грохнул по скамье каменной кружкой:
- Нам суждено мучиться за грехи наши сто лет! А потом еще сто лет! А потом те, кто пройдет очищение Госпожой, получат второй шанс!
Его товарищи согласно взвыли и дружно зачерпнули из бочки с хмелевухой.
Эльза устало потерла висок и отвернулась – а в следующее мгновение перед ней мелькнули светлые кудри, что-то в нее врезалось и цепко обхватило за талию.
- Эльза! Это правда ты! – радостно воскликнул звонкий детский голос.
Девушка от неожиданности выронила кирку, со звоном ударившуюся о каменный пол, и с готовностью обняла мальчика в ответ:
- Гензель, как я рада тебя видеть!
Он сильно вытянулся и вырос с тех пор, как Эльза два года назад покинула поселение Серой стены и отправилась странствовать. Серьезный, бледный, в старой, но чистой и тщательно заштопанной одежде, с царапиной на щеке и яркими внимательными глазами.
Эльза старалась ни к кому не привязываться, но Гензель и его тетушка, старая Грета, всегда были особенно добры к ней.
- Что ты здесь делаешь? – удивленно спросила девушка, подняв кирку и отступив на шаг.
Мальчик пожал плечами, а потом вдруг оглянулся по сторонам и заговорщицки сообщил:
- Я ищу Пряничный домик!
Эльза невольно вздрогнула. Неужели до сих пор?.. Гензель все время грезил Пряничным домиком, это была его любимая сказка – он верил, что Домик волшебный, может исполнить все заветные желания, и мечтал его отыскать. Конечно, все дети верили в сказки, но когда сказка превращается в навязчивую идею…
- А где твоя тетя?
Возможно, они просто решили переехать, отправились в более крупное поселение посмотреть на Ярмарку? Грета очень любила племянника и, возможно, решила ему подыграть, сказав, что они отправились на поиски Домика…
Гензель снова пожал плечами и серьезно сообщил:
- Тетушка ушла. Но я знаю, что смогу найти ее в Пряничном домике, так что все будет хорошо!
Эльза застыла, не зная, что сказать.
Чума. Чума пришла два месяца назад. А Гензель, хоть и был умен и развит не по годам, вряд ли мог пока в полной степени осознать значение смерти. А может, соседи, похоронив Грету и не желая расстраивать ребенка, действительно сказали ему, что она просто куда-то ушла…
- Но кто же тогда теперь за тобой присматривает? – наконец тревожно спросила Эльза и нахмурилась. – И как ты тут оказался?
- Признаюсь, этому поспособствовал я, госпожа, - раздался сзади новый голос.
Девушка невольно стиснула в пальцах древко кирки и медленно обернулась.
Да, помощник Иоганнеса упомянул, что видел его в толпе, но Эльза надеялась, что это ошибка. Хотя, наверное, надо уже привыкнуть, что надежда – сама по себе всегда ошибка.
За ее спиной стоял Могильщик. Никто не знал его настоящего имени, но всем было знакомо его растрескавшееся морщинами лицо и плотный черный чехол за спиной, в котором прятались кирка и лопата. Это был невысокий коренастый человек лет сорока, с темными глазами и сединой в черных волосах. Его плечи всегда укутывал тяжелый синий плащ, на поясе был широкий пояс с инструментами и динамитом.
Это ведь нелегкая работа – копать могилы в пещерах.
Эльза пересекалась с ним пару раз раньше и была далеко не в восторге от его обычных мрачных шуточек. Она по картам и летописям изучила переплетение пещер, исходила большинство из них собственными ногами, благодаря чему могла работать проводником, помогая путешествовать фургонам торговцев. И Могильщик был конкурентом – он тоже хорошо знал пещеры, и помимо своей основной работы также часто нанимался проводником.
- Не зови меня так, - с некоторым опозданием отреагировала Эльза.
Могильщик усмехнулся, опираясь плечом на каменный выступ:
- Почему же? По-моему, ты очень уверенно чувствовала себя в этой роли…
- Какое отношение ты имеешь к Гензелю? – резко перебила его девушка.
Мальчик молча подергал ее за рукав и, когда она обернулась, извлек из-за ворота рубахи цепочку, на которой висел небольшой медальон из отполированного зеленого самоцвета, похожего на плоский сахарный леденец.
- Смотри, смотри, это подарила мне тетушка! Она сказала, что этот талисман обязательно приведет меня к Домику! Но я не мог отправиться путешествовать сам, я же ребенок, - рассудительно заметил он, пряча медальон обратно. – Поэтому я попросил господина Могильщика, он как раз гостил в нашем поселении, взять меня с собой. Тетушка оставила достаточно световых кристаллов, так что я смог заплатить.
Эльза яростно повернулась к Могильщику, скрипнула зубами и еще крепче стиснула древко кирки. Он вскинул руки ладонями вверх и поспешно заявил:
- Эй, эй, я не граблю детей, я честно исполняю свою работу! Малец захотел нанять меня проводником, я согласился. Даже моя негативная репутация не спорит с тем, что я всегда держу слово!
Девушка нахмурилась, но опустила кирку.
- Эй, смотрите, они будут сейчас запускать воздушных змеев! – вдруг воскликнул Гензель и поспешил к сцене, ловко просачиваясь сквозь хмельную толпу.
Эльза проводила его взглядом, демонстративно игнорируя Могильщика. Тот не смутился, пробормотал что-то вроде:
- О, похоже, мне нашлась работенка, - и устремился куда-то вправо, к выходу из амфитеатра.
Эльза против воли посмотрела в ту сторону – несколько человек ворочали на скамье обрюзгшее тело местного старосты, пытаясь тайком закутать его в скатерть. Один из них утер со лба пот и досадливо проворчал:
- Вот ведь, не мог подождать еще пару часов до конца пира, старый хрыч…
Девушка отвернулась. Над сценой действительно медленно поднимались в воздух разноцветные бумажные рыбы и жабы, изумленно таращившие большие нарисованные глаза.
Все вокруг казалось странным, безумным, нелогичным, и Эльза невольно старалась воспринимать происходящее отстраненно, словно на самом деле оно не имело к ней никакого отношения, словно она находилась не здесь. Это была первая чума на ее памяти.
Утром Ярмарка двинулась в путь, к следующему поселению. Эльза помогала другим женщинам собирать последние вещи, когда случайно услышала разговор двух парней, на вид ее ровесников, отмывавших стену фургона. Девушка не была уверена, но, кажется, они считались личными учениками Иоганнеса – старик не только руководил всей Ярмаркой, но и был ювелирных дел мастером.
- Слышь, а чего этот жуткий Могильщик с нами едет? – громким шепотом спросил один. – Говорят, он проклятый и бессмертный, с ним лучше не водиться! А мастер его сам пригласил!
Второй парень поморщился и потер виски – очевидно, сказывалась выпитая накануне хмелевуха.
- Да много чего болтают! – пробурчал он. – Ведь болезнь, она как действует? Госпожа выдыхает на нас своих духов, к кому дух пристанет – тот и заболеет. Так что от другого больного можно и не заразиться… А вот когда труп, то дух одно тело уже сожрал, и теперь себе другую жертву ищет, так что будешь этот труп хоронить – и болезнь на тебя перепрыгнет! А Могильщик, он всякие обряды знает, как духа успокоить и заставить в камень уйти, и не цепляется к нему зараза!
Его собеседник с испуганным видом сглотнул:
- Ага, вот оно как… А мальчонка?
- Да сын его наверняка! Кто еще иначе будет с таким путешествовать? Тоже будущий могильщик! – парень почти выплюнул последнее слово, со страхом и презрением, и продолжил скрести щеткой стенку фургона.
Эльза недовольно поджала губы. Подслушанная новость ей совсем не понравилась – в висящее над Могильщиком загадочное проклятье она не верила, но особого восторга от его компании не испытывала.
Наконец цепочка фургонов вытянулась на дороге, и поселение Медный ручей осталось позади.
Эльза сидела на козлах и следила за рычагом. Фургоны двигались сами по себе, благодаря энергии световых кристаллов, и механизм их работы завораживал девушку. Одно время она пыталась разобраться, как устроен мотор, но ей не хватало фактических знаний, поэтому в итоге она просто научилась управлять фургоном. Максимальная скорость движения была чуть быстрее идущего человека, но так было гораздо удобней перевозить тяжелые грузы, чем, например, на тележках, которые тянули подземные рогачи – их разводили не только на мясо, но и для полевых работ, особенно в северном секторе пещер.
В этих краях было непривычно много деревьев, целые рощи вдоль дороги. В старых книгах говорилось, что леса на поверхности так огромны, что их нельзя охватить взглядом, и каждое дерево может быть в десять человеческих ростов, а листва их сочная и зеленая. Пещерные деревья были совсем другие: коренастые, узловатые, с бледными белесыми листьями и слабыми стволами – передаваемые световыми кристаллами солнечные лучи дарили растениям возможность жить, но не процветать.
Эльза вздохнула, сама не зная, почему, зафиксировала рычаг – дорога была ровная, так что необязательно следить за маршрутом фургона неотрывно – и извлекла из-за пазухи инструменты и заготовку. Ее завораживали истории о мире на поверхности, прежде всего старые иллюстрированные бестиарии, рассказывавшие о растениях и животных. Когда выдавалось свободное время, Эльза любила вырезать и вытачивать из мягкого известняка разные фигурки, которые потом раздаривала детям в разных поселениях. Ее последней неоконченной работой был волк – тоже сказочное животное с поверхности; книги утверждали, что он похож на собаку, только дикую; собаки были одними из немногих животных, которых люди забрали с собой в подземелья.
Эльза примерилась напильником и принялась осторожно вытачивать хвост, как вдруг справа от нее раздался хрипловатый голос:
- Я присоединюсь? А то ноги что-то устали…
И, не дожидаясь ответа, Могильщик, который до этого шел пешком, вдруг запрыгнул на козлы рядом с Эльзой.
Девушка вздрогнула, поспешно спрятала инструменты и фигурку за пазуху и раздраженно бросила:
- Почему ты пристаешь именно ко мне? Всякий раз, когда наши пути случайно пересекутся!
Могильщик устремил на нее насмешливый и одновременно серьезный взгляд, потер пальцем аккуратную узкую полосу бороды, словно начерченной углем, и небрежно пожал плечами:
- Я так знаменит, что все встречные меня суеверно боятся и избегают, не с кем поговорить. А ты и малец – вы не боитесь.
Он кивнул вперед, на Гензеля, который бодро шагал вдоль обочины, время от времени наклоняясь и собирая мелкие черные камешки.
Эльза окинула взглядом худую мальчишескую фигурку и решила, что даже из вынужденного соседства с Могильщиком можно извлечь пользу: девушка надеялась уговорить Гензеля отказаться от ненадежного проводника и остаться с Ярмаркой.
- Это не значит, что я хочу с тобой говорить, - буркнула Эльза, глядя прямо перед собой, и, противореча собственным словам, требовательно спросила: - Почему ты сопровождаешь Гензеля? Неужели действительно думаешь, что вы можете отыскать Домик из детской сказки?
Могильщик коротко хохотнул и покачал головой:
- Все дороги однажды куда-нибудь приводят, как писал лет сто назад ученый книжник Люце. Я свободный человек, не связанный домом и семьей, странствую в поисках работы, которая мне всегда найдется. Малец хочет идти за мной следом – я не против, с компанией дорога кажется не такой унылой. А что уж он там ищет, сказку, потерянный клад или сбежавшую тетушку, меня не волнует.
Откуда-то сзади ветер донес перебор струн лютни и тоскливый голос, певший про черную бархатную ленту. Процессия фургонов миновала узкий сырой туннель и выехала в следующую пещеру, под сводом которой было гораздо меньше световых кристаллов, и среди усеявших пол каменных глыб таился полумрак, в котором, в свою очередь, вполне мог таиться кто-то еще. Эльза ненадолго отвлеклась от разговора, настороженно оглядываясь по сторонам, обратила внимание, что Гензель устал идти пешком и забрался в фургон, после чего перевела недовольный взгляд на Могильщика.
- Раз ты не против компании, не обязательно было забирать у ребенка его сбережения.
- Эй, я же не проповедник, да и те даром давно не работают! – воскликнул он, криво ухмыльнувшись. – К тому же, вдруг этот Домик правда существует! Говорят, его могли построить первые переселенцы, а значит, там вполне могут оказаться какие-то чудеса с поверхности…
- Не вздумай издеваться над детской мечтой! – раздраженно прошипела Эльза, резко дернула рычаг, чтобы поймать колесом ямку, и удовлетворенно хмыкнула, когда Могильщик от неожиданности клацнул зубами и наверняка прикусил язык.
А в следующее мгновение слева в щели между скал что-то хлюпнуло, шлепнуло, и такой звук в секторе необитаемых полузатопленных пещер никогда не предвещал ничего хорошего, а опыт подсказывал, что уж плохим предчувствиям всегда можно доверяться без сомнений…
И из теней выпрыгнула темная фигура размером с тяглового рогача. Она взвилась высоко в воздух с неправдоподобной легкостью, перекувырнулась и приземлилась на стену соседнего фургона, тот вильнул и врезался в торчавшую у обочины скалу. Пронзительный верещащий вопль эхом заметался где-то под сводом пещеры, и в ту же секунду на него откликнулись другие, порождая такую какофонию звуков, что уши пронзило болью. Не отвлекаясь на лишние мысли, Эльза скинула плащ и спрыгнула на землю, сдернула со стены своего фургона двухколесник – портативный транспорт на одного человека, тоже работавший на световых кристаллах – крепко стиснула в руке кирку и устремилась на врага.
- ЖАБЫ!!! – пронесся по процессии тревожный крик.
Неужели они действительно умудрились набрести на гнездо этих тварей?! Жабы, трусливые хладнокровные хищницы, всегда выжидали в тенях и нападали целой стаей, разрушая технику и травмируя людей. Они были ловкие, быстрые и упрямые.
Эльза вонзила кирку в бок крупной землисто-коричневой жабы, и та противно взвыла, потрясая спутанной бородой. Круглый желтый глаз остановился на девушке, и ловкие лапы с липкими присосками замахнулись на нее, пытаясь схватить и раздавить. Но Эльза ловко отъехала в сторону и, исхитрившись, врезала твари по затылку, после чего, не оглядываясь, устремилась к другой жабе, пытавшейся выковырять из фургона испуганных женщин. Жаба заверещала и метко плюнула ядовитой слюной, Эльза едва успела увернуться в последний момент.
Кругом были шум, гам, влажный клекот и визг, полные панического ужаса крики, беготня и беспорядок. Мужчины, опомнившись, тоже встали на защиту фургонов, и Эльза краем глаза заметила, как Могильщик с раздраженным видом ловко вертит лопатой, не подпуская к себе седобородую матерую жабу.
Сражение словно растянулось в бесконечности, и Эльза, поглощенная схваткой с очередной тварью, все же поймала отстраненную мысль, что похожа сейчас, на своем мобильном скоростном двухколеснике, на отважных рыцарей из старых книг, тех, что ездили на вымерших животных лошадях… Казалось, что не будет конца этой вспышке безумия, этой битве за жизнь, но в действительности вряд ли прошло больше пяти минут, прежде чем Могильщик сразил седобородого атамана, и оставшиеся в живых жабы с яростными воплями скрылись обратно в тенях.
Эльза остановила двухколесник, вскинула испачканную зеленой слизью кирку на плечо и утерла ладонью лоб – коса растрепалась, и волосы налипли на вспотевшее лицо. Дыхание рвалось из груди с хрипом, но она не испытала ни капли страха, хотя опасность была вполне реальной.
В обязанности проводника входил не только выбор маршрута, но и защита клиента от диких животных, а во времена спада эпидемий – и от мародеров.
Люди постепенно успокаивались, подсчитывая потери и встревоженно обсуждая произошедшее. Могильщик подошел к Эльзе, тщательно протер лезвие лопаты тряпицей и хмыкнул:
- К вопросу о детских сказках – говорят, если поцеловать жабу, она может превратиться в прекрасного принца.
Девушка раздраженно фыркнула, взволнованно следя за Гензелем, который помогал разносить противоядие раненым.
- Боюсь предположить, в кого превратишься ты, если поцеловать тебя!
Могильщик в ответ только сухо хохотнул.
Эльза не была уверена, целовала ли она кого-либо в своей жизни.
На ночлег Ярмарка остановилась на большом хуторе, раскинувшемся ровно посередине пути между двумя далеко отстоявшими друг от друга поселениями. Когда-то хутор был многолюден и богат, но последние две эпидемии унесли почти все семейство, остались только ветхая старушка и две ее правнучки. Старушка, не растеряв бодрости и не желая впадать в отчаяние, превратила хутор в постоялый двор для путников, а из всего хозяйства использовала только водяную мельницу, на которой трудились наемные работники. За хутором широко раскинулось заброшенное поле, серое в тусклом вечернем свете кристаллов: раньше на нем росла пшеница, теперь ее сменили ползучка, липкая болотянка и могучий кровенос, который целители использовали для изготовления противоядий.
Этот запустелый пейзаж вызвал у Эльзы усталую тоску, и она поспешила скрыться на постоялом дворе, столкнувшись на пороге с Могильщиком. В руке он сжимал флягу с хмелевухой, и хмелевухой разило из его рта – девушка поспешно отскочила и поморщилась от отвращения. Он словно не заметил и ткнул пальцем в мельницу на другом конце хутора:
- Видишь? Чинят! Пользоваться ей считай некому, а все равно чинят… Простая человеческая жизнь продолжается даже во время всемирных напастей и войн, как писал один ученый-историк, Арист О, что ли, его звали… Чему нас точно научила Госпожа – так это жить одним днем, - он покачал головой и развязно подмигнул. – Пойду строить каменный дом очередным мертвякам, хей-хо!
Эльза усилием воли подавила раздражение и шагнула в большой зал. Старушка-хозяйка накрывала на стол для Иоганнеса и его ближайших помощников, радостно сплетничая о новостях, самой новой из которых была минимум пара лет:
- А в южном секторе что делается-то, река поднялась и стену сломала, а там руины старых поселений нашли, даже я еще не родилась в те времена, когда там все померли, да-да! А у старосты поселения Светоносный рудник, ну да вы знаете его, оно ж самое большое и богатое в наших краях, там жила золотых светоносных кристаллов еще не иссякла, так вот, у старосты три года назад дочка-то пропала, сгинула где-то, а он все ее ищет, до сих пор отряды на поиски посылает и награду сулит… А в восточном секторе, вот, дура старая, забыла, как поселение зовется-то, там, говорят, настоящего тайгера видели, самого взаправдашнего, как в сказках про подсолнечный мир…
Эльза покачала головой и решительно направилась в купальные помещения, в которых прямо из каменного пола бил горячий источник – хутора обязательно строили только в тех местах, где были такие источники. Нестерпимо хотелось смыть с себя вонючую жабью слизь.
После купания девушка вернулась в большой зал, где раздобыла немного еды и устроилась за самым дальним столом, в надежде на одиночество – однако уже через пару минут к ней присоединились сонный Гензель и окончательно захмелевший Могильщик.
Мальчик какое-то время молча гонял по тарелке зеленые ростки мясоянки, получившей такое название за близкий к мясу вкус, потом вдруг вскинул голову, пару раз моргнул и серьезно попросил:
- Эльза, расскажи мне сказку. Про Пряничный домик.
Девушка отложила вилку и невольно вздохнула:
- Ты же сам уже можешь ее рассказать лучше любого взрослого, твоя тетя постоянно ее тебе рассказывала…
Гензель продолжил смотреть на нее так же серьезно и внимательно. И Эльза сдалась:
- Но хорошо, только я плохо рассказываю! В общем, жили в одной пещере маленькие брат и сестра, и никого у них не было, потому что всю их родню унесла чума, осталась одна только тетка. Тетка эта была злая и племянников не любила, хотела, чтобы весь дом и наследство принадлежали ей, поэтому однажды завела детей в сталактитовый лес и бросила там. Но брат был умным мальчиком и знал о злых помыслах тетки, поэтому заранее набрал черных камешков и разбросал по дороге. По этим камешкам дети отправились домой, но, когда они прошли еще только полпути, сестра заплакала и сказала, что хочет есть. И в то же мгновение до них донесся чудесный сладкий запах свежей выпечки. Дети поспешили вслед за своими носами – разумеется, умный брат не забыл разбросать по дороге еще камешков – и увидели волшебный домик, сложенный из самых настоящих пряников, витражи в окнах были из сахарных леденцов, а крыша покрыта белой глазурью. Над крыльцом была красивая надпись: «Исполнится желание всяк сюда входящего». Но дети не решились зайти внутрь, только съели одно перило у крыльца и обкусали самое маленькое окошко, отломили еще пряников в дорогу и вернулись домой, к удивлению и неудовольствию тетки. Но через какое-то время тетка опять завела детей в лес, и умный брат снова не забыл про свои спасительные камушки. Однако дети не хотели больше возвращаться к злой тетке, они грезили волшебным Пряничным домиком и решили его отыскать. Долго блуждали они по сырому и мрачному лабиринту сталактитового леса, и наконец – о чудо! – вновь увидели перед собой Домик и зашли в него. Изнутри он оказался еще чудесней, яркий, сладкий и вкусный. «Как я мечтаю оказаться в другом месте, где люди добрые и всегда много сладостей!» - воскликнула сестра. Но дети не знали, что в Домике жила Черная Госпожа, ведьма, которая в качестве проклятья наслала на людей чуму. И вечером она вернулась в свой волшебный Домик – целыми днями она искала дерзких наглецов, посмевших испортить ее крыльцо. Дети испугались и спрятались в пряничную печь, задвинув за собой марципановую заслонку. Госпожа вошла в дом, огляделась, сняла заслонку с печи – и там никого не было. А злая тетка через неделю умерла от чумы.
Эльза неуклюже закончила свой укороченный пересказ и глотнула воды, почему-то чувствуя себя неловко и неуютно.
- Надо же, мне прям сладкого захотелось, - пробормотал себе под нос Могильщик, задумчиво плеская остатками хмелевухи во фляге.
Гензель, низко опустив голову, выкладывал на столе узоры из маленьких черных камешков, которые насобирал днем. Эльза отставила стакан и со вздохом призналась:
- Не понимаю, почему тебе так нравится эта страшная сказка с плохим концом…
- Неправда! – протестующе воскликнул мальчик, сверкнув яркими, не знающими сомнений глазами. – Волшебство отправило брата и сестру туда, где они хотели оказаться! Туда, где люди добрые и много сладостей!
Девушка растерялась от такого напора, не зная, что ответить. Могильщик хмыкнул, отодвигая тарелку, к содержимому которой так и не притронулся:
- В моем родном поселении про чуму рассказывали другую сказку. Черная госпожа спрятала глубоко в шахтах свою волшебную шкатулку с секретами, но жадные рудокопы однажды случайно докопались до нее и из любопытства открыли. Тогда из шкатулки вырвались и разлетелись по пещерам самые разные болезни, среди них и чума. Госпожа поспешила вернуться за своей шкатулкой и забрала ее, но к тому времени в ней осталось только исцеление от всех болезней. И Госпожа отнесла эту шкатулку с исцелением в Пряничный домик и спрятала там. Я слышал, некоторые герои до сих пор отправляются в походы, чтобы эту шкатулку отыскать, - он хмыкнул и поскреб бороду. – Хотя логичней кажется версия из исторических хроник, согласно которой на внешний мир напала чума, и люди, в надежде скрыться от нее, переселились в пещеры и со временем забыли путь наверх. Ха, вот так вопрос – кто же построил Домик, если он все-таки существует: люди с поверхности или Черная госпожа?
Эльза прищурилась, искоса взглянув на него, но заметила только:
- В сказках мало логики.
Могильщик был явно пьян, но, как ни странно, голос его оставался четким, а все предложения – последовательными и разумными.
Гензель словно не слышал их разговора, продолжая играть с камушками. Эльза на мгновение закусила губу – а потом решительно сунула руку за пазуху и достала фигурку волка, которую успела закончить за остаток дороги.
- Держи. Будет тебе еще один талисман, от меня.
- Спасибо, - серьезно поблагодарил Гензель, осторожно сжав в пальцах желтоватую известняковую фигурку, склонил голову набок в задумчивости и неожиданно продолжил: - У меня была двоюродная сестренка. Мы обещали друг другу, что поженимся, если вырастем. Она любила такие фигурки, ей бы понравилось.
Эльза невольно стиснула зубы. В тепле, за ужином, перед сном легко было на мгновение забыть о том, что их мир темным покрывалом накрыла эпидемия – но одно короткое «если» вместо «когда»… Хотя вряд ли бы семья дозволила такую свадьбу, слишком близкое родство.
- Я уверена, ваша тетя… - начала девушка, не зная, как продолжить, не уверенная даже, может, для сестренки Гензеля Грета была мамой, а не тетей.
Но мальчик покачал головой, не отрывая взгляда от игрушечного волка на своей ладони, и спокойно признался:
- Она мне не настоящая тетя, но она заботилась обо мне.
Эльза удивленно нахмурилась. Странно, Гензель и Грета были удивительно похожи внешне, оба светлоглазые, золотоволосые, круглолицые, у нее и доли сомнения не возникало, что их не связывала общая кровь.
Гензель аккуратно поставил волка в круг из черных камушков и вдруг спросил:
- Эльза, почему ты ушла из поселения? Мне тебя не хватало.
Девушка вздрогнула от неожиданности, бросила быстрый взгляд на Могильщика – но тот прикрыл глаза и, очевидно, задремал, свободно развалившись на стуле.
- Я… хотела найти себя. Понимаешь… - она сглотнула, потянулась к стакану с водой, передумала, выдохнула, сглотнула еще раз и выпалила, боясь передумать: - Я ведь ничего не помню о себе до тех пор, как вы с тетей нашли меня на обочине дороги, я же даже говорить сначала не могла и о мире нашем ничего не знаю. Имя мне придумала твоя тетя, и вы были очень добры ко мне, когда решили взять с собой и помогли найти пристанище в Серой стене… Но… Я даже не знаю, сколько мне лет, - с привычной тоскливой горечью закончила она и все-таки схватила стакан, но пить не стала.
Ее память и ее знания насчитывали всего три года жизни. И Эльза понятия не имела, где искать остальные.
Гензель посмотрел на нее внимательно и очень серьезно, так, как всегда смотрел на вещи и людей вокруг, и уверенно сказал:
- Ты молодая и красивая.
Она невольно рассмеялась, с удивлением почувствовав, как прояснилось и полегчало на душе, и пожала плечами:
- Спасибо. Но, в любом случае, я отправилась странствовать в надежде найти свою родню и знакомые места. Пока мне не повезло, но я не собираюсь сдаваться.
- Это разумный подход, - неожиданно произнес Могильщик, не открывая глаз. – Я пережил девять эпидемий. Это юбилейная, десятая. Но сдаваться тоже пока не собираюсь. Кстати, имени своего настоящего у меня тоже нет – честно говоря, я его просто-напросто забыл за столько лет, в течение которых меня звали по профессии.
Эльза вздрогнула всем телом, со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы и почувствовала, как по шее поднимается жар смущения. Проклятье, он не спал и все слышал!..
Гензель перевел свой недетский серьезный взгляд на Могильщика и спросил:
- Как тебе удалось не заразиться за все это время?
Вообще-то, очень логичный вопрос. Эльза тоже посмотрела на Могильщика, отчаянно сражаясь с остатками неловкого смущения.
Тот дернул плечом, скривил губы, отчего морщины на его щеках стали еще глубже, и наконец неохотно признался:
- У меня иммунитет. Не знаю уж, почему и откуда, но после второй эпидемии я единственный выжил в своем поселении, похоронил всех, а потом взял лопату и кирку и отправился искать работу.
Он открыл глаза и перевел задумчивый, отсутствующий взгляд на большой стол в центре зала, за которым продолжал шумно пировать Иоганнес в компании с ближайшими помощниками, учениками и старушкой-хозяйкой. От вида многочисленной разнообразной еды Эльзе почему-то стало дурно.
- От эпидемии в замкнутом пространстве пещер некуда бежать, - непривычно мягким голосом продолжил Могильщик. – И большинство надеется успеть взять от жизни все. Именно отсюда идет традиция постоянно праздновать, растрачивая во время чумы все накопленные запасы… а потом из-за этого отсутствия рациональной мысли, способной заглянуть в будущее, многие погибают, уже когда эпидемия миновала, потому что не остается еды. Жить каждый день, как последний. Праздновать, пока есть возможность, - он покачал головой и вновь прикрыл глаза. – Книги говорят, что на поверхности чума была страшным заразным поветрием, уносившим за месяц целые города. Наша чума другая, более неторопливая, более избирательная, требующая меньше жертв… Но нам достаточно и этого. Мы слишком легко относимся к жизням, особенно к чужим. Это не я говорю, кто-то из философов говорил, не помню, кто.
Эльза с невольным изумлением разглядывала грубое лицо Могильщика. Безусловно, он пьяница и циник, но, возможно, она все же относилась к нему предвзято.
В следующее мгновение Могильщик вдруг выпрямился, запрокинул голову и вылил себе в рот последние остатки хмелевухи из фляги.
- Люди одиноки. А я пьян, - подытожил он, неуклюже поднялся, и, покачиваясь, направился к выходу.
Гензель, оказывается, успел за это время построить для волка дом-пирамиду из черных камушков.
- Не волнуйся, твоя память обязательно вернется, - вдруг заявил он и с азартным блеском в глазах продолжил: - Может, ты самая настоящая принцесса из сказки! Хотя нет, короли и принцессы были только на поверхности… Тогда – ты отправилась в священный поход, чтобы найти исцеление от чумы, и даже нашла его, но тебе помешали и лишили памяти, чтобы ты его забыла! Или… не знаю… Давай я завтра еще что-нибудь придумаю, а ты потом выберешь, что тебе понравится, хорошо?
Эльза не знала, что можно на это ответить. Поэтому просто рассмеялась, негромко и не очень весело.
Через два дня Ярмарка добралась до очередного крупного поселения, Синей жилы – только для того, чтобы обнаружить: выживших там не осталось. Даже сторожевые собаки перемерли вместе со своими хозяева, и единственной живой душой оказался долговязый старик в серой рясе проповедника, неподвижно стоявший возле ворот вымершего поселения. Он дождался, пока большинство людей высыпет из фургонов, перешептываясь и с любопытством заглядывая за ограду, дождался, пока к нему, хромая и подволакивая ногу, приблизится Иоганнес, ядовито-яркий в своей красной предводительской мантии, но, прежде чем ему успели задать какой-либо вопрос, неподвижный проповедник открыл рот и низким, гулким голосом пророкотал:
- Свет уже закончился один раз, когда мы лишились мира на поверхности. Скоро, скоро свет закончится снова, и не спасут вас ваши грязно-предательские световые кристаллы. Гнусная болезнь, что вы зовете Госпожой, низко и трусливо поклоняясь ей, противна самому естеству и воле Создателя, и ужас этого греха падет на ваши плечи, не дав подняться к небу и перенестись после смерти в лучший мир. Все вы прокляты и нет вам спасения!
Услужливое эхо подхватило тяжелые слова и вознесло к своду пещеры. Эльза невольно поежилась, крепче стискивая древко кирки и ища взглядом Гензеля.
Однако старый Иоганнес не дрогнул. Широко развел руки, словно предлагая собеседнику объятия, и мягко заметил:
- Люди с большей охотой готовы дать тебе кусок хлеба, когда приносишь им добрые вести, чем когда пугаешь их неотвратимой карой.
И Эльза невольно вспомнила, что сам Иоганнес когда-то тоже был проповедником, но потом отошел к мирским страстям и со временем сумел благодаря чуме нажить целое состояние, с величием которого могло поспорить только богатство старосты поселения Светоносный рудник.
Старик в серой рясе пристально посмотрел на главу Ярмарки, сплюнул ему под ноги – брызги слюны повисли на неопрятной бороде проповедника – и деревянной неживой походкой зашагал по дороге прочь, в том направлении, откуда приехали фургоны. Люди расступались перед ним, как вода.
Иоганнес, ни капли не смущенный сценой с проповедником, объявил временный привал, на ночлег было решено остановиться на хуторе неподалеку. Эльза помогала другим женщинам доставать свертки с едой, хотя саму ее почти нестерпимо мутило от разлитого в воздухе запаха мертвой плоти, и все мысли о трапезе она решительно гнала прочь, когда ее внимание вдруг привлек громкий спор.
Иоганнес и его помощники пытались в чем-то убедить Могильщика, но тот молча качал головой. Гензель стоял рядом, крепко держа его за руку и ковыряя носком ботинка камень дороги. Эльза настороженно приблизилась.
- Как вы можете, у нас же был уговор! – причитал один из помощников, нервно заламывая бледные руки. Не тот, который протестовал против участия Эльзы в представлении – тот умер еще до отъезда из Медного ручья, его похоронили вместе с третьим актером на главную роль.
Могильщик вновь покачал головой, но на сей раз ответил:
- Вы пока ничего мне не заплатили, несмотря на уговор, так что я волен, как слепой угорь в темной расщелине.
Иоганнес хмыкнул и недобро усмехнулся, щуря единственный зрячий глаз, бледный, но пронзительно-цепкий:
- Неужели ты думаешь, друг мой, что тут тебе есть, кому заплатить? Или ты надеешься разжиться чем-то среди скарба мертвецов?
Могильщик поправил за спиной чехол и слегка поклонился.
- Честь заниматься мародерством полностью уступаю вам, - с этими словами он крепче стиснул маленькую ладошку Гензеля и уверенно направился к полураскрытым воротам поселения.
Эльза резко отвернулась и пошла искать свою флягу с водой, уже перестав надеяться, что удастся победить тошноту.
Она нашла Могильщика и Гензеля у ближайшей стены пещеры, через двадцать минут, пока все остальные были заняты трапезой. Могильщик тщательно простукивал стену киркой и раскладывал маленькие динамитные шашки, готовя будущие похоронные камеры.
- Что ты собираешься делать? – спросила Эльза, хотя ответ был очевиден.
Могильщик жестом велел ей отойти подальше, оглядел результаты своей предварительной работы и осторожно поджег общий фитиль.
- Собираюсь погрести всех этих, - наконец ответил он, кивнув в сторону вымершего поселения, - со всеми обрядами, как полагается. Не впервой уже – вряд ли такой неблагодарной работенкой займется кто-то, кроме меня, - он усмехнулся, и в следующее мгновение прогремел взрыв, породивший гулкий грохот рушащихся камней.
Эльза поморщилась и прочистила заложенные уши, глядя на скалу, похожую теперь на израненный бок какого-то огромного зверя.
- А потом мы с мальцом пойдем на север к Белой длани, а ваш с Ярмаркой путь лежит на восток, к Опаловым шахтам, так что тут наши пути расходятся, - неожиданно продолжил Могильщик, отряхивая ладони.
Девушка вздрогнула и перевела быстрый взгляд на Гензеля, внимательно наблюдавшего за работой своего проводника. Мальчик с готовностью улыбнулся, извлек из-за пазухи уже знакомый медальон-леденец и сообщил:
- Талисман указывает путь к Домику! Я его кладу на ладонь, вот так, а потом кружусь на месте, - он продемонстрировал, - и он становится теплым, когда указывает в ту сторону, куда мне нужно идти!
Эльза многое могла бы на это ответить, многое возразить. Но промолчала, только сглотнула комок тошноты в горле и отрывисто кивнула.
Дети имеют право верить в чудеса.
Могильщик вдруг сильно хлопнул ее по плечу, так, что она вздрогнула всем телом и едва подавила рефлекс ударить в ответ, и негромко произнес, почти шепнул ей на ухо, следя за тем, как Гензель принялся что-то выискивать во взорванной породе:
- Когда я был юн и глуп, то мечтал, что смогу однажды привести наш мир к чему-то лучшему и светлому. От этих радужных иллюзий я избавился давно – но, может, хотя бы смогу помочь мальцу.
Эльза увлажнила рот горькой слюной и снова молча кивнула.
Она совсем не была уверена, можно ли доверять такому человеку, как Могильщик, но с удивлением (правда, несильным) вдруг поняла, что хочет ему верить.
Наверное, именно поэтому она так и не произнесла ни слова, развернулась, кутаясь в плащ – внезапно почему-то стало зябко – и решительно зашагала к Ярмарке.
- Эй! Не забывай одну вещь, - окликнул ее Могильщик, и серьезно, неужели этот болтливый тип никогда не затыкается?
Эльза оглянулась через плечо.
Гензель с улыбкой махал ей рукой, а Могильщик вскинул кирку на плечо и изрек очередную мудрую мысль, тоже наверняка позаимствованную у какого-то забытого книжного философа:
- Это наша жизнь, и мы ее живем.
Эльза больше не оглядывалась, тщетно пытаясь убедить свое обоняние, что оно не ощущает тошнотворно сладкого запаха гниения.
На окружающий мир проще было смотреть со стороны.
Жизненные пути людей пересекаются хаотично и случайно, и ничто не гарантирует повторной встречи.
Г.Г. Люце
Эльза не была уверена, сколько точно прошло времени. Монотонные однообразные дни неразрывно переходили один в другой, сменялись только географическое положение и декорации сцены – Эльза по-прежнему исполняла во время представлений роль Черной госпожи, так как Иоганнес решил, что его все вполне устраивает и не имеет смысла тратиться на нового актера.
Миновавшее время было условно – не говоря уж о том, что весьма условно было и само летоисчисление в подземном мире: здесь ведь не было возможности наблюдать за движением солнца, поэтому минуты, часы и сутки определяли с помощью часовых механизмов, технологию создания которых принесли и сохранили первые переселенцы с поверхности, а точно выверенное количество дней складывали в традиционные месяцы, сверяясь со старыми календарями.
Так что – возможно, миновало пять недель, возможно, три месяца, Эльза не считала. Постепенно дела Ярмарки начинали идти все хуже и хуже, люди продолжали умирать, жители беднеющих поселений все с меньшей охотой накрывали праздничные столы, и наконец среди фургонов пополз тревожный и одновременно предвкушающий шепот, что Госпожа вонзила свою кирку в грудь самого старого Иоганнеса и вот-вот готовится ее с триумфом провернуть, вырывая сердце.
Эльза по обыкновению не обращала на слухи внимания и продолжала выполнять свою работу: прокладывала маршрут, отражала вместе с остальными защитниками нападения диких тварей – один раз даже пришлось сразиться с разбойниками, еще более дикими, чем звери – а также (все реже и реже) принимала участие в преставлениях. Бывали минуты, когда она ощущала себя как в полусне, словно мир вокруг был не до конца реален или она сама была не до конца реальна… Но Эльза упрямо боролась с этим предательским чувством, как боролась и с тошнотой, почти не отпускавшей ее после отъезда из Синей жилы. Впрочем, их дорожные припасы все равно не были богаты витаминами и минералами, так что Эльза ничего не теряла, пропуская трапезы.
Спустя еще несколько недель игнорировать плачевное положение дел Ярмарки стало трудно. Несколько фургонов сломалось и их пришлось бросить: закончился заряд кристаллов, пополнить его не было возможности. Впрочем, людей осталось так мало, что некому было следить за всеми фургонами и раскладывать на праздниках весь товар. Они объединились с труппой бродячих комедиантов, но людей все равно не хватало. Иоганнес красным призраком хромал среди фургонов, остервенело кашляя кровью в белые платки и жестоко отчитывая всех подряд, доводя до слез не только женщин, но и мужчин.
Наконец однажды утром Эльза поднялась с лежака в фургоне и пошатнулась, ощутив внезапное головокружение и неприятную слабость в костях. Похоже, усталость накопилась за долгие дни и ударила вся разом, словно древком кирки по затылку. Девушка поморщилась, с отвращением покосилась на с вечера оставшуюся нетронутой пшеничную лепешку и пришла к выводу, что пора заканчивать с этой работой. Хватит. Она уже сполна отработала заключенный договор.
Эльза вышла на улицу, полная решимости отыскать Иоганнеса и сообщить ему о своем решении, однако старика нигде не было видно, и никто не знал, где его искать. В какой-то момент она едва не столкнулась с его подмастерьями, но те, как обычно, были настолько поглощены обменом сплетнями, что даже не заметили ее.
- Слышь, а правду говорят, что мастер приказал схватить Могильщика… - начал один из них громким и совсем не скрытным шепотом.
Эльза остановилась и изумленно приподняла одну бровь. Это еще что за ерунда? Могильщик и Гензель должны сейчас быть совсем в другом секторе пещер. Недаром она всегда была верна своему решению не верить слухам, какую только ерунду не услышишь.
Второй отвесил первому душевный подзатыльник и зашипел:
- Тсс, да не болтай ты, какой Могильщик! Сгинул он, своим путем ушел, еще в Синей жиле, ясно?! Да и какая надобность в нем мастеру? Старик, кажись, в похоронную камеру не спешит, нам его туда еще силой упихивать придется!
- Ааа… ага… - туповато закивал первый, потирая пострадавший затылок.
Только отойдя шагов на десять, Эльза вдруг поняла, что подмастерья, скорее всего, были новые – во всяком случае, одного из прежних точно похоронили на прошлой неделе – но такие же бестолковые. Очевидно, это качество старый Иоганнес при выборе учеников ставил во главу угла, уж кто знает, зачем – может, просто не хотел на самом деле делиться тайнами своего мастерства.
Девушка поднялась на шероховатый черный валун у дороги и огляделась. Ярмарка устроила привал – и, очевидно, здесь же будет ночлег – возле безымянного поселения, которого не было ни на одной карте Эльзы. Судя по тому, как густо оплела белесая ползучка каменные стены, раскрошив их и покрыв глубокими трещинами, поселение забросили минимум два десятка лет назад, а может, и больше. Пустые глазницы темных окон с интересом разглядывали нарядные фургоны.
Эльза поежилась, крепче затянула завязки плаща и отправилась к ручью, который заприметила на окраине поселения, вдали от лагеря Ярмарки.
Вода была почти черная, без блеска, непрозрачная, и в ней с каллиграфической четкостью отражался свод пещеры. Девушка осторожно опустилась на колени в мелкую серую гальку на берегу – как же она устала, как же невообразимо сильно она устала, нужно снова лечь спать – и зачерпнула льдистую воду ладонью. Чернота стекла между пальцами, не оставив ни следа на коже. Эльза плеснула водой на разгоряченные щеки и замерла, дыша хрипло и поверхностно.
В правой груди была тяжесть и мутная боль. Девушка нахмурилась и потерла ее ладонью, потом, сморщившись, оттянула ворот свободной рубахи и заглянула внутрь.
И застыла.
Мирно, убаюкивающе журчала вода. В лагере опять кто-то ругался и кричал, надрывно, на одной ноте.
Дрожащими руками, не в силах поверить, бессознательно и бессвязно молясь об ошибке, Эльза задрала полу рубахи до подбородка, не в силах отвести взгляд от собственной груди.
Вокруг правого соска появилось неприятное на вид черное пятно, похожее на синяк, только темнее. Такие же пятна скрывались под мышками.
Эльза выпустила из ослабевших пальцев полу рубахи и безвольно уронила руки, невидяще глядя куда-то прямо перед собой.
Невозможно.
Неправда.
Нет, только не так…
Как… как это возможно… да нет же, тут какая-то ошибка…
Сердце в груди билось быстро-быстро – и одновременно медленно и протяжно, и этот бой мерно отдавался в ушах.
Эльза всегда старалась смотреть на окружающий мир со стороны, анализируя, но не оценивая. Она никого не судила и старалась не привязываться к людям из вполне обоснованного и разумного опасения их потерять. Единственным исключением из этого правила за три года ее памяти стали Грета и Гензель, добрые и бескорыстно отзывчивые по отношению к Эльзе, и то милее ее сердцу был именно маленький, серьезный и рассудительный Гензель, который казался ей младшим братишкой… Возможно, где-то там, в почти бесконечном переплетении пещер, у нее действительно есть младший братишка? Или сестренка? А еще мама? Или, может, бабушка?
Она мечтала отыскать свою семью. Она мечтала найти путь на поверхность и увидеть там полусказочных зверей и птиц, которых описывали старые книги.
И что же… что же теперь будет с этими мечтами?..
Наверное, абсолютно каждый – каждый житель каждого поселения, каждый путник на каменистой дороге, каждый шут на сцене в гротескной пляске Смерти – точно так же нерушимо верил, что уж с ним-то все будет в порядке, он ни за что не заболеет, просто не может заболеть.
- Умрешь – и отдохнешь…У Черной госпожи, ха-ха! – вполголоса пропела Эльза и громко всхлипнула, тут же в ужасе зажав себе рот ладонью.
Сознание заволокла глухая вязкая паника, девушка неуклюже упала навзничь, задергала ногами, скребя по мокрой гальке, попыталась опереться на руку, чтобы восстановить равновесие.
Что-то остроугольное внезапно врезалось в ладонь, Эльза коротко вскрикнула и против воли, инстинктивно посмотрела на причинивший боль предмет.
Моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд.
И со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
В серой гальке лежала фигурка волка, любовно вырезанная из желтоватого известняка.
Эльза весь день провела у себя в фургоне, откинувшись на лежаке и неподвижно глядя в потолок. Она не реагировала ни на звук своего имени (ее звал кто-то из помощников Иоганнеса), ни на бессвязные крики и беготню снаружи, ни на какого-то отчаянного певца из труппы комедиантов, который прямо под ее дверью принялся бренчать струнами и уныло завывать что-то про какие-то рукава.
Эльза не испытывала страха даже перед самыми мерзкими и хищными тварями, скрывавшимися в темноте.
Она искренне верила, что не боится смерти.
Но теперь, обнаружив у себя первые симптомы чумы, вдруг с ослепительной ясностью поняла, что на самом деле совсем не хочет умирать.
Это была ее жизнь, и она хотела ее прожить – несмотря на эпидемии, драки, потери, кровавый пот и тошноту.
Слишком много еще было не сделано, слишком многое было не найдено…
С наступлением ночного полумрака звуки снаружи постепенно затихли. Эльза еще какое-то время разглядывала потолок фургона – плотная грубая ткань, натянутая на металлический каркас – потом медленно села и прислушалась. Все ее соседки умерли за последний месяц, и в фургоне она была одна.
Девушка достала заплечный мешок, положила в него свои личные вещи – их набралось совсем немного – потом подумала и добавила туда же все засохшие пшеничные лепешки, которые нашла у себя на лежаке – все несъеденные ужины последних дней. Отполировала промасленной тряпицей лезвие кирки, накинула на плечи плащ и плотно затянула завязки – все тело потряхивал противный озноб.
Паника никуда не ушла, затаилась на задворках сознания, выжидая малейшей слабости, чтобы остервенело напасть и растерзать все мысли. Поэтому Эльза заставляла себя рассуждать и действовать спокойно и рационально, постепенно, шаг за шагом, чтобы не поддаться отчаянью и не сорваться в истерику.
На улице она осторожно и беззвучно отцепила от стены фургона свой двухколесник и, внимательно оглядываясь на каждый шорох, откатила его в заросший сад на окраине поселения, как можно дальше от лагеря. Потом так же осторожно вернулась, отцепила еще чей-то двухколесник, предварительно проверив заряд кристаллов, и спрятала там же.
После сделала глубокий вдох, крепко стиснула в кармане фигурку волка и вернулась к тому самому месту у ручья, где нашла ее.
Ночью кристаллы под сводом пещер светили очень слабо, отдавая последние накопленные за день лучи, и постепенно блекли совсем. Но пока, в первые часы после заката на поверхности, в пещерах было еще достаточно света для человеческого глаза.
Эльза довольно быстро нашла в серой гальке первый черный камешек. Насторожилась, собрала всю свою внимательность и волю и продолжила поиски.
Два раза она сбилась с пути, потеряла след в зарослях ползучки и заблудилась в мертвых улицах заброшенного города, но в итоге цепочка черных камешков все же привела ее к небольшому дому из серого камня, тяжелому, грузному, похожему на затаившуюся в темноте огромную жабу. Окна второго этажа бессмысленно пялились в никуда черными провалами, но на первом этаже окон не было, зато сохранилась изрядно погрызенная ржавчиной, однако все еще целая металлическая дверь. Очевидно, именно из-за нее выбрали этот дом.
Эльза внимательно осмотрела замок. Что-то из ее напильников и отверток могло бы послужить отмычкой, но инстинктивная тревога советовала поторопиться. Звуки в ночной тишине пещер разносились далеко, но шанс стоил риска. Девушка тщательно примерилась, стиснула в руках древко – и одним точным сильным ударом разбила киркой замок. Металл гулко звякнул о металл. Дверь с протяжным скрипом распахнулась внутрь, и Эльза предусмотрительно шагнула в сторону, чтобы не оказаться удобной мишенью на фоне дверного проема.
В следующее мгновение что-то врезалось в нее, как тогда, после представления в Медном ручье, и цепко обхватило за талию.
- Я знал, я знал, что ты нас найдешь! – громко, восторженно прошептал Гензель, чередуя слова со всхлипами.
Эльза едва не всхлипнула сама и крепко обхватила руками дрожащего ребенка.
- Госпожа, ты невероятно вовремя, - донесся из дома усталый, но довольный голос.
Как оказалось, Могильщика, в отличие от Гензеля, как следует связали. Пока девушка воевала с плотными узлами, одновременно пытаясь побороть внезапный приступ тошноты, мальчик крепко прижимал к груди ее кирку, словно верный оруженосец.
- А мои инструменты? – требовательно уточнил Могильщик, растирая запястья.
Эльза выпрямилась и забрала свою кирку, недовольно поджав губы:
- У меня не было времени их искать. Я не была уверена, что найду вас, что вас вообще нужно искать! Как вы здесь оказались?!
У нее просто в голове не укладывалось, что все это происходило взаправду! Они же расстались несколько месяцев назад, и Эльза была искренне уверена, что им вряд ли суждено встретиться так скоро, не говоря уж о более чем необычных обстоятельствах этой встречи!
- Мы долго путешествовали по разным поселениям, но потом тетушкин талисман привел нас сюда, - с готовностью сообщил Гензель, уже вновь спокойный и серьезный.
Могильщик с кряхтением поднялся на ноги:
- Продолжая цепь дивных совпадений, это забытое картами место – мое родное поселение. Не думал, что однажды снова сюда вернусь… А если, говоря «здесь», ты имеешь ввиду этот гостеприимный дом, который, если мне не изменяет память, принадлежал четвертой жене нашего старосты… - прихрамывая, он вышел на улицу и глубоко вдохнул, опираясь ладонью о дверной косяк. - Не знаю уж, сам он это надумал или кто-то его надоумил, но старик Иоганнес отчего-то решил, что мою кровь можно превратить в лекарство от чумы и вместе с ней забрать себе мой иммунитет, - он издал невеселый смешок и покачал головой. – И я даже думать не хочу, сколько в этом предположении реальности, а сколько бредовости… Но, в любом случае, старик вчера очень обрадовался, когда мы случайно столкнулись у ручья – я даже не слышал, как вы приехали, Ярмарка явно измельчала – и приказал своим помощничкам меня схватить, ну а малец храбро увязался следом и отказался уходить, даже несмотря на угрозы.
- Друзей нельзя бросать в беде, - с нерушимой убежденностью сообщил Гензель.
Эльза устало помассировала виски, пытаясь усилием воли отогнать головокружение. Ей сейчас не хотелось ни о чем думать, вообще ни о чем, тем более – о болезнях, иммунитетах и прочем.
- Пойдем, - сухо скомандовала она и первой двинулась в направлении того заросшего сада, одного из множества заросших садов в этом вымершем поселении, где были спрятаны двухколесники.
Продолжение в комментариях
Типаж: семилетний ребенок с навязчивой идеей
Квест: история о пире во время чумы
Автор: medb.
Бета: нет
Краткое содержание: Не стоит легкомысленно относиться к времени.
читать дальшеПредставление было под угрозой срыва.
- Третий актер на главную роль! Это просто невообразимо! – старый Иоганнес расхаживал из стороны в сторону, сильно прихрамывая и нервно размахивая руками. – Помер третий актер за неделю! И где я теперь достану замену?!
Эльза посторонилась, когда мимо нее пронесли плотно замотанное в ткань тело, и вздохнула.
Ярмарка была в самом разгаре. Они только утром приехали в это поселение, Медный ручей, но местные жители с восторгом выплеснули им навстречу и буквально смели приливной волной. Сейчас вокруг царило настоящее безумие – гул голосов, грохот, звон, треск, свист. Все куда-то спешили, сметая друг друга, у каждого было свое срочное дело. Цирюльники, торговцы, фокусники работали без отдыха, стремясь все успеть к началу представления.
Мимо вихрем промчался мальчишка в ярких лохмотьях, и Эльза снова посторонилась. Фургоны Ярмарки стояли широким полукругом, непривычно праздничные под покровом разноцветных флагов и лент. Неподалеку выкатили огромную бочку с хмелевухой, и мужики с громким хохотом по очереди пытались разбить крышку. Эльза сжала в руках привычное гладкое древко и отвернулась. Для нее тут не было работы, и она ощущала себя неуютно, не у дел.
Иоганнес продолжал нервно расхаживать перед своим фургоном и что-то бормотать себе под нос, когда к нему подскочил один из помощников, раскрасневшийся и взволнованный:
- Хозяин, хозяин! Я видел среди зрителей Могильщика! Того самого!
Старик схватился за голову, отчего клочки седых волос над его ушами встали дыбом, а потом вдруг устремил пронзительный взгляд единственного глаза на Эльзу и ткнул узловатым пальцем:
- На сцену выйдешь ты!
Девушка изумленно приоткрыла рот, но ее опередил резко побледневший помощник:
- Но хозяин, женщины никогда не участвуют в представлении…
- Молчать! – резко оборвал Иоганнес. – Это моя Ярмарка, и мне решать! – он демонстративно одернул рукава своей ярко-красной мантии, символа главы Ярмарки, и продолжил: - Кирка у тебя уже есть, наденешь плащ с капюшоном, пройдешь пару раз во главе процессии и сойдет.
Эльза посмотрела на свое верное орудие и почему-то вдруг расхотела спорить. Да, она никогда не любила быть в центре внимания, не говоря уж о том, что ей не нравились сами представления… однако еще меньше она любила оставаться бесполезной. Где-то в груди тревожным узлом свернулись ожидание и плохое предчувствие.
Шум вокруг на мгновение стих, перекрытый чистым и гулким голосом гонга – сигнал зрителям занимать свои места.
Помощник сипло раскашлялся от потрясения, растеряв все слова. Под его глазами были черно-синие круги.
______________
На площади оказался настоящий старый амфитеатр с каменными ступенями-скамьями. Эльза привыкла к простым временным помостам в других поселениях, но отполированный годами мрамор сцены создавал ощущение торжественности, важности происходящего. Потолок здесь был ниже, и акустика пещеры порождала разноголосое эхо.
Эльза выглянула из-за краешка занавеса и неуютно передернула плечами. Зрителей собралось много. Лицо, густо измазанное белой краской, неприятно чесалось, и, чтобы отвлечься, девушка откинула голову назад и посмотрела вверх.
Густое переплетение световых кристаллов под сводом пещеры щедро проливало вниз бело-голубые лучи. Похоже, на поверхности день был в самом разгаре. Иоганнес как-то попытался объяснить ей, что кристаллы впитывают и отражают частицы солнечного света, просачивающиеся сквозь толщу земли и камня, однако поверить в это казалось невозможно. Кристаллы называли настоящим чудом, и Медный ручей считался богатым и процветающим поселением, потому что в местной породе их было много.
Пронзительно взвыла флейта, мрачно забубнили в тон ей барабаны, и Иоганнес резко скомандовал:
- Пошли!
Эльза пониже надвинула капюшон, вскинула на плечо кирку и, сделав глубокий вдох, шагнула на сцену. За ней неровной цепочкой устремились остальные актеры – размалеванные, взъерошенные, в ярких потрепанных нарядах торговцев, кузнецов, проповедников, лекарей, рудокопов.
- У Черной госпожи, ха-ха! – с неестественно счастливым смехом воскликнул кто-то один.
И все остальные хором подхватили:
Жизнь – беды и труды,
Без продыха бежим!
Но вот вижу я следы
Ног Черной госпожи, ха-ха!
Без продыха бежим!
Но вот вижу я следы
Ног Черной госпожи, ха-ха!
Флейта стенала и выла за кулисами, под потолком металось и билось эхо, и от этой какофонии звуков невольно начинала болеть голова. Эльза, печатая шаг, дошла до края сцены, потом резко развернулась и направилась обратно. Веселая процессия за ее спиной пританцовывала, свистела и продолжала нескладно петь:
Вся жизнь есть ожиданье,
Но целою толпой
Спешим мы на свиданье
С Черной госпожой, ха-ха!
Но целою толпой
Спешим мы на свиданье
С Черной госпожой, ха-ха!
Эльза, пользуясь тем, что никому не было видно под капюшоном ее лица, недовольно поморщилась. У песни была не самая впечатляющая рифма, но мелодия привязывалась и запоминалась надолго. Зрители, все как один с блестящими от хмелевухи глазами, радостно смеялись, хлопали и пытались подпевать, путая слова, отчего эхо голосов сплеталась в плотный неразборчивый комок.
Со сцены все выглядело совсем не так, как привыкла Эльза. Обычно она наблюдала со стороны, не участвуя, не позволяя себе лишних эмоций… Теперь же она прямо перед собой видела множество бледных и раскрасневшихся лиц, и не меньше половины из них несли на себе печать болезни. Круги под глазами, пересохшие и растрескавшиеся губы, впалые щеки. Дети, взрослые, старики.
Эльза едва не сбилась с шага, когда ее взгляд вдруг упал на маленького мальчика лет семи, сидевшего в первых рядах. Ярко-голубые глаза, золотистые волосы – большинство жителей Медного ручья были темноглазыми и темноволосыми. Мальчик с нехарактерной для своего возраста мрачной серьезностью смотрел на сцену и задумчиво хмурился, словно высчитывал в уме сложную математическую задачу.
- Гензель?.. – изумленно выдохнула Эльза.
Но, к счастью, ее голос перекрыли смех и свист поющих, а потом хор с триумфом затянул последний куплет:
Живешь, идешь, бредешь…
Что нужно нам, скажи?
Умрешь – и отдохнешь
У Черной госпожи, ха-ха!
Что нужно нам, скажи?
Умрешь – и отдохнешь
У Черной госпожи, ха-ха!
Флейта выдала особенно пронзительную фальшивую ноту, и актеры с криками попрыгали друг на друга, изображая борьбу и катаясь по сцене. Эльза отошла в сторону, чтобы никого не поранить своей киркой, и снова посмотрела на искривленные смехом лица зрителей.
Она не была суеверна, но внезапно подумала, что роль Черной госпожи – Госпожи Смерти, Госпожи Чумы – вряд ли можно назвать позитивным началом актерской карьеры.
______________
Разумеется, после представления и гости, и хозяева, согласно традиции, собрались на праздничное пиршество – здесь же, в амфитеатре на площади. Прикатили тяжелые бочки с хмелевухой, принесли подносы и каменные блюда с едой – Медный ручей славился своей рыбой, слепой и ядовитой, которую умели правильно готовить только местные повара.
Эльза сидела в стороне от остальных актеров, по-прежнему кутаясь в плащ, и наблюдала за людьми вокруг.
Чума гуляла по пещерам уже два месяца. И везде ее встречали шумным праздником и пиром, который продолжался, пока было, кому праздновать. Никто не мог вычислить точный интервал между эпидемиями, даже с помощью старых хроник и летописей: закономерности не было – чума могла вернуться через десять лет, иногда через семь, а иногда всего через два года. Всякий раз Черная госпожа уводила с собой меньше людей, чем могла – многие больные поправлялись – но ее регулярные визиты мешали росту поселений и освоению новых пещер.
Небольшая группа пирующих справа от Эльзы вдруг взорвалась громким смехом, сквозь который едва пробился тонкий пьяный голос:
- А вот говорят, что когда короли были, тогда Госпожи не было! Это самоуправство наше ее призвало, она сама править нами решила!
Огромный потный кузнец гулко захохотал и махнул рукой на световые кристаллы под сводом пещеры:
- Да про конец света тоже говорят, только свет все что-то не кончается!
- Нет, мир наш провалился под землю, и мы лишились настоящего света! – с упрямством продолжил тот же тонкий голос.
Полусонный тощий торговец вдруг встрепенулся и грохнул по скамье каменной кружкой:
- Нам суждено мучиться за грехи наши сто лет! А потом еще сто лет! А потом те, кто пройдет очищение Госпожой, получат второй шанс!
Его товарищи согласно взвыли и дружно зачерпнули из бочки с хмелевухой.
Эльза устало потерла висок и отвернулась – а в следующее мгновение перед ней мелькнули светлые кудри, что-то в нее врезалось и цепко обхватило за талию.
- Эльза! Это правда ты! – радостно воскликнул звонкий детский голос.
Девушка от неожиданности выронила кирку, со звоном ударившуюся о каменный пол, и с готовностью обняла мальчика в ответ:
- Гензель, как я рада тебя видеть!
Он сильно вытянулся и вырос с тех пор, как Эльза два года назад покинула поселение Серой стены и отправилась странствовать. Серьезный, бледный, в старой, но чистой и тщательно заштопанной одежде, с царапиной на щеке и яркими внимательными глазами.
Эльза старалась ни к кому не привязываться, но Гензель и его тетушка, старая Грета, всегда были особенно добры к ней.
- Что ты здесь делаешь? – удивленно спросила девушка, подняв кирку и отступив на шаг.
Мальчик пожал плечами, а потом вдруг оглянулся по сторонам и заговорщицки сообщил:
- Я ищу Пряничный домик!
Эльза невольно вздрогнула. Неужели до сих пор?.. Гензель все время грезил Пряничным домиком, это была его любимая сказка – он верил, что Домик волшебный, может исполнить все заветные желания, и мечтал его отыскать. Конечно, все дети верили в сказки, но когда сказка превращается в навязчивую идею…
- А где твоя тетя?
Возможно, они просто решили переехать, отправились в более крупное поселение посмотреть на Ярмарку? Грета очень любила племянника и, возможно, решила ему подыграть, сказав, что они отправились на поиски Домика…
Гензель снова пожал плечами и серьезно сообщил:
- Тетушка ушла. Но я знаю, что смогу найти ее в Пряничном домике, так что все будет хорошо!
Эльза застыла, не зная, что сказать.
Чума. Чума пришла два месяца назад. А Гензель, хоть и был умен и развит не по годам, вряд ли мог пока в полной степени осознать значение смерти. А может, соседи, похоронив Грету и не желая расстраивать ребенка, действительно сказали ему, что она просто куда-то ушла…
- Но кто же тогда теперь за тобой присматривает? – наконец тревожно спросила Эльза и нахмурилась. – И как ты тут оказался?
- Признаюсь, этому поспособствовал я, госпожа, - раздался сзади новый голос.
Девушка невольно стиснула в пальцах древко кирки и медленно обернулась.
Да, помощник Иоганнеса упомянул, что видел его в толпе, но Эльза надеялась, что это ошибка. Хотя, наверное, надо уже привыкнуть, что надежда – сама по себе всегда ошибка.
За ее спиной стоял Могильщик. Никто не знал его настоящего имени, но всем было знакомо его растрескавшееся морщинами лицо и плотный черный чехол за спиной, в котором прятались кирка и лопата. Это был невысокий коренастый человек лет сорока, с темными глазами и сединой в черных волосах. Его плечи всегда укутывал тяжелый синий плащ, на поясе был широкий пояс с инструментами и динамитом.
Это ведь нелегкая работа – копать могилы в пещерах.
Эльза пересекалась с ним пару раз раньше и была далеко не в восторге от его обычных мрачных шуточек. Она по картам и летописям изучила переплетение пещер, исходила большинство из них собственными ногами, благодаря чему могла работать проводником, помогая путешествовать фургонам торговцев. И Могильщик был конкурентом – он тоже хорошо знал пещеры, и помимо своей основной работы также часто нанимался проводником.
- Не зови меня так, - с некоторым опозданием отреагировала Эльза.
Могильщик усмехнулся, опираясь плечом на каменный выступ:
- Почему же? По-моему, ты очень уверенно чувствовала себя в этой роли…
- Какое отношение ты имеешь к Гензелю? – резко перебила его девушка.
Мальчик молча подергал ее за рукав и, когда она обернулась, извлек из-за ворота рубахи цепочку, на которой висел небольшой медальон из отполированного зеленого самоцвета, похожего на плоский сахарный леденец.
- Смотри, смотри, это подарила мне тетушка! Она сказала, что этот талисман обязательно приведет меня к Домику! Но я не мог отправиться путешествовать сам, я же ребенок, - рассудительно заметил он, пряча медальон обратно. – Поэтому я попросил господина Могильщика, он как раз гостил в нашем поселении, взять меня с собой. Тетушка оставила достаточно световых кристаллов, так что я смог заплатить.
Эльза яростно повернулась к Могильщику, скрипнула зубами и еще крепче стиснула древко кирки. Он вскинул руки ладонями вверх и поспешно заявил:
- Эй, эй, я не граблю детей, я честно исполняю свою работу! Малец захотел нанять меня проводником, я согласился. Даже моя негативная репутация не спорит с тем, что я всегда держу слово!
Девушка нахмурилась, но опустила кирку.
- Эй, смотрите, они будут сейчас запускать воздушных змеев! – вдруг воскликнул Гензель и поспешил к сцене, ловко просачиваясь сквозь хмельную толпу.
Эльза проводила его взглядом, демонстративно игнорируя Могильщика. Тот не смутился, пробормотал что-то вроде:
- О, похоже, мне нашлась работенка, - и устремился куда-то вправо, к выходу из амфитеатра.
Эльза против воли посмотрела в ту сторону – несколько человек ворочали на скамье обрюзгшее тело местного старосты, пытаясь тайком закутать его в скатерть. Один из них утер со лба пот и досадливо проворчал:
- Вот ведь, не мог подождать еще пару часов до конца пира, старый хрыч…
Девушка отвернулась. Над сценой действительно медленно поднимались в воздух разноцветные бумажные рыбы и жабы, изумленно таращившие большие нарисованные глаза.
Все вокруг казалось странным, безумным, нелогичным, и Эльза невольно старалась воспринимать происходящее отстраненно, словно на самом деле оно не имело к ней никакого отношения, словно она находилась не здесь. Это была первая чума на ее памяти.
______________
Утром Ярмарка двинулась в путь, к следующему поселению. Эльза помогала другим женщинам собирать последние вещи, когда случайно услышала разговор двух парней, на вид ее ровесников, отмывавших стену фургона. Девушка не была уверена, но, кажется, они считались личными учениками Иоганнеса – старик не только руководил всей Ярмаркой, но и был ювелирных дел мастером.
- Слышь, а чего этот жуткий Могильщик с нами едет? – громким шепотом спросил один. – Говорят, он проклятый и бессмертный, с ним лучше не водиться! А мастер его сам пригласил!
Второй парень поморщился и потер виски – очевидно, сказывалась выпитая накануне хмелевуха.
- Да много чего болтают! – пробурчал он. – Ведь болезнь, она как действует? Госпожа выдыхает на нас своих духов, к кому дух пристанет – тот и заболеет. Так что от другого больного можно и не заразиться… А вот когда труп, то дух одно тело уже сожрал, и теперь себе другую жертву ищет, так что будешь этот труп хоронить – и болезнь на тебя перепрыгнет! А Могильщик, он всякие обряды знает, как духа успокоить и заставить в камень уйти, и не цепляется к нему зараза!
Его собеседник с испуганным видом сглотнул:
- Ага, вот оно как… А мальчонка?
- Да сын его наверняка! Кто еще иначе будет с таким путешествовать? Тоже будущий могильщик! – парень почти выплюнул последнее слово, со страхом и презрением, и продолжил скрести щеткой стенку фургона.
Эльза недовольно поджала губы. Подслушанная новость ей совсем не понравилась – в висящее над Могильщиком загадочное проклятье она не верила, но особого восторга от его компании не испытывала.
Наконец цепочка фургонов вытянулась на дороге, и поселение Медный ручей осталось позади.
Эльза сидела на козлах и следила за рычагом. Фургоны двигались сами по себе, благодаря энергии световых кристаллов, и механизм их работы завораживал девушку. Одно время она пыталась разобраться, как устроен мотор, но ей не хватало фактических знаний, поэтому в итоге она просто научилась управлять фургоном. Максимальная скорость движения была чуть быстрее идущего человека, но так было гораздо удобней перевозить тяжелые грузы, чем, например, на тележках, которые тянули подземные рогачи – их разводили не только на мясо, но и для полевых работ, особенно в северном секторе пещер.
В этих краях было непривычно много деревьев, целые рощи вдоль дороги. В старых книгах говорилось, что леса на поверхности так огромны, что их нельзя охватить взглядом, и каждое дерево может быть в десять человеческих ростов, а листва их сочная и зеленая. Пещерные деревья были совсем другие: коренастые, узловатые, с бледными белесыми листьями и слабыми стволами – передаваемые световыми кристаллами солнечные лучи дарили растениям возможность жить, но не процветать.
Эльза вздохнула, сама не зная, почему, зафиксировала рычаг – дорога была ровная, так что необязательно следить за маршрутом фургона неотрывно – и извлекла из-за пазухи инструменты и заготовку. Ее завораживали истории о мире на поверхности, прежде всего старые иллюстрированные бестиарии, рассказывавшие о растениях и животных. Когда выдавалось свободное время, Эльза любила вырезать и вытачивать из мягкого известняка разные фигурки, которые потом раздаривала детям в разных поселениях. Ее последней неоконченной работой был волк – тоже сказочное животное с поверхности; книги утверждали, что он похож на собаку, только дикую; собаки были одними из немногих животных, которых люди забрали с собой в подземелья.
Эльза примерилась напильником и принялась осторожно вытачивать хвост, как вдруг справа от нее раздался хрипловатый голос:
- Я присоединюсь? А то ноги что-то устали…
И, не дожидаясь ответа, Могильщик, который до этого шел пешком, вдруг запрыгнул на козлы рядом с Эльзой.
Девушка вздрогнула, поспешно спрятала инструменты и фигурку за пазуху и раздраженно бросила:
- Почему ты пристаешь именно ко мне? Всякий раз, когда наши пути случайно пересекутся!
Могильщик устремил на нее насмешливый и одновременно серьезный взгляд, потер пальцем аккуратную узкую полосу бороды, словно начерченной углем, и небрежно пожал плечами:
- Я так знаменит, что все встречные меня суеверно боятся и избегают, не с кем поговорить. А ты и малец – вы не боитесь.
Он кивнул вперед, на Гензеля, который бодро шагал вдоль обочины, время от времени наклоняясь и собирая мелкие черные камешки.
Эльза окинула взглядом худую мальчишескую фигурку и решила, что даже из вынужденного соседства с Могильщиком можно извлечь пользу: девушка надеялась уговорить Гензеля отказаться от ненадежного проводника и остаться с Ярмаркой.
- Это не значит, что я хочу с тобой говорить, - буркнула Эльза, глядя прямо перед собой, и, противореча собственным словам, требовательно спросила: - Почему ты сопровождаешь Гензеля? Неужели действительно думаешь, что вы можете отыскать Домик из детской сказки?
Могильщик коротко хохотнул и покачал головой:
- Все дороги однажды куда-нибудь приводят, как писал лет сто назад ученый книжник Люце. Я свободный человек, не связанный домом и семьей, странствую в поисках работы, которая мне всегда найдется. Малец хочет идти за мной следом – я не против, с компанией дорога кажется не такой унылой. А что уж он там ищет, сказку, потерянный клад или сбежавшую тетушку, меня не волнует.
Откуда-то сзади ветер донес перебор струн лютни и тоскливый голос, певший про черную бархатную ленту. Процессия фургонов миновала узкий сырой туннель и выехала в следующую пещеру, под сводом которой было гораздо меньше световых кристаллов, и среди усеявших пол каменных глыб таился полумрак, в котором, в свою очередь, вполне мог таиться кто-то еще. Эльза ненадолго отвлеклась от разговора, настороженно оглядываясь по сторонам, обратила внимание, что Гензель устал идти пешком и забрался в фургон, после чего перевела недовольный взгляд на Могильщика.
- Раз ты не против компании, не обязательно было забирать у ребенка его сбережения.
- Эй, я же не проповедник, да и те даром давно не работают! – воскликнул он, криво ухмыльнувшись. – К тому же, вдруг этот Домик правда существует! Говорят, его могли построить первые переселенцы, а значит, там вполне могут оказаться какие-то чудеса с поверхности…
- Не вздумай издеваться над детской мечтой! – раздраженно прошипела Эльза, резко дернула рычаг, чтобы поймать колесом ямку, и удовлетворенно хмыкнула, когда Могильщик от неожиданности клацнул зубами и наверняка прикусил язык.
А в следующее мгновение слева в щели между скал что-то хлюпнуло, шлепнуло, и такой звук в секторе необитаемых полузатопленных пещер никогда не предвещал ничего хорошего, а опыт подсказывал, что уж плохим предчувствиям всегда можно доверяться без сомнений…
И из теней выпрыгнула темная фигура размером с тяглового рогача. Она взвилась высоко в воздух с неправдоподобной легкостью, перекувырнулась и приземлилась на стену соседнего фургона, тот вильнул и врезался в торчавшую у обочины скалу. Пронзительный верещащий вопль эхом заметался где-то под сводом пещеры, и в ту же секунду на него откликнулись другие, порождая такую какофонию звуков, что уши пронзило болью. Не отвлекаясь на лишние мысли, Эльза скинула плащ и спрыгнула на землю, сдернула со стены своего фургона двухколесник – портативный транспорт на одного человека, тоже работавший на световых кристаллах – крепко стиснула в руке кирку и устремилась на врага.
- ЖАБЫ!!! – пронесся по процессии тревожный крик.
Неужели они действительно умудрились набрести на гнездо этих тварей?! Жабы, трусливые хладнокровные хищницы, всегда выжидали в тенях и нападали целой стаей, разрушая технику и травмируя людей. Они были ловкие, быстрые и упрямые.
Эльза вонзила кирку в бок крупной землисто-коричневой жабы, и та противно взвыла, потрясая спутанной бородой. Круглый желтый глаз остановился на девушке, и ловкие лапы с липкими присосками замахнулись на нее, пытаясь схватить и раздавить. Но Эльза ловко отъехала в сторону и, исхитрившись, врезала твари по затылку, после чего, не оглядываясь, устремилась к другой жабе, пытавшейся выковырять из фургона испуганных женщин. Жаба заверещала и метко плюнула ядовитой слюной, Эльза едва успела увернуться в последний момент.
Кругом были шум, гам, влажный клекот и визг, полные панического ужаса крики, беготня и беспорядок. Мужчины, опомнившись, тоже встали на защиту фургонов, и Эльза краем глаза заметила, как Могильщик с раздраженным видом ловко вертит лопатой, не подпуская к себе седобородую матерую жабу.
Сражение словно растянулось в бесконечности, и Эльза, поглощенная схваткой с очередной тварью, все же поймала отстраненную мысль, что похожа сейчас, на своем мобильном скоростном двухколеснике, на отважных рыцарей из старых книг, тех, что ездили на вымерших животных лошадях… Казалось, что не будет конца этой вспышке безумия, этой битве за жизнь, но в действительности вряд ли прошло больше пяти минут, прежде чем Могильщик сразил седобородого атамана, и оставшиеся в живых жабы с яростными воплями скрылись обратно в тенях.
Эльза остановила двухколесник, вскинула испачканную зеленой слизью кирку на плечо и утерла ладонью лоб – коса растрепалась, и волосы налипли на вспотевшее лицо. Дыхание рвалось из груди с хрипом, но она не испытала ни капли страха, хотя опасность была вполне реальной.
В обязанности проводника входил не только выбор маршрута, но и защита клиента от диких животных, а во времена спада эпидемий – и от мародеров.
Люди постепенно успокаивались, подсчитывая потери и встревоженно обсуждая произошедшее. Могильщик подошел к Эльзе, тщательно протер лезвие лопаты тряпицей и хмыкнул:
- К вопросу о детских сказках – говорят, если поцеловать жабу, она может превратиться в прекрасного принца.
Девушка раздраженно фыркнула, взволнованно следя за Гензелем, который помогал разносить противоядие раненым.
- Боюсь предположить, в кого превратишься ты, если поцеловать тебя!
Могильщик в ответ только сухо хохотнул.
______________
Эльза не была уверена, целовала ли она кого-либо в своей жизни.
______________
На ночлег Ярмарка остановилась на большом хуторе, раскинувшемся ровно посередине пути между двумя далеко отстоявшими друг от друга поселениями. Когда-то хутор был многолюден и богат, но последние две эпидемии унесли почти все семейство, остались только ветхая старушка и две ее правнучки. Старушка, не растеряв бодрости и не желая впадать в отчаяние, превратила хутор в постоялый двор для путников, а из всего хозяйства использовала только водяную мельницу, на которой трудились наемные работники. За хутором широко раскинулось заброшенное поле, серое в тусклом вечернем свете кристаллов: раньше на нем росла пшеница, теперь ее сменили ползучка, липкая болотянка и могучий кровенос, который целители использовали для изготовления противоядий.
Этот запустелый пейзаж вызвал у Эльзы усталую тоску, и она поспешила скрыться на постоялом дворе, столкнувшись на пороге с Могильщиком. В руке он сжимал флягу с хмелевухой, и хмелевухой разило из его рта – девушка поспешно отскочила и поморщилась от отвращения. Он словно не заметил и ткнул пальцем в мельницу на другом конце хутора:
- Видишь? Чинят! Пользоваться ей считай некому, а все равно чинят… Простая человеческая жизнь продолжается даже во время всемирных напастей и войн, как писал один ученый-историк, Арист О, что ли, его звали… Чему нас точно научила Госпожа – так это жить одним днем, - он покачал головой и развязно подмигнул. – Пойду строить каменный дом очередным мертвякам, хей-хо!
Эльза усилием воли подавила раздражение и шагнула в большой зал. Старушка-хозяйка накрывала на стол для Иоганнеса и его ближайших помощников, радостно сплетничая о новостях, самой новой из которых была минимум пара лет:
- А в южном секторе что делается-то, река поднялась и стену сломала, а там руины старых поселений нашли, даже я еще не родилась в те времена, когда там все померли, да-да! А у старосты поселения Светоносный рудник, ну да вы знаете его, оно ж самое большое и богатое в наших краях, там жила золотых светоносных кристаллов еще не иссякла, так вот, у старосты три года назад дочка-то пропала, сгинула где-то, а он все ее ищет, до сих пор отряды на поиски посылает и награду сулит… А в восточном секторе, вот, дура старая, забыла, как поселение зовется-то, там, говорят, настоящего тайгера видели, самого взаправдашнего, как в сказках про подсолнечный мир…
Эльза покачала головой и решительно направилась в купальные помещения, в которых прямо из каменного пола бил горячий источник – хутора обязательно строили только в тех местах, где были такие источники. Нестерпимо хотелось смыть с себя вонючую жабью слизь.
После купания девушка вернулась в большой зал, где раздобыла немного еды и устроилась за самым дальним столом, в надежде на одиночество – однако уже через пару минут к ней присоединились сонный Гензель и окончательно захмелевший Могильщик.
Мальчик какое-то время молча гонял по тарелке зеленые ростки мясоянки, получившей такое название за близкий к мясу вкус, потом вдруг вскинул голову, пару раз моргнул и серьезно попросил:
- Эльза, расскажи мне сказку. Про Пряничный домик.
Девушка отложила вилку и невольно вздохнула:
- Ты же сам уже можешь ее рассказать лучше любого взрослого, твоя тетя постоянно ее тебе рассказывала…
Гензель продолжил смотреть на нее так же серьезно и внимательно. И Эльза сдалась:
- Но хорошо, только я плохо рассказываю! В общем, жили в одной пещере маленькие брат и сестра, и никого у них не было, потому что всю их родню унесла чума, осталась одна только тетка. Тетка эта была злая и племянников не любила, хотела, чтобы весь дом и наследство принадлежали ей, поэтому однажды завела детей в сталактитовый лес и бросила там. Но брат был умным мальчиком и знал о злых помыслах тетки, поэтому заранее набрал черных камешков и разбросал по дороге. По этим камешкам дети отправились домой, но, когда они прошли еще только полпути, сестра заплакала и сказала, что хочет есть. И в то же мгновение до них донесся чудесный сладкий запах свежей выпечки. Дети поспешили вслед за своими носами – разумеется, умный брат не забыл разбросать по дороге еще камешков – и увидели волшебный домик, сложенный из самых настоящих пряников, витражи в окнах были из сахарных леденцов, а крыша покрыта белой глазурью. Над крыльцом была красивая надпись: «Исполнится желание всяк сюда входящего». Но дети не решились зайти внутрь, только съели одно перило у крыльца и обкусали самое маленькое окошко, отломили еще пряников в дорогу и вернулись домой, к удивлению и неудовольствию тетки. Но через какое-то время тетка опять завела детей в лес, и умный брат снова не забыл про свои спасительные камушки. Однако дети не хотели больше возвращаться к злой тетке, они грезили волшебным Пряничным домиком и решили его отыскать. Долго блуждали они по сырому и мрачному лабиринту сталактитового леса, и наконец – о чудо! – вновь увидели перед собой Домик и зашли в него. Изнутри он оказался еще чудесней, яркий, сладкий и вкусный. «Как я мечтаю оказаться в другом месте, где люди добрые и всегда много сладостей!» - воскликнула сестра. Но дети не знали, что в Домике жила Черная Госпожа, ведьма, которая в качестве проклятья наслала на людей чуму. И вечером она вернулась в свой волшебный Домик – целыми днями она искала дерзких наглецов, посмевших испортить ее крыльцо. Дети испугались и спрятались в пряничную печь, задвинув за собой марципановую заслонку. Госпожа вошла в дом, огляделась, сняла заслонку с печи – и там никого не было. А злая тетка через неделю умерла от чумы.
Эльза неуклюже закончила свой укороченный пересказ и глотнула воды, почему-то чувствуя себя неловко и неуютно.
- Надо же, мне прям сладкого захотелось, - пробормотал себе под нос Могильщик, задумчиво плеская остатками хмелевухи во фляге.
Гензель, низко опустив голову, выкладывал на столе узоры из маленьких черных камешков, которые насобирал днем. Эльза отставила стакан и со вздохом призналась:
- Не понимаю, почему тебе так нравится эта страшная сказка с плохим концом…
- Неправда! – протестующе воскликнул мальчик, сверкнув яркими, не знающими сомнений глазами. – Волшебство отправило брата и сестру туда, где они хотели оказаться! Туда, где люди добрые и много сладостей!
Девушка растерялась от такого напора, не зная, что ответить. Могильщик хмыкнул, отодвигая тарелку, к содержимому которой так и не притронулся:
- В моем родном поселении про чуму рассказывали другую сказку. Черная госпожа спрятала глубоко в шахтах свою волшебную шкатулку с секретами, но жадные рудокопы однажды случайно докопались до нее и из любопытства открыли. Тогда из шкатулки вырвались и разлетелись по пещерам самые разные болезни, среди них и чума. Госпожа поспешила вернуться за своей шкатулкой и забрала ее, но к тому времени в ней осталось только исцеление от всех болезней. И Госпожа отнесла эту шкатулку с исцелением в Пряничный домик и спрятала там. Я слышал, некоторые герои до сих пор отправляются в походы, чтобы эту шкатулку отыскать, - он хмыкнул и поскреб бороду. – Хотя логичней кажется версия из исторических хроник, согласно которой на внешний мир напала чума, и люди, в надежде скрыться от нее, переселились в пещеры и со временем забыли путь наверх. Ха, вот так вопрос – кто же построил Домик, если он все-таки существует: люди с поверхности или Черная госпожа?
Эльза прищурилась, искоса взглянув на него, но заметила только:
- В сказках мало логики.
Могильщик был явно пьян, но, как ни странно, голос его оставался четким, а все предложения – последовательными и разумными.
Гензель словно не слышал их разговора, продолжая играть с камушками. Эльза на мгновение закусила губу – а потом решительно сунула руку за пазуху и достала фигурку волка, которую успела закончить за остаток дороги.
- Держи. Будет тебе еще один талисман, от меня.
- Спасибо, - серьезно поблагодарил Гензель, осторожно сжав в пальцах желтоватую известняковую фигурку, склонил голову набок в задумчивости и неожиданно продолжил: - У меня была двоюродная сестренка. Мы обещали друг другу, что поженимся, если вырастем. Она любила такие фигурки, ей бы понравилось.
Эльза невольно стиснула зубы. В тепле, за ужином, перед сном легко было на мгновение забыть о том, что их мир темным покрывалом накрыла эпидемия – но одно короткое «если» вместо «когда»… Хотя вряд ли бы семья дозволила такую свадьбу, слишком близкое родство.
- Я уверена, ваша тетя… - начала девушка, не зная, как продолжить, не уверенная даже, может, для сестренки Гензеля Грета была мамой, а не тетей.
Но мальчик покачал головой, не отрывая взгляда от игрушечного волка на своей ладони, и спокойно признался:
- Она мне не настоящая тетя, но она заботилась обо мне.
Эльза удивленно нахмурилась. Странно, Гензель и Грета были удивительно похожи внешне, оба светлоглазые, золотоволосые, круглолицые, у нее и доли сомнения не возникало, что их не связывала общая кровь.
Гензель аккуратно поставил волка в круг из черных камушков и вдруг спросил:
- Эльза, почему ты ушла из поселения? Мне тебя не хватало.
Девушка вздрогнула от неожиданности, бросила быстрый взгляд на Могильщика – но тот прикрыл глаза и, очевидно, задремал, свободно развалившись на стуле.
- Я… хотела найти себя. Понимаешь… - она сглотнула, потянулась к стакану с водой, передумала, выдохнула, сглотнула еще раз и выпалила, боясь передумать: - Я ведь ничего не помню о себе до тех пор, как вы с тетей нашли меня на обочине дороги, я же даже говорить сначала не могла и о мире нашем ничего не знаю. Имя мне придумала твоя тетя, и вы были очень добры ко мне, когда решили взять с собой и помогли найти пристанище в Серой стене… Но… Я даже не знаю, сколько мне лет, - с привычной тоскливой горечью закончила она и все-таки схватила стакан, но пить не стала.
Ее память и ее знания насчитывали всего три года жизни. И Эльза понятия не имела, где искать остальные.
Гензель посмотрел на нее внимательно и очень серьезно, так, как всегда смотрел на вещи и людей вокруг, и уверенно сказал:
- Ты молодая и красивая.
Она невольно рассмеялась, с удивлением почувствовав, как прояснилось и полегчало на душе, и пожала плечами:
- Спасибо. Но, в любом случае, я отправилась странствовать в надежде найти свою родню и знакомые места. Пока мне не повезло, но я не собираюсь сдаваться.
- Это разумный подход, - неожиданно произнес Могильщик, не открывая глаз. – Я пережил девять эпидемий. Это юбилейная, десятая. Но сдаваться тоже пока не собираюсь. Кстати, имени своего настоящего у меня тоже нет – честно говоря, я его просто-напросто забыл за столько лет, в течение которых меня звали по профессии.
Эльза вздрогнула всем телом, со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы и почувствовала, как по шее поднимается жар смущения. Проклятье, он не спал и все слышал!..
Гензель перевел свой недетский серьезный взгляд на Могильщика и спросил:
- Как тебе удалось не заразиться за все это время?
Вообще-то, очень логичный вопрос. Эльза тоже посмотрела на Могильщика, отчаянно сражаясь с остатками неловкого смущения.
Тот дернул плечом, скривил губы, отчего морщины на его щеках стали еще глубже, и наконец неохотно признался:
- У меня иммунитет. Не знаю уж, почему и откуда, но после второй эпидемии я единственный выжил в своем поселении, похоронил всех, а потом взял лопату и кирку и отправился искать работу.
Он открыл глаза и перевел задумчивый, отсутствующий взгляд на большой стол в центре зала, за которым продолжал шумно пировать Иоганнес в компании с ближайшими помощниками, учениками и старушкой-хозяйкой. От вида многочисленной разнообразной еды Эльзе почему-то стало дурно.
- От эпидемии в замкнутом пространстве пещер некуда бежать, - непривычно мягким голосом продолжил Могильщик. – И большинство надеется успеть взять от жизни все. Именно отсюда идет традиция постоянно праздновать, растрачивая во время чумы все накопленные запасы… а потом из-за этого отсутствия рациональной мысли, способной заглянуть в будущее, многие погибают, уже когда эпидемия миновала, потому что не остается еды. Жить каждый день, как последний. Праздновать, пока есть возможность, - он покачал головой и вновь прикрыл глаза. – Книги говорят, что на поверхности чума была страшным заразным поветрием, уносившим за месяц целые города. Наша чума другая, более неторопливая, более избирательная, требующая меньше жертв… Но нам достаточно и этого. Мы слишком легко относимся к жизням, особенно к чужим. Это не я говорю, кто-то из философов говорил, не помню, кто.
Эльза с невольным изумлением разглядывала грубое лицо Могильщика. Безусловно, он пьяница и циник, но, возможно, она все же относилась к нему предвзято.
В следующее мгновение Могильщик вдруг выпрямился, запрокинул голову и вылил себе в рот последние остатки хмелевухи из фляги.
- Люди одиноки. А я пьян, - подытожил он, неуклюже поднялся, и, покачиваясь, направился к выходу.
Гензель, оказывается, успел за это время построить для волка дом-пирамиду из черных камушков.
- Не волнуйся, твоя память обязательно вернется, - вдруг заявил он и с азартным блеском в глазах продолжил: - Может, ты самая настоящая принцесса из сказки! Хотя нет, короли и принцессы были только на поверхности… Тогда – ты отправилась в священный поход, чтобы найти исцеление от чумы, и даже нашла его, но тебе помешали и лишили памяти, чтобы ты его забыла! Или… не знаю… Давай я завтра еще что-нибудь придумаю, а ты потом выберешь, что тебе понравится, хорошо?
Эльза не знала, что можно на это ответить. Поэтому просто рассмеялась, негромко и не очень весело.
______________
Через два дня Ярмарка добралась до очередного крупного поселения, Синей жилы – только для того, чтобы обнаружить: выживших там не осталось. Даже сторожевые собаки перемерли вместе со своими хозяева, и единственной живой душой оказался долговязый старик в серой рясе проповедника, неподвижно стоявший возле ворот вымершего поселения. Он дождался, пока большинство людей высыпет из фургонов, перешептываясь и с любопытством заглядывая за ограду, дождался, пока к нему, хромая и подволакивая ногу, приблизится Иоганнес, ядовито-яркий в своей красной предводительской мантии, но, прежде чем ему успели задать какой-либо вопрос, неподвижный проповедник открыл рот и низким, гулким голосом пророкотал:
- Свет уже закончился один раз, когда мы лишились мира на поверхности. Скоро, скоро свет закончится снова, и не спасут вас ваши грязно-предательские световые кристаллы. Гнусная болезнь, что вы зовете Госпожой, низко и трусливо поклоняясь ей, противна самому естеству и воле Создателя, и ужас этого греха падет на ваши плечи, не дав подняться к небу и перенестись после смерти в лучший мир. Все вы прокляты и нет вам спасения!
Услужливое эхо подхватило тяжелые слова и вознесло к своду пещеры. Эльза невольно поежилась, крепче стискивая древко кирки и ища взглядом Гензеля.
Однако старый Иоганнес не дрогнул. Широко развел руки, словно предлагая собеседнику объятия, и мягко заметил:
- Люди с большей охотой готовы дать тебе кусок хлеба, когда приносишь им добрые вести, чем когда пугаешь их неотвратимой карой.
И Эльза невольно вспомнила, что сам Иоганнес когда-то тоже был проповедником, но потом отошел к мирским страстям и со временем сумел благодаря чуме нажить целое состояние, с величием которого могло поспорить только богатство старосты поселения Светоносный рудник.
Старик в серой рясе пристально посмотрел на главу Ярмарки, сплюнул ему под ноги – брызги слюны повисли на неопрятной бороде проповедника – и деревянной неживой походкой зашагал по дороге прочь, в том направлении, откуда приехали фургоны. Люди расступались перед ним, как вода.
Иоганнес, ни капли не смущенный сценой с проповедником, объявил временный привал, на ночлег было решено остановиться на хуторе неподалеку. Эльза помогала другим женщинам доставать свертки с едой, хотя саму ее почти нестерпимо мутило от разлитого в воздухе запаха мертвой плоти, и все мысли о трапезе она решительно гнала прочь, когда ее внимание вдруг привлек громкий спор.
Иоганнес и его помощники пытались в чем-то убедить Могильщика, но тот молча качал головой. Гензель стоял рядом, крепко держа его за руку и ковыряя носком ботинка камень дороги. Эльза настороженно приблизилась.
- Как вы можете, у нас же был уговор! – причитал один из помощников, нервно заламывая бледные руки. Не тот, который протестовал против участия Эльзы в представлении – тот умер еще до отъезда из Медного ручья, его похоронили вместе с третьим актером на главную роль.
Могильщик вновь покачал головой, но на сей раз ответил:
- Вы пока ничего мне не заплатили, несмотря на уговор, так что я волен, как слепой угорь в темной расщелине.
Иоганнес хмыкнул и недобро усмехнулся, щуря единственный зрячий глаз, бледный, но пронзительно-цепкий:
- Неужели ты думаешь, друг мой, что тут тебе есть, кому заплатить? Или ты надеешься разжиться чем-то среди скарба мертвецов?
Могильщик поправил за спиной чехол и слегка поклонился.
- Честь заниматься мародерством полностью уступаю вам, - с этими словами он крепче стиснул маленькую ладошку Гензеля и уверенно направился к полураскрытым воротам поселения.
Эльза резко отвернулась и пошла искать свою флягу с водой, уже перестав надеяться, что удастся победить тошноту.
Она нашла Могильщика и Гензеля у ближайшей стены пещеры, через двадцать минут, пока все остальные были заняты трапезой. Могильщик тщательно простукивал стену киркой и раскладывал маленькие динамитные шашки, готовя будущие похоронные камеры.
- Что ты собираешься делать? – спросила Эльза, хотя ответ был очевиден.
Могильщик жестом велел ей отойти подальше, оглядел результаты своей предварительной работы и осторожно поджег общий фитиль.
- Собираюсь погрести всех этих, - наконец ответил он, кивнув в сторону вымершего поселения, - со всеми обрядами, как полагается. Не впервой уже – вряд ли такой неблагодарной работенкой займется кто-то, кроме меня, - он усмехнулся, и в следующее мгновение прогремел взрыв, породивший гулкий грохот рушащихся камней.
Эльза поморщилась и прочистила заложенные уши, глядя на скалу, похожую теперь на израненный бок какого-то огромного зверя.
- А потом мы с мальцом пойдем на север к Белой длани, а ваш с Ярмаркой путь лежит на восток, к Опаловым шахтам, так что тут наши пути расходятся, - неожиданно продолжил Могильщик, отряхивая ладони.
Девушка вздрогнула и перевела быстрый взгляд на Гензеля, внимательно наблюдавшего за работой своего проводника. Мальчик с готовностью улыбнулся, извлек из-за пазухи уже знакомый медальон-леденец и сообщил:
- Талисман указывает путь к Домику! Я его кладу на ладонь, вот так, а потом кружусь на месте, - он продемонстрировал, - и он становится теплым, когда указывает в ту сторону, куда мне нужно идти!
Эльза многое могла бы на это ответить, многое возразить. Но промолчала, только сглотнула комок тошноты в горле и отрывисто кивнула.
Дети имеют право верить в чудеса.
Могильщик вдруг сильно хлопнул ее по плечу, так, что она вздрогнула всем телом и едва подавила рефлекс ударить в ответ, и негромко произнес, почти шепнул ей на ухо, следя за тем, как Гензель принялся что-то выискивать во взорванной породе:
- Когда я был юн и глуп, то мечтал, что смогу однажды привести наш мир к чему-то лучшему и светлому. От этих радужных иллюзий я избавился давно – но, может, хотя бы смогу помочь мальцу.
Эльза увлажнила рот горькой слюной и снова молча кивнула.
Она совсем не была уверена, можно ли доверять такому человеку, как Могильщик, но с удивлением (правда, несильным) вдруг поняла, что хочет ему верить.
Наверное, именно поэтому она так и не произнесла ни слова, развернулась, кутаясь в плащ – внезапно почему-то стало зябко – и решительно зашагала к Ярмарке.
- Эй! Не забывай одну вещь, - окликнул ее Могильщик, и серьезно, неужели этот болтливый тип никогда не затыкается?
Эльза оглянулась через плечо.
Гензель с улыбкой махал ей рукой, а Могильщик вскинул кирку на плечо и изрек очередную мудрую мысль, тоже наверняка позаимствованную у какого-то забытого книжного философа:
- Это наша жизнь, и мы ее живем.
Эльза больше не оглядывалась, тщетно пытаясь убедить свое обоняние, что оно не ощущает тошнотворно сладкого запаха гниения.
На окружающий мир проще было смотреть со стороны.
______________
Жизненные пути людей пересекаются хаотично и случайно, и ничто не гарантирует повторной встречи.
Г.Г. Люце
______________
Эльза не была уверена, сколько точно прошло времени. Монотонные однообразные дни неразрывно переходили один в другой, сменялись только географическое положение и декорации сцены – Эльза по-прежнему исполняла во время представлений роль Черной госпожи, так как Иоганнес решил, что его все вполне устраивает и не имеет смысла тратиться на нового актера.
Миновавшее время было условно – не говоря уж о том, что весьма условно было и само летоисчисление в подземном мире: здесь ведь не было возможности наблюдать за движением солнца, поэтому минуты, часы и сутки определяли с помощью часовых механизмов, технологию создания которых принесли и сохранили первые переселенцы с поверхности, а точно выверенное количество дней складывали в традиционные месяцы, сверяясь со старыми календарями.
Так что – возможно, миновало пять недель, возможно, три месяца, Эльза не считала. Постепенно дела Ярмарки начинали идти все хуже и хуже, люди продолжали умирать, жители беднеющих поселений все с меньшей охотой накрывали праздничные столы, и наконец среди фургонов пополз тревожный и одновременно предвкушающий шепот, что Госпожа вонзила свою кирку в грудь самого старого Иоганнеса и вот-вот готовится ее с триумфом провернуть, вырывая сердце.
Эльза по обыкновению не обращала на слухи внимания и продолжала выполнять свою работу: прокладывала маршрут, отражала вместе с остальными защитниками нападения диких тварей – один раз даже пришлось сразиться с разбойниками, еще более дикими, чем звери – а также (все реже и реже) принимала участие в преставлениях. Бывали минуты, когда она ощущала себя как в полусне, словно мир вокруг был не до конца реален или она сама была не до конца реальна… Но Эльза упрямо боролась с этим предательским чувством, как боролась и с тошнотой, почти не отпускавшей ее после отъезда из Синей жилы. Впрочем, их дорожные припасы все равно не были богаты витаминами и минералами, так что Эльза ничего не теряла, пропуская трапезы.
Спустя еще несколько недель игнорировать плачевное положение дел Ярмарки стало трудно. Несколько фургонов сломалось и их пришлось бросить: закончился заряд кристаллов, пополнить его не было возможности. Впрочем, людей осталось так мало, что некому было следить за всеми фургонами и раскладывать на праздниках весь товар. Они объединились с труппой бродячих комедиантов, но людей все равно не хватало. Иоганнес красным призраком хромал среди фургонов, остервенело кашляя кровью в белые платки и жестоко отчитывая всех подряд, доводя до слез не только женщин, но и мужчин.
Наконец однажды утром Эльза поднялась с лежака в фургоне и пошатнулась, ощутив внезапное головокружение и неприятную слабость в костях. Похоже, усталость накопилась за долгие дни и ударила вся разом, словно древком кирки по затылку. Девушка поморщилась, с отвращением покосилась на с вечера оставшуюся нетронутой пшеничную лепешку и пришла к выводу, что пора заканчивать с этой работой. Хватит. Она уже сполна отработала заключенный договор.
Эльза вышла на улицу, полная решимости отыскать Иоганнеса и сообщить ему о своем решении, однако старика нигде не было видно, и никто не знал, где его искать. В какой-то момент она едва не столкнулась с его подмастерьями, но те, как обычно, были настолько поглощены обменом сплетнями, что даже не заметили ее.
- Слышь, а правду говорят, что мастер приказал схватить Могильщика… - начал один из них громким и совсем не скрытным шепотом.
Эльза остановилась и изумленно приподняла одну бровь. Это еще что за ерунда? Могильщик и Гензель должны сейчас быть совсем в другом секторе пещер. Недаром она всегда была верна своему решению не верить слухам, какую только ерунду не услышишь.
Второй отвесил первому душевный подзатыльник и зашипел:
- Тсс, да не болтай ты, какой Могильщик! Сгинул он, своим путем ушел, еще в Синей жиле, ясно?! Да и какая надобность в нем мастеру? Старик, кажись, в похоронную камеру не спешит, нам его туда еще силой упихивать придется!
- Ааа… ага… - туповато закивал первый, потирая пострадавший затылок.
Только отойдя шагов на десять, Эльза вдруг поняла, что подмастерья, скорее всего, были новые – во всяком случае, одного из прежних точно похоронили на прошлой неделе – но такие же бестолковые. Очевидно, это качество старый Иоганнес при выборе учеников ставил во главу угла, уж кто знает, зачем – может, просто не хотел на самом деле делиться тайнами своего мастерства.
Девушка поднялась на шероховатый черный валун у дороги и огляделась. Ярмарка устроила привал – и, очевидно, здесь же будет ночлег – возле безымянного поселения, которого не было ни на одной карте Эльзы. Судя по тому, как густо оплела белесая ползучка каменные стены, раскрошив их и покрыв глубокими трещинами, поселение забросили минимум два десятка лет назад, а может, и больше. Пустые глазницы темных окон с интересом разглядывали нарядные фургоны.
Эльза поежилась, крепче затянула завязки плаща и отправилась к ручью, который заприметила на окраине поселения, вдали от лагеря Ярмарки.
Вода была почти черная, без блеска, непрозрачная, и в ней с каллиграфической четкостью отражался свод пещеры. Девушка осторожно опустилась на колени в мелкую серую гальку на берегу – как же она устала, как же невообразимо сильно она устала, нужно снова лечь спать – и зачерпнула льдистую воду ладонью. Чернота стекла между пальцами, не оставив ни следа на коже. Эльза плеснула водой на разгоряченные щеки и замерла, дыша хрипло и поверхностно.
В правой груди была тяжесть и мутная боль. Девушка нахмурилась и потерла ее ладонью, потом, сморщившись, оттянула ворот свободной рубахи и заглянула внутрь.
И застыла.
Мирно, убаюкивающе журчала вода. В лагере опять кто-то ругался и кричал, надрывно, на одной ноте.
Дрожащими руками, не в силах поверить, бессознательно и бессвязно молясь об ошибке, Эльза задрала полу рубахи до подбородка, не в силах отвести взгляд от собственной груди.
Вокруг правого соска появилось неприятное на вид черное пятно, похожее на синяк, только темнее. Такие же пятна скрывались под мышками.
Эльза выпустила из ослабевших пальцев полу рубахи и безвольно уронила руки, невидяще глядя куда-то прямо перед собой.
Невозможно.
Неправда.
Нет, только не так…
Как… как это возможно… да нет же, тут какая-то ошибка…
Сердце в груди билось быстро-быстро – и одновременно медленно и протяжно, и этот бой мерно отдавался в ушах.
Эльза всегда старалась смотреть на окружающий мир со стороны, анализируя, но не оценивая. Она никого не судила и старалась не привязываться к людям из вполне обоснованного и разумного опасения их потерять. Единственным исключением из этого правила за три года ее памяти стали Грета и Гензель, добрые и бескорыстно отзывчивые по отношению к Эльзе, и то милее ее сердцу был именно маленький, серьезный и рассудительный Гензель, который казался ей младшим братишкой… Возможно, где-то там, в почти бесконечном переплетении пещер, у нее действительно есть младший братишка? Или сестренка? А еще мама? Или, может, бабушка?
Она мечтала отыскать свою семью. Она мечтала найти путь на поверхность и увидеть там полусказочных зверей и птиц, которых описывали старые книги.
И что же… что же теперь будет с этими мечтами?..
Наверное, абсолютно каждый – каждый житель каждого поселения, каждый путник на каменистой дороге, каждый шут на сцене в гротескной пляске Смерти – точно так же нерушимо верил, что уж с ним-то все будет в порядке, он ни за что не заболеет, просто не может заболеть.
- Умрешь – и отдохнешь…У Черной госпожи, ха-ха! – вполголоса пропела Эльза и громко всхлипнула, тут же в ужасе зажав себе рот ладонью.
Сознание заволокла глухая вязкая паника, девушка неуклюже упала навзничь, задергала ногами, скребя по мокрой гальке, попыталась опереться на руку, чтобы восстановить равновесие.
Что-то остроугольное внезапно врезалось в ладонь, Эльза коротко вскрикнула и против воли, инстинктивно посмотрела на причинивший боль предмет.
Моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд.
И со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
В серой гальке лежала фигурка волка, любовно вырезанная из желтоватого известняка.
______________
Эльза весь день провела у себя в фургоне, откинувшись на лежаке и неподвижно глядя в потолок. Она не реагировала ни на звук своего имени (ее звал кто-то из помощников Иоганнеса), ни на бессвязные крики и беготню снаружи, ни на какого-то отчаянного певца из труппы комедиантов, который прямо под ее дверью принялся бренчать струнами и уныло завывать что-то про какие-то рукава.
Эльза не испытывала страха даже перед самыми мерзкими и хищными тварями, скрывавшимися в темноте.
Она искренне верила, что не боится смерти.
Но теперь, обнаружив у себя первые симптомы чумы, вдруг с ослепительной ясностью поняла, что на самом деле совсем не хочет умирать.
Это была ее жизнь, и она хотела ее прожить – несмотря на эпидемии, драки, потери, кровавый пот и тошноту.
Слишком много еще было не сделано, слишком многое было не найдено…
С наступлением ночного полумрака звуки снаружи постепенно затихли. Эльза еще какое-то время разглядывала потолок фургона – плотная грубая ткань, натянутая на металлический каркас – потом медленно села и прислушалась. Все ее соседки умерли за последний месяц, и в фургоне она была одна.
Девушка достала заплечный мешок, положила в него свои личные вещи – их набралось совсем немного – потом подумала и добавила туда же все засохшие пшеничные лепешки, которые нашла у себя на лежаке – все несъеденные ужины последних дней. Отполировала промасленной тряпицей лезвие кирки, накинула на плечи плащ и плотно затянула завязки – все тело потряхивал противный озноб.
Паника никуда не ушла, затаилась на задворках сознания, выжидая малейшей слабости, чтобы остервенело напасть и растерзать все мысли. Поэтому Эльза заставляла себя рассуждать и действовать спокойно и рационально, постепенно, шаг за шагом, чтобы не поддаться отчаянью и не сорваться в истерику.
На улице она осторожно и беззвучно отцепила от стены фургона свой двухколесник и, внимательно оглядываясь на каждый шорох, откатила его в заросший сад на окраине поселения, как можно дальше от лагеря. Потом так же осторожно вернулась, отцепила еще чей-то двухколесник, предварительно проверив заряд кристаллов, и спрятала там же.
После сделала глубокий вдох, крепко стиснула в кармане фигурку волка и вернулась к тому самому месту у ручья, где нашла ее.
Ночью кристаллы под сводом пещер светили очень слабо, отдавая последние накопленные за день лучи, и постепенно блекли совсем. Но пока, в первые часы после заката на поверхности, в пещерах было еще достаточно света для человеческого глаза.
Эльза довольно быстро нашла в серой гальке первый черный камешек. Насторожилась, собрала всю свою внимательность и волю и продолжила поиски.
Два раза она сбилась с пути, потеряла след в зарослях ползучки и заблудилась в мертвых улицах заброшенного города, но в итоге цепочка черных камешков все же привела ее к небольшому дому из серого камня, тяжелому, грузному, похожему на затаившуюся в темноте огромную жабу. Окна второго этажа бессмысленно пялились в никуда черными провалами, но на первом этаже окон не было, зато сохранилась изрядно погрызенная ржавчиной, однако все еще целая металлическая дверь. Очевидно, именно из-за нее выбрали этот дом.
Эльза внимательно осмотрела замок. Что-то из ее напильников и отверток могло бы послужить отмычкой, но инстинктивная тревога советовала поторопиться. Звуки в ночной тишине пещер разносились далеко, но шанс стоил риска. Девушка тщательно примерилась, стиснула в руках древко – и одним точным сильным ударом разбила киркой замок. Металл гулко звякнул о металл. Дверь с протяжным скрипом распахнулась внутрь, и Эльза предусмотрительно шагнула в сторону, чтобы не оказаться удобной мишенью на фоне дверного проема.
В следующее мгновение что-то врезалось в нее, как тогда, после представления в Медном ручье, и цепко обхватило за талию.
- Я знал, я знал, что ты нас найдешь! – громко, восторженно прошептал Гензель, чередуя слова со всхлипами.
Эльза едва не всхлипнула сама и крепко обхватила руками дрожащего ребенка.
- Госпожа, ты невероятно вовремя, - донесся из дома усталый, но довольный голос.
Как оказалось, Могильщика, в отличие от Гензеля, как следует связали. Пока девушка воевала с плотными узлами, одновременно пытаясь побороть внезапный приступ тошноты, мальчик крепко прижимал к груди ее кирку, словно верный оруженосец.
- А мои инструменты? – требовательно уточнил Могильщик, растирая запястья.
Эльза выпрямилась и забрала свою кирку, недовольно поджав губы:
- У меня не было времени их искать. Я не была уверена, что найду вас, что вас вообще нужно искать! Как вы здесь оказались?!
У нее просто в голове не укладывалось, что все это происходило взаправду! Они же расстались несколько месяцев назад, и Эльза была искренне уверена, что им вряд ли суждено встретиться так скоро, не говоря уж о более чем необычных обстоятельствах этой встречи!
- Мы долго путешествовали по разным поселениям, но потом тетушкин талисман привел нас сюда, - с готовностью сообщил Гензель, уже вновь спокойный и серьезный.
Могильщик с кряхтением поднялся на ноги:
- Продолжая цепь дивных совпадений, это забытое картами место – мое родное поселение. Не думал, что однажды снова сюда вернусь… А если, говоря «здесь», ты имеешь ввиду этот гостеприимный дом, который, если мне не изменяет память, принадлежал четвертой жене нашего старосты… - прихрамывая, он вышел на улицу и глубоко вдохнул, опираясь ладонью о дверной косяк. - Не знаю уж, сам он это надумал или кто-то его надоумил, но старик Иоганнес отчего-то решил, что мою кровь можно превратить в лекарство от чумы и вместе с ней забрать себе мой иммунитет, - он издал невеселый смешок и покачал головой. – И я даже думать не хочу, сколько в этом предположении реальности, а сколько бредовости… Но, в любом случае, старик вчера очень обрадовался, когда мы случайно столкнулись у ручья – я даже не слышал, как вы приехали, Ярмарка явно измельчала – и приказал своим помощничкам меня схватить, ну а малец храбро увязался следом и отказался уходить, даже несмотря на угрозы.
- Друзей нельзя бросать в беде, - с нерушимой убежденностью сообщил Гензель.
Эльза устало помассировала виски, пытаясь усилием воли отогнать головокружение. Ей сейчас не хотелось ни о чем думать, вообще ни о чем, тем более – о болезнях, иммунитетах и прочем.
- Пойдем, - сухо скомандовала она и первой двинулась в направлении того заросшего сада, одного из множества заросших садов в этом вымершем поселении, где были спрятаны двухколесники.
Продолжение в комментариях
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
The end is nigh
Название: Финал
Типаж: герой поневоле
Квест: история о том, к чему могут привести овертаймы
Автор: Тангорн
Бета: SixShot
Краткое содержание: войны начинают неудачники (с)
Примечание: правила игры в данном рассказе отличаются от общепринятых
читать дальше
Голос комментатора звучал крайне взволнованно, почти с надрывом, но тому была веская причина.
- До конца матча остается тридцать минут. Пятикратные чемпионы – сборная скфлайсшов проигрывает землянам со счетом 5:4. Неслыханно! Напоминаю, с момента основания Межпланетной футбольной лиги эта команда еще никому не уступала кубок первенства! Сейчас, пока идет перерыв, напомним самые выдающиеся моменты матча…
Бедный старик Джереми, подумал Крис, столько раз за матч выговаривать зубодробительное название расы ящериц. И ни разу не сбиться. Вот что значит – настоящий профессионал.
Между собой земляне звали антропоморфных ящеров «слайсы», но, конечно, не в прямом эфире.
Джереми продолжал репортаж, явно с трудом удерживаясь от крепких выражений, что было заметно даже через динамик, но Крис его уже не слушал, погрузившись в собственные невеселые мысли. Он с тоской посмотрел через стеклянную стену на огромный стадион, освещенный исполинскими софитами. В техническом помещении, куда он забрел, свет был приглушен, и из полумрака стадион выглядел особенно ошеломляюще.
…Земляне начали вести после первого перерыва. Когда в первом тайме слайсы закатили землянам два мяча, удивляло только то, что голов оказалось так мало. Но после того как команды поменялись воротами, случилось чудо. Тренер, вечно хмурый афроамериканец Роб Линн, всегда умел найти нужные слова и выражения, чтобы вдохновить своих игроков, но сегодня превзошел сам себя. Вместо прочувствованной речи и здоровой критики, больше похожей на откровенные оскорбления (что было обычным его стилем), он просто сказал: «Какого черта, ребята! Мы в финале! Размажьте их!» И команда, которая с трудом верила в то, что попала в финал, обрела второе дыхание.
По справедливости, земляне оказались в финале благодаря случайности. Попав в одну шестую, игроки сборной впали в легкую эйфорию: землянам еще никогда не удавалось продвинуться так далеко. Матч был чудовищно тяжелым, но не очень маневренные дарбаги, всегда делавшие ставку на оборону, в результате пропустили один мяч. В одной четвертой финала земляне чуть ли не зубами вырвали победу у ролгов, всегда оказывавшихся не на последних местах в турнирной таблице, но, по мнению Криса, игравших несколько скучно. По крайней мере, так ему казалось, пока ролги и земляне не встретились на поле. Но воодушевление, всеобщая волна подъема, сумасшедший драйв, который поймали земляне, сделали свое дело – команда Линна выиграла с невозможным счетом 2:1. Полуфинал стал самым спорным моментом в чемпионате; по жеребьевке играли на планете дарбагов (G=1.5). Эльхаи, по понятным причинам без восторга воспринимавшие и обычную единицу, в прямом смысле были пришлибленными и придавленными во время игры. Земляне победили легко, а потом были, пожалуй, самые сложные две недели, когда судейская комиссия принимала решение, зачесть эту победу или назначить переигровку. Накануне оглашения решения железного Линна прихватила нервная диарея.
Но решение было принято в их пользу. Сборная Земли играет в финале – от одной этой фразы кружилась голова. Сомнений в исходе игры не было ни у кого: ни у слайсов, признанных многократных чемпионов, лучших из лучших, ни у самих землян. Но в ходе игры открылся забавный парадокс – техничные до совершенства слайсы, натыкаясь на почти хаотичную, построенную в основном на импровизации игру землян, оказались выбиты из колеи. Они привыкли к супер-профи, они искали в действиях землян стратегию и тактику, а земляне тянули игру на интуиции и чувстве плеча. Но – два мяча в первом тайме было пропущено.
И вот тогда Линн сказал: «Размажьте их!».
Сначала они сравняли счет. Боб, их капитан и лучший друг Криса, пробил прямо в ворота с середины поля. Сложно было сказать, кто поразился больше, слайсы или сами земляне. Скорее все-таки слайсы, потому что пока они пребывали в шоке, оказавшийся рядом с их воротами Рон, воспользовавшись случаем, вкатил второй мяч им в ворота. Второй гол за две минуты.
Отошедшие от шока слайсы немедленно перешли в нападение, и тут уже земляне ничего поделать не смогли и пропустили еще два безупречных по техническому исполнению гола. Но кураж и драйв снова были на стороне землян, а слайсам, похоже, эти понятия и вовсе были не знакомы. Три гола в ворота чемпионов, три немыслимых, сумасшедших, почти невозможных гола (снова Боб, тихоня Хекинс и невозмутимый Ли, который даже забив не расстался с индифферентным выражением лица).
И вот за десять минут до финального свистка счет 5:4! Зародившаяся надежда землян на победу превратилась в уверенность, парни рвались в бой и намеревались увеличить разрыв в счете. И Крис был бы искренне рад разделить с ними этот азарт. Он и разделял, но уязвленное самолюбие не давало во всей полноте ощутить радость близкой победы.
Весь финальный матч Крис просидел на скамье запасных. И предыдущие два матча тоже. Крис был отличным нападающим. Он это знал, Линн это знал, остальные игроки это знали. Но в одной шестой, забив решающий мяч, Крис получил легкую травму. И тренер не хотел рисковать, потому что ставки были слишком высоки.
Во время второго перерыва Крис даже в раздевалку не пошел. Не хотел портить общий боевой настрой своей кислой миной. Вряд ли разгоряченные игроки что-то заметят, но вот Боб наверняка поймет Криса неправильно. Крис ведь рад, действительно рад! Командный дух, патриотизм и гордость за свою расу он впитал с молоком матери. Или, если точнее, с речами отца, который был военным переводчиком. Старший Робертс так гордился сыном, отстаивавшим честь своей расы в единственном межпланетном виде спорта… А Крис весь финал проторчал в запасе.
Полезли в голову мысли – может, ему вообще не стоило идти в спорт? Может, ему тут не место? Ведь сначала родители отправили его в колледж учить языки. В частности – язык слайсов, невероятно тяжелый для человека, в силу особенностей строения гортани ящеров. С появлением электронных синхронных переводчиков знание языков практически потеряло смысл, но на войне, как говаривал отец, электроника не главное, человеческие знания не заменит ничто.
Всем известно, что слайсы – не агрессивная раса. С другой стороны, о слайсах вообще известно очень мало: они почти полностью закрыты для контактов с другими мирами. Футбол – практически единственное, что связывает их с планетами Трех Систем. При этом высокий уровень развития технологий слайсов, в частности военных, и близость их территорий к колониям Земли заставляли верхушку Министерства обороны Земли напрягаться и по возможности готовиться ко всему.
Крис, постепенно смиряясь с мыслью, что победа команды без его участия не принесет ему ни гордости, ни радости, бросил последний взгляд на стадион и отправился к своим. Ему и так здорово влетит за отлучку. А смысла-то. Впереди последний тайм, но Крис точно знал: Линн ни за что не выпустит его на поле.
От жалости к себе и размышлений о неудавшейся жизни его отвлекли громкие шипяще-свистящие звуки, доносившиеся из-за очередного поворота. Крис понял, что не заметил, как дошел до раздевалки слайсов. Он с самодовольной улыбкой подошел к дверям – послушать, какие настроения царят в стане врага.
- Неповоротливые черви!
Крис не поручился бы, что тренер слайсов проорал именно это, все-таки колледж остался за плечами довольно давно, но общий смысл последующей речи уловил.
- То, что я сейчас видел, – это не игра в команде! Что с вами случилось? Почему вы позволяете валять себя в грязи и забивать в наши ворота?!
Крис одобрительно покивал, сладко улыбаясь. Речь тренера чешуйчатых очень напоминала лучшие образцы устного творчества Линна.
- Нет, не отвечайте! Я знаю, вы не хотите играть в футбол! Вы хотите воевать, да? О, да! Хотите, чтобы после вашего позорного поражения началась война! Так вы ее получите! Правитель на ветер слов не бросает! Сказал, не вернетесь с победой – будет война с Землей? Значит, будет, можете быть уверены, недоноски!
Улыбка застыла на лице Криса. Нет, думал он, я все-таки забыл этот долбанный язык. Ну хорошо, если отключить разыгравшееся воображение, он скорей услышал нечто вроде: «Не умны, играть плохо, конец, сильно бить, грязь, не хотеть играть, война, война будет, проиграть значит война, война с Землей».
Но слова «победа», «война» и «Земля» по-слайсовски он знал прекрасно и спутать ни с чем не мог.
Крис так и стоял столбом, когда услышал, что перерыв заканчивается. Едва он скрылся за углом, двери открылись и из раздевалки повалили слайсы.
Сердце колотилось где-то у горла, и кружилась голова, хотя на здоровье Крис никогда не жаловался.
На ватных ногах он доплелся до зоны запаса. Трибуны неистовствовали; команды снова сошлись, без промедления слайсы пошли в атаку, земляне едва сдерживали их. Было видно, что и те, и другие устали. А Крис сидел на скамье запасных и не знал, что делать, куда бежать, да и что вообще тут можно сделать! И нужно ли, ведь это просто бред! Война из-за проигрыша? Немыслимо! Но с другой стороны, что они знают о слайсах? Что все их контакты с иными цивилизациями сведены к минимуму? Что у них тоталитарный режим? Что у них весьма специфические понятия о чести?
Что-нибудь еще?.. Да нет, Крис учил их язык, а не психологию.
Происходящее на поле было больше похоже на схватку, чем на игру. Слайсы стали еще агрессивнее, но и земляне не сбавили темп. Арбитры ни разу не прореагировали даже на откровенные нарушения. За первые пятнадцать минут было восемь опасных моментов у обоих ворот.
На двадцатой слайсы забили.
Крис застонал в голос от досады. За десять минут до конца матча! Ускользающая победа убивала вернее, чем осознание собственного бессилия.
Земляне явно выдохлись, и это было так очевидно, что Крис от души саданул по сидению кулаком. Быть так близко к самой невероятной победе…
Слайсы постоянно атаковали, и только через семь минут удалось выбить мяч на сторону противника. Но земляне даже раз не успели ударить по воротам: слайс, любимчик публики, имя которого даже Крис не смог бы воспроизвести без запинки, сбил с ног Портера, да так, что того унесли с поля.
Прозвучал финальный сигнал.
- Эй, Робертс! – услышал Крис у самого уха. – Ты, на замену, быстро.
Крис подумал, что ослышался.
Дополнительное время четыре минуты (штрафной так и не назначили, арбитры явно решили самоустраниться). Да плевать на штрафной, все, о чем мог думать Крис, выходя на поле, – нужно забить. Финальный гол, победный гол, его гол.
И уж, конечно, Крис не думал о том, что его гол может стать причиной войны.
Крис потряс головой, пытаясь выбросить эту ерунду из головы. К нему подскочил Боб, потрепал по волосам, проорал что-то, хлопнул по спине, показал большой палец. Хоть кто-то еще не собирается сдаваться!
Сигнал – и мяч в игре.
Крис несется по полю, ему удается отыграть мяч, и он гонит его к воротам противника Он уже в штрафной зоне, когда его сбивает с ног слайс. Это нарушение, это пенальти, но арбитры по-прежнему молчат. Крис вскакивает на ноги, болит плечо, но он не обращает внимания. Мяч в считанные секунды оказывается на противоположной стороне поля, но Боб перехватывает его и гонит обратно. Забить, только бы забить, давай, Боб! Пас! Уже все равно, кто забьет, лишь бы победа! Впервые в истории Земли!
Впервые в истории победа, ведущая к войне.
- Пас, Боб! Давай пас! – орет Крис.
Боб тут же теряет мяч, но перехвативший его слайс недостаточно ловок, чтобы тягаться с Крисом. Уж теперь он так глупо не сольет, он доведет мяч до ворот, никаких пасов. Он забьет. Это будет его лучший гол!
Мяч летит в ворота. Расширенные глаза голкипера Крис запомнит на всю жизнь.
Трибуны взорвались, уши заложило. Кто-то с размаху налетел на него, чуть не сбив с ног. Крис обернулся, засмеялся, глядя в большие черные глаза слайса. Они сбегались со всего поля, за ними – его товарищи по команде. Кто-то молчал с обалделым выражением на лице, кто-то что-то кричал. Боб пробился сквозь толпу, тряс Криса за плечи, орал что-то матерное. Крис потом ему все объяснит. Главное, чтобы сейчас свои его не убили на месте.
* * *
Ящер, похожий на человека, покачал в лапе, похожей на руку, сосуд, похожий на бокал. И выключил запись. Если бы ящеры говорили как люди, разговор прозвучал бы приблизительно так:
- Третий раз смотрю этот матч, и третий раз – с великим удовольствием.
- Еще бы, – ответил его собеседник. Если бы ящеру умели усмехаться как люди, то это была бы чуть ехидная усмешка. – Удивительная игра – футбол.
- Да, до последней секунды не знаешь, чем все закончится. На этот раз я был уверен, что нам не избежать войны. Странный землянин даже не знает, что совершил.
- Точно. И не узнает. Младший Советник, но что делать с тем, что теперь ему наша военнообязанная молодежь и матери семейств чуть ли не поклоняются?
- После неожиданной кончины Правителя? Сложный вопрос. Линия голооткрыток или монумент?
Типаж: герой поневоле
Квест: история о том, к чему могут привести овертаймы
Автор: Тангорн
Бета: SixShot
Краткое содержание: войны начинают неудачники (с)
Примечание: правила игры в данном рассказе отличаются от общепринятых
читать дальше
Голос комментатора звучал крайне взволнованно, почти с надрывом, но тому была веская причина.
- До конца матча остается тридцать минут. Пятикратные чемпионы – сборная скфлайсшов проигрывает землянам со счетом 5:4. Неслыханно! Напоминаю, с момента основания Межпланетной футбольной лиги эта команда еще никому не уступала кубок первенства! Сейчас, пока идет перерыв, напомним самые выдающиеся моменты матча…
Бедный старик Джереми, подумал Крис, столько раз за матч выговаривать зубодробительное название расы ящериц. И ни разу не сбиться. Вот что значит – настоящий профессионал.
Между собой земляне звали антропоморфных ящеров «слайсы», но, конечно, не в прямом эфире.
Джереми продолжал репортаж, явно с трудом удерживаясь от крепких выражений, что было заметно даже через динамик, но Крис его уже не слушал, погрузившись в собственные невеселые мысли. Он с тоской посмотрел через стеклянную стену на огромный стадион, освещенный исполинскими софитами. В техническом помещении, куда он забрел, свет был приглушен, и из полумрака стадион выглядел особенно ошеломляюще.
…Земляне начали вести после первого перерыва. Когда в первом тайме слайсы закатили землянам два мяча, удивляло только то, что голов оказалось так мало. Но после того как команды поменялись воротами, случилось чудо. Тренер, вечно хмурый афроамериканец Роб Линн, всегда умел найти нужные слова и выражения, чтобы вдохновить своих игроков, но сегодня превзошел сам себя. Вместо прочувствованной речи и здоровой критики, больше похожей на откровенные оскорбления (что было обычным его стилем), он просто сказал: «Какого черта, ребята! Мы в финале! Размажьте их!» И команда, которая с трудом верила в то, что попала в финал, обрела второе дыхание.
По справедливости, земляне оказались в финале благодаря случайности. Попав в одну шестую, игроки сборной впали в легкую эйфорию: землянам еще никогда не удавалось продвинуться так далеко. Матч был чудовищно тяжелым, но не очень маневренные дарбаги, всегда делавшие ставку на оборону, в результате пропустили один мяч. В одной четвертой финала земляне чуть ли не зубами вырвали победу у ролгов, всегда оказывавшихся не на последних местах в турнирной таблице, но, по мнению Криса, игравших несколько скучно. По крайней мере, так ему казалось, пока ролги и земляне не встретились на поле. Но воодушевление, всеобщая волна подъема, сумасшедший драйв, который поймали земляне, сделали свое дело – команда Линна выиграла с невозможным счетом 2:1. Полуфинал стал самым спорным моментом в чемпионате; по жеребьевке играли на планете дарбагов (G=1.5). Эльхаи, по понятным причинам без восторга воспринимавшие и обычную единицу, в прямом смысле были пришлибленными и придавленными во время игры. Земляне победили легко, а потом были, пожалуй, самые сложные две недели, когда судейская комиссия принимала решение, зачесть эту победу или назначить переигровку. Накануне оглашения решения железного Линна прихватила нервная диарея.
Но решение было принято в их пользу. Сборная Земли играет в финале – от одной этой фразы кружилась голова. Сомнений в исходе игры не было ни у кого: ни у слайсов, признанных многократных чемпионов, лучших из лучших, ни у самих землян. Но в ходе игры открылся забавный парадокс – техничные до совершенства слайсы, натыкаясь на почти хаотичную, построенную в основном на импровизации игру землян, оказались выбиты из колеи. Они привыкли к супер-профи, они искали в действиях землян стратегию и тактику, а земляне тянули игру на интуиции и чувстве плеча. Но – два мяча в первом тайме было пропущено.
И вот тогда Линн сказал: «Размажьте их!».
Сначала они сравняли счет. Боб, их капитан и лучший друг Криса, пробил прямо в ворота с середины поля. Сложно было сказать, кто поразился больше, слайсы или сами земляне. Скорее все-таки слайсы, потому что пока они пребывали в шоке, оказавшийся рядом с их воротами Рон, воспользовавшись случаем, вкатил второй мяч им в ворота. Второй гол за две минуты.
Отошедшие от шока слайсы немедленно перешли в нападение, и тут уже земляне ничего поделать не смогли и пропустили еще два безупречных по техническому исполнению гола. Но кураж и драйв снова были на стороне землян, а слайсам, похоже, эти понятия и вовсе были не знакомы. Три гола в ворота чемпионов, три немыслимых, сумасшедших, почти невозможных гола (снова Боб, тихоня Хекинс и невозмутимый Ли, который даже забив не расстался с индифферентным выражением лица).
И вот за десять минут до финального свистка счет 5:4! Зародившаяся надежда землян на победу превратилась в уверенность, парни рвались в бой и намеревались увеличить разрыв в счете. И Крис был бы искренне рад разделить с ними этот азарт. Он и разделял, но уязвленное самолюбие не давало во всей полноте ощутить радость близкой победы.
Весь финальный матч Крис просидел на скамье запасных. И предыдущие два матча тоже. Крис был отличным нападающим. Он это знал, Линн это знал, остальные игроки это знали. Но в одной шестой, забив решающий мяч, Крис получил легкую травму. И тренер не хотел рисковать, потому что ставки были слишком высоки.
Во время второго перерыва Крис даже в раздевалку не пошел. Не хотел портить общий боевой настрой своей кислой миной. Вряд ли разгоряченные игроки что-то заметят, но вот Боб наверняка поймет Криса неправильно. Крис ведь рад, действительно рад! Командный дух, патриотизм и гордость за свою расу он впитал с молоком матери. Или, если точнее, с речами отца, который был военным переводчиком. Старший Робертс так гордился сыном, отстаивавшим честь своей расы в единственном межпланетном виде спорта… А Крис весь финал проторчал в запасе.
Полезли в голову мысли – может, ему вообще не стоило идти в спорт? Может, ему тут не место? Ведь сначала родители отправили его в колледж учить языки. В частности – язык слайсов, невероятно тяжелый для человека, в силу особенностей строения гортани ящеров. С появлением электронных синхронных переводчиков знание языков практически потеряло смысл, но на войне, как говаривал отец, электроника не главное, человеческие знания не заменит ничто.
Всем известно, что слайсы – не агрессивная раса. С другой стороны, о слайсах вообще известно очень мало: они почти полностью закрыты для контактов с другими мирами. Футбол – практически единственное, что связывает их с планетами Трех Систем. При этом высокий уровень развития технологий слайсов, в частности военных, и близость их территорий к колониям Земли заставляли верхушку Министерства обороны Земли напрягаться и по возможности готовиться ко всему.
Крис, постепенно смиряясь с мыслью, что победа команды без его участия не принесет ему ни гордости, ни радости, бросил последний взгляд на стадион и отправился к своим. Ему и так здорово влетит за отлучку. А смысла-то. Впереди последний тайм, но Крис точно знал: Линн ни за что не выпустит его на поле.
От жалости к себе и размышлений о неудавшейся жизни его отвлекли громкие шипяще-свистящие звуки, доносившиеся из-за очередного поворота. Крис понял, что не заметил, как дошел до раздевалки слайсов. Он с самодовольной улыбкой подошел к дверям – послушать, какие настроения царят в стане врага.
- Неповоротливые черви!
Крис не поручился бы, что тренер слайсов проорал именно это, все-таки колледж остался за плечами довольно давно, но общий смысл последующей речи уловил.
- То, что я сейчас видел, – это не игра в команде! Что с вами случилось? Почему вы позволяете валять себя в грязи и забивать в наши ворота?!
Крис одобрительно покивал, сладко улыбаясь. Речь тренера чешуйчатых очень напоминала лучшие образцы устного творчества Линна.
- Нет, не отвечайте! Я знаю, вы не хотите играть в футбол! Вы хотите воевать, да? О, да! Хотите, чтобы после вашего позорного поражения началась война! Так вы ее получите! Правитель на ветер слов не бросает! Сказал, не вернетесь с победой – будет война с Землей? Значит, будет, можете быть уверены, недоноски!
Улыбка застыла на лице Криса. Нет, думал он, я все-таки забыл этот долбанный язык. Ну хорошо, если отключить разыгравшееся воображение, он скорей услышал нечто вроде: «Не умны, играть плохо, конец, сильно бить, грязь, не хотеть играть, война, война будет, проиграть значит война, война с Землей».
Но слова «победа», «война» и «Земля» по-слайсовски он знал прекрасно и спутать ни с чем не мог.
Крис так и стоял столбом, когда услышал, что перерыв заканчивается. Едва он скрылся за углом, двери открылись и из раздевалки повалили слайсы.
Сердце колотилось где-то у горла, и кружилась голова, хотя на здоровье Крис никогда не жаловался.
На ватных ногах он доплелся до зоны запаса. Трибуны неистовствовали; команды снова сошлись, без промедления слайсы пошли в атаку, земляне едва сдерживали их. Было видно, что и те, и другие устали. А Крис сидел на скамье запасных и не знал, что делать, куда бежать, да и что вообще тут можно сделать! И нужно ли, ведь это просто бред! Война из-за проигрыша? Немыслимо! Но с другой стороны, что они знают о слайсах? Что все их контакты с иными цивилизациями сведены к минимуму? Что у них тоталитарный режим? Что у них весьма специфические понятия о чести?
Что-нибудь еще?.. Да нет, Крис учил их язык, а не психологию.
Происходящее на поле было больше похоже на схватку, чем на игру. Слайсы стали еще агрессивнее, но и земляне не сбавили темп. Арбитры ни разу не прореагировали даже на откровенные нарушения. За первые пятнадцать минут было восемь опасных моментов у обоих ворот.
На двадцатой слайсы забили.
Крис застонал в голос от досады. За десять минут до конца матча! Ускользающая победа убивала вернее, чем осознание собственного бессилия.
Земляне явно выдохлись, и это было так очевидно, что Крис от души саданул по сидению кулаком. Быть так близко к самой невероятной победе…
Слайсы постоянно атаковали, и только через семь минут удалось выбить мяч на сторону противника. Но земляне даже раз не успели ударить по воротам: слайс, любимчик публики, имя которого даже Крис не смог бы воспроизвести без запинки, сбил с ног Портера, да так, что того унесли с поля.
Прозвучал финальный сигнал.
- Эй, Робертс! – услышал Крис у самого уха. – Ты, на замену, быстро.
Крис подумал, что ослышался.
Дополнительное время четыре минуты (штрафной так и не назначили, арбитры явно решили самоустраниться). Да плевать на штрафной, все, о чем мог думать Крис, выходя на поле, – нужно забить. Финальный гол, победный гол, его гол.
И уж, конечно, Крис не думал о том, что его гол может стать причиной войны.
Крис потряс головой, пытаясь выбросить эту ерунду из головы. К нему подскочил Боб, потрепал по волосам, проорал что-то, хлопнул по спине, показал большой палец. Хоть кто-то еще не собирается сдаваться!
Сигнал – и мяч в игре.
Крис несется по полю, ему удается отыграть мяч, и он гонит его к воротам противника Он уже в штрафной зоне, когда его сбивает с ног слайс. Это нарушение, это пенальти, но арбитры по-прежнему молчат. Крис вскакивает на ноги, болит плечо, но он не обращает внимания. Мяч в считанные секунды оказывается на противоположной стороне поля, но Боб перехватывает его и гонит обратно. Забить, только бы забить, давай, Боб! Пас! Уже все равно, кто забьет, лишь бы победа! Впервые в истории Земли!
Впервые в истории победа, ведущая к войне.
- Пас, Боб! Давай пас! – орет Крис.
Боб тут же теряет мяч, но перехвативший его слайс недостаточно ловок, чтобы тягаться с Крисом. Уж теперь он так глупо не сольет, он доведет мяч до ворот, никаких пасов. Он забьет. Это будет его лучший гол!
Мяч летит в ворота. Расширенные глаза голкипера Крис запомнит на всю жизнь.
Трибуны взорвались, уши заложило. Кто-то с размаху налетел на него, чуть не сбив с ног. Крис обернулся, засмеялся, глядя в большие черные глаза слайса. Они сбегались со всего поля, за ними – его товарищи по команде. Кто-то молчал с обалделым выражением на лице, кто-то что-то кричал. Боб пробился сквозь толпу, тряс Криса за плечи, орал что-то матерное. Крис потом ему все объяснит. Главное, чтобы сейчас свои его не убили на месте.
* * *
Ящер, похожий на человека, покачал в лапе, похожей на руку, сосуд, похожий на бокал. И выключил запись. Если бы ящеры говорили как люди, разговор прозвучал бы приблизительно так:
- Третий раз смотрю этот матч, и третий раз – с великим удовольствием.
- Еще бы, – ответил его собеседник. Если бы ящеру умели усмехаться как люди, то это была бы чуть ехидная усмешка. – Удивительная игра – футбол.
- Да, до последней секунды не знаешь, чем все закончится. На этот раз я был уверен, что нам не избежать войны. Странный землянин даже не знает, что совершил.
- Точно. И не узнает. Младший Советник, но что делать с тем, что теперь ему наша военнообязанная молодежь и матери семейств чуть ли не поклоняются?
- После неожиданной кончины Правителя? Сложный вопрос. Линия голооткрыток или монумент?
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
пятница, 08 июня 2012
The end is nigh
Название: Шла бы ты домой, Пенелопа...
Типаж: некрасивая и достаточно недалекая, но бесспорно талантливая актриса
Квест: история о возвращении домой
Автор: Comma
Бета: Gabrielle Delacour
читать дальше
* * *
— Стоп!
Фил ястребом подлетел к Ким.
— Детка, ты с похмелья? Порешь уже пятый дубль, что с тобой?
Ким пожала плечами.
— Если б ты мне эту же сцену не выдала на прослушке, вылетела бы впереди собственного визга. Молли спит и видит себя в этой роли... — Фил фыркнул: — Знаешь, почему я выбрал тебя? Потому что ты, черт побери, играешь лучше. Когда ты орала на меня на той неделе, я тебе поверил! А сейчас ты бормочешь реплики, как дохлая рыба. Дай мне темпоритм! Дай мне Пенелопу, чтоб ее! Это не у нее, это у тебя родной дом отнимают, поняла?!
Ким подавила вздох.
— Я бы взяла деньги.
— Она у нас перекати-поле, — хохотнул Зак и подкинул адвокатский портфель. — Все барахло должно умещаться в чемодан, дом там, где ты этот чемодан поставил, — все такое. Свобода от материальных уз этого бренного мира.
— Иди к черту! — отмахнулась Ким.
Образ и правда был ну совсем не ее, но выбирать не приходилось. После проходной роли в нашумевших «Ребятах из Грин Вэлли» Ким несколько раз приглашали в кино и шоу, но вот уже три с лишним года приходилось перебиваться рекламой, гонять перезрелых теток и прыщавых подростков в театральной студии и пищать за разных зверушек в компьютерных играх. Приглашение в «Пенелопу» могло стать спасательными кругом, но вжиться в историю психованной истерички, помешанной на родном доме, не удавалось, хоть тресни. Мысль о доме у Ким вызывала в лучшем случае гадливость.
— Ладно, — Фил устало плюхнулся на стул. — Перерыв десять минут, потом снимаем сцену двадцать шесть. Позовите малявку, пусть готовится. А ты — пошла вон с глаз моих.
— Фил, я...
— Вон, я сказал! Иди проветрись. Расширь сознание. Помедитируй, курни травки, переспи с первым встречным... Делай что хочешь, но завтра с утра выдашь мне сцену на сто двадцать из ста, или послезавтра играть будет Молли Прюн. Все, брысь. Хэнк, кофе мне!
О Филе Картере говорили: гениальный режиссер с отвратительным вкусом. Это тоже сыграло роль, когда Ким думала над предложением. Сценарий «Возвращения Пенелопы» был, мягко говоря, странен: проведя несколько лет в тюрьме, женщина теряет семью и дом — и борется за свое счастье. Но если кто и мог сделать из этой истории что-то смотрибельное, то это Фил. Работать с ним было адски утомительно, но полезно: неразборчивый в выборе сценариев, он безошибочно чуял фальшь у любого актера.
Роль не шла. Пенелопа цеплялась за то, что Ким было и даром не нужно. Сколько Ким себя помнила, дом казался ей даже не гирей на ноге, а грязной ржавой клеткой. Мерзейшее ощущение — когда нельзя удобно сесть, удобно встать, когда нельзя раскрыть руки в полную ширину, не задев что-то, нельзя, чтоб было удобно. Как намучилась она с этим в театралке поначалу: «занимай место!» — орал незабвенный Джейк Дроссман, ее первый учитель сценического искусства. «Занимай место, дура, вылезай из аквариума!» Даже на пустой сцене она двигалась, будто в мире пыльных безделушек и хлипких табуреток.
Еще в детстве она увидела номер гостиницы и поразилась, насколько там свободно: ни одной лишней вещи. В юности — открыла для себя туристические магазины и влюбилась в мир чистых, энергичных линий. Мобильность. Функциональность. Компактность. Ничего лишнего, и, да: все должно помещаться в одном чемодане.
Тем забавнее было, что расслабляться Ким ходила в большие магазины.
Наверное, все актеры чуточку суеверны. Если что-то принесло удачу один раз, может принести и второй. Признаваться себе в этом, конечно, не обязательно, но можно ведь решить, что есть занятия, успокаивающие нервы. Кого-то и впрямь успокаивала травка, кто-то сгонял сто потов в тренажерке... Шопинг тоже бывает разным. Можно мотаться по бутикам, доводя продавщиц до нервного срыва, можно тоннами скупать дорогущие шмотки и ненужное барахло. Можно ястребиным взором выискивать скидки и распродажи, выгадывать пару центов с доллара, пару долларов с сотни... Бр-р-р!
Что от шикарных бутиков, что от вырезания купонов Ким трясло. Чем дороже вещь, тем, казалось, больший кусок жизни она съедает. Зато привлекали большие, безликие супермаркеты, где продается все: от зубочисток до автомобильных покрышек и от футболок по десятке за три штуки до навороченной техники. Такие, где до тебя нет дела, где стоят высоченные стеллажи, и можно бродить между ними, разглядывать, щупать и радоваться: как много на свете вещей, которые тебе абсолютно не нужны.
О да. Красивые, недорогие и удобные вещи Ким радовали. Впрочем, она в ужас бы пришла, предложи ей кто-нибудь любой из товаров даже даром. Это как с пушистыми зверушками: их можно гладить и тискать, если они чужие, но, как только она появится в твоем доме, — придется гнать глистов, убирать шерсть и вытирать лужи. Зато, разглядывая и перебирая какие-нибудь разноцветные кружки, блокнотики или резинки для волос, она приводила в порядок мысли и нередко ловила нужный «манок» для роли.
Из магазинов Санта-Розы Ким подошел местный «Гудмарт»: большой, круглосуточный, с уймой вещей и вещичек — достаточно симпатичных, чтобы занять глаза и руки, и достаточно дешевых и «легких», чтобы не связывали. Перед прослушиванием Ким зависла над огромной корзиной разноцветных шлепанцев, когда отдохнувший мозг вдруг поймал нужную волну: отчаянной болезненной — до слез — досады и тоски. Она ухватила настроение, вложила его в слова из сценария — и с блеском прошла отбор из пары десятков кандидаток.
Сейчас в «Гудмарте» был вечерний наплыв посетителей. Ким потолкалась в гудящей толпе и готова была плюнуть и уйти, когда поток вынес ее в тихую «бухту».
Сначала она решила, что это уголок консультантов или маленький кафетерий: диванчик, столик, пара кресел. Правда, стойки с кофе и пирожными не было. Были фотографии на стенах, посуда и безделушки в застекленном стеллаже. Ким взяла буклетик со стола, пролистала, машинально сунула в сумочку. Сдвинула легкий плетеный стул с клетчатой подушкой, поставила его на место... В носу защипало.
Сперва она только и могла, что блуждать невидимой и неслышной тенью по стройке, морщась от ругани рабочих, с болью — почти настоящей, хуже, чем настоящей, потому что телесную боль можно заглушить, — находя в строительном мусоре обрывки и осколки семейного гнезда, которое с любовью создавала, в которое вложила столько сил. Дом, их несчастный дом — она не смогла защитить его, его растерзали, срыли до основания...
Потом, когда хаос стройки сменился огнями торгового центра, стало немного легче, да и сама она освоилась немного со своим новым состоянием. Живой человек, наверное, начал бы пить. Она подсела на кино, благо проникнуть в кинотеатр могла теперь без проблем. Она просмотрела весь репертуар, порой сутками просиживала в зале, пялясь в экран — неважно, что там шло, главное, можно было окунуться в придуманную жизнь нереальных героев, таких же призраков, как она сама. Позже появилось еще одно развлечение: ей начали подчиняться предметы. Она отправлялась в гипермаркет, выстроенный как раз на месте их участка, и начинала, машинально, от скуки, переставлять и перекладывать товары на полках. Ребятишки в фирменных футболках — мерчендайзеры, она выучила длинное слово — то удивлялись, кто делает за них их работу, то проклинали «дурацкий полтергейст», который снова перепутал товар.
* * *
— Снято!
Фил демонстративно вытер пот со лба.
— Вот можешь же, когда соберешься. Давай еще пару дублей, не расслабляйся!
Ким кивнула и вспомнила плетеный стул с клетчатой подушкой.
Глаза уже слезились от софитов, когда Фил объявил перерыв. Ким забрала у Хэнка свою курицу с ананасами, примостилась на подоконнике в холле и полезла в сумку за влажными салфетками. Пальцы наткнулись на незнакомые глянцевые страницы. Буклет. Ким вгляделась в полузнакомые фотографии.
Дом, куда хочется вернуться, — гласила надпись на обложке. Марла, Том, Линда и Джей. Жена, идеальная хозяйка, красавица и умница. Муж, умный, добрый, тренер школьного футбольного клуба. Двое детишек, смышленых и приветливых. Он был опорой местной общины. На ней держался дом — где всегда уютно, всегда пахнет выпечкой, куда хочется приходить снова и снова. Страшная трагедия: старые трубы газопровода, взрыв — в мгновение ока от дома ничего не осталось. Скандал с местными властями. «Они даже своей смертью нас спасли, — писал сосед, мистер Эверли. — Их дом взорвался первым, мы успели выбежать».
Гибель семьи Хилли стала трагедией Санта-Розы. К пепелищу носили цветы целый год, местная газета не умолкала. Муниципалитет бил себя в грудь и срочно менял газопровод – будто замки в ограбленном доме. Ну, а когда взорванные участки выкупили «Американ Молл» и «Гудмарт», городские власти оплатили аренду площади под мемориальный уголок.
Ловить «манок» Ким стала каждый день. Точнее, каждую ночь, после съемок. Иногда нужный настрой приходил сразу, порой приходилось за ним погоняться. Чтобы не казаться самой себе совсем уж нахлебницей, она даже начала покупать в «Гудмарте» всякую мелочевку: брелок, складной стаканчик, ароматизатор в машину... Это барахло гремело в бардачке и мешалось в сумке, напоминая о магазинной Пенелопе.
Она не сразу поняла, в чем дело. Если раньше настроение возникало внутри, лепилось и гонялось в мозгу, как жевательная резинка, то «манок» из «Гудмарта» приходил извне, обрушивался целиком, как говорится, «как есть». Бегая между стеллажами, карауля у витрин, Ким будто гонялась за кем-то живым. И все чаще ловила в тоске по дому нотки раздражения. И, пожалуй, азарта.
Она могла бы спрятаться, уйти. В одну из подсобок, на технический этаж, в лифтовую шахту... Будем честны с собой: рыжая обыскалась бы ее, стоило захотеть. Значит, не хотела. Эти дурацкие салочки ее развлекали: все лучше, чем без толку висеть под потолком в углу подсобки или в тысячный раз выстраивать в ряд дешевые ароматические свечки. Но один раз — один раз она сорвалась. Вышло глупо.
Бабах!
С десяток чашек слетели с крючков и с грохотом раскололись. Ким запоздало отпрыгнула, тяжело дыша.
— Вы целы, мэм?
К ней резво подбежала девочка-консультант в фирменной красной футболке с принтом: «Саша».
— Вас не задело?.. Ой! А вы... Вы Ким Метцки, да? Это ведь вы играли Синтию в «Грин Вэлли»?
Ким улыбнулась: Синтия появлялась в двух-трех сериях за сезон, и узнаванием ее баловали редко.
— Вам понравился сериал?
— Да! — Саша энергично кивнула. — Я фанатка Синтии. Все фики про нее читала... Ой, извините...
— Ничего, — усмехнулась Ким. — Я тоже читала парочку.
Саша потупилась и махнула уборщику.
«Попросит автограф?» — подумала Ким, но девушка заговорила о другом.
— А... ну, раз вы играли Синтию, вы, может быть, ну...
— Да?
— Ну, вы ведь заметили, как упали чашки?
— Расшатались крючки? — осторожно предположила Ким. — Или стойка.
— Мы их проверяем каждую смену, — Саша потрясла стойку, чашки закачались, но остались висеть. — Ходят слухи, что тут есть полтергейст.
Даже так... Ну, а с другой стороны, всякое же бывает. «Люди закрывают глаза, чтоб не дай бог не увидеть нового», — говорила как-то Синтия, и в кои веки Ким была с нею согласна.
— Саша, а может, мы с вами присядем и вы мне расскажете об этом полтергейсте?
Саша вздохнула.
— Нельзя, пока смена не кончится. Но вы, может, слышали о семье Хилли? Вот... мы думаем, это муж. Ну, вы же знаете, если женщина помешана на порядке, то муж либо подкаблучник, либо тиран... И... ну... глупо верить в привидения, но вот кажется, он тут остался.
Ким вытащила визитку, черкнула номер мобильного.
— А приходите завтра в «Аврора пикчерс». Посмотрите на съемки, получите автографы: мой и Зака Коннорса — помните мистера Бугиди?
— Спасибо, мисс Метцки! — просияла Саша. — Я приду!
Она злилась, но чашками кидаться больше не стала — ушла от греха подальше: выше, выше, сквозь перекрытия, до лифтового этажа. Будь она живой, заплакала бы. Как они смеют — про Тома...
Том был чудесный. Умный, добрый — ей необыкновенно, просто сказочно повезло с мужем, да и Линда с Джеем пошли в отца: приветливые, веселые дети. Она каждый день благодарила судьбу за чудесную семью и старалась создать для нее уютный дом. Дом, где приятно жить, куда радостно возвращаться. День за днем, год за годом — по кирпичику, по крупинке выстраивала она семейное гнездо. Родное, теплое, надежное.
Она никогда не была сумасшедшей хозяйкой, что бы ни говорила глупая девчонка. Она просто хотела, чтобы мужу и детям было хорошо дома. И им было хорошо. И... и та авария не была ее виной, прорвало центральный газопровод. Не дом их убил, это халатность муниципалитета погубила и их самих, и дом. Они отошли сразу, не успев понять, что произошло. Очнулись уже вовне. Впереди ждал путь, ждали испытания... Она не боялась испытаний. Она просто увидела дом. Их дом. Ее дом — ее детище: разоренное, разрушенное, горящее... И не смогла его оставить.
* * *
Полтергейст или нет, а в «Гудмарт» Ким больше не наведывалась. Воровать у привидения — это какой-то извращенный вид плагиата. Да и съемки подходили к концу.
Ей было неудобно. Сорвалась, испугала рыжую... Кажется, всерьез испугала: рыжая больше не приходила. Снова стало скучно. Не разыгрывать же в самом деле полтергейста, не отпугивать же покупателей. Потихоньку она снова подсела на кино, благо репертуар успел полностью обновиться. Кто бы мог подумать, что рыжую она вновь увидит на киноэкране.
«Возвращение Пенелопы» шло последним сеансом. Фильм собрал едва ли ползала, и половина ушла с середины просмотра. Она дождалась, пока прошли титры, пробежались по рядам уборщики, погасили свет, заперли зал. Скорчилась под потолком, пытаясь понять, чем же ее так задел второсортный фильм.
Она... она ведь не цеплялась так за мертвые стены, она просто заботилась о родных, разве нет? Ну конечно же...
Тогда почему же ты здесь, а не с ними, Марла?
Мысль пришла будто извне.
Марла, Марла...
Голос, смутно, будто с детства, знакомый, зазвучал в полную силу. А может... может, просто она прислушалась к нему лишь теперь?
Марла, Марла, где дом твой?
Она знала, где ее дом. Путь звал вперед.
* * *
Если один раз повезло, надо обязательно зайти второй раз. Ким предлагали роль — почти главную — в новом полицейском сериале. Не смотаться перед прослушиванием в Санта-Розу было бы преступлением.
В «Гудмарте» Ким собралась было спросить о Саше, когда увидела саму девушку — в новой форме администратора.
— Мисс Метцки! А я в понедельник смотрела вашу «Пенелопу».
— И как вам?
— Понравилось...
Саша спрятала взгляд. Ким дала себе мысленный подзатыльник: не смущай ребенка, старая кошелка, не заставляй девочку врать.
— Как там ваш полтергейст?
Девушка пожала плечами. В последнее время ей явно было не до привидений: повышение, да еще наверняка экзамены в колледже, а то и новый парень.
— Да вроде угомонился последнее время.
Она не стала ночевать в Санта-Розе. Села за руль и к трем ночи была у себя.
Маленькая, но непременная поблажка любимому «задвигу», как обозвал ее убеждения Фил. Не «дома». «У себя». Крошечную студию на восьмом этаже тридцатиэтажки Ким постаралась сделать настолько пустой, насколько в принципе можно. Кресло-кровать, компьютерный столик, шкаф-купе. Полупустой крохотный холодильник. Место, где можно бросить вещи и передохнуть перед новой поездкой, не больше. Да. Только так. Идеально.
Привычным движением Ким бросила ключи в корзинку, вытащила из холодильника бутылку воды, опустилась в кресло. Надо умыться и прочитать наконец сценарий. Но сначала она посидит в любимом кресле и насладится этим редким ощущением. Что она — наконец-то...
У себя. Да. У себя.
Типаж: некрасивая и достаточно недалекая, но бесспорно талантливая актриса
Квест: история о возвращении домой
Автор: Comma
Бета: Gabrielle Delacour
читать дальше
* * *
Залитая солнцем кухня. За окном во дворе носятся с криками дети Улиссов: Кайл и Дженни.
Улисс, адвокат Рэмзи и Пенелопа сидят за столом.
Улисс. Пенни, пойми, я пытаюсь решить вопрос миром. Дети привыкли к дому, у них тут школа, друзья...
Пенелопа (встает, молча ходит по комнате).
Улисс. Пенни, это хорошее предложение. Дом целиком стоит меньше...
Пенелопа (резко разворачивается, наплыв камеры). Иди к черту!
Рэмзи. Миссис Улисс...
Улисс. Пенелопа, пойми...
Пенелопа (перебивает обоих). Нет, это ты пойми, Крис!
Улисс, адвокат Рэмзи и Пенелопа сидят за столом.
Улисс. Пенни, пойми, я пытаюсь решить вопрос миром. Дети привыкли к дому, у них тут школа, друзья...
Пенелопа (встает, молча ходит по комнате).
Улисс. Пенни, это хорошее предложение. Дом целиком стоит меньше...
Пенелопа (резко разворачивается, наплыв камеры). Иди к черту!
Рэмзи. Миссис Улисс...
Улисс. Пенелопа, пойми...
Пенелопа (перебивает обоих). Нет, это ты пойми, Крис!
— Стоп!
Фил ястребом подлетел к Ким.
— Детка, ты с похмелья? Порешь уже пятый дубль, что с тобой?
Ким пожала плечами.
— Если б ты мне эту же сцену не выдала на прослушке, вылетела бы впереди собственного визга. Молли спит и видит себя в этой роли... — Фил фыркнул: — Знаешь, почему я выбрал тебя? Потому что ты, черт побери, играешь лучше. Когда ты орала на меня на той неделе, я тебе поверил! А сейчас ты бормочешь реплики, как дохлая рыба. Дай мне темпоритм! Дай мне Пенелопу, чтоб ее! Это не у нее, это у тебя родной дом отнимают, поняла?!
Ким подавила вздох.
— Я бы взяла деньги.
— Она у нас перекати-поле, — хохотнул Зак и подкинул адвокатский портфель. — Все барахло должно умещаться в чемодан, дом там, где ты этот чемодан поставил, — все такое. Свобода от материальных уз этого бренного мира.
— Иди к черту! — отмахнулась Ким.
Образ и правда был ну совсем не ее, но выбирать не приходилось. После проходной роли в нашумевших «Ребятах из Грин Вэлли» Ким несколько раз приглашали в кино и шоу, но вот уже три с лишним года приходилось перебиваться рекламой, гонять перезрелых теток и прыщавых подростков в театральной студии и пищать за разных зверушек в компьютерных играх. Приглашение в «Пенелопу» могло стать спасательными кругом, но вжиться в историю психованной истерички, помешанной на родном доме, не удавалось, хоть тресни. Мысль о доме у Ким вызывала в лучшем случае гадливость.
— Ладно, — Фил устало плюхнулся на стул. — Перерыв десять минут, потом снимаем сцену двадцать шесть. Позовите малявку, пусть готовится. А ты — пошла вон с глаз моих.
— Фил, я...
— Вон, я сказал! Иди проветрись. Расширь сознание. Помедитируй, курни травки, переспи с первым встречным... Делай что хочешь, но завтра с утра выдашь мне сцену на сто двадцать из ста, или послезавтра играть будет Молли Прюн. Все, брысь. Хэнк, кофе мне!
О Филе Картере говорили: гениальный режиссер с отвратительным вкусом. Это тоже сыграло роль, когда Ким думала над предложением. Сценарий «Возвращения Пенелопы» был, мягко говоря, странен: проведя несколько лет в тюрьме, женщина теряет семью и дом — и борется за свое счастье. Но если кто и мог сделать из этой истории что-то смотрибельное, то это Фил. Работать с ним было адски утомительно, но полезно: неразборчивый в выборе сценариев, он безошибочно чуял фальшь у любого актера.
Роль не шла. Пенелопа цеплялась за то, что Ким было и даром не нужно. Сколько Ким себя помнила, дом казался ей даже не гирей на ноге, а грязной ржавой клеткой. Мерзейшее ощущение — когда нельзя удобно сесть, удобно встать, когда нельзя раскрыть руки в полную ширину, не задев что-то, нельзя, чтоб было удобно. Как намучилась она с этим в театралке поначалу: «занимай место!» — орал незабвенный Джейк Дроссман, ее первый учитель сценического искусства. «Занимай место, дура, вылезай из аквариума!» Даже на пустой сцене она двигалась, будто в мире пыльных безделушек и хлипких табуреток.
Еще в детстве она увидела номер гостиницы и поразилась, насколько там свободно: ни одной лишней вещи. В юности — открыла для себя туристические магазины и влюбилась в мир чистых, энергичных линий. Мобильность. Функциональность. Компактность. Ничего лишнего, и, да: все должно помещаться в одном чемодане.
Тем забавнее было, что расслабляться Ким ходила в большие магазины.
Наверное, все актеры чуточку суеверны. Если что-то принесло удачу один раз, может принести и второй. Признаваться себе в этом, конечно, не обязательно, но можно ведь решить, что есть занятия, успокаивающие нервы. Кого-то и впрямь успокаивала травка, кто-то сгонял сто потов в тренажерке... Шопинг тоже бывает разным. Можно мотаться по бутикам, доводя продавщиц до нервного срыва, можно тоннами скупать дорогущие шмотки и ненужное барахло. Можно ястребиным взором выискивать скидки и распродажи, выгадывать пару центов с доллара, пару долларов с сотни... Бр-р-р!
Что от шикарных бутиков, что от вырезания купонов Ким трясло. Чем дороже вещь, тем, казалось, больший кусок жизни она съедает. Зато привлекали большие, безликие супермаркеты, где продается все: от зубочисток до автомобильных покрышек и от футболок по десятке за три штуки до навороченной техники. Такие, где до тебя нет дела, где стоят высоченные стеллажи, и можно бродить между ними, разглядывать, щупать и радоваться: как много на свете вещей, которые тебе абсолютно не нужны.
О да. Красивые, недорогие и удобные вещи Ким радовали. Впрочем, она в ужас бы пришла, предложи ей кто-нибудь любой из товаров даже даром. Это как с пушистыми зверушками: их можно гладить и тискать, если они чужие, но, как только она появится в твоем доме, — придется гнать глистов, убирать шерсть и вытирать лужи. Зато, разглядывая и перебирая какие-нибудь разноцветные кружки, блокнотики или резинки для волос, она приводила в порядок мысли и нередко ловила нужный «манок» для роли.
Из магазинов Санта-Розы Ким подошел местный «Гудмарт»: большой, круглосуточный, с уймой вещей и вещичек — достаточно симпатичных, чтобы занять глаза и руки, и достаточно дешевых и «легких», чтобы не связывали. Перед прослушиванием Ким зависла над огромной корзиной разноцветных шлепанцев, когда отдохнувший мозг вдруг поймал нужную волну: отчаянной болезненной — до слез — досады и тоски. Она ухватила настроение, вложила его в слова из сценария — и с блеском прошла отбор из пары десятков кандидаток.
Сейчас в «Гудмарте» был вечерний наплыв посетителей. Ким потолкалась в гудящей толпе и готова была плюнуть и уйти, когда поток вынес ее в тихую «бухту».
Сначала она решила, что это уголок консультантов или маленький кафетерий: диванчик, столик, пара кресел. Правда, стойки с кофе и пирожными не было. Были фотографии на стенах, посуда и безделушки в застекленном стеллаже. Ким взяла буклетик со стола, пролистала, машинально сунула в сумочку. Сдвинула легкий плетеный стул с клетчатой подушкой, поставила его на место... В носу защипало.
Сперва она только и могла, что блуждать невидимой и неслышной тенью по стройке, морщась от ругани рабочих, с болью — почти настоящей, хуже, чем настоящей, потому что телесную боль можно заглушить, — находя в строительном мусоре обрывки и осколки семейного гнезда, которое с любовью создавала, в которое вложила столько сил. Дом, их несчастный дом — она не смогла защитить его, его растерзали, срыли до основания...
Потом, когда хаос стройки сменился огнями торгового центра, стало немного легче, да и сама она освоилась немного со своим новым состоянием. Живой человек, наверное, начал бы пить. Она подсела на кино, благо проникнуть в кинотеатр могла теперь без проблем. Она просмотрела весь репертуар, порой сутками просиживала в зале, пялясь в экран — неважно, что там шло, главное, можно было окунуться в придуманную жизнь нереальных героев, таких же призраков, как она сама. Позже появилось еще одно развлечение: ей начали подчиняться предметы. Она отправлялась в гипермаркет, выстроенный как раз на месте их участка, и начинала, машинально, от скуки, переставлять и перекладывать товары на полках. Ребятишки в фирменных футболках — мерчендайзеры, она выучила длинное слово — то удивлялись, кто делает за них их работу, то проклинали «дурацкий полтергейст», который снова перепутал товар.
* * *
Рэмзи. Миссис Улисс...
Улисс. Пенелопа, пойми...
Пенелопа (перебивает обоих). Нет, это ты пойми, Крис! Я выросла в этом доме. Помню в нем каждый угол, каждую (пинает ногой табурет) табуретку. Я пять чертовых лет упахивалась в прачечной и не свихнулась только потому, что мечтала вернуться в свой дом. А теперь ты суешь мне деньги и думаешь, что я утрусь? Так я тебя разочарую, милый. Это мой дом. И если надо драться, я буду за него драться!
Улисс. Пенелопа, пойми...
Пенелопа (перебивает обоих). Нет, это ты пойми, Крис! Я выросла в этом доме. Помню в нем каждый угол, каждую (пинает ногой табурет) табуретку. Я пять чертовых лет упахивалась в прачечной и не свихнулась только потому, что мечтала вернуться в свой дом. А теперь ты суешь мне деньги и думаешь, что я утрусь? Так я тебя разочарую, милый. Это мой дом. И если надо драться, я буду за него драться!
— Снято!
Фил демонстративно вытер пот со лба.
— Вот можешь же, когда соберешься. Давай еще пару дублей, не расслабляйся!
Ким кивнула и вспомнила плетеный стул с клетчатой подушкой.
Глаза уже слезились от софитов, когда Фил объявил перерыв. Ким забрала у Хэнка свою курицу с ананасами, примостилась на подоконнике в холле и полезла в сумку за влажными салфетками. Пальцы наткнулись на незнакомые глянцевые страницы. Буклет. Ким вгляделась в полузнакомые фотографии.
Дом, куда хочется вернуться, — гласила надпись на обложке. Марла, Том, Линда и Джей. Жена, идеальная хозяйка, красавица и умница. Муж, умный, добрый, тренер школьного футбольного клуба. Двое детишек, смышленых и приветливых. Он был опорой местной общины. На ней держался дом — где всегда уютно, всегда пахнет выпечкой, куда хочется приходить снова и снова. Страшная трагедия: старые трубы газопровода, взрыв — в мгновение ока от дома ничего не осталось. Скандал с местными властями. «Они даже своей смертью нас спасли, — писал сосед, мистер Эверли. — Их дом взорвался первым, мы успели выбежать».
Гибель семьи Хилли стала трагедией Санта-Розы. К пепелищу носили цветы целый год, местная газета не умолкала. Муниципалитет бил себя в грудь и срочно менял газопровод – будто замки в ограбленном доме. Ну, а когда взорванные участки выкупили «Американ Молл» и «Гудмарт», городские власти оплатили аренду площади под мемориальный уголок.
Ловить «манок» Ким стала каждый день. Точнее, каждую ночь, после съемок. Иногда нужный настрой приходил сразу, порой приходилось за ним погоняться. Чтобы не казаться самой себе совсем уж нахлебницей, она даже начала покупать в «Гудмарте» всякую мелочевку: брелок, складной стаканчик, ароматизатор в машину... Это барахло гремело в бардачке и мешалось в сумке, напоминая о магазинной Пенелопе.
Она не сразу поняла, в чем дело. Если раньше настроение возникало внутри, лепилось и гонялось в мозгу, как жевательная резинка, то «манок» из «Гудмарта» приходил извне, обрушивался целиком, как говорится, «как есть». Бегая между стеллажами, карауля у витрин, Ким будто гонялась за кем-то живым. И все чаще ловила в тоске по дому нотки раздражения. И, пожалуй, азарта.
Она могла бы спрятаться, уйти. В одну из подсобок, на технический этаж, в лифтовую шахту... Будем честны с собой: рыжая обыскалась бы ее, стоило захотеть. Значит, не хотела. Эти дурацкие салочки ее развлекали: все лучше, чем без толку висеть под потолком в углу подсобки или в тысячный раз выстраивать в ряд дешевые ароматические свечки. Но один раз — один раз она сорвалась. Вышло глупо.
Бабах!
С десяток чашек слетели с крючков и с грохотом раскололись. Ким запоздало отпрыгнула, тяжело дыша.
— Вы целы, мэм?
К ней резво подбежала девочка-консультант в фирменной красной футболке с принтом: «Саша».
— Вас не задело?.. Ой! А вы... Вы Ким Метцки, да? Это ведь вы играли Синтию в «Грин Вэлли»?
Ким улыбнулась: Синтия появлялась в двух-трех сериях за сезон, и узнаванием ее баловали редко.
— Вам понравился сериал?
— Да! — Саша энергично кивнула. — Я фанатка Синтии. Все фики про нее читала... Ой, извините...
— Ничего, — усмехнулась Ким. — Я тоже читала парочку.
Саша потупилась и махнула уборщику.
«Попросит автограф?» — подумала Ким, но девушка заговорила о другом.
— А... ну, раз вы играли Синтию, вы, может быть, ну...
— Да?
— Ну, вы ведь заметили, как упали чашки?
— Расшатались крючки? — осторожно предположила Ким. — Или стойка.
— Мы их проверяем каждую смену, — Саша потрясла стойку, чашки закачались, но остались висеть. — Ходят слухи, что тут есть полтергейст.
Даже так... Ну, а с другой стороны, всякое же бывает. «Люди закрывают глаза, чтоб не дай бог не увидеть нового», — говорила как-то Синтия, и в кои веки Ким была с нею согласна.
— Саша, а может, мы с вами присядем и вы мне расскажете об этом полтергейсте?
Саша вздохнула.
— Нельзя, пока смена не кончится. Но вы, может, слышали о семье Хилли? Вот... мы думаем, это муж. Ну, вы же знаете, если женщина помешана на порядке, то муж либо подкаблучник, либо тиран... И... ну... глупо верить в привидения, но вот кажется, он тут остался.
Ким вытащила визитку, черкнула номер мобильного.
— А приходите завтра в «Аврора пикчерс». Посмотрите на съемки, получите автографы: мой и Зака Коннорса — помните мистера Бугиди?
— Спасибо, мисс Метцки! — просияла Саша. — Я приду!
Она злилась, но чашками кидаться больше не стала — ушла от греха подальше: выше, выше, сквозь перекрытия, до лифтового этажа. Будь она живой, заплакала бы. Как они смеют — про Тома...
Том был чудесный. Умный, добрый — ей необыкновенно, просто сказочно повезло с мужем, да и Линда с Джеем пошли в отца: приветливые, веселые дети. Она каждый день благодарила судьбу за чудесную семью и старалась создать для нее уютный дом. Дом, где приятно жить, куда радостно возвращаться. День за днем, год за годом — по кирпичику, по крупинке выстраивала она семейное гнездо. Родное, теплое, надежное.
Она никогда не была сумасшедшей хозяйкой, что бы ни говорила глупая девчонка. Она просто хотела, чтобы мужу и детям было хорошо дома. И им было хорошо. И... и та авария не была ее виной, прорвало центральный газопровод. Не дом их убил, это халатность муниципалитета погубила и их самих, и дом. Они отошли сразу, не успев понять, что произошло. Очнулись уже вовне. Впереди ждал путь, ждали испытания... Она не боялась испытаний. Она просто увидела дом. Их дом. Ее дом — ее детище: разоренное, разрушенное, горящее... И не смогла его оставить.
* * *
Полтергейст или нет, а в «Гудмарт» Ким больше не наведывалась. Воровать у привидения — это какой-то извращенный вид плагиата. Да и съемки подходили к концу.
Зал суда. Судья зачитывает решение.
Судья. ...жилой дом и прилегающий земельный участок по адресу Хиллстон-роуд 12 передать в собственность Пенелопе Энн Улисс. В свою очередь миссис Улисс обязуется выплатить своему бывшему супругу Кристоферу Улиссу денежную компенсацию...
Пенелопа выпрямляется и победно обводит глазами зал.
Судья. ...жилой дом и прилегающий земельный участок по адресу Хиллстон-роуд 12 передать в собственность Пенелопе Энн Улисс. В свою очередь миссис Улисс обязуется выплатить своему бывшему супругу Кристоферу Улиссу денежную компенсацию...
Пенелопа выпрямляется и победно обводит глазами зал.
Ей было неудобно. Сорвалась, испугала рыжую... Кажется, всерьез испугала: рыжая больше не приходила. Снова стало скучно. Не разыгрывать же в самом деле полтергейста, не отпугивать же покупателей. Потихоньку она снова подсела на кино, благо репертуар успел полностью обновиться. Кто бы мог подумать, что рыжую она вновь увидит на киноэкране.
Крыльцо дома в Итака Айленд. Судебный пристав провожает Пенелопу до дома, вручает ей ключи.
Пристав. Вы, вероятно, захотите сделать ремонт, прежде чем вселяться?
Пенелопа. Возможно...
Звук отъезжающей машины, начинается музыкальная тема. Пенелопа идет по полупустому дому, приходит на кухню, садится на стул. Замирает — музыка стихает. В доме очень тихо. Кап — Пенелопа вздрагивает — капает капля из кухонного крана. Слышен детский смех. Пенелопа вскакивает, оглядывается — дом пуст. Смех слышен снова — это дети бегают за окном по улице. Начинается музыкальная тема. Пенелопа сидит ссутулившись на стуле в пустом доме. Панорама дома, камера отъезжает, вид сверху — затемнение.
Пристав. Вы, вероятно, захотите сделать ремонт, прежде чем вселяться?
Пенелопа. Возможно...
Звук отъезжающей машины, начинается музыкальная тема. Пенелопа идет по полупустому дому, приходит на кухню, садится на стул. Замирает — музыка стихает. В доме очень тихо. Кап — Пенелопа вздрагивает — капает капля из кухонного крана. Слышен детский смех. Пенелопа вскакивает, оглядывается — дом пуст. Смех слышен снова — это дети бегают за окном по улице. Начинается музыкальная тема. Пенелопа сидит ссутулившись на стуле в пустом доме. Панорама дома, камера отъезжает, вид сверху — затемнение.
«Возвращение Пенелопы» шло последним сеансом. Фильм собрал едва ли ползала, и половина ушла с середины просмотра. Она дождалась, пока прошли титры, пробежались по рядам уборщики, погасили свет, заперли зал. Скорчилась под потолком, пытаясь понять, чем же ее так задел второсортный фильм.
Она... она ведь не цеплялась так за мертвые стены, она просто заботилась о родных, разве нет? Ну конечно же...
Тогда почему же ты здесь, а не с ними, Марла?
Мысль пришла будто извне.
Марла, Марла...
Голос, смутно, будто с детства, знакомый, зазвучал в полную силу. А может... может, просто она прислушалась к нему лишь теперь?
Марла, Марла, где дом твой?
Она знала, где ее дом. Путь звал вперед.
* * *
Если один раз повезло, надо обязательно зайти второй раз. Ким предлагали роль — почти главную — в новом полицейском сериале. Не смотаться перед прослушиванием в Санта-Розу было бы преступлением.
В «Гудмарте» Ким собралась было спросить о Саше, когда увидела саму девушку — в новой форме администратора.
— Мисс Метцки! А я в понедельник смотрела вашу «Пенелопу».
— И как вам?
— Понравилось...
Саша спрятала взгляд. Ким дала себе мысленный подзатыльник: не смущай ребенка, старая кошелка, не заставляй девочку врать.
— Как там ваш полтергейст?
Девушка пожала плечами. В последнее время ей явно было не до привидений: повышение, да еще наверняка экзамены в колледже, а то и новый парень.
— Да вроде угомонился последнее время.
Она не стала ночевать в Санта-Розе. Села за руль и к трем ночи была у себя.
Маленькая, но непременная поблажка любимому «задвигу», как обозвал ее убеждения Фил. Не «дома». «У себя». Крошечную студию на восьмом этаже тридцатиэтажки Ким постаралась сделать настолько пустой, насколько в принципе можно. Кресло-кровать, компьютерный столик, шкаф-купе. Полупустой крохотный холодильник. Место, где можно бросить вещи и передохнуть перед новой поездкой, не больше. Да. Только так. Идеально.
Привычным движением Ким бросила ключи в корзинку, вытащила из холодильника бутылку воды, опустилась в кресло. Надо умыться и прочитать наконец сценарий. Но сначала она посидит в любимом кресле и насладится этим редким ощущением. Что она — наконец-то...
У себя. Да. У себя.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
четверг, 07 июня 2012
The end is nigh
Название: Ковбой и…
Типаж: призрак повешенного ковбоя
Квест: история о ксенофобии
Автор: Kagami-san
Бета: Мелисса
Краткое содержание: у каждого в этом мире есть свое предназначение.
Предупреждения: призраки и чуть-чуть другой инфернальщины.
читать дальше
Пролог
Работа начиналась со звона колокольчика. Всегда, каждый божий день, без перерывов на выходные и праздники. В выходные и праздники работы как раз было в два раза больше.
- Просыпайтесь, сволочи! – орал Хозяин и звонил, звонил в свой дрянной колоколец. – Все по местам! Работать, олухи! Время не ждет! И чтобы сегодня без фокусов! Слышал, Фингус? Я все про тебя, ленивая задница, знаю!
И старый Фингус ковылял на свое место, на самой верхотуре. Хозяину-то, конечно, неважно, что Фингус высоты боится. Хозяину все неважно. Потому что он нас ненавидит.
«Ненавидит, потому что боится», - как-то поведала всем полубезумная Мэгги.
Она вообще много чего знала, наша Мэгги, может поэтому ее Хозяин и увел одной из первых.
- Твою-то подводную мать, от этого звона оглохнуть можно, - спеша к своей бочке у реи тонущего корабля, прохромал одноногий Билли.
Начиналась работа. Я поднялся на эшафот, подергал старую подругу – петлю из пеньковой веревки - и надел ее на давно изувеченную шею.
- Ну что, Вилли, готов? – почти напротив меня в ветвях древнего бутафорского дерева сидела Энджи - наш нежный ангел хранитель.
- Да, - кивнул я.
И звук колокольчика затих, зато зашуршали полотнища входа, впуская первых на сегодня посетителей Комнаты Страха.
Глава 1. Ковбой и его смерть
Мы тогда трое суток гнали скот, забрав его на небольшом ранчо на северо-востоке Вайоминга. Был конец октября, холод стоял порядочный, хотя до снега еще не дошло. Мы впятером вели полусотенное стадо. Казалось, что может быть проще? Оказалось, что проще можно было лишь умереть.
Третья ночь ничем не отличалась от двух предыдущих. Мы расположились недалеко от Чертовой башни, лишь только стемнело, поставили лагерь. Мне выпало дежурить первым, поэтому я уже спал, когда все случилось. На нас напали под утро и взяли, как котят неразумных. Почему собаки не подняли голос – дело десятое, да и не важно это уже. Действительно, какая разница, когда троим перерезали горло, одного пристрелили, а меня, развлечения ради, вздернули на ближайшем дереве.
Самое интересное началось после. Когда я открыл глаза, огляделся и, вздохнув, сел под тем самым деревом, на котором висел.
Повешенный - преотвратное зрелище, хочу вам сказать. Никому не пожелаешь такого конца. И вообще, быть убитым никому не пожелаешь.
А потом настал день, а за ним пришел вечер и ночь. Лишь спустя сутки я встал и пошел осматривать окрестности. Нашел еще четыре тела. Да, только тела и никаких признаков душ.
Вот тогда я и задумался, почему остался торчать среди этой чертовой равнины, напротив Чертовой башни, а другие нет? Но ответить на этот вопрос мне не могли ни вороны, деловито выклевывающие внутренности трупов, ни койоты, которые боролись с воронами за кусок мертвечины, ни насекомые, которым вообще было все равно. И вот тогда-то я испугался по-настоящему. Мне в жизни не было так страшно, как в этом послесмертии. И страшным было не то, что я умер, а то, что остался. Один - среди бесконечных равнин, между небом и землей. Хотелось забиться в угол, закрыть глаза и представить себе, что ничего этого нет, что я сижу на кухне в уютном доме моей милой и жду, когда меня накормят горячим мясным рагу. Это как в детстве: если чего-то не видишь, значит его не существует. Но реальность – совсем другое дело.
В себя меня привели голоса.
- Смотри, здесь еще один.
- Совсем недавно убили. День-два назад, не больше.
- Небось, бандиты передрались за добычу.
- Хватит гадать. Джош, Род, выройте яму, Сэм, а ты сними-ка этого бедолагу с дерева.
- И охота тебе возиться.
- Мне охота, чтобы они во имя Господа нашего были похоронены в земле, а не белели костями посреди прерии.
- Сколько тех костей белеет…
- Меня мало волнует сколько, а этих мы похороним.
Их было шестеро. Странная, разношерстная компания. Руководил там пожилой мужчина, невысокий, словно карла из цирка уродов. Как-то давно, когда еще ребенком был, ходил я на представление такого.
Пока двое копали, а третий снимал мое тело, еще один, щуплый, сухой, почитай кожа да кости, какое-то время смотрел на то, как с шеи трупа снимали веревку, а потом подошел и подобрал петлю. Повернулся ко мне, улыбнулся, показав гнилые зубы, и сказал:
- Пригодится.
Я даже вздрогнул - неужели видит?
- Глубже копай, а то звери быстро ваши старания на нет сведут. Эй, Томми, чего встал? Иди, помогай!
- Да-да, - засуетился щуплый и, сунув петлю в карман, побежал помогать. Хотя помощи от него было, как с козла молока.
Копали ребята споро. И скоро наша общая могила была готова.
Так странно наблюдать со стороны за своими собственными похоронами. Когда они зарывали тела, я аж вздрогнул, словно до меня лишь сейчас дошло, что я уже никогда не буду прежним.
Когда они уходили, я пошел следом. Я не мог поступить иначе, не мог остаться один, просто не мог! К тому же, меня словно тянуло, не отпуская.
Их лагерь был совсем недалеко. Пятнадцать запыленных машин с прицепами-фургонами.
От лагеря пахло бензином и зверями. Значит, точно цирк.
- А ты права была, тетушка Мэй, как раз там и нашли пятерых, - старший, проходя мимо одного из фургонов, снял шляпу и кивнул старой слепой старухе, сидевшей на видавшем виды деревянном стуле.
- Я никогда не ошибаюсь, Мангус, - прокаркала она, вынимая изо рта самокрутку, - ни во времена твоей матушки, пусть земля ей будет пухом, ни в твои, еще и внуков твоих поучать буду!
- Не сомневаюсь, - усмехнулся Мангус и пошел дальше, раздавать указания. Труппу пора было кормить.
Я двинул было за ним, но замер, повернулся к старухе. Та дымила своей самокруткой и глядела своими бельмами в никуда.
- Мир все больше становится похожим на кладбище, - выпустила она очередное облачко дыма.
И мне захотелось оказаться как можно дальше от нее. Именно тогда я в первый раз и услышал этот звук… звон колокольчика. Сначала он показался совсем тихим, а потом начал заполнять все вокруг. Ему невозможно было сопротивляться, и я пошел на этот звук, который разрывал мне голову набатом.
Фургон, к которому меня тянуло как магнитом, стоял в стороне от других, словно изгой. Старая, замызганная машина и побитый жизнью прицеп. Звон шел оттуда. А потом я увидел Томми, который сидел на корточках у фургона и держал в руках маленький серебряный колокольчик с черной ручкой.
- Оооо, пришел, - он поднял на меня взгляд и сплюнул мне под ноги.
- Ты видишь меня? – умнее вопроса у меня не нашлось.
- А то, - он встал и спрятал колокольчик в кожаный кисет, висевший у него на шее. – Я всех вас, дармоеды, насквозь вижу.
Он достал из кармана мою петлю и покачал ею в воздухе.
- Знакомая вещица, да? – и рассмеялся хрипло, словно ворон закаркал. - Давай-ка, мы с тобой договоримся, мертвячок, – он встал и огляделся, словно боялся, что нас кто-то услышит. - Ты работаешь на меня, а я тебе теплое место под небом устрою в компании таких же олухов, как ты.
И вот что на это ответишь? Работа, компания таких же… А что мне еще было нужно на тот момент?
- По рукам, - я по привычке протянул ладонь для пожатия.
У того даже физиономию перекосило, словно я ему коровью лепешку предлагал.
- Совсем ума лишился, сука?
А мне просто смешно стало. И от себя самого в том числе, словно он мог пожать мне руку! Я рассмеялся. А потом заметил девчушку, выглядывающую из-за фургона. И она была такой же, как и я - призраком. Она посмотрела на меня огромными, испуганными глазами и исчезла.
- Работа начнется, как в город приедем. И отлынивать не вздумай, а то знаю я вас…
Да только мне уже его слова неинтересны были. Я пошел туда, где видел девочку. Она там и стояла – за фургоном, глядя в землю.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - услышал из-за спины и резко повернулся.
Их было четверо. Все призраки.
- Добро пожаловать к нам, - ко мне шагнула высокая, невероятно красивая девушка, - Меня Энджи зовут.
- Спасибо.
- И ты тоже попал! – крикнула девочка и расхохоталась, закружила, поднялась немного над землей. - Попал! Попал!
- Ири, перестань! – Энджи нахмурилась. – Вы уж простите ее…
- Вилли, - представился я.
- Да, Вилли, - Энджи улыбнулась.- Идемте, я познакомлю вас со всеми.
- И расскажи ему обо всем! – Ири крикнула мне в спину и растворилась в воздухе.
- О чем – всем? – спросил я.
- Обо всем, - вздохнула Энджи.
Глава 2. Ковбой и его работа
Их было пятеро человек. Хотя, каких человек? Призраков. Те, с кем мне предстояло работать. Я был шестым.
- Нас всегда шестеро. Иногда Хозяин уводит кого-то, но на его месте всегда появляется кто-то новый.
- Уводит? Куда?
- Этого никто не знает.
Воцарилась тишина.
- Это знают все, - в тишине голос Мэгги, пожилой женщины, звучал отчетливо и ясно, - он уводит их туда, откуда не возвращаются. И это самое страшное для призрака.
- Опять ты за свое, - махнул на нее рукой Билли. – Мы и так уже там, откуда не возвращаются.
- Так да не так. Всем призракам есть два пути. Один на очищение и перерождение. Второй в никуда, в ничто. Вот в это ничто и уводит Хозяин тех, чей час пробил.
И что-то в голосе Мэгги было такое, от чего у меня, даже мертвого, мурашки по спине побежали.
- Еще, скажу я вам, терпеть он нас не может. Ненавидит и боится. В этом его слабость.
***
Мы уже второй день были в пути. Призраки обычно путешествовали на крыше фургона, собирались все вместе и болтали обо всем. О прошлой жизни, о том, кто что видит.
- А почему вы не можете от него уйти? – однажды спросил я.
- А ты пробовал? – усмехнулся Фингус - старый рыбак, который больше всего на свете, даже после смерти, боялся высоты.
- Мы привязаны к Хозяину вещами, которые были причиной нашей смерти. У него есть пузырек воды, в которой утонул Фингус, или уголек из костра, в котором сгорела Мэгги, - Энджи смотрела в никуда.
- И веревка, на которой меня вздернули, - хмыкнул я.
- Да, и все это он хранит у себя в фургоне, в деревянном ящике, к которому нам ходу нет. Уж я-то точно знаю, - Мэгги усмехнулась.
Мы помолчали какое-то время, а потом рядом со мной появилась Ири и закричала, хлопая в ладоши:
- Город! Город!
- Уже? – Билли, кряхтя, встал и посмотрел вдаль. – И, правда. Ну что, скоро примемся за работу.
- А что у нас за работа? – спросил я.
- Людей пугать! – выдал Фингус и хрипло рассмеялся.
***
Цирк ставился на большом пустыре за городом. Приехали мы на закате, а уже к утру все шатры и палатки были готовы к приему посетителей.
- Ты, ковбой, вот здесь работать будешь, - Хозяин подошел к небольшому возвышению, на котором стояла уменьшенная копия виселицы. – Уяснил? – он явно хотел сказать еще что-то, но кивнул на Энджи, которая устраивалась на своем месте. – Вот она, если что, расскажет.
И быстро ушел.
- Тут почитай почти ничего делать не надо, - Энджи, уселась на ветке дерева, - когда людей видишь просто повой немного и покачайся на своей петле, глаза выпучи, - она рассмеялась. – Они этого пугаются. От нас еще никто непуганым не уходил.
- Никогда не понимал подобных развлечений, - нахмурился я и сунул голову в петлю.
- Людям это нравится. Когда их смешат или пугают. Это словно придает им сил, - Энджи провела ладошкой по шершавой ветке, - а у нас забирает.
О! Забирает, не то слово! После своего первого рабочего дня я себя выжатой тряпкой чувствовал.
- Это ничего, - Мэгги коснулась пальцами моих щек и заглянула в глаза, - у всех первый раз такой. Ну что, ребята, поздравим нашего мальчика с первой брачной ночью?
Все рассмеялись.
- Надеюсь, у тебя с твоей петлей полная взаимность! – провозгласил Билли, повалился на мешки в углу и захрапел.
Работа была не сложной, что уж говорить: виси себе, дергайся на веревке да вой. Кто-то пугался, да. Но в основном смеялись, показывая на меня пальцами. Я не понимал только одного:
- А как они нас видят? – спросил я как-то у Мэгги.
- Думаю, это магия, - ответила та, обхватив себя руками. – Знаешь, Вилли, магией можно объяснить все в этом мире. Но будет ли это правильно?
А через несколько дней после этого Хозяин увел ее.
- Значит, мы скоро двинемся в путь, - Фингус смотрел им вслед.
- Значит, сколько у нас появится кто-то новенький, - запрыгала на месте Ири.
- Куда ее ведут? – я тупо смотрел на полог, опустившийся за ушедшими.
- Куда-то, - пожал плечами Фингус, - нам лучше не знать.
Но я был с этим не согласен и выскользнул за ними.
- Куда? – за мной бросилась Энджи, ухватила за локоть. – Куда тебя несет?!
- Я хочу знать…
- Брось, - зашептала она мне на ухо, - не наше это дело.
- Вы все говорите, что те, кто уходит, не возвращаются.
- Да, - ее губы касались моего уха, и это было невероятно волнующе.
- Но я хочу, чтобы Мэгги вернулась.
- Глупый, - Энджи словно отбросило от меня. – Дурак! Бестолочь! Иди, - бросила она и скрылась в фургоне.
- Иди, - повторила Ири, которая наблюдала за нами, а потом просто растаяла в воздухе.
Было уже довольно поздно. Цирк только-только закрылся для посетителей. Уставшие артисты готовились ко сну. Кто-то пил, кто-то делился впечатлением, кто-то доедал поздний ужин. После трудового дня и вечера всем нужен был отдых.
Все-таки в том, что ты призрак есть определенные плюсы: тебя мало кто видит.
Я заметил Хозяина и Мэгги у одного из фургонов как раз в тот момент, когда они заходили, метнулся следом и замер у окна, прислушиваясь.
- Я привел ее, тетушка Мэй, - услышал я.
- Оооо, это так хорошо, - ответила слепая старуха.
Дверь закрылась и наступила тишина.
Мэгги так и не вернулась.
***
- Когда-то давно, когда я была еще жива, слышала легенду о созданиях, которые питаются человеческим страхом. Ее мне рассказывала мама, - Энджи сидела в углу фургона, обхватив колени руками. – Она говорила, что призраки становятся сильнее от людского страха. Поэтому нельзя бояться.
- Как-то запоздало это предупреждение, - прокряхтел Билли. – Да и сказки эти теперь выеденного яйца не стоят. К тому же, мы от дня пугания только слабеем.
- Пусть рассказывает! – прикрикнула на него Ири. – Не мешай.
- Нельзя бояться, - повторила Энджи. - Но призраки тоже могут стать едой. Их едят некроманты, которые желают достичь бессмертия.
- А кто такие некто… некрако…
- Некроманты – это люди, которые продали душу тьме.
Ири вскрикнула.
- Зачем ребенка пугаешь? – нахмурился Фингус. – И так жизнь не сахар.
- Да какая жизнь-то? – забурчал Билли. – Померли мы! Померли. А вы тут сказочки про живых рассказываете.
После ухода Мэгги все стало немного не так.
Очень скоро цирк двинулся дальше. Мы держали путь в сердце Вайоминга – город Шайенн. В пути не работали. Днем просто сидели на крыше фургона, ночью слонялись по лагерю. Мне нравилось подходить к кострам и слушать рассказы циркачей. Истории из жизни, сказки, придания.
- А говорят, наша тетушка Мэй тоже уже больше тысячи лет живет.
- Хочешь, не хочешь, а поверишь, и так из нее песок уже сы…
- Эй, ты-то за языком последи.
- А что я сказал такого?
- Если она слепая, это не значит, что глухая.
Меня почему-то тянуло к фургону старухи. Любопытство сгубило кошку - это да, но я ничего не мог с собой поделать. Она часто ночами сидела на ступеньках, пристально глядя в небо. И улыбалась.
- Аааа, опять пришел, - прокаркала она.
Я огляделся, кроме меня поблизости никого не было.
- Только не говори, что боишься меня. Подойди ближе, ковбой.
Тут хочешь, не хочешь, а подумаешь о побеге, но сколько можно бегать? И я подошел ближе.
- Что, вопросы тревожат душу? – она покачала головой – Да, раньше никто из вашей братии не приходил ко мне сам. Ты первый, – выдохнула дым и опять затянулась. - Знаешь, я хочу сделать тебе подарок за смелость. Даю тебе три дня. Каждый вечер ты будешь приходить и задавать мне вопрос. Один. И я отвечу. Но от правильности этих вопросов будет зависеть твоя судьба.
Глава 3. Ковбой и его судьба
Я думал о вопросах целый день. И не только о них. О судьбе, о том, что ждет там, за чертой. И правда ли, что может быть такое, что не ждет ничего.
Энджи сидела рядом.
- Ты заметил, Хозяин с утра ходит вокруг, как зверь, и все зыркает на тебя.
- Пусть ходит, - пожал плечами я.
- Что вчера случилось?
- М?
- Так просто он к нам и не подходит – боится, брезгует. А сегодня ты просто звезда нашего цирка.
- Мало ли.
- Куда ты влип, Вилли? – она не отставала.
- Куда ты влип? – тут же рядом с нами появилась Ири.
- Чего к мужику пристали? – прикрикнул на них Фингус. – Вот ведь, одно слово - бабы!
- Не скажешь? – шепнула мне на ухо Энджи.
- Не скажу, - подтвердил я.
- Ну и дурак, - она устроилась поудобнее и закрыла глаза.
Вечер неумолимо приближался.
***
- Ну что, пришел? – старуха хрипло рассмеялась, сбилась на кашель, вытерла губы ладонью. - О чем сегодня спрашивать будешь, ковбой?
- Почему я остался?
Старуха ловко скрутила самокрутку и прикурила, пустив первое кольцо дыма.
- Призраки, как и люди, - глупые создания. Вот и потратил зря первый вопрос. Ты остался потому, что у тебя еще есть дело в этом мире. Вот доведешь его до конца – и свободен. Только самое сложное во всем этом вселенском бедламе понять, какое именно дело надо довести до конца. Да. Ничего, время придет, сам узнаешь. Или не узнаешь, - она задумчиво курила.
- Следующим буду я? – не сдержался и спросил.
- Э, нет. Второй вопрос ты сможешь задать только завтра, - покачала старуха головой. И ее голос был так похож на карканье ворон, которые сегодня так и кружили над лагерем, словно высматривая мертвечину.
Утром нас разбудил звон колокольчика.
- Что за напасть? – недовольно взвыл Билли. – Работы-то ближайшие два-три дня не предвидится! Зачем мозги полоскать?
Но Хозяин был неумолим, все звонил и звонил.
- Может, хватит? - не выдержал я, когда мы все собрались вокруг него.
- Молчал бы! – брызгая слюной, крикнул он мне. – И не подходите ближе! Там стойте! Еще один к вам в банду. – он кивнул в сторону, где стоял призрак высокой, дородной негритянки. – Ненавижу, - почти выплюнул Хозяин, спрятал колокольчик и ушел.
Ее звали Нэни. И она прекрасно понимала, что с ней случилось.
***
- Куда ты собрался? – Энджи ухватила меня за руку.
- Прогуляться хочу.
- Я с тобой, - твердо сказала она.
- Нет, - попытался было остановить ее я, но меня не слышали.
И мы пошли гулять вдвоем, под руку, словно почтенная семейная пара, прожившая вместе не меньше полувека. Я рассказал ей все. И про тетушку Мэй, и про вопросы, и про первый провал.
- О чем ты хочешь еще ее спросить? – Энджи остановилась и серьезно посмотрела на меня.
- Не знаю, - признался я.
- Дурень, - она нахмурилась, задумавшись.
- А что бы ты спросила? – не выдержал я.
Энджи вздохнула и сказала:
- Есть ли у нас возможность освободиться?
- Думаешь, на него ответят? – рассмеялся я. Но смех получился каким-то нервным.
- Тебе обещали ответы. А раз обещали…
- Пойду, - прервал я ее. – Время.
- Возвращайся, - она шагнула ко мне ближе, поправила воротник рубашки, развернулась и зашагала в сторону нашего фургона.
А я пошел к тетушке Мэй.
- Ну, о чем ты сегодня спросишь у меня? – поприветствовала меня старуха.
Я сел перед ней на землю, поковырял в ухе, пытаясь потянуть время, а потом все же спросил:
- Кто ты?
Она даже хмыкнула от удивления.
- Уж явно не любовь всей твоей жизни, - расхохоталась после и снова посерьезнела. – Что ты хочешь услышать в ответ, ковбой? О том, кем и когда я родилась? Или о том, чем я стала?
- О том, зачем мы тебе.
- Хитрец. Вы – моя вечная жизнь.
- Значит сказка о некромантах, которые едят призраков, - правда?
- Многие сказки – правда. Почему бы и этой не быть правдой? Ты умнее, чем я думала, ковбой. Был бы ты жив, закрутила бы с тобой роман. А теперь убирайся. Сегодня ты узнал и так слишком много.
Меня как ветром оттуда снесло. Опомнился я лишь у нашего фургона, как раз перед Хозяином, который мрачно смотрел на меня, держа в руках свой проклятый колокольчик.
- Что, на волю захотелось, паршивец? Вопросы позадавать, да? Так за знания платить нужно, - он подошел ко мне ближе. – Так и знай, если она тебя не тронет, то тебя съем я, - и зазвонил так, что у меня чуть голова не треснула.
***
Энджи не отходила от меня весь вечер. Сидела рядом, иногда брала за руку. Я не возражал, мне это даже нравилось.
- Тили-тили тесто, жених и невеста, - Ири все бегала вокруг.
Остальные внимания на нас не обращали. Куда интереснее было слушать рассказы Нэни о том, кто она и откуда.
Ночь пролетела незаметно, утром мы опять тронулись в путь. Еще один день для того, чтобы понять каким вопросом закончить свое существование.
- Все там будем, - я даже не заметил, как рядом со мной появилась Нэни.
- Там - это где?
- У господа под крылышком. Он посмотрит на нас, погладит по головке и скажет: вот твоя новая жизнь, пользуйся ею с умом. Это когда-то сказала мне юная белая миссис, сгорающая от туберкулеза.
- Складно, - хмыкнул я. - Да только господу вряд ли есть дело до нас.
- Да, иногда мы теряем веру...
- Да разве в вере дело? Мы уже должны быть у господа под крылышком, и где наши небеса обетованные?
- У каждого из нас есть предназначение...
- И наше - стать обедом, - я встал. - Прости, как-то не хочется сейчас говорить.
До самого вечера я был один. Никого не хотелось видеть. Даже когда настало время идти к старухе, пытался никому не попадаться на глаза.
Странный был вечер. Может какой-то праздник или еще что, но посреди лагеря разожгли огромный костер, вокруг которого собрались почти все. Близко я не подходил, смотрел и слушал издалека. Там, у огня было весело: песни, танцы. Я вообще не любитель, но музыка была такая, что ноги сами пустились в пляс.
“О, Сюзанна...”, - пели слаженно, с душой.
“Не плачь ты обо мне!” - подхватил я, но одернул себя, не время было веселиться.
- Что же ты замолчал? - вдруг спросила меня старуха.
Она стояла позади, откуда только взялась!
- А, впрочем, правильно. Пусть поют те, кому поется, - она сделала шаг вперед, замерла, а потом уверенно, словно видела, пошла к костру.
Я нагнал ее и пошел рядом.
- Какой твой третий вопрос, ковбой? – спросила она.
- Почему ты и Хозяин так нас ненавидите и боитесь?
- Вас?
- Да, призраков.
Старуха задумалась.
- Ты не перестаешь меня удивлять, - она задумчиво пожевала губу. – Я ожидала всего: вопросов о том, как убежать, как спастись, попытку выторговать еще пару дней, а ты спрашиваешь о том, почему мы вас ненавидим… - она фыркнула. – Все просто – вы другие. Вы отбросы жизни и смерти, потому что не принадлежите ни тому, ни другому. Вы не нужны никому! Даже себе самим не нужны.
Она уже почти кричала. А я слышал только завывание ветра и слова старой песни:
«О Сюзанна,
Не плачь ты обо мне.
Из Алабамы еду я,
И банджо на спине».
Глава 4. Ковбой и его предназначение
- Это так просто – ненавидеть.
Когда я пришел в себя, старухи уже не было, зато рядом стояла Нэни.
- Наверное, это проще всего.
- Ты все слышала? – спросил ее я.
- Да, - кивнула она. – Ты все сделал правильно.
Я пожал плечами. Это все не имело никакого значения.
Поднимался ветер, который, судя по всему, грозил перерасти в бурю.
- Знаешь в чем наше преимущество? – Нэни не отрывала взгляда от костра, который под напором ветра все разрастался. Люди уже, видимо, осознали всю опасность, пытались потушить его, но огонь не сдавался. – Оно в том, что мы уже перешагнули смерть и не боимся ее. Мы знаем, что это такое. А вот они не знают. И ее они бояться еще больше, чем нас.
Я лишь пожал плечами и пошел к нашему фургону. Отчаянно хотелось увидеть Энджи. Но первой я нашел Ири.
- Оно горит! Горит! – она бежала мне навстречу, размахивая руками и громко смеясь. – Горит! – подбежала, обхватила меня ручонками и замерла. Смех перешел в судорожные всхлипывания, а потом и рыдания.
Люди бегали, пытаясь хоть что-то спасти от огня, который перекидывался с фургона на фургон.
Я взял Ири на руки и пошел искать других. Вскоре я увидел их, стоящих у пылающей машины Хозяина.
- Вот так, - глубокомысленно выдал Билли.
Сам Хозяин носился вокруг, пытаясь спасти хоть что-то из своего нехитрого скарба, о реквизите в это время вообще никто не думал.
- Тварь, тварь! – орал он, непонятно к кому обращаясь. – Сволочь, сука, дрянь паршивая! Ненавижу! Тваааарь!
Многого спасти он не успел. Огонь охватил фургон и машину.
- Сейчас взорвется, - со знанием дела сказал Фингус.
И только тогда я увидел Энджи, она стояла в огне и смотрела прямо на нас.
- Что там? – не удержался я от вопроса.
- Наша свобода, - я даже вздрогнул, такой серьезный и взрослый голос был у Ири.
Я опустил ее на землю и, зачем-то одернув жилетку, пошел к Энджи.
Она улыбалась и стояла на каком-то небольшом сундучке.
- Как думаешь, до нас кому-нибудь будет дело?
- Да кому мы сдались? – я обнял ее, а она провела руками по моему лицу.
- У всех нас есть предназначение, Вилли. И твое было – задавать вопросы.
- Тоже мне, великое дело.
- Великое, - кивнула она. - Порою даже самая незаметная мелочь может послужить толчком...
Взрыв был оглушающим. Кто-то что-то орал, но нам не было до этого дела. Деревянный сундучок горел, как и все вокруг.
- Знаешь, чего я очень хочу? – спросила Энджи.
- Нет.
- Чтобы мы встретились в следующей жизни, Вилли.
Ветер, огонь - вокруг нас творился ад.
- А если очень хочется, то желания должны осуществляться.
Из прогоревшего сундучка повалил темный дым.
Первым ушел Фингус. Просто взмахнул рукой и исчез. Билли тоже надолго не задержался. Расхохотался и шагнул вперед, растаяв в воздухе. А вот Ири было страшно, она прижалась к Нэни, уткнувшись носом ей в юбку.
- Ну, чего ты? – спросила та и погладила девочку по голове. – Видишь, и твои двери открылись. Пошли?
Они так и ушли – взявшись за руки.
- Нам тоже пора, - выдохнула Энджи.
Пора. Я уже видел свою дверь в иной мир.
- И я очень надеюсь встреть тебя… - ее ладошка в последний раз прошлась по моей щеке.
А потом я шагнул из огненного ада в коридор полный света.
Эпилог
Холодно было невероятно. Я уже и в шарф закутался, и воротник поднял, и перчатки натянул, а мороз все равно пробирал до костей. Хорошо, такси приехало быстро и не пришлось долго мерзнуть в ожидании машины.
- Вам куда?
- Аэропорт Кеннеди.
Вот терпеть не могу уезжать, когда мороз. Такое ощущение, что это навсегда. Хотя сегодня все шло как по маслу. Доехали быстро: ни пробок, ни светофоров, и мелкие деньги нашлись, не пришлось ждать сдачи. До самолета еще было время и можно было не спешить.
- Ох!
Я подхватил девушку, которая поскользнулась и чуть не упала.
- Что ж вы так, осторожнее надо, - я улыбнулся, помогая ей выровняться.
- Спасибо, - она повернулась ко мне и…
***
«- Знаешь, чего я очень хочу? – спросила Энджи.
- Нет.
- Чтобы мы встретились в следующей жизни, Вилли».
***
- Объявляется посадка на рейс DL884, следующий в Шайенн, с пересадкой в Денвере.
Мой рейс… а я стоял истуканом, не в силах выпустить ее руки. И она смотрела на меня. Потому что иногда мир должен подождать.
Типаж: призрак повешенного ковбоя
Квест: история о ксенофобии
Автор: Kagami-san
Бета: Мелисса
Краткое содержание: у каждого в этом мире есть свое предназначение.
Предупреждения: призраки и чуть-чуть другой инфернальщины.
читать дальше
Пролог
Работа начиналась со звона колокольчика. Всегда, каждый божий день, без перерывов на выходные и праздники. В выходные и праздники работы как раз было в два раза больше.
- Просыпайтесь, сволочи! – орал Хозяин и звонил, звонил в свой дрянной колоколец. – Все по местам! Работать, олухи! Время не ждет! И чтобы сегодня без фокусов! Слышал, Фингус? Я все про тебя, ленивая задница, знаю!
И старый Фингус ковылял на свое место, на самой верхотуре. Хозяину-то, конечно, неважно, что Фингус высоты боится. Хозяину все неважно. Потому что он нас ненавидит.
«Ненавидит, потому что боится», - как-то поведала всем полубезумная Мэгги.
Она вообще много чего знала, наша Мэгги, может поэтому ее Хозяин и увел одной из первых.
- Твою-то подводную мать, от этого звона оглохнуть можно, - спеша к своей бочке у реи тонущего корабля, прохромал одноногий Билли.
Начиналась работа. Я поднялся на эшафот, подергал старую подругу – петлю из пеньковой веревки - и надел ее на давно изувеченную шею.
- Ну что, Вилли, готов? – почти напротив меня в ветвях древнего бутафорского дерева сидела Энджи - наш нежный ангел хранитель.
- Да, - кивнул я.
И звук колокольчика затих, зато зашуршали полотнища входа, впуская первых на сегодня посетителей Комнаты Страха.
Глава 1. Ковбой и его смерть
Мы тогда трое суток гнали скот, забрав его на небольшом ранчо на северо-востоке Вайоминга. Был конец октября, холод стоял порядочный, хотя до снега еще не дошло. Мы впятером вели полусотенное стадо. Казалось, что может быть проще? Оказалось, что проще можно было лишь умереть.
Третья ночь ничем не отличалась от двух предыдущих. Мы расположились недалеко от Чертовой башни, лишь только стемнело, поставили лагерь. Мне выпало дежурить первым, поэтому я уже спал, когда все случилось. На нас напали под утро и взяли, как котят неразумных. Почему собаки не подняли голос – дело десятое, да и не важно это уже. Действительно, какая разница, когда троим перерезали горло, одного пристрелили, а меня, развлечения ради, вздернули на ближайшем дереве.
Самое интересное началось после. Когда я открыл глаза, огляделся и, вздохнув, сел под тем самым деревом, на котором висел.
Повешенный - преотвратное зрелище, хочу вам сказать. Никому не пожелаешь такого конца. И вообще, быть убитым никому не пожелаешь.
А потом настал день, а за ним пришел вечер и ночь. Лишь спустя сутки я встал и пошел осматривать окрестности. Нашел еще четыре тела. Да, только тела и никаких признаков душ.
Вот тогда я и задумался, почему остался торчать среди этой чертовой равнины, напротив Чертовой башни, а другие нет? Но ответить на этот вопрос мне не могли ни вороны, деловито выклевывающие внутренности трупов, ни койоты, которые боролись с воронами за кусок мертвечины, ни насекомые, которым вообще было все равно. И вот тогда-то я испугался по-настоящему. Мне в жизни не было так страшно, как в этом послесмертии. И страшным было не то, что я умер, а то, что остался. Один - среди бесконечных равнин, между небом и землей. Хотелось забиться в угол, закрыть глаза и представить себе, что ничего этого нет, что я сижу на кухне в уютном доме моей милой и жду, когда меня накормят горячим мясным рагу. Это как в детстве: если чего-то не видишь, значит его не существует. Но реальность – совсем другое дело.
В себя меня привели голоса.
- Смотри, здесь еще один.
- Совсем недавно убили. День-два назад, не больше.
- Небось, бандиты передрались за добычу.
- Хватит гадать. Джош, Род, выройте яму, Сэм, а ты сними-ка этого бедолагу с дерева.
- И охота тебе возиться.
- Мне охота, чтобы они во имя Господа нашего были похоронены в земле, а не белели костями посреди прерии.
- Сколько тех костей белеет…
- Меня мало волнует сколько, а этих мы похороним.
Их было шестеро. Странная, разношерстная компания. Руководил там пожилой мужчина, невысокий, словно карла из цирка уродов. Как-то давно, когда еще ребенком был, ходил я на представление такого.
Пока двое копали, а третий снимал мое тело, еще один, щуплый, сухой, почитай кожа да кости, какое-то время смотрел на то, как с шеи трупа снимали веревку, а потом подошел и подобрал петлю. Повернулся ко мне, улыбнулся, показав гнилые зубы, и сказал:
- Пригодится.
Я даже вздрогнул - неужели видит?
- Глубже копай, а то звери быстро ваши старания на нет сведут. Эй, Томми, чего встал? Иди, помогай!
- Да-да, - засуетился щуплый и, сунув петлю в карман, побежал помогать. Хотя помощи от него было, как с козла молока.
Копали ребята споро. И скоро наша общая могила была готова.
Так странно наблюдать со стороны за своими собственными похоронами. Когда они зарывали тела, я аж вздрогнул, словно до меня лишь сейчас дошло, что я уже никогда не буду прежним.
Когда они уходили, я пошел следом. Я не мог поступить иначе, не мог остаться один, просто не мог! К тому же, меня словно тянуло, не отпуская.
Их лагерь был совсем недалеко. Пятнадцать запыленных машин с прицепами-фургонами.
От лагеря пахло бензином и зверями. Значит, точно цирк.
- А ты права была, тетушка Мэй, как раз там и нашли пятерых, - старший, проходя мимо одного из фургонов, снял шляпу и кивнул старой слепой старухе, сидевшей на видавшем виды деревянном стуле.
- Я никогда не ошибаюсь, Мангус, - прокаркала она, вынимая изо рта самокрутку, - ни во времена твоей матушки, пусть земля ей будет пухом, ни в твои, еще и внуков твоих поучать буду!
- Не сомневаюсь, - усмехнулся Мангус и пошел дальше, раздавать указания. Труппу пора было кормить.
Я двинул было за ним, но замер, повернулся к старухе. Та дымила своей самокруткой и глядела своими бельмами в никуда.
- Мир все больше становится похожим на кладбище, - выпустила она очередное облачко дыма.
И мне захотелось оказаться как можно дальше от нее. Именно тогда я в первый раз и услышал этот звук… звон колокольчика. Сначала он показался совсем тихим, а потом начал заполнять все вокруг. Ему невозможно было сопротивляться, и я пошел на этот звук, который разрывал мне голову набатом.
Фургон, к которому меня тянуло как магнитом, стоял в стороне от других, словно изгой. Старая, замызганная машина и побитый жизнью прицеп. Звон шел оттуда. А потом я увидел Томми, который сидел на корточках у фургона и держал в руках маленький серебряный колокольчик с черной ручкой.
- Оооо, пришел, - он поднял на меня взгляд и сплюнул мне под ноги.
- Ты видишь меня? – умнее вопроса у меня не нашлось.
- А то, - он встал и спрятал колокольчик в кожаный кисет, висевший у него на шее. – Я всех вас, дармоеды, насквозь вижу.
Он достал из кармана мою петлю и покачал ею в воздухе.
- Знакомая вещица, да? – и рассмеялся хрипло, словно ворон закаркал. - Давай-ка, мы с тобой договоримся, мертвячок, – он встал и огляделся, словно боялся, что нас кто-то услышит. - Ты работаешь на меня, а я тебе теплое место под небом устрою в компании таких же олухов, как ты.
И вот что на это ответишь? Работа, компания таких же… А что мне еще было нужно на тот момент?
- По рукам, - я по привычке протянул ладонь для пожатия.
У того даже физиономию перекосило, словно я ему коровью лепешку предлагал.
- Совсем ума лишился, сука?
А мне просто смешно стало. И от себя самого в том числе, словно он мог пожать мне руку! Я рассмеялся. А потом заметил девчушку, выглядывающую из-за фургона. И она была такой же, как и я - призраком. Она посмотрела на меня огромными, испуганными глазами и исчезла.
- Работа начнется, как в город приедем. И отлынивать не вздумай, а то знаю я вас…
Да только мне уже его слова неинтересны были. Я пошел туда, где видел девочку. Она там и стояла – за фургоном, глядя в землю.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - услышал из-за спины и резко повернулся.
Их было четверо. Все призраки.
- Добро пожаловать к нам, - ко мне шагнула высокая, невероятно красивая девушка, - Меня Энджи зовут.
- Спасибо.
- И ты тоже попал! – крикнула девочка и расхохоталась, закружила, поднялась немного над землей. - Попал! Попал!
- Ири, перестань! – Энджи нахмурилась. – Вы уж простите ее…
- Вилли, - представился я.
- Да, Вилли, - Энджи улыбнулась.- Идемте, я познакомлю вас со всеми.
- И расскажи ему обо всем! – Ири крикнула мне в спину и растворилась в воздухе.
- О чем – всем? – спросил я.
- Обо всем, - вздохнула Энджи.
Глава 2. Ковбой и его работа
Их было пятеро человек. Хотя, каких человек? Призраков. Те, с кем мне предстояло работать. Я был шестым.
- Нас всегда шестеро. Иногда Хозяин уводит кого-то, но на его месте всегда появляется кто-то новый.
- Уводит? Куда?
- Этого никто не знает.
Воцарилась тишина.
- Это знают все, - в тишине голос Мэгги, пожилой женщины, звучал отчетливо и ясно, - он уводит их туда, откуда не возвращаются. И это самое страшное для призрака.
- Опять ты за свое, - махнул на нее рукой Билли. – Мы и так уже там, откуда не возвращаются.
- Так да не так. Всем призракам есть два пути. Один на очищение и перерождение. Второй в никуда, в ничто. Вот в это ничто и уводит Хозяин тех, чей час пробил.
И что-то в голосе Мэгги было такое, от чего у меня, даже мертвого, мурашки по спине побежали.
- Еще, скажу я вам, терпеть он нас не может. Ненавидит и боится. В этом его слабость.
***
Мы уже второй день были в пути. Призраки обычно путешествовали на крыше фургона, собирались все вместе и болтали обо всем. О прошлой жизни, о том, кто что видит.
- А почему вы не можете от него уйти? – однажды спросил я.
- А ты пробовал? – усмехнулся Фингус - старый рыбак, который больше всего на свете, даже после смерти, боялся высоты.
- Мы привязаны к Хозяину вещами, которые были причиной нашей смерти. У него есть пузырек воды, в которой утонул Фингус, или уголек из костра, в котором сгорела Мэгги, - Энджи смотрела в никуда.
- И веревка, на которой меня вздернули, - хмыкнул я.
- Да, и все это он хранит у себя в фургоне, в деревянном ящике, к которому нам ходу нет. Уж я-то точно знаю, - Мэгги усмехнулась.
Мы помолчали какое-то время, а потом рядом со мной появилась Ири и закричала, хлопая в ладоши:
- Город! Город!
- Уже? – Билли, кряхтя, встал и посмотрел вдаль. – И, правда. Ну что, скоро примемся за работу.
- А что у нас за работа? – спросил я.
- Людей пугать! – выдал Фингус и хрипло рассмеялся.
***
Цирк ставился на большом пустыре за городом. Приехали мы на закате, а уже к утру все шатры и палатки были готовы к приему посетителей.
- Ты, ковбой, вот здесь работать будешь, - Хозяин подошел к небольшому возвышению, на котором стояла уменьшенная копия виселицы. – Уяснил? – он явно хотел сказать еще что-то, но кивнул на Энджи, которая устраивалась на своем месте. – Вот она, если что, расскажет.
И быстро ушел.
- Тут почитай почти ничего делать не надо, - Энджи, уселась на ветке дерева, - когда людей видишь просто повой немного и покачайся на своей петле, глаза выпучи, - она рассмеялась. – Они этого пугаются. От нас еще никто непуганым не уходил.
- Никогда не понимал подобных развлечений, - нахмурился я и сунул голову в петлю.
- Людям это нравится. Когда их смешат или пугают. Это словно придает им сил, - Энджи провела ладошкой по шершавой ветке, - а у нас забирает.
О! Забирает, не то слово! После своего первого рабочего дня я себя выжатой тряпкой чувствовал.
- Это ничего, - Мэгги коснулась пальцами моих щек и заглянула в глаза, - у всех первый раз такой. Ну что, ребята, поздравим нашего мальчика с первой брачной ночью?
Все рассмеялись.
- Надеюсь, у тебя с твоей петлей полная взаимность! – провозгласил Билли, повалился на мешки в углу и захрапел.
Работа была не сложной, что уж говорить: виси себе, дергайся на веревке да вой. Кто-то пугался, да. Но в основном смеялись, показывая на меня пальцами. Я не понимал только одного:
- А как они нас видят? – спросил я как-то у Мэгги.
- Думаю, это магия, - ответила та, обхватив себя руками. – Знаешь, Вилли, магией можно объяснить все в этом мире. Но будет ли это правильно?
А через несколько дней после этого Хозяин увел ее.
- Значит, мы скоро двинемся в путь, - Фингус смотрел им вслед.
- Значит, сколько у нас появится кто-то новенький, - запрыгала на месте Ири.
- Куда ее ведут? – я тупо смотрел на полог, опустившийся за ушедшими.
- Куда-то, - пожал плечами Фингус, - нам лучше не знать.
Но я был с этим не согласен и выскользнул за ними.
- Куда? – за мной бросилась Энджи, ухватила за локоть. – Куда тебя несет?!
- Я хочу знать…
- Брось, - зашептала она мне на ухо, - не наше это дело.
- Вы все говорите, что те, кто уходит, не возвращаются.
- Да, - ее губы касались моего уха, и это было невероятно волнующе.
- Но я хочу, чтобы Мэгги вернулась.
- Глупый, - Энджи словно отбросило от меня. – Дурак! Бестолочь! Иди, - бросила она и скрылась в фургоне.
- Иди, - повторила Ири, которая наблюдала за нами, а потом просто растаяла в воздухе.
Было уже довольно поздно. Цирк только-только закрылся для посетителей. Уставшие артисты готовились ко сну. Кто-то пил, кто-то делился впечатлением, кто-то доедал поздний ужин. После трудового дня и вечера всем нужен был отдых.
Все-таки в том, что ты призрак есть определенные плюсы: тебя мало кто видит.
Я заметил Хозяина и Мэгги у одного из фургонов как раз в тот момент, когда они заходили, метнулся следом и замер у окна, прислушиваясь.
- Я привел ее, тетушка Мэй, - услышал я.
- Оооо, это так хорошо, - ответила слепая старуха.
Дверь закрылась и наступила тишина.
Мэгги так и не вернулась.
***
- Когда-то давно, когда я была еще жива, слышала легенду о созданиях, которые питаются человеческим страхом. Ее мне рассказывала мама, - Энджи сидела в углу фургона, обхватив колени руками. – Она говорила, что призраки становятся сильнее от людского страха. Поэтому нельзя бояться.
- Как-то запоздало это предупреждение, - прокряхтел Билли. – Да и сказки эти теперь выеденного яйца не стоят. К тому же, мы от дня пугания только слабеем.
- Пусть рассказывает! – прикрикнула на него Ири. – Не мешай.
- Нельзя бояться, - повторила Энджи. - Но призраки тоже могут стать едой. Их едят некроманты, которые желают достичь бессмертия.
- А кто такие некто… некрако…
- Некроманты – это люди, которые продали душу тьме.
Ири вскрикнула.
- Зачем ребенка пугаешь? – нахмурился Фингус. – И так жизнь не сахар.
- Да какая жизнь-то? – забурчал Билли. – Померли мы! Померли. А вы тут сказочки про живых рассказываете.
После ухода Мэгги все стало немного не так.
Очень скоро цирк двинулся дальше. Мы держали путь в сердце Вайоминга – город Шайенн. В пути не работали. Днем просто сидели на крыше фургона, ночью слонялись по лагерю. Мне нравилось подходить к кострам и слушать рассказы циркачей. Истории из жизни, сказки, придания.
- А говорят, наша тетушка Мэй тоже уже больше тысячи лет живет.
- Хочешь, не хочешь, а поверишь, и так из нее песок уже сы…
- Эй, ты-то за языком последи.
- А что я сказал такого?
- Если она слепая, это не значит, что глухая.
Меня почему-то тянуло к фургону старухи. Любопытство сгубило кошку - это да, но я ничего не мог с собой поделать. Она часто ночами сидела на ступеньках, пристально глядя в небо. И улыбалась.
- Аааа, опять пришел, - прокаркала она.
Я огляделся, кроме меня поблизости никого не было.
- Только не говори, что боишься меня. Подойди ближе, ковбой.
Тут хочешь, не хочешь, а подумаешь о побеге, но сколько можно бегать? И я подошел ближе.
- Что, вопросы тревожат душу? – она покачала головой – Да, раньше никто из вашей братии не приходил ко мне сам. Ты первый, – выдохнула дым и опять затянулась. - Знаешь, я хочу сделать тебе подарок за смелость. Даю тебе три дня. Каждый вечер ты будешь приходить и задавать мне вопрос. Один. И я отвечу. Но от правильности этих вопросов будет зависеть твоя судьба.
Глава 3. Ковбой и его судьба
Я думал о вопросах целый день. И не только о них. О судьбе, о том, что ждет там, за чертой. И правда ли, что может быть такое, что не ждет ничего.
Энджи сидела рядом.
- Ты заметил, Хозяин с утра ходит вокруг, как зверь, и все зыркает на тебя.
- Пусть ходит, - пожал плечами я.
- Что вчера случилось?
- М?
- Так просто он к нам и не подходит – боится, брезгует. А сегодня ты просто звезда нашего цирка.
- Мало ли.
- Куда ты влип, Вилли? – она не отставала.
- Куда ты влип? – тут же рядом с нами появилась Ири.
- Чего к мужику пристали? – прикрикнул на них Фингус. – Вот ведь, одно слово - бабы!
- Не скажешь? – шепнула мне на ухо Энджи.
- Не скажу, - подтвердил я.
- Ну и дурак, - она устроилась поудобнее и закрыла глаза.
Вечер неумолимо приближался.
***
- Ну что, пришел? – старуха хрипло рассмеялась, сбилась на кашель, вытерла губы ладонью. - О чем сегодня спрашивать будешь, ковбой?
- Почему я остался?
Старуха ловко скрутила самокрутку и прикурила, пустив первое кольцо дыма.
- Призраки, как и люди, - глупые создания. Вот и потратил зря первый вопрос. Ты остался потому, что у тебя еще есть дело в этом мире. Вот доведешь его до конца – и свободен. Только самое сложное во всем этом вселенском бедламе понять, какое именно дело надо довести до конца. Да. Ничего, время придет, сам узнаешь. Или не узнаешь, - она задумчиво курила.
- Следующим буду я? – не сдержался и спросил.
- Э, нет. Второй вопрос ты сможешь задать только завтра, - покачала старуха головой. И ее голос был так похож на карканье ворон, которые сегодня так и кружили над лагерем, словно высматривая мертвечину.
Утром нас разбудил звон колокольчика.
- Что за напасть? – недовольно взвыл Билли. – Работы-то ближайшие два-три дня не предвидится! Зачем мозги полоскать?
Но Хозяин был неумолим, все звонил и звонил.
- Может, хватит? - не выдержал я, когда мы все собрались вокруг него.
- Молчал бы! – брызгая слюной, крикнул он мне. – И не подходите ближе! Там стойте! Еще один к вам в банду. – он кивнул в сторону, где стоял призрак высокой, дородной негритянки. – Ненавижу, - почти выплюнул Хозяин, спрятал колокольчик и ушел.
Ее звали Нэни. И она прекрасно понимала, что с ней случилось.
***
- Куда ты собрался? – Энджи ухватила меня за руку.
- Прогуляться хочу.
- Я с тобой, - твердо сказала она.
- Нет, - попытался было остановить ее я, но меня не слышали.
И мы пошли гулять вдвоем, под руку, словно почтенная семейная пара, прожившая вместе не меньше полувека. Я рассказал ей все. И про тетушку Мэй, и про вопросы, и про первый провал.
- О чем ты хочешь еще ее спросить? – Энджи остановилась и серьезно посмотрела на меня.
- Не знаю, - признался я.
- Дурень, - она нахмурилась, задумавшись.
- А что бы ты спросила? – не выдержал я.
Энджи вздохнула и сказала:
- Есть ли у нас возможность освободиться?
- Думаешь, на него ответят? – рассмеялся я. Но смех получился каким-то нервным.
- Тебе обещали ответы. А раз обещали…
- Пойду, - прервал я ее. – Время.
- Возвращайся, - она шагнула ко мне ближе, поправила воротник рубашки, развернулась и зашагала в сторону нашего фургона.
А я пошел к тетушке Мэй.
- Ну, о чем ты сегодня спросишь у меня? – поприветствовала меня старуха.
Я сел перед ней на землю, поковырял в ухе, пытаясь потянуть время, а потом все же спросил:
- Кто ты?
Она даже хмыкнула от удивления.
- Уж явно не любовь всей твоей жизни, - расхохоталась после и снова посерьезнела. – Что ты хочешь услышать в ответ, ковбой? О том, кем и когда я родилась? Или о том, чем я стала?
- О том, зачем мы тебе.
- Хитрец. Вы – моя вечная жизнь.
- Значит сказка о некромантах, которые едят призраков, - правда?
- Многие сказки – правда. Почему бы и этой не быть правдой? Ты умнее, чем я думала, ковбой. Был бы ты жив, закрутила бы с тобой роман. А теперь убирайся. Сегодня ты узнал и так слишком много.
Меня как ветром оттуда снесло. Опомнился я лишь у нашего фургона, как раз перед Хозяином, который мрачно смотрел на меня, держа в руках свой проклятый колокольчик.
- Что, на волю захотелось, паршивец? Вопросы позадавать, да? Так за знания платить нужно, - он подошел ко мне ближе. – Так и знай, если она тебя не тронет, то тебя съем я, - и зазвонил так, что у меня чуть голова не треснула.
***
Энджи не отходила от меня весь вечер. Сидела рядом, иногда брала за руку. Я не возражал, мне это даже нравилось.
- Тили-тили тесто, жених и невеста, - Ири все бегала вокруг.
Остальные внимания на нас не обращали. Куда интереснее было слушать рассказы Нэни о том, кто она и откуда.
Ночь пролетела незаметно, утром мы опять тронулись в путь. Еще один день для того, чтобы понять каким вопросом закончить свое существование.
- Все там будем, - я даже не заметил, как рядом со мной появилась Нэни.
- Там - это где?
- У господа под крылышком. Он посмотрит на нас, погладит по головке и скажет: вот твоя новая жизнь, пользуйся ею с умом. Это когда-то сказала мне юная белая миссис, сгорающая от туберкулеза.
- Складно, - хмыкнул я. - Да только господу вряд ли есть дело до нас.
- Да, иногда мы теряем веру...
- Да разве в вере дело? Мы уже должны быть у господа под крылышком, и где наши небеса обетованные?
- У каждого из нас есть предназначение...
- И наше - стать обедом, - я встал. - Прости, как-то не хочется сейчас говорить.
До самого вечера я был один. Никого не хотелось видеть. Даже когда настало время идти к старухе, пытался никому не попадаться на глаза.
Странный был вечер. Может какой-то праздник или еще что, но посреди лагеря разожгли огромный костер, вокруг которого собрались почти все. Близко я не подходил, смотрел и слушал издалека. Там, у огня было весело: песни, танцы. Я вообще не любитель, но музыка была такая, что ноги сами пустились в пляс.
“О, Сюзанна...”, - пели слаженно, с душой.
“Не плачь ты обо мне!” - подхватил я, но одернул себя, не время было веселиться.
- Что же ты замолчал? - вдруг спросила меня старуха.
Она стояла позади, откуда только взялась!
- А, впрочем, правильно. Пусть поют те, кому поется, - она сделала шаг вперед, замерла, а потом уверенно, словно видела, пошла к костру.
Я нагнал ее и пошел рядом.
- Какой твой третий вопрос, ковбой? – спросила она.
- Почему ты и Хозяин так нас ненавидите и боитесь?
- Вас?
- Да, призраков.
Старуха задумалась.
- Ты не перестаешь меня удивлять, - она задумчиво пожевала губу. – Я ожидала всего: вопросов о том, как убежать, как спастись, попытку выторговать еще пару дней, а ты спрашиваешь о том, почему мы вас ненавидим… - она фыркнула. – Все просто – вы другие. Вы отбросы жизни и смерти, потому что не принадлежите ни тому, ни другому. Вы не нужны никому! Даже себе самим не нужны.
Она уже почти кричала. А я слышал только завывание ветра и слова старой песни:
«О Сюзанна,
Не плачь ты обо мне.
Из Алабамы еду я,
И банджо на спине».
Глава 4. Ковбой и его предназначение
- Это так просто – ненавидеть.
Когда я пришел в себя, старухи уже не было, зато рядом стояла Нэни.
- Наверное, это проще всего.
- Ты все слышала? – спросил ее я.
- Да, - кивнула она. – Ты все сделал правильно.
Я пожал плечами. Это все не имело никакого значения.
Поднимался ветер, который, судя по всему, грозил перерасти в бурю.
- Знаешь в чем наше преимущество? – Нэни не отрывала взгляда от костра, который под напором ветра все разрастался. Люди уже, видимо, осознали всю опасность, пытались потушить его, но огонь не сдавался. – Оно в том, что мы уже перешагнули смерть и не боимся ее. Мы знаем, что это такое. А вот они не знают. И ее они бояться еще больше, чем нас.
Я лишь пожал плечами и пошел к нашему фургону. Отчаянно хотелось увидеть Энджи. Но первой я нашел Ири.
- Оно горит! Горит! – она бежала мне навстречу, размахивая руками и громко смеясь. – Горит! – подбежала, обхватила меня ручонками и замерла. Смех перешел в судорожные всхлипывания, а потом и рыдания.
Люди бегали, пытаясь хоть что-то спасти от огня, который перекидывался с фургона на фургон.
Я взял Ири на руки и пошел искать других. Вскоре я увидел их, стоящих у пылающей машины Хозяина.
- Вот так, - глубокомысленно выдал Билли.
Сам Хозяин носился вокруг, пытаясь спасти хоть что-то из своего нехитрого скарба, о реквизите в это время вообще никто не думал.
- Тварь, тварь! – орал он, непонятно к кому обращаясь. – Сволочь, сука, дрянь паршивая! Ненавижу! Тваааарь!
Многого спасти он не успел. Огонь охватил фургон и машину.
- Сейчас взорвется, - со знанием дела сказал Фингус.
И только тогда я увидел Энджи, она стояла в огне и смотрела прямо на нас.
- Что там? – не удержался я от вопроса.
- Наша свобода, - я даже вздрогнул, такой серьезный и взрослый голос был у Ири.
Я опустил ее на землю и, зачем-то одернув жилетку, пошел к Энджи.
Она улыбалась и стояла на каком-то небольшом сундучке.
- Как думаешь, до нас кому-нибудь будет дело?
- Да кому мы сдались? – я обнял ее, а она провела руками по моему лицу.
- У всех нас есть предназначение, Вилли. И твое было – задавать вопросы.
- Тоже мне, великое дело.
- Великое, - кивнула она. - Порою даже самая незаметная мелочь может послужить толчком...
Взрыв был оглушающим. Кто-то что-то орал, но нам не было до этого дела. Деревянный сундучок горел, как и все вокруг.
- Знаешь, чего я очень хочу? – спросила Энджи.
- Нет.
- Чтобы мы встретились в следующей жизни, Вилли.
Ветер, огонь - вокруг нас творился ад.
- А если очень хочется, то желания должны осуществляться.
Из прогоревшего сундучка повалил темный дым.
Первым ушел Фингус. Просто взмахнул рукой и исчез. Билли тоже надолго не задержался. Расхохотался и шагнул вперед, растаяв в воздухе. А вот Ири было страшно, она прижалась к Нэни, уткнувшись носом ей в юбку.
- Ну, чего ты? – спросила та и погладила девочку по голове. – Видишь, и твои двери открылись. Пошли?
Они так и ушли – взявшись за руки.
- Нам тоже пора, - выдохнула Энджи.
Пора. Я уже видел свою дверь в иной мир.
- И я очень надеюсь встреть тебя… - ее ладошка в последний раз прошлась по моей щеке.
А потом я шагнул из огненного ада в коридор полный света.
Эпилог
Холодно было невероятно. Я уже и в шарф закутался, и воротник поднял, и перчатки натянул, а мороз все равно пробирал до костей. Хорошо, такси приехало быстро и не пришлось долго мерзнуть в ожидании машины.
- Вам куда?
- Аэропорт Кеннеди.
Вот терпеть не могу уезжать, когда мороз. Такое ощущение, что это навсегда. Хотя сегодня все шло как по маслу. Доехали быстро: ни пробок, ни светофоров, и мелкие деньги нашлись, не пришлось ждать сдачи. До самолета еще было время и можно было не спешить.
- Ох!
Я подхватил девушку, которая поскользнулась и чуть не упала.
- Что ж вы так, осторожнее надо, - я улыбнулся, помогая ей выровняться.
- Спасибо, - она повернулась ко мне и…
***
«- Знаешь, чего я очень хочу? – спросила Энджи.
- Нет.
- Чтобы мы встретились в следующей жизни, Вилли».
***
- Объявляется посадка на рейс DL884, следующий в Шайенн, с пересадкой в Денвере.
Мой рейс… а я стоял истуканом, не в силах выпустить ее руки. И она смотрела на меня. Потому что иногда мир должен подождать.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
КМС по СПГС
Дорогие участники!
Те из вас, кто будет присылать работы на выходных, начиная с вечера пятницы, пожалуйста, имейте в виду, что меня до понедельника не будет в сети.
Поэтому все вопросы по выкладке направляйте, пожалуйста, в умыл второму оргу - smb.
Ящик terra-nova@list.ru остается актуальным для отправки текстов.
Ведите себя тут хорошо.
Те из вас, кто будет присылать работы на выходных, начиная с вечера пятницы, пожалуйста, имейте в виду, что меня до понедельника не будет в сети.
Поэтому все вопросы по выкладке направляйте, пожалуйста, в умыл второму оргу - smb.
Ящик terra-nova@list.ru остается актуальным для отправки текстов.
Ведите себя тут хорошо.
@темы: Карусель-2012, организационное
The end is nigh
Название: Отремонтировать и продать
Типаж: двойной агент
Квест: история о том, к чему может привести любовь к экзотике
Автор: mda_a_a_a
Бета: нет
Краткое содержание: Покупая планету, будьте осторожны: иногда они, планеты, бывают с паразитами.
читать дальше
Все началось с письма.
"Уважаемый Спенсер Армакост, приглашаем вас посетить экзотический курорт на обновленной Приме, самой крупной планете галактики Спинрада. Два райских материка для любителей девственной природы. Тропические леса, живописные горы, белоснежные пляжи и восхитительные водопады! Здесь Вы можете полюбоваться на экзотических животных, птиц и рыб! Благодаря атмосфере вечного праздника и веселья, царящей на курорте, Ваш отдых на обновленной Приме станет незабываемым. И самое главное: перелет и проживание за счет фирмы. Мы ждем Вас! Решайтесь скорее. Сроки действия предложения ограничены.
Я без раздумий согласился. По сравнению с мрачными пустыми пейзажами рудников Инэсса любая мало-мальски приличная планета будет казаться раем и мечтой всей жизни, а тут даже экзотику предлагают. И на халяву. За бесплатно я готов полюбить самую экзотическую экзотику и все ее направления разом.
В двенадцатом часу дня "Прекрасная Джиллиан" унесла меня в светлое райское будущее. На Инэсс я больше никогда не возвращался.
Если бы только я знал, чем обернется моя любовь к бесплатной экзотике.
****
В баре "Пол'Тава" как всегда было шумно. Излюбленное место космофлотчиков, каперов, торгашей и дальнобойщиков работало круглосуточно, здесь никогда не заканчивалась выпивка, еда и пищевые диетические добавки с сильным галлюциногенным эффектом. Лучшие сделки заключались именно здесь. Особенно после тройной дозы пищевых диетических добавок.
Этот вечер выдался шумным вдвойне. Финальный матч между сборными галактик Маркаряна и туманности Ориона – это вам не в космос сходить по-быстрому, здесь все серьезно. В баре было не протолкнуться. Каукасу с трудом удалось втиснуться за столик между рекламной голограммой "Вся правда о Атуа. Миф и реальность" и музыкальным роботом, активно болеющим за команду галактик Маркаряна, но не забывающим наигрывать вечно популярный хит "Джйотишка, я тебя тоже нет". "И я тебя тоже нет", – Прошептал Каукас пол'тавской самогонке, которая выдавала себя за пиво в немытом бокале. Музыкальный робот пустил песню по второму кругу.
– Эй! Эй, коротышка! Разговор есть, – к столику Каукаса, распихивая толпу тяжелым стулом, шел высокий, небрежно одетый мужчина. Незнакомец был кудряв, небрит и слегка навеселе. Два передних зуба, благодаря густо нанесенной брильянтовой крошке, пускали радостные зайчики по всему помещению, пару раз ослепив робота, Каукаса и официантку, после чего той пришлось повторно идти за пивом. Человек с такими зубами сразу вызывал расположение и доверие. "Атуа маленькой попкой, сел на красную кнопку, Золотыми зрачками блеснул – я не робкий. Может, божьей коровкой стану после того я, как мой атуа запрыгнет на кнопку”. Музыкальный робот тонко чувствовал человеческую натуру.
– Ну так вот, есть дело тут, мировое! Куча бабла и быстро! – Обладатель ослепительной улыбки, отхлебнув из бокала Каукаса, продолжил. – За два месяца пятьдесят лимонов кредитов. Быстро, красиво и богато!
– Простите, спамом не интересуюсь.
– Ну чего сразу спам?! Я же серьезно! Ты же Норман Каукас? Претеррареставратор? Один из лучших специалистов по аутентичной планетарной реставрации и исторической террареконструкции, да? – на столешнице заиграли зеркальные блики.
– Да. Каукас. Да. Специалист, – не без гордости подтвердил Каукас и попытался отобрать свой бокал.
– Ты же в курсе такой штуки, как "Отремонтировать и продать"? – незнакомец поспешно допил пиво, после, вежливо улыбаясь, вернул бокал Каукасу. – Карло Марезано.
– Приятно познакомиться, – а про себя подумал "наверное". – Ну, сделка с риэлторской конторой, если не ошибаюсь. Покупаешь старую рухлядь, восстанавливаешь, а потом продаешь ее втридорога и разницу забираешь себе?
– Именно! Ну, там еще процент риэлтору отстегивается, но все равно огромные деньги, огромные!
– Ну да, ну да, как раз на маленький домашний пульсар хватит.
– Да что ж такой недоверчивый-то?!
– Может потому, что я вижу тебя впервые в жизни?
– Это легко исправить! Давай я сейчас встану, уйду…
Встает и уходит. Каукас покосился сначала на пустой стул, потом на толпу, в которой скрылся Марезано. Странные побочные эффекты у сегодняшнего пива. “Не скули, мой капитан, это знак. Целый год тебя любил автопилот”. Через некоторое время, растолкав двух громко беседующих девушек – ну и что, что у него под носом щупальца, зато знаешь как они прикольно шевелятся там, ах, джйотишка. – Марезано появился вновь – с двумя бокалами пива и тарелкой фирменного "Пальцы крестиком".
– Привет, привет! Какая встреча! – Марезано как ни в чем не бывало сел за столик. – Вот, теперь ты меня видишь второй раз в жизни.
– Вы ненормальный! Второй раз тоже не аргумент.
– Зато у ненормального есть идея, купленная по дешевке планетка и риэлтор, который нашел на мою древнюю куколку покупателя. Джйотишка, любят человеческую старину, да. Да и людей они обожают. Все человеческое в целом. А ты знаешь какими деньжищами они раскидываются. Ну как, это сойдет за аргумент? Давай соглашайся, выходцы с маленьких планет должны держаться вместе, я считаю! У нас все получится.
– Что за планета? – Каукас, не авантюрист по натуре, вообще редко влезающий в сомнительные дела, все еще колебался, но древняя, пусть и в запущенном состоянии, планета все же была очень весомым аргументом. Можно сказать, решающим. А вполне возможно пищевая добавка Е-103, подсыпанная в пиво Каукасу, начала действовать.
– О! Реликт просто! – По столешнице снова заскакали зайчики. Два попали Каукасу в глаз. – Такая старая, что даже имя свое потеряла, по реестру она проходит под номером HSH01vZ. Рухлядь. Но! Ты только представь, планета периода первой волны колонизации. Такая куколка, страшная как джйотишка, но куколка. Да эти конелицые у нас ее с руками оторвут, даже "непричесанную", а если мы ее подлатаем, так вообще!
Один глаз Каукаса все еще был зажмурен, но второй — широко открытый — выдавал реставратора с головой. Каукас просто лучился нетерпением и предвкушением.
Закусив фирменным блюдом, вылакав десяток бокалов пива и съев два пакетика диетических добавок, Морезано с Каукасом ударили по рукам. А Максиму Райскому, грозно взиравшему с голограммы сингла "Под желтым небом", был поставлен фингал. Потому как нечего называть самогонку пивом, а бар – в честь бывшей жены.
Через два дня Марезано повел Каукаса знакомится с риэлтором. Фирма "Сёртин" не поражала воображение размерами офиса, но находилась в хорошем районе и, судя по мебели, дела у них шли лучше некуда. Риэлтор, низенькая черноволосая женщина с хриплым прокуренным басом, представилась как Йе Худа.
– Итак, господа, - сказала Йе Худа, после того как все трое разместились за низеньким столом в кабинете хозяйки фирмы, – у вас полтора месяца на реставрацию и террареконструкцию. Сделайте из планеты конфетку. А дальше уже моя забота.
– Хм, а разве не два месяца? – Марезано нервно передернул плечами. – Нам еще насчет аренды "Варуны" и "Васы" договариваться.
– Нет, полтора, – Йе Худа деланно небрежным движением закинула конец шарфика на плечо. Блеснула серебром эмблема "Эспен", дорогой и престижной марки. – Советую поторопиться. Джйотишка не любят ждать.
****
Когда Каукас увидел корабль Марезано, он занервничал во второй раз. Гладкий, блестящий, с хорошо заметной царапиной между двумя лобовыми стеклами, "Каюм" производил впечатление. Казалось, срок годности этого корабля вышел еще в эпоху первой колонизации, а то и раньше. Как-то не очень хотелось отправляться в старый заброшенный сектор космоса на раздолбанной консервной банке татарского производства. Изделия независимых планет Татарстана имели обыкновение переставать работать внезапно. Каукас опасался, что это внезапно может случится как раз по пути к HSH01vZ. А это не очень приятно.
Насчет аренды "Варуны" и "Васы" смогли договориться быстро и без проблем. Правда, трети бюджета, отведенного на реставрацию планеты, они таки лишись. В эту треть попала большая часть денег Каукаса. Радовало то, что обе установки легко уместились в маленький, как показалось на первый взгляд, трюм "Каюма".
"Правительство скрывает. Атуа ближе, чем нам говорят. Они уже среди нас!" "Загодочные Атуа. Почему до сих пор не раскрыта тайна внешности пришельцев с галактики Тувалу?" Стены ангара, в котором стоял "Каюм", беспрерывно мигали рекламками второсортной прессы. "Кергерайт: "Мне предлагали за ночь любви 2 миллиона!" Певица откровенно ответила на вопросы" . На сегодня был назначен вылет, но Марезано куда-то запропастился. На звонки он еще с утра не отвечал. "Хотите - верьте, хотите - нет, но Атуа не черепахи!" Через полчаса вынужденного сидения в ангаре Каукас попытался разбить одну из рекламок.
– Не поможет, они противоударные, – по ангару заскакали зайчики.
– То-то я смотрю механики здесь такие дерганые, – Каукас обернулся к Марезано. – А это что?
"Помните, продукт стоит на первом месте!"
– А это то, что скрасит нашу неделю полета. Моя блондинка, твоя брюнетка.
– Как неделю?! – и уже себе под нос. – Надеюсь, бюнетка умеет играть в шахматы.
"Нет сексу в вакууме. Соблюдайте чистоту".
Опасения Каукаса в обоих случаях подтвердились. Брюнетка не умела играть в шахматы, а "Каюм" сломался по пути к HSH01vZ. Что первое, что второе радости не принесло. Хотя за время, потраченное на починку марезановской тарахтелки, Каукас детально изучил скудную информацию о планете и составил приблизительный план реставрации, прикинул парочку цветовых схем для фасада.
HSH01vZ полностью соответствовала описанию. Запустение и разруха. Человечество никогда не отличалось чистоплотностью и после себя всегда оставляло горы планетарного мусора, загаженные планеты. А некоторые представители человечества, покидая свои дома, предпочитали сжигать их. Два крупнейших материка щеголяли черными обгоревшими проплешинами. Работы предстояло много. Но перед тем, как расчехлить "Варуну" и "Васу", новоиспеченным хозяевам HSH01vZ предстояло сначала утвердить проект реставрации.
Комитет космической архитектуры и планетостроительства располагался на Церере. Точно такая же дыра, как и HSH01vZ, только с паразитами. Каким-то образом Церера смогла сохранить не только планетарное имя, но и единственный крупный космопорт на всю Солнечную систему. Мрачные здания, неулыбчивые люди, хмурый серый купол над головой – всюду тоска. Церера напомнила Каукасу его родную планету. Даже рудники здесь были точно такие же. Каукас слишком много потратил сил, чтобы вырваться из дома и напоминаний о прошлом ой как не любил.
– Ба! Будто домой попал! – Марезано как всегда лучился оптимизмом. – Спорим, принимать проект у нас будет шоколадка.
– Сплюнь! Они ужасные зануды и педанты.
В душном полутемном кабинете их ждал маленький бодренький толстячок в шапочке из фольги. Религиозных фанатиков, верующих в силу металла, в народе называли шоколадками. Считалось, что представители этой религии наименее подвержены влиянию извне.
При появлении Марезано и Каукаса толстячок быстро свернул окно сайта движения "добровольного пожертвования тела". Каукас успел заметить фотографию двух обнаженных девиц в фривольных приглашающих позах. "Войди в меня! Вселись в меня. Атуа, наши тела готовы!" Подобное тянется к подобному.
– Так, так! С чем пожаловали? Ага, реставрация, – оживился толстячок. Быстро залистал файлами проекта. – Так, так. Посмотрим что у нас тут. Пять океанов, шесть материков, атмосфера, один спутник. Жить невозможно. Нет, нет, нет, это недопустимо!
– Что не так? – Марезано поддался вперед. Каукас занервничал.
– Зачем два спутника? Что за световой псевдопульсар? Вы что тут дискотеку устроить решили? Здесь вам не зона патипа, здесь вам серьезная планетарная система!
– Один спутник – это анахронизм! Тем более он весь в ямах! Сплошная скука. Покупателей он не привлечет.
– Это история, молодой человек! Великое творение космических сил, – толстячок кокетливо поправил шапочку, - а вы хотите это все испортить новомодными современными нашлепками! Во всем должна быть гармония и полное соответствие документации.
– Но!
– Сказано один спутник – значит один. Это историческое наследие человечества! Планета периода первой волны колонизации. Только точная реконструкция. Даже состав атмосферы должен быть тот же.
– Что даже чуть-чуть нельзя изменить? – Вклинился в разговор Каукас. – Перекрасить парочку материков, чуть подвинуть их немного, уменьшить количество океанов? Почистить от строительного мусора.
– Пирамиды не трогать! – Каукас сделал вид, что не думал о пирамидах. – Чуть перекрасить можно. Океаны не пересаливать! Новые виды животных не добавлять. Ну и что, что полный перечень фауны HSH01vZ утерян. Выкручивайтесь. Прилечу, проверю! Атмосферу не обогащать кислородом чрезмерно. Это и это вычеркните, таких элементов на планете никогда не было. И это вычеркните. И то тоже. А это мне просто не нравится. Климат менять по минимуму! Лед не топить. И это тоже вычеркните. Слишком траурный цвет, создает депрессивную атмосферу, а HSH01vZ планета положительная. Помните, полное соответствие историческим документам.
– Да, да, да! Все так и сделаем, – быстро закивал Каукас, с сожалением вычеркивая непонравившиеся инспектору пункты.
– И никакого голубого свечения вокруг планеты.
– Даже немного нельзя оставить? – Марезано был явно расстроен – Красиво же. Светится, блестит.
– Блеска ваших зубов уже достаточно. Вычеркните из проекта эти пункты, и будем считать, что зеленый свет вам дан.
Через пять часов споров и вычеркивания большей половины пунктов, проект утвердили. Вспотевшие и уставшие, Каукас и Марезано с облегчением покидали кабинет инспектора.
– И утконосов тоже не трогайте! Ну и пусть рогатые. Они пережили ядерную зиму!
"Двести лет не срок. Они придут с миром".
"Варуну" и "Васу" запустили на орбиту HSH01vZ. И пока одна занималась восстановлением и очищением водных ресурсов (недели три срока), а вторая взялась на земельные ресурсы (месяц, в лучшем случае четыре недели), Каукас с Марезано гонялись за мелкими метеоритами на орбите и другим разнообразным орбитальным мусором. Спутник, единственный, серый, невзрачный, с остатками человеческих колоний, оставили на сладкое.
– Эй, а ты слышал, что Атуа к нам лететь не двести лет, как утверждают правительственные ученые, а каких-то месяца два-три.
– Ну да, ну да. Читай побольше новостных порталов по утрам. Еще поверишь, что они и в людей умеют вселяться. Они уже среди нас, да.
– Не-е, это сказки. Я вот недавно слышал…
– Марезано, работай! На тебя метеорит вообще-то летит.
– А вообще знаешь, что Атуа не пытаются высаживаться планеты, если там хотя бы одна база других разумных существ? Они просто улетают обратно. Такие: ой, здесь занято, извините, что потревожили.
– Кто-то там недавно говорил не читать новостные порталы.
– Это официальный факт. Люди впервые встретили Атуа на Хэррингтоне. Это во всех новостях было. Семья из космических бродяг наткнулась на планету чисто случайно, построили себе быстро базу. Ну, знаешь, такие базы-конструкторы из Икеи: нажал кнопку – домик и построился. Да у нас такие же в трюме лежат. Семья, человек десять, просто база, неофициальная, можно сказать незаконная, но Атуа покрутились возле планеты и улетели. Первый контакт с Атуа, да. Хотя планетарная система, куда входил и Хэррингтон, находилась в составе галактики Тувалу, планеты Атуа. Они могли официально потребовать покинуть планету, как-никак их территория, но нет, разумных существ они не трогают и вообще придерживаются политики "не навреди и не уничтожь". Раз уж прилетели, то живите. Космические пацифисты. Ненормальные какие-то. В общем, тогда человечество и узнало об Атуа.
– А они о нас.
Через месяц планета была готова. Обновленная, восстановленная (пирамиды не тронули), готовая принимать гостей. И как завершающий штрих, на планету были скинуты базы-самостройки, по одной на материк.
– А ничего так, а Каукас?
– Да, отлично справились. Я молодец. Когда Йе Худа прилетает?
– Завтра.
Личный корабль Йе Худы назывался незатейливо "Сильвер". Легкий туристический лайнер, в трюме которого могло уместиться 50 "Каюмов". Чисто женская модель-крохотулька. Йе Худа от обновленной планеты была в восторге. Ей нравилось решительно все. Даже серый неприметный спутник HSH01vZ. Говорила, что такую куколку и за 100 миллионов продать можно.
Но уже в офисе Йе Худы все пошло наперекосяк. Риэлторская фирма "Сёртин" продала HSH01vZ за 30 миллионов кредитов и не джйотишка, а представителям Атуа, таким образом нарушив все пункты договора. Марезано был в ярости.
– Как?! Как ты могла! Мы же договаривались совсем по-другому! Тридцать миллионов! Какие-то тридцать сраных миллионов вместо пятидесяти! Предательница! Да я тебя по судам затаскаю!
– Я?! Что?! Я действовала в рамках договора! – Йе Худа даже привстала. – Вы каким местом договор читали?
– Мы договаривались на определенную сумму, не ниже!
– Второй параграф, мелкий шрифт. Вы сами все подписали.
– Я тебе доверял, – пробормотал Марезано, судорожно листая договор. – Что за? "Риэлтор устанавливает сумму, срок продажи и расу покупателя по своему усмотрению, исходя из ситуации на рынке, курса инопланетной валюты и обстоятельств, препятствующих начальной договоренности с клиентом". Это какие-такие обстоятельства помешали тебе продать джйотишка?
– У джйотишка аллергия на излучение местного желтого карлика. Жить на HSH01vZ постоянно они бы не смогли, она даже в качестве курорта им не подошла.
– Почему ты этого не сказала?! Я бы тогда другую планету искал бы.
– Вы не спрашивали. Тем более я все еще надеялась, что смогу их уговорить.
– Но можно было нас предупредить? А?
- У меня не было времени, чтобы тратить его на разговоры с вами.
– Да ты! Да я!
– Все законно. Вы ничего не сможете доказать. На вашем месте я бы забрала 17 миллионов и не устраивала скандалов.
– Как 17 миллионов? А остальное…
– Процент от продажи.
– Мелкий шрифт?
– Да. В следующий раз читайте договор внимательней.
– Мы с тобой такие… такие… – Марезано уже конкретно набрался. – Такие идиоты. Как я мог ей поверить. Как?! Такая красивая приятная женщина и во-о-от!
– Ну ладно ты, ну почему я не читал внимательно, – Каукас по количеству выпитого не отставал. – Так лопухнуться. А с другой стороны, у меня получилась отличная планета. Тоже неплохо, наверное.
"И мы как стая рыб, плывем на свет, и рыбаков своих зовем по именам". Сесть снова возле музыкального автомата было неудачной идеей.
– Да хорошая. Но я так хотел ею похвастаться. Прилетают Джйиотишка к HSH01vZ, а тут я такой, блистательный. А теперь… Теперь двести лет ждать. Я ж устану. Столько не живут.
– Да-а, бедняга. – Каукас высыпал очередной пакетик Е-221 в пиво. – А как мы планету назвали? Мы же ее как-то назвали?
– Да-а, как-то назвали. Наверное. Выпьем!
"Натуральный блондин, на всю вселенную такой один"
Неудачная сделка Каукаса закончилась также как и началась: неконтролируемой попойкой в баре "Пол’тава" и очередным фингалом у Максима Райского, на этот раз у живого, реального, а не голографического.
****
"Спасибо, за проделанную работу. Письма разосланы. Приглашенные должны прибыть на планету в течение двух-трех недель. У вас месяц отдыха. После отправляйтесь на OKD-56. И постарайтесь больше не связываться с сомнительными риелторскими конторами".
****
– Хотя эта планета в наши планы не входила, в итоге все обернулась в нашу пользу. Заброшенная система, внимания особо не привлечет. Люди прибудут на планету через две-три недели. 200-300 особей. Можете прилетать. На данном этапе двух корректоров и десяти поглотителей будет достаточно.
– Ваши рекомендации будут приняты к сведению. Какая следующая планета?
– OKD-56. Нам она не интересна. Пусть забирают джйотишка.
****
“Уважаемый Зейн Замински, приглашаем вас посетить экзотический курорт на обновленной Терре, третьей планеты Солнечной системы. Шесть райских материков для любителей девственной природы. Тропические леса, живописные горы, белоснежные пляжи и восхитительные водопады! Здесь Вы можете полюбоваться на экзотических животных, птиц и рыб! Благодаря атмосфере вечного праздника и веселья, царящей на курорте, Ваш отдых на обновленной Терре станет незабываемым. И что самое главное: перелет и проживание за счет фирмы. Мы ждем Вас! Решайтесь скорее. Сроки действия предложения ограничены.
Типаж: двойной агент
Квест: история о том, к чему может привести любовь к экзотике
Автор: mda_a_a_a
Бета: нет
Краткое содержание: Покупая планету, будьте осторожны: иногда они, планеты, бывают с паразитами.
читать дальше
Все началось с письма.
"Уважаемый Спенсер Армакост, приглашаем вас посетить экзотический курорт на обновленной Приме, самой крупной планете галактики Спинрада. Два райских материка для любителей девственной природы. Тропические леса, живописные горы, белоснежные пляжи и восхитительные водопады! Здесь Вы можете полюбоваться на экзотических животных, птиц и рыб! Благодаря атмосфере вечного праздника и веселья, царящей на курорте, Ваш отдых на обновленной Приме станет незабываемым. И самое главное: перелет и проживание за счет фирмы. Мы ждем Вас! Решайтесь скорее. Сроки действия предложения ограничены.
С уважением Джеффри Скиллинг. Турфирма "Энронгалактикс"
Я без раздумий согласился. По сравнению с мрачными пустыми пейзажами рудников Инэсса любая мало-мальски приличная планета будет казаться раем и мечтой всей жизни, а тут даже экзотику предлагают. И на халяву. За бесплатно я готов полюбить самую экзотическую экзотику и все ее направления разом.
В двенадцатом часу дня "Прекрасная Джиллиан" унесла меня в светлое райское будущее. На Инэсс я больше никогда не возвращался.
Если бы только я знал, чем обернется моя любовь к бесплатной экзотике.
****
В баре "Пол'Тава" как всегда было шумно. Излюбленное место космофлотчиков, каперов, торгашей и дальнобойщиков работало круглосуточно, здесь никогда не заканчивалась выпивка, еда и пищевые диетические добавки с сильным галлюциногенным эффектом. Лучшие сделки заключались именно здесь. Особенно после тройной дозы пищевых диетических добавок.
Этот вечер выдался шумным вдвойне. Финальный матч между сборными галактик Маркаряна и туманности Ориона – это вам не в космос сходить по-быстрому, здесь все серьезно. В баре было не протолкнуться. Каукасу с трудом удалось втиснуться за столик между рекламной голограммой "Вся правда о Атуа. Миф и реальность" и музыкальным роботом, активно болеющим за команду галактик Маркаряна, но не забывающим наигрывать вечно популярный хит "Джйотишка, я тебя тоже нет". "И я тебя тоже нет", – Прошептал Каукас пол'тавской самогонке, которая выдавала себя за пиво в немытом бокале. Музыкальный робот пустил песню по второму кругу.
– Эй! Эй, коротышка! Разговор есть, – к столику Каукаса, распихивая толпу тяжелым стулом, шел высокий, небрежно одетый мужчина. Незнакомец был кудряв, небрит и слегка навеселе. Два передних зуба, благодаря густо нанесенной брильянтовой крошке, пускали радостные зайчики по всему помещению, пару раз ослепив робота, Каукаса и официантку, после чего той пришлось повторно идти за пивом. Человек с такими зубами сразу вызывал расположение и доверие. "Атуа маленькой попкой, сел на красную кнопку, Золотыми зрачками блеснул – я не робкий. Может, божьей коровкой стану после того я, как мой атуа запрыгнет на кнопку”. Музыкальный робот тонко чувствовал человеческую натуру.
– Ну так вот, есть дело тут, мировое! Куча бабла и быстро! – Обладатель ослепительной улыбки, отхлебнув из бокала Каукаса, продолжил. – За два месяца пятьдесят лимонов кредитов. Быстро, красиво и богато!
– Простите, спамом не интересуюсь.
– Ну чего сразу спам?! Я же серьезно! Ты же Норман Каукас? Претеррареставратор? Один из лучших специалистов по аутентичной планетарной реставрации и исторической террареконструкции, да? – на столешнице заиграли зеркальные блики.
– Да. Каукас. Да. Специалист, – не без гордости подтвердил Каукас и попытался отобрать свой бокал.
– Ты же в курсе такой штуки, как "Отремонтировать и продать"? – незнакомец поспешно допил пиво, после, вежливо улыбаясь, вернул бокал Каукасу. – Карло Марезано.
– Приятно познакомиться, – а про себя подумал "наверное". – Ну, сделка с риэлторской конторой, если не ошибаюсь. Покупаешь старую рухлядь, восстанавливаешь, а потом продаешь ее втридорога и разницу забираешь себе?
– Именно! Ну, там еще процент риэлтору отстегивается, но все равно огромные деньги, огромные!
– Ну да, ну да, как раз на маленький домашний пульсар хватит.
– Да что ж такой недоверчивый-то?!
– Может потому, что я вижу тебя впервые в жизни?
– Это легко исправить! Давай я сейчас встану, уйду…
Встает и уходит. Каукас покосился сначала на пустой стул, потом на толпу, в которой скрылся Марезано. Странные побочные эффекты у сегодняшнего пива. “Не скули, мой капитан, это знак. Целый год тебя любил автопилот”. Через некоторое время, растолкав двух громко беседующих девушек – ну и что, что у него под носом щупальца, зато знаешь как они прикольно шевелятся там, ах, джйотишка. – Марезано появился вновь – с двумя бокалами пива и тарелкой фирменного "Пальцы крестиком".
– Привет, привет! Какая встреча! – Марезано как ни в чем не бывало сел за столик. – Вот, теперь ты меня видишь второй раз в жизни.
– Вы ненормальный! Второй раз тоже не аргумент.
– Зато у ненормального есть идея, купленная по дешевке планетка и риэлтор, который нашел на мою древнюю куколку покупателя. Джйотишка, любят человеческую старину, да. Да и людей они обожают. Все человеческое в целом. А ты знаешь какими деньжищами они раскидываются. Ну как, это сойдет за аргумент? Давай соглашайся, выходцы с маленьких планет должны держаться вместе, я считаю! У нас все получится.
– Что за планета? – Каукас, не авантюрист по натуре, вообще редко влезающий в сомнительные дела, все еще колебался, но древняя, пусть и в запущенном состоянии, планета все же была очень весомым аргументом. Можно сказать, решающим. А вполне возможно пищевая добавка Е-103, подсыпанная в пиво Каукасу, начала действовать.
– О! Реликт просто! – По столешнице снова заскакали зайчики. Два попали Каукасу в глаз. – Такая старая, что даже имя свое потеряла, по реестру она проходит под номером HSH01vZ. Рухлядь. Но! Ты только представь, планета периода первой волны колонизации. Такая куколка, страшная как джйотишка, но куколка. Да эти конелицые у нас ее с руками оторвут, даже "непричесанную", а если мы ее подлатаем, так вообще!
Один глаз Каукаса все еще был зажмурен, но второй — широко открытый — выдавал реставратора с головой. Каукас просто лучился нетерпением и предвкушением.
Закусив фирменным блюдом, вылакав десяток бокалов пива и съев два пакетика диетических добавок, Морезано с Каукасом ударили по рукам. А Максиму Райскому, грозно взиравшему с голограммы сингла "Под желтым небом", был поставлен фингал. Потому как нечего называть самогонку пивом, а бар – в честь бывшей жены.
Через два дня Марезано повел Каукаса знакомится с риэлтором. Фирма "Сёртин" не поражала воображение размерами офиса, но находилась в хорошем районе и, судя по мебели, дела у них шли лучше некуда. Риэлтор, низенькая черноволосая женщина с хриплым прокуренным басом, представилась как Йе Худа.
– Итак, господа, - сказала Йе Худа, после того как все трое разместились за низеньким столом в кабинете хозяйки фирмы, – у вас полтора месяца на реставрацию и террареконструкцию. Сделайте из планеты конфетку. А дальше уже моя забота.
– Хм, а разве не два месяца? – Марезано нервно передернул плечами. – Нам еще насчет аренды "Варуны" и "Васы" договариваться.
– Нет, полтора, – Йе Худа деланно небрежным движением закинула конец шарфика на плечо. Блеснула серебром эмблема "Эспен", дорогой и престижной марки. – Советую поторопиться. Джйотишка не любят ждать.
****
Когда Каукас увидел корабль Марезано, он занервничал во второй раз. Гладкий, блестящий, с хорошо заметной царапиной между двумя лобовыми стеклами, "Каюм" производил впечатление. Казалось, срок годности этого корабля вышел еще в эпоху первой колонизации, а то и раньше. Как-то не очень хотелось отправляться в старый заброшенный сектор космоса на раздолбанной консервной банке татарского производства. Изделия независимых планет Татарстана имели обыкновение переставать работать внезапно. Каукас опасался, что это внезапно может случится как раз по пути к HSH01vZ. А это не очень приятно.
Насчет аренды "Варуны" и "Васы" смогли договориться быстро и без проблем. Правда, трети бюджета, отведенного на реставрацию планеты, они таки лишись. В эту треть попала большая часть денег Каукаса. Радовало то, что обе установки легко уместились в маленький, как показалось на первый взгляд, трюм "Каюма".
"Правительство скрывает. Атуа ближе, чем нам говорят. Они уже среди нас!" "Загодочные Атуа. Почему до сих пор не раскрыта тайна внешности пришельцев с галактики Тувалу?" Стены ангара, в котором стоял "Каюм", беспрерывно мигали рекламками второсортной прессы. "Кергерайт: "Мне предлагали за ночь любви 2 миллиона!" Певица откровенно ответила на вопросы" . На сегодня был назначен вылет, но Марезано куда-то запропастился. На звонки он еще с утра не отвечал. "Хотите - верьте, хотите - нет, но Атуа не черепахи!" Через полчаса вынужденного сидения в ангаре Каукас попытался разбить одну из рекламок.
– Не поможет, они противоударные, – по ангару заскакали зайчики.
– То-то я смотрю механики здесь такие дерганые, – Каукас обернулся к Марезано. – А это что?
"Помните, продукт стоит на первом месте!"
– А это то, что скрасит нашу неделю полета. Моя блондинка, твоя брюнетка.
– Как неделю?! – и уже себе под нос. – Надеюсь, бюнетка умеет играть в шахматы.
"Нет сексу в вакууме. Соблюдайте чистоту".
Опасения Каукаса в обоих случаях подтвердились. Брюнетка не умела играть в шахматы, а "Каюм" сломался по пути к HSH01vZ. Что первое, что второе радости не принесло. Хотя за время, потраченное на починку марезановской тарахтелки, Каукас детально изучил скудную информацию о планете и составил приблизительный план реставрации, прикинул парочку цветовых схем для фасада.
HSH01vZ полностью соответствовала описанию. Запустение и разруха. Человечество никогда не отличалось чистоплотностью и после себя всегда оставляло горы планетарного мусора, загаженные планеты. А некоторые представители человечества, покидая свои дома, предпочитали сжигать их. Два крупнейших материка щеголяли черными обгоревшими проплешинами. Работы предстояло много. Но перед тем, как расчехлить "Варуну" и "Васу", новоиспеченным хозяевам HSH01vZ предстояло сначала утвердить проект реставрации.
Комитет космической архитектуры и планетостроительства располагался на Церере. Точно такая же дыра, как и HSH01vZ, только с паразитами. Каким-то образом Церера смогла сохранить не только планетарное имя, но и единственный крупный космопорт на всю Солнечную систему. Мрачные здания, неулыбчивые люди, хмурый серый купол над головой – всюду тоска. Церера напомнила Каукасу его родную планету. Даже рудники здесь были точно такие же. Каукас слишком много потратил сил, чтобы вырваться из дома и напоминаний о прошлом ой как не любил.
– Ба! Будто домой попал! – Марезано как всегда лучился оптимизмом. – Спорим, принимать проект у нас будет шоколадка.
– Сплюнь! Они ужасные зануды и педанты.
В душном полутемном кабинете их ждал маленький бодренький толстячок в шапочке из фольги. Религиозных фанатиков, верующих в силу металла, в народе называли шоколадками. Считалось, что представители этой религии наименее подвержены влиянию извне.
При появлении Марезано и Каукаса толстячок быстро свернул окно сайта движения "добровольного пожертвования тела". Каукас успел заметить фотографию двух обнаженных девиц в фривольных приглашающих позах. "Войди в меня! Вселись в меня. Атуа, наши тела готовы!" Подобное тянется к подобному.
– Так, так! С чем пожаловали? Ага, реставрация, – оживился толстячок. Быстро залистал файлами проекта. – Так, так. Посмотрим что у нас тут. Пять океанов, шесть материков, атмосфера, один спутник. Жить невозможно. Нет, нет, нет, это недопустимо!
– Что не так? – Марезано поддался вперед. Каукас занервничал.
– Зачем два спутника? Что за световой псевдопульсар? Вы что тут дискотеку устроить решили? Здесь вам не зона патипа, здесь вам серьезная планетарная система!
– Один спутник – это анахронизм! Тем более он весь в ямах! Сплошная скука. Покупателей он не привлечет.
– Это история, молодой человек! Великое творение космических сил, – толстячок кокетливо поправил шапочку, - а вы хотите это все испортить новомодными современными нашлепками! Во всем должна быть гармония и полное соответствие документации.
– Но!
– Сказано один спутник – значит один. Это историческое наследие человечества! Планета периода первой волны колонизации. Только точная реконструкция. Даже состав атмосферы должен быть тот же.
– Что даже чуть-чуть нельзя изменить? – Вклинился в разговор Каукас. – Перекрасить парочку материков, чуть подвинуть их немного, уменьшить количество океанов? Почистить от строительного мусора.
– Пирамиды не трогать! – Каукас сделал вид, что не думал о пирамидах. – Чуть перекрасить можно. Океаны не пересаливать! Новые виды животных не добавлять. Ну и что, что полный перечень фауны HSH01vZ утерян. Выкручивайтесь. Прилечу, проверю! Атмосферу не обогащать кислородом чрезмерно. Это и это вычеркните, таких элементов на планете никогда не было. И это вычеркните. И то тоже. А это мне просто не нравится. Климат менять по минимуму! Лед не топить. И это тоже вычеркните. Слишком траурный цвет, создает депрессивную атмосферу, а HSH01vZ планета положительная. Помните, полное соответствие историческим документам.
– Да, да, да! Все так и сделаем, – быстро закивал Каукас, с сожалением вычеркивая непонравившиеся инспектору пункты.
– И никакого голубого свечения вокруг планеты.
– Даже немного нельзя оставить? – Марезано был явно расстроен – Красиво же. Светится, блестит.
– Блеска ваших зубов уже достаточно. Вычеркните из проекта эти пункты, и будем считать, что зеленый свет вам дан.
Через пять часов споров и вычеркивания большей половины пунктов, проект утвердили. Вспотевшие и уставшие, Каукас и Марезано с облегчением покидали кабинет инспектора.
– И утконосов тоже не трогайте! Ну и пусть рогатые. Они пережили ядерную зиму!
"Двести лет не срок. Они придут с миром".
"Варуну" и "Васу" запустили на орбиту HSH01vZ. И пока одна занималась восстановлением и очищением водных ресурсов (недели три срока), а вторая взялась на земельные ресурсы (месяц, в лучшем случае четыре недели), Каукас с Марезано гонялись за мелкими метеоритами на орбите и другим разнообразным орбитальным мусором. Спутник, единственный, серый, невзрачный, с остатками человеческих колоний, оставили на сладкое.
– Эй, а ты слышал, что Атуа к нам лететь не двести лет, как утверждают правительственные ученые, а каких-то месяца два-три.
– Ну да, ну да. Читай побольше новостных порталов по утрам. Еще поверишь, что они и в людей умеют вселяться. Они уже среди нас, да.
– Не-е, это сказки. Я вот недавно слышал…
– Марезано, работай! На тебя метеорит вообще-то летит.
– А вообще знаешь, что Атуа не пытаются высаживаться планеты, если там хотя бы одна база других разумных существ? Они просто улетают обратно. Такие: ой, здесь занято, извините, что потревожили.
– Кто-то там недавно говорил не читать новостные порталы.
– Это официальный факт. Люди впервые встретили Атуа на Хэррингтоне. Это во всех новостях было. Семья из космических бродяг наткнулась на планету чисто случайно, построили себе быстро базу. Ну, знаешь, такие базы-конструкторы из Икеи: нажал кнопку – домик и построился. Да у нас такие же в трюме лежат. Семья, человек десять, просто база, неофициальная, можно сказать незаконная, но Атуа покрутились возле планеты и улетели. Первый контакт с Атуа, да. Хотя планетарная система, куда входил и Хэррингтон, находилась в составе галактики Тувалу, планеты Атуа. Они могли официально потребовать покинуть планету, как-никак их территория, но нет, разумных существ они не трогают и вообще придерживаются политики "не навреди и не уничтожь". Раз уж прилетели, то живите. Космические пацифисты. Ненормальные какие-то. В общем, тогда человечество и узнало об Атуа.
– А они о нас.
Через месяц планета была готова. Обновленная, восстановленная (пирамиды не тронули), готовая принимать гостей. И как завершающий штрих, на планету были скинуты базы-самостройки, по одной на материк.
– А ничего так, а Каукас?
– Да, отлично справились. Я молодец. Когда Йе Худа прилетает?
– Завтра.
Личный корабль Йе Худы назывался незатейливо "Сильвер". Легкий туристический лайнер, в трюме которого могло уместиться 50 "Каюмов". Чисто женская модель-крохотулька. Йе Худа от обновленной планеты была в восторге. Ей нравилось решительно все. Даже серый неприметный спутник HSH01vZ. Говорила, что такую куколку и за 100 миллионов продать можно.
Но уже в офисе Йе Худы все пошло наперекосяк. Риэлторская фирма "Сёртин" продала HSH01vZ за 30 миллионов кредитов и не джйотишка, а представителям Атуа, таким образом нарушив все пункты договора. Марезано был в ярости.
– Как?! Как ты могла! Мы же договаривались совсем по-другому! Тридцать миллионов! Какие-то тридцать сраных миллионов вместо пятидесяти! Предательница! Да я тебя по судам затаскаю!
– Я?! Что?! Я действовала в рамках договора! – Йе Худа даже привстала. – Вы каким местом договор читали?
– Мы договаривались на определенную сумму, не ниже!
– Второй параграф, мелкий шрифт. Вы сами все подписали.
– Я тебе доверял, – пробормотал Марезано, судорожно листая договор. – Что за? "Риэлтор устанавливает сумму, срок продажи и расу покупателя по своему усмотрению, исходя из ситуации на рынке, курса инопланетной валюты и обстоятельств, препятствующих начальной договоренности с клиентом". Это какие-такие обстоятельства помешали тебе продать джйотишка?
– У джйотишка аллергия на излучение местного желтого карлика. Жить на HSH01vZ постоянно они бы не смогли, она даже в качестве курорта им не подошла.
– Почему ты этого не сказала?! Я бы тогда другую планету искал бы.
– Вы не спрашивали. Тем более я все еще надеялась, что смогу их уговорить.
– Но можно было нас предупредить? А?
- У меня не было времени, чтобы тратить его на разговоры с вами.
– Да ты! Да я!
– Все законно. Вы ничего не сможете доказать. На вашем месте я бы забрала 17 миллионов и не устраивала скандалов.
– Как 17 миллионов? А остальное…
– Процент от продажи.
– Мелкий шрифт?
– Да. В следующий раз читайте договор внимательней.
– Мы с тобой такие… такие… – Марезано уже конкретно набрался. – Такие идиоты. Как я мог ей поверить. Как?! Такая красивая приятная женщина и во-о-от!
– Ну ладно ты, ну почему я не читал внимательно, – Каукас по количеству выпитого не отставал. – Так лопухнуться. А с другой стороны, у меня получилась отличная планета. Тоже неплохо, наверное.
"И мы как стая рыб, плывем на свет, и рыбаков своих зовем по именам". Сесть снова возле музыкального автомата было неудачной идеей.
– Да хорошая. Но я так хотел ею похвастаться. Прилетают Джйиотишка к HSH01vZ, а тут я такой, блистательный. А теперь… Теперь двести лет ждать. Я ж устану. Столько не живут.
– Да-а, бедняга. – Каукас высыпал очередной пакетик Е-221 в пиво. – А как мы планету назвали? Мы же ее как-то назвали?
– Да-а, как-то назвали. Наверное. Выпьем!
"Натуральный блондин, на всю вселенную такой один"
Неудачная сделка Каукаса закончилась также как и началась: неконтролируемой попойкой в баре "Пол’тава" и очередным фингалом у Максима Райского, на этот раз у живого, реального, а не голографического.
****
"Спасибо, за проделанную работу. Письма разосланы. Приглашенные должны прибыть на планету в течение двух-трех недель. У вас месяц отдыха. После отправляйтесь на OKD-56. И постарайтесь больше не связываться с сомнительными риелторскими конторами".
Отдел 42 по вопросам гражданства, иммиграции, эмиграции и перенаселения.
Отдел 51 по вопросам восстановления планетарных
объектов и промышленного освоения космоса.
Отдел 51 по вопросам восстановления планетарных
объектов и промышленного освоения космоса.
****
– Хотя эта планета в наши планы не входила, в итоге все обернулась в нашу пользу. Заброшенная система, внимания особо не привлечет. Люди прибудут на планету через две-три недели. 200-300 особей. Можете прилетать. На данном этапе двух корректоров и десяти поглотителей будет достаточно.
– Ваши рекомендации будут приняты к сведению. Какая следующая планета?
– OKD-56. Нам она не интересна. Пусть забирают джйотишка.
****
“Уважаемый Зейн Замински, приглашаем вас посетить экзотический курорт на обновленной Терре, третьей планеты Солнечной системы. Шесть райских материков для любителей девственной природы. Тропические леса, живописные горы, белоснежные пляжи и восхитительные водопады! Здесь Вы можете полюбоваться на экзотических животных, птиц и рыб! Благодаря атмосфере вечного праздника и веселья, царящей на курорте, Ваш отдых на обновленной Терре станет незабываемым. И что самое главное: перелет и проживание за счет фирмы. Мы ждем Вас! Решайтесь скорее. Сроки действия предложения ограничены.
С уважением Кристофер Роканкурт. Турфирма "ФетчТревел"
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
The end is nigh
Название: Каждому – свое
Типаж: ангел или иное высшее существо, испытывающее ненависть к людям
Квест: история о первом контакте и выборе, который может стать последним
Автор: Арлинг
Бета: thibaud
Краткое содержание: Про недобросовестного ангела.
Предупреждения: легкий параноидальный бред.
читать дальше
- Знаете ли вы, дорогие абитуриенты, чем выдают зарплату ангелам? Не знаете, естественно. Ну так я вам расскажу. Зарплату ангелам выдают перьями! Что вы руку тянете? Я еще не закончил. Вот закончу – будете вопросы задавать…
Вообще, ангел из меня, мягко говоря, плохой. Если не мягко – то совсем никудышный. Ну что я могу поделать – не люблю я людей. Опять же, если не мягко, то я их просто ненавижу. Самые тупые создания, которые Отец наш – Вечная Слава Ему – умудрился создать. И, конечно же, как самых бедненьких, несчастненьких и обделенных, любит он этих убогих больше, чем всех остальных вместе взятых. Ну, где тут справедливость, спрашиваю я вас? А нет ее. Эту фигню люди придумали.
А ко всему прочему, у меня еще и очень интересная специальность – спасать этих… кхм… тварей Божьих, тьфу ты. Ну вы представляете, да? Я только и мечтаю о том, чтобы они все перемерли, как мухи, а должен их из разного рода неприятностей вытягивать. Помню вот, например, самое свое первое задание, когда я еще был младшим сотрудником отдела по регулировке жизненных линий. Послали меня, значит, прилетаю. А там тетка – килограмм сто пятьдесят, наверное. И вот она стоит в кафешке и решает, что ей выбрать – вонючий гамбургер (ну да, ей только гамбургера в жизни и не хватало) или салатик диетический. И, конечно, клонит ее к гамбургеру. А я должен ее заставить выбрать салат, потому что если она сожрет этот чертов кусок холестерина, то у нее откажет печень и она очень быстренько сдохнет. И все бы ничего, подумаешь, одной жирной теткой больше, одной меньше… Но она должна родить гения-физика. И именно она, а не кто-то еще. И вот я скрепя сердце заставляю ее взять салат. Вроде, сделал хорошее правильное дело, а на душе так тошно и тоскливо. Эх.
Или вот еще, был у меня случай. Один придурок упорно пытался покончить жизнь самоубийством. Уж не помню, то ли любовь у него там несчастная была, то ли родители денег на новую приставку не дали… Не в этом суть, в общем. Решил он, значит, с моста железнодорожного на рельсы сигануть. Ну правильно, ему-то что? Он себе прыгнул-умер, а несчастного смотрителя в тюрьму. А дочка его из-за этого проституткой станет, свяжется с бандитом, который ради нее пойдет грабить банк и убьет тридцать человек. Какие мелочи! И вот представьте ситуацию: оно стоит на краю моста, я вокруг него прыгаю и так, и сяк – не берет его внушение. На такие случаи у нас инструкция – показаться оберегаемому и разъяснить ему все по понятиям его личным. Что ж, надо – начальство не дремлет. Вылетаю. Спускаюсь весь в сиянии, с неба какие-то еще звездочки-спецэффекты… Фигня разнообразная для произведения впечатления. Недоумок этот на меня вытаращился и спрашивает:
- Это что еще за хрень? – и глазками «луп-луп».
- Ангел я, - говорю, попутно от звездочек отряхиваясь. – Божий посланец. Пришел, чтобы спасти твою душу грешную.
И тут этот гаденыш мне выдает:
- А крылья чё такие облезлые?
А вы спрашиваете, почему я их ненавижу.
Так, замечательные мои, время у меня уже заканчивается, поэтому я вам напоследок вот что скажу: если хотите нормальной спокойной работы и крылья пять метров в размахе, выбирайте специальность, не связанную с людьми. А лучше вообще переведитесь на демонический факультет. Потому что будете страдать так же, как я, и каждое перышко у вас будет на счету. Вот так вот. Благословения на все ваши головы. Иду я, иду!
- Ну что, 2-икс-6, отличился ты, - куратор вышел вслед за ангелом из аудитории, качая головой.
- Ничего не знаю. Мне сказали, я могу рассказывать то, что считаю нужным.
- Я думаю, тебе за это отдельную благодарность объявят. Вот был бы ты нормальным ангелом…
- И что, что?!
- Что, что. Тоже бы имел крылья пять метров в размахе.
- А я давно просил меня перевести хотя бы в смежный отдел! Не понимаю, почему Отец не хочет мне пойти навстречу.
- У Него свои соображения, нам неведомые. Ладно, чудо ты… в перьях… давай, вот бланк, тащи свои жалкие крылья на Землю. Там снова политическая ситуация обостряется, не справляется отдел.
- Еще бы ему справляться, жалкие подхалимы.
- Ты поговори мне тут, вычту из крыльев. Все, давай, портал открыт, вперед.
2-икс-6 выпал из портала прямо на оживленную автостраду. Мимо пронеслась машина, оглушив ангела яростным бибиканьем.
- Это что еще за?.. – вопросил ангел и поправил крылья… Вернее, попытался поправить. Потому что крыльев не было. Он замер и медленно повернул голову. Крыльев не было. Он поводил руками за спиной. Крыльев не было. Вдобавок ко всему мимо него мчались машины, из которых доносились ругательства явно в его адрес.
- Неееееееет! – простонал 2-икс шесть и брякнулся на колени. – Неееет, только не это! Только не в человека, ОТЕЦ!!!
- Свали с дороги, дебил! – рявкнул на ангела очередной водила.
2-икс шустро отпрыгнул на тротуар и потер лоб.
- Кошмар, - констатировал он и уставился в небо. – Вот и допросился… И что теперь делать?
- Простите? – послышался тихий голос слева.
Ангел повернул голову и уставился на миниатюрную брюнетку.
- У вас все хорошо? – спросила девушка и робко улыбнулась.
- Да, - буркнул ангел, - у меня все зашибись.
- Простите. Просто мне показалось, что у вас что-то случилось…
Ангел окинул собеседницу презрительным взглядом и немного отодвинулся.
- Говорю же я, - начал он раздраженно, но запнулся.
«Так, стоп. Я тут в этом гадком человеческом мире, где нужны деньги и еда… И еще что-то. Очень много всего».
- Да, - 2-икс попытался выжать из себя улыбку. – Пожалуй, мне нужна помощь. Я не помню, кто я и как я здесь оказался.
- О, - девушка скорчила жалобную гримаску. – Это же ужасно! Меня зовут Катрин, кстати. А как тебе хотелось бы, чтобы я тебя называла?
«Называй меня просто – Мой Господин», - хихикнул про себя ангел, но внешне остался серьезен.
- Ну, можешь называть меня Найджел.
- Здорово, Найджел! Пойдем со мной, я тут недалеко живу. Тебе не помешает душ.
- Что, вот так просто? – удивился ангел. – Ты же меня совсем не знаешь.
- Ну, - девушка снова заулыбалась, - мне кажется, что ты хороший человек. И вообще, я считаю, что люди должны помогать друг другу, правда же?
«Я бы тебе многое мог рассказать про людей, глупое создание».
- Да, конечно. Наверное.
- Давай руку… - девушка протянула маленькую ладошку, 2-икс взялся за нее…
И вокруг все завертелось, кожу обожгли горячие языки пламени, везде скакали жуткие рожи без тел, а девушка стояла рядом и хохотала. Лицо ее вытягивалось в разные стороны и стекало как воск…
- Тьфу ты, приснится же! – Найджел Фоукс, работник службы социального обеспечения, проснулся от звонка будильника и потянулся. – Мне определенно нужны душ и кофе. Да. Душ и кофе. И на работу. О-ло-ло, бедненькие мои, несчастненькие и обделенненькие, ждите меня! Найджел Фоукс спешит на помощь!
Куратор выключил экран и улыбнулся.
- Я же говорил, рано его в утилизацию. Просто нужно было сменить подход. Кстати, мне полагается пятьсот перьев премиальных!
Типаж: ангел или иное высшее существо, испытывающее ненависть к людям
Квест: история о первом контакте и выборе, который может стать последним
Автор: Арлинг
Бета: thibaud
Краткое содержание: Про недобросовестного ангела.
Предупреждения: легкий параноидальный бред.
читать дальше
- Знаете ли вы, дорогие абитуриенты, чем выдают зарплату ангелам? Не знаете, естественно. Ну так я вам расскажу. Зарплату ангелам выдают перьями! Что вы руку тянете? Я еще не закончил. Вот закончу – будете вопросы задавать…
Вообще, ангел из меня, мягко говоря, плохой. Если не мягко – то совсем никудышный. Ну что я могу поделать – не люблю я людей. Опять же, если не мягко, то я их просто ненавижу. Самые тупые создания, которые Отец наш – Вечная Слава Ему – умудрился создать. И, конечно же, как самых бедненьких, несчастненьких и обделенных, любит он этих убогих больше, чем всех остальных вместе взятых. Ну, где тут справедливость, спрашиваю я вас? А нет ее. Эту фигню люди придумали.
А ко всему прочему, у меня еще и очень интересная специальность – спасать этих… кхм… тварей Божьих, тьфу ты. Ну вы представляете, да? Я только и мечтаю о том, чтобы они все перемерли, как мухи, а должен их из разного рода неприятностей вытягивать. Помню вот, например, самое свое первое задание, когда я еще был младшим сотрудником отдела по регулировке жизненных линий. Послали меня, значит, прилетаю. А там тетка – килограмм сто пятьдесят, наверное. И вот она стоит в кафешке и решает, что ей выбрать – вонючий гамбургер (ну да, ей только гамбургера в жизни и не хватало) или салатик диетический. И, конечно, клонит ее к гамбургеру. А я должен ее заставить выбрать салат, потому что если она сожрет этот чертов кусок холестерина, то у нее откажет печень и она очень быстренько сдохнет. И все бы ничего, подумаешь, одной жирной теткой больше, одной меньше… Но она должна родить гения-физика. И именно она, а не кто-то еще. И вот я скрепя сердце заставляю ее взять салат. Вроде, сделал хорошее правильное дело, а на душе так тошно и тоскливо. Эх.
Или вот еще, был у меня случай. Один придурок упорно пытался покончить жизнь самоубийством. Уж не помню, то ли любовь у него там несчастная была, то ли родители денег на новую приставку не дали… Не в этом суть, в общем. Решил он, значит, с моста железнодорожного на рельсы сигануть. Ну правильно, ему-то что? Он себе прыгнул-умер, а несчастного смотрителя в тюрьму. А дочка его из-за этого проституткой станет, свяжется с бандитом, который ради нее пойдет грабить банк и убьет тридцать человек. Какие мелочи! И вот представьте ситуацию: оно стоит на краю моста, я вокруг него прыгаю и так, и сяк – не берет его внушение. На такие случаи у нас инструкция – показаться оберегаемому и разъяснить ему все по понятиям его личным. Что ж, надо – начальство не дремлет. Вылетаю. Спускаюсь весь в сиянии, с неба какие-то еще звездочки-спецэффекты… Фигня разнообразная для произведения впечатления. Недоумок этот на меня вытаращился и спрашивает:
- Это что еще за хрень? – и глазками «луп-луп».
- Ангел я, - говорю, попутно от звездочек отряхиваясь. – Божий посланец. Пришел, чтобы спасти твою душу грешную.
И тут этот гаденыш мне выдает:
- А крылья чё такие облезлые?
А вы спрашиваете, почему я их ненавижу.
Так, замечательные мои, время у меня уже заканчивается, поэтому я вам напоследок вот что скажу: если хотите нормальной спокойной работы и крылья пять метров в размахе, выбирайте специальность, не связанную с людьми. А лучше вообще переведитесь на демонический факультет. Потому что будете страдать так же, как я, и каждое перышко у вас будет на счету. Вот так вот. Благословения на все ваши головы. Иду я, иду!
- Ну что, 2-икс-6, отличился ты, - куратор вышел вслед за ангелом из аудитории, качая головой.
- Ничего не знаю. Мне сказали, я могу рассказывать то, что считаю нужным.
- Я думаю, тебе за это отдельную благодарность объявят. Вот был бы ты нормальным ангелом…
- И что, что?!
- Что, что. Тоже бы имел крылья пять метров в размахе.
- А я давно просил меня перевести хотя бы в смежный отдел! Не понимаю, почему Отец не хочет мне пойти навстречу.
- У Него свои соображения, нам неведомые. Ладно, чудо ты… в перьях… давай, вот бланк, тащи свои жалкие крылья на Землю. Там снова политическая ситуация обостряется, не справляется отдел.
- Еще бы ему справляться, жалкие подхалимы.
- Ты поговори мне тут, вычту из крыльев. Все, давай, портал открыт, вперед.
2-икс-6 выпал из портала прямо на оживленную автостраду. Мимо пронеслась машина, оглушив ангела яростным бибиканьем.
- Это что еще за?.. – вопросил ангел и поправил крылья… Вернее, попытался поправить. Потому что крыльев не было. Он замер и медленно повернул голову. Крыльев не было. Он поводил руками за спиной. Крыльев не было. Вдобавок ко всему мимо него мчались машины, из которых доносились ругательства явно в его адрес.
- Неееееееет! – простонал 2-икс шесть и брякнулся на колени. – Неееет, только не это! Только не в человека, ОТЕЦ!!!
- Свали с дороги, дебил! – рявкнул на ангела очередной водила.
2-икс шустро отпрыгнул на тротуар и потер лоб.
- Кошмар, - констатировал он и уставился в небо. – Вот и допросился… И что теперь делать?
- Простите? – послышался тихий голос слева.
Ангел повернул голову и уставился на миниатюрную брюнетку.
- У вас все хорошо? – спросила девушка и робко улыбнулась.
- Да, - буркнул ангел, - у меня все зашибись.
- Простите. Просто мне показалось, что у вас что-то случилось…
Ангел окинул собеседницу презрительным взглядом и немного отодвинулся.
- Говорю же я, - начал он раздраженно, но запнулся.
«Так, стоп. Я тут в этом гадком человеческом мире, где нужны деньги и еда… И еще что-то. Очень много всего».
- Да, - 2-икс попытался выжать из себя улыбку. – Пожалуй, мне нужна помощь. Я не помню, кто я и как я здесь оказался.
- О, - девушка скорчила жалобную гримаску. – Это же ужасно! Меня зовут Катрин, кстати. А как тебе хотелось бы, чтобы я тебя называла?
«Называй меня просто – Мой Господин», - хихикнул про себя ангел, но внешне остался серьезен.
- Ну, можешь называть меня Найджел.
- Здорово, Найджел! Пойдем со мной, я тут недалеко живу. Тебе не помешает душ.
- Что, вот так просто? – удивился ангел. – Ты же меня совсем не знаешь.
- Ну, - девушка снова заулыбалась, - мне кажется, что ты хороший человек. И вообще, я считаю, что люди должны помогать друг другу, правда же?
«Я бы тебе многое мог рассказать про людей, глупое создание».
- Да, конечно. Наверное.
- Давай руку… - девушка протянула маленькую ладошку, 2-икс взялся за нее…
И вокруг все завертелось, кожу обожгли горячие языки пламени, везде скакали жуткие рожи без тел, а девушка стояла рядом и хохотала. Лицо ее вытягивалось в разные стороны и стекало как воск…
- Тьфу ты, приснится же! – Найджел Фоукс, работник службы социального обеспечения, проснулся от звонка будильника и потянулся. – Мне определенно нужны душ и кофе. Да. Душ и кофе. И на работу. О-ло-ло, бедненькие мои, несчастненькие и обделенненькие, ждите меня! Найджел Фоукс спешит на помощь!
Куратор выключил экран и улыбнулся.
- Я же говорил, рано его в утилизацию. Просто нужно было сменить подход. Кстати, мне полагается пятьсот перьев премиальных!
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
среда, 06 июня 2012
The end is nigh
Название: Смерти нет
Типаж: пожилая дама, любительница кошек и кофе с ликером
Квест: история о перепутанных масках
Автор: ComOk
Бета: нет
читать дальше
Из рекламного проспекта корпорации «Смерти нет»
Хотите жить вечно?
Хотите навсегда сохранить молодость?
Хотите всегда оставаться полным сил и здоровья?
Думаете, это невозможно?
Возможно все!
«Вечная маска» решит все ваши проблемы! Вы всегда будете молоды и прекрасны, здоровы и бодры.
«Вечная маска» – всегда с вами.
Помните – смерти нет. Есть «Вечная маска»!
В загородном доме Джона Вейзеля
– Не знаю, дорогой, – протянула Анелия, наморщив прелестный носик. – Всю жизнь не снимать маску…
– Всю бесконечную жизнь, милая Анелия, – поправил певицу Питер Свендерсон, представительный мужчина средних лет. Его лицо скрывала удивительно тонко выполненная маска, в точности повторяющая его черты. Только слегка неестественная мимика и еле заметные крепления возле ушей и на подбородке позволяли заметить, что на нем маска. – Вы всегда будете столь же молоды и прекрасны. Никто не скажет, что Анелия постарела. Никто не заменит вас на сцене. И муж никогда не предпочтет вам молоденькую…
Анелия хихикнула и ткнула Джона кулачком в бок. Джон Андреас Вейзель, потомственный миллионер, владелец фабрик, заводов и даже небольшого золотого прииска, улыбнулся и приобнял жену за плечи.
– Это самое выгодное вложение денег, Джон, – доверительно сказал Питер. – Как вы думаете, сколько мне лет?
– Зависит от того, сколько лет вы носите маску, – пожал плечами Джон. – Если, конечно, вы не обманываете, что маска дает вечную молодость.
– Ни в коем случае! – Питер воспринял это как сигнал к новой рекламной тираде. – Посмотрите на мои руки – крепкие руки тридцатилетнего мужчины. Посмотрите на мою фигуру, на мои мускулы. Можете ли вы предположить, что мне почти девяносто лет?
– Девяносто? – ахнула Анелия. – Джон, дорогой, ты меня убедил. Я хочу такую маску. И для тебя тоже.
– Боюсь, дорогая, на две маски не хватит всего моего состояния, – улыбнулся Джон. – Я хочу, чтоб ты была вечно молодой и прекрасной.
– Но Джон! Если ты состаришься и умрешь, что я буду делать без тебя?
– Какая романтика. – Питер расчувствовался, даже промокнул глаза краем платка. – Вы такие милые, дети. Конечно, мы не можем поступить с вами так жестоко – заставить одного стареть, а другого страдать, глядя на это. У нас есть специальное предложение для семейных пар, со значительной скидкой. И мы всегда идем навстречу наши клиентам и предоставляем рассрочку.
– Соглашайся Джон, соглашайся. – Анелия захлопала в ладоши.
– Анелия, дорогая, мы, должно быть, совсем утомили тебя деловыми разговорами, – сказал Джон. – Питер, пойдемте в кабинет, обсудим детали.
Из правил эксплуатации продукта «Вечная маска»
Использование продукта «Вечная маска» гарантирует сохранение молодости, красоты и здоровья в случае соблюдения правил эксплуатации продукта.
Условие эксплуатации: маска всегда должна находиться в контакте с лицом носителя. Не допускается снимать маску даже на короткое время.
В случае нарушения правил эксплуатации корпорация не несет ответственности за возможные последствия.
Каждые пять лет требуется профилактическое обслуживание продукта. Обратитесь к специалистам корпорации.
Гарантия: вечность.
Смерти нет!
Телефонный звонок
– Питер, это Джон Вейзель. Прости, что беспокою, но мне не к кому обратиться. Нет-нет, это по поводу Анелии... Мне кажется, она стала какой-то странной. Какой-то другой.
– Люди меняются, Джон.
– Но не так! Не за один день! Вчера было все в порядке, а сегодня – она не такая. Что-то изменилось, я не знаю, что, но изменилось. Никто не замечает, кроме меня, но я все-таки ее муж…
– Джон, успокойся. Я уверен, если бы она действительно изменилась, то все бы обратили внимание.
– Хочешь сказать, я спятил? Мне и самому кажется, что я схожу с ума, Питер. Она такая же – также выглядит, также говорит, так же ходит... но я чувствую, с ней что-то не так! Вчера приходили из вашей корпорации, проводили профобслуживание… Говорили, это просто рутина… Что делает эта ваша маска, промывает мозги?!
Шифрованная передача в штаб-квартиру корпорации «Смерти нет»
Питер – центру: Идиоты, лентяи, бездельники! Сколько раз вам повторять – профилактическое обслуживание семейной пары должно выполняться одновременно! Одновременно, я подчеркиваю! Немедленно займитесь Вейзелем, пока не дошло до скандала.
Центр – Питеру: Согласно графику профобслуживание маски Вейзеля состоится через пять месяцев.
Питер – центру: Плевать на график! Вы что же, хотите все разрушить?
Из энциклопедии, статья «Вечная маска»
Первоначально инициатива «Смерти нет» встретила только недоверие. Корпорацию – на тот момент небольшую фирму по производству косметических препаратов – обвиняли в мошенничестве и шарлатанстве. Но бессменный директор корпорации Питер Свендерсон на собственном примере доказал – вечная молодость действительно возможна. Десятилетия понадобились Свендерсону, чтобы убедить маловерных, но время показало – «Вечная маска» действительно работает.
К сожалению, крайне высокая цена делает маску недоступной для большинства людей. На сегодняшний день более пяти тысяч человек из самых богатых людей планеты используют «Вечную маску».
Принцип действия маски до сих пор остается коммерческой тайной корпорации. Несмотря на непрекращающиеся усилия, конкуренты не могут даже близко подобраться к тайне «Вечной маски».
На светском приеме в особняке миссис Арингтон
– Я хочу быть молодой, – настаивала старая дама. Десятки пластических операций и большое количество косметики уже не могли скрыть ее дряхлость. – Я желаю снова быть молодой, как она! – Ухоженный старческий палец ткнул в направлении смеющейся Анелии Вейзель. – Мы с ней были ровесницами. Да что я говорю, мы с ней и сейчас ровесницы. Но эта вертихвостка удачно выскочила замуж. А я добивалась богатства долго. Но теперь я богата! Я хочу снова быть молодой! Почему какая-то бездарная певичка молода уже шестьдесят лет, а я нет!
– Боюсь, это невозможно, миссис Арингтон, – смиренно сказал Питер Свендерсон. – Маска не возвращает молодость, только поддерживает. Если бы вы обратились к нам лет на пятьдесят раньше…
– Дорогой Питер, – миссис Арингтон взяла его под руку и повела по садовой аллее подальше от других гостей, – вы знаете, что нет ничего невозможного. Бывает мало денег. Уверяю вас, дорогой Питер, денег у меня достаточно. У вашей корпорации довольно возможностей. Или вы возвращаете мне молодость, или вы крупно об этом пожалеете. Я могу доставить вам много, много неприятностей.
– Я сделаю все, что в наших силах, миссис Арингтон. Вашим случаем займутся наши лучшие специалисты. Возможно, они смогут создать специальную маску исключительно для вас.
– Зачем же исключительно. – Дама похлопала Питера по руке. – Вы можете потом использовать ее и для других старух. Возвращение молодости – это еще лучше, чем ее продление. Заметьте, я даже не требую процентов за идею.
Шифрованная передача из штаб-квартиры корпорации «Смерти нет»
Центр – Питеру: О чем вы вообще думаете? Старухе Арингтон лет сто, наверное! У нас нет ресурсов для такого!
Питер – центру: Изыщите ресурсы. Это новый шаг в развитии «Вечной маски». Давно пора расширять клиентуру.
Центр – Питеру: Мы не можем омолодить ее до двадцати лет! Никто не поверит, что такое возможно. Это подорвет доверие к корпорации.
Питер – центру: Когда-то никто не верил, что «Вечная маска» вообще возможна. Не нужно омолаживать до двадцати, на первом этапе скиньте ей лет сорок.
Центр – Питеру: По правилам корпорации профилактическое обслуживание предусмотрено только через пять лет. Да она помрет за это время!
Питер – центру: Назначьте обслуживание через год. Скажите, так нужно, поскольку это экспериментальная разработка. Впрочем, я сам займусь.
Из теленовостей
Сегодня день, когда никто не может усидеть дома. Сегодня самый ожидаемый день в году. Сегодня – день открытых дверей в корпорации «Смерти нет».
Вот уже более сотни лет день создания корпорации считается праздничным днем. Корпорация не скупится на празднование своего дня рождения: вас ждет множество развлечений, выставок, концертов самых знаменитых звезд, и, кончено, возможность посетить Дворец корпорации, увидеть лаборатории, в которых ведется работа над многочисленными проектами, в том числе – знаменитой «Вечной маской».
Корпорация «Смерти нет» дает не только вечную жизнь избранным, но и просто достойную жизнь многим простым людям. Штат корпорации все время растет и ширится. «Вечная маска», ставшая лицом корпорации, – самое известное, но далеко не единственное изобретение. Многие годы корпорация «Смерти нет» является лидером в самых различных отраслях, занимается развитием медицины, IT-технологий и многих отраслей промышленности.
Десятки и сотни тысяч людей придут сегодня во Дворец корпорации – развлечься, погулять, посмотреть на лаборатории –с тайной надеждой получить работу в корпорации. Всем известно, что именно после Дня открытых дверей многие получают приглашение прийти на собеседование.
На дне открытых дверей корпорации «Смерти нет»
– Подожди, детка, я только запру кошек. – Валерия безуспешно пыталась вернуть кошек в дом. – Ах ты, негодник! Вот я тебя сейчас!..
– Ма, пойдем же! – Лила подпрыгивала от нетерпения. – Пойдем-пойдем-пойдем. Праздник скоро начнется. Ты что же, не понимаешь, как это важно?
Валерия наконец справилась с животными, заперла дом, и вслед за дочерью пошла по празднично украшенным улицам к Дворцу корпорации.
– А вдруг сегодня мне повезет? – тараторила Лила. – Вдруг сегодня меня пригласят?
– Лила, детка, ты просто зациклена на своей корпорации, – вздохнула Валерия. – Я, конечно, не против развлечься, но ты каждый раз так расстраиваешься, что тебя не позвали на собеседование...
– Ты ничего не понимаешь, ма! В прошлый раз не позвали – позовут в этот! Тинку вон позвали в прошлом году!
– Тину позвали после того, как она победила в конкурсе талантов имени этой... ну вечно молоденькая эта певичка... Амелия? Анелия? Может, детка, тебе тоже нужно сделать что-нибудь грандиозное?
– А Айзека позвали просто так, на дне открытых дверей! – возразила Лила. – Знаешь, сколько денег они платят подъемных? Мы переедем в новый район! Купим большую квартиру вместо нашей развалюхи! Представляешь, ма, мы сможем позволить себе все, что угодно!
Валерия только вздохнула. Молодежь всегда так нетерпелива. Зачем им новый дом, когда так хорошо в старом? Конечно, немного ремонта не помешало бы... Поправить крыльцо и залатать крышу... Но переезжать в другой район? От знакомых улиц и знакомых лиц? Это молодежь тянет на перемены, но когда тебе за пятьдесят, уже хочется остепениться. И кошкам гораздо лучше в доме, чем в городской квартире.
– Могу я с вами поговорить? – представительный молодой человек с несколько неестественным выражением лица поклонился дамам.
– Что вы хотите? – настороженно спросила Валерия.
– Ма! – Лила дернула ее за рукав и зашептала в ухо. – Это же он! Это же директор корпорации! Смотри, у него маска!
– А, вы, наверное, хотели поговорить с Лилой, – догадалась Валерия. – Лила так хочет устроиться к вам на работу, просто все уши мне прожужжала.
Человек в маске неловко улыбнулся.
– Боюсь, что нет. Я хотел бы поговорить именно с вами.
В особняке миссис Арингтон
Миссис Арингтон недоуменно смотрела на служанку.
– Детка, неужели у нас до сих пор нет ни одной кошки?
Служанка краснела, бледнела, и мечтала провалиться сквозь землю.
– Но, миссис Арингтон, – выдавила она, наконец, – вы же всегда ненавидели кошек!
– Ах, это все маска, детка. Видать, она оздоравливает не только тело, но и душу. Как можно не любить кошек? Нужно обязательно завести кошку. Я об этом позабочусь…
– Если вы так хотите, миссис Арингтон. – Служанка сделала книксен.
– Чего я хочу, так это кофе. Сколько можно пить этот чай? Крепкого, сладкого кофе… с капелькой ликера. Что? Я не люблю кофе? Конечно, я люблю кофе, детка! Ах да, я же не должна звать тебя «детка»…
Из теленовостей
Беспрецедентное событие! «Вечная маска» не столь безвредна, как нас пыталась убедить корпорация «Смерти нет»!
Родственники Ванды Арингтон подали на корпорацию в суд, утверждая, что маска оказывает влияние на мозг носителя. Странные привычки, новые желания – вы уверены, что этого хотите вы, а не ваша маска?
Не стали ли тысячи богачей жертвой грандиозного обмана?
Далее в эфире: интервью с директором корпорации «Смерти нет» Питером Свендерсоном.
Оставайтесь с нами!
В штаб-квартире корпорации «Смерти нет»
– Привет, Марк. – Питер налил себе кофе и устало развалился в кресле. – Ничего себе неделька выдалась, а, Марк? – улыбнулся он. – Вот ведь стерва, эта Арингтон…
Марк поднял на Питера хмурый взгляд.
– Нам придется изрядно потрудиться, чтобы сгладить последствия вашей инициативы, – сказал он. – Не говоря уже о значительной компенсации родственникам, понадобится много сил и средств, чтобы вернуть доверие к корпорации.
– Я уже принес публике все извинения, какие только мог, – огрызнулся Питер. – Сделал заявление, что все перемены в характере и привычках вызваны слишком быстрым возвращением молодости, что мы над этим работаем. Обещал наказать всех виновных. Что еще?
– Именно вы настаивали на создании маски для миссис Арингтон, – заметил Марк. – Вас предупреждали о возможных последствиях. Предупреждали, почему мы не работаем с пожилыми людьми.
– Что я мог сделать? Она угрожала!
– С угрозами справиться легче, чем с недоверием публики. Вы должны были дать действовать профессионалам.
– Виноват, – признал Питер. – Каждый может ошибиться.
– Питер Свендерсон не должен ошибаться, – жестко сказал Марк. – Он слишком много значит для корпорации. Питер, вам пора пройти профобслуживание.
– Что? Но… У меня же еще есть время! – Питер вскочил на ноги и пошатнулся. – Ты мне что-то подсыпал в кофе?.. Но пяти лет еще не прошло!
– Это неважно. Совет решил, что вы не можете больше быть Питером Свендерсоном.
Марк подхватил падающее тело и осторожно опустил его обратно в кресло. Крепления маски поддались легко.
– Прощай, – сказал Марк и надел маску Питера Свендерсона. – Смерти нет.
Типаж: пожилая дама, любительница кошек и кофе с ликером
Квест: история о перепутанных масках
Автор: ComOk
Бета: нет
читать дальше
Из рекламного проспекта корпорации «Смерти нет»
Хотите жить вечно?
Хотите навсегда сохранить молодость?
Хотите всегда оставаться полным сил и здоровья?
Думаете, это невозможно?
Возможно все!
«Вечная маска» решит все ваши проблемы! Вы всегда будете молоды и прекрасны, здоровы и бодры.
«Вечная маска» – всегда с вами.
Помните – смерти нет. Есть «Вечная маска»!
В загородном доме Джона Вейзеля
– Не знаю, дорогой, – протянула Анелия, наморщив прелестный носик. – Всю жизнь не снимать маску…
– Всю бесконечную жизнь, милая Анелия, – поправил певицу Питер Свендерсон, представительный мужчина средних лет. Его лицо скрывала удивительно тонко выполненная маска, в точности повторяющая его черты. Только слегка неестественная мимика и еле заметные крепления возле ушей и на подбородке позволяли заметить, что на нем маска. – Вы всегда будете столь же молоды и прекрасны. Никто не скажет, что Анелия постарела. Никто не заменит вас на сцене. И муж никогда не предпочтет вам молоденькую…
Анелия хихикнула и ткнула Джона кулачком в бок. Джон Андреас Вейзель, потомственный миллионер, владелец фабрик, заводов и даже небольшого золотого прииска, улыбнулся и приобнял жену за плечи.
– Это самое выгодное вложение денег, Джон, – доверительно сказал Питер. – Как вы думаете, сколько мне лет?
– Зависит от того, сколько лет вы носите маску, – пожал плечами Джон. – Если, конечно, вы не обманываете, что маска дает вечную молодость.
– Ни в коем случае! – Питер воспринял это как сигнал к новой рекламной тираде. – Посмотрите на мои руки – крепкие руки тридцатилетнего мужчины. Посмотрите на мою фигуру, на мои мускулы. Можете ли вы предположить, что мне почти девяносто лет?
– Девяносто? – ахнула Анелия. – Джон, дорогой, ты меня убедил. Я хочу такую маску. И для тебя тоже.
– Боюсь, дорогая, на две маски не хватит всего моего состояния, – улыбнулся Джон. – Я хочу, чтоб ты была вечно молодой и прекрасной.
– Но Джон! Если ты состаришься и умрешь, что я буду делать без тебя?
– Какая романтика. – Питер расчувствовался, даже промокнул глаза краем платка. – Вы такие милые, дети. Конечно, мы не можем поступить с вами так жестоко – заставить одного стареть, а другого страдать, глядя на это. У нас есть специальное предложение для семейных пар, со значительной скидкой. И мы всегда идем навстречу наши клиентам и предоставляем рассрочку.
– Соглашайся Джон, соглашайся. – Анелия захлопала в ладоши.
– Анелия, дорогая, мы, должно быть, совсем утомили тебя деловыми разговорами, – сказал Джон. – Питер, пойдемте в кабинет, обсудим детали.
Из правил эксплуатации продукта «Вечная маска»
Использование продукта «Вечная маска» гарантирует сохранение молодости, красоты и здоровья в случае соблюдения правил эксплуатации продукта.
Условие эксплуатации: маска всегда должна находиться в контакте с лицом носителя. Не допускается снимать маску даже на короткое время.
В случае нарушения правил эксплуатации корпорация не несет ответственности за возможные последствия.
Каждые пять лет требуется профилактическое обслуживание продукта. Обратитесь к специалистам корпорации.
Гарантия: вечность.
Смерти нет!
Телефонный звонок
– Питер, это Джон Вейзель. Прости, что беспокою, но мне не к кому обратиться. Нет-нет, это по поводу Анелии... Мне кажется, она стала какой-то странной. Какой-то другой.
– Люди меняются, Джон.
– Но не так! Не за один день! Вчера было все в порядке, а сегодня – она не такая. Что-то изменилось, я не знаю, что, но изменилось. Никто не замечает, кроме меня, но я все-таки ее муж…
– Джон, успокойся. Я уверен, если бы она действительно изменилась, то все бы обратили внимание.
– Хочешь сказать, я спятил? Мне и самому кажется, что я схожу с ума, Питер. Она такая же – также выглядит, также говорит, так же ходит... но я чувствую, с ней что-то не так! Вчера приходили из вашей корпорации, проводили профобслуживание… Говорили, это просто рутина… Что делает эта ваша маска, промывает мозги?!
Шифрованная передача в штаб-квартиру корпорации «Смерти нет»
Питер – центру: Идиоты, лентяи, бездельники! Сколько раз вам повторять – профилактическое обслуживание семейной пары должно выполняться одновременно! Одновременно, я подчеркиваю! Немедленно займитесь Вейзелем, пока не дошло до скандала.
Центр – Питеру: Согласно графику профобслуживание маски Вейзеля состоится через пять месяцев.
Питер – центру: Плевать на график! Вы что же, хотите все разрушить?
Из энциклопедии, статья «Вечная маска»
Первоначально инициатива «Смерти нет» встретила только недоверие. Корпорацию – на тот момент небольшую фирму по производству косметических препаратов – обвиняли в мошенничестве и шарлатанстве. Но бессменный директор корпорации Питер Свендерсон на собственном примере доказал – вечная молодость действительно возможна. Десятилетия понадобились Свендерсону, чтобы убедить маловерных, но время показало – «Вечная маска» действительно работает.
К сожалению, крайне высокая цена делает маску недоступной для большинства людей. На сегодняшний день более пяти тысяч человек из самых богатых людей планеты используют «Вечную маску».
Принцип действия маски до сих пор остается коммерческой тайной корпорации. Несмотря на непрекращающиеся усилия, конкуренты не могут даже близко подобраться к тайне «Вечной маски».
На светском приеме в особняке миссис Арингтон
– Я хочу быть молодой, – настаивала старая дама. Десятки пластических операций и большое количество косметики уже не могли скрыть ее дряхлость. – Я желаю снова быть молодой, как она! – Ухоженный старческий палец ткнул в направлении смеющейся Анелии Вейзель. – Мы с ней были ровесницами. Да что я говорю, мы с ней и сейчас ровесницы. Но эта вертихвостка удачно выскочила замуж. А я добивалась богатства долго. Но теперь я богата! Я хочу снова быть молодой! Почему какая-то бездарная певичка молода уже шестьдесят лет, а я нет!
– Боюсь, это невозможно, миссис Арингтон, – смиренно сказал Питер Свендерсон. – Маска не возвращает молодость, только поддерживает. Если бы вы обратились к нам лет на пятьдесят раньше…
– Дорогой Питер, – миссис Арингтон взяла его под руку и повела по садовой аллее подальше от других гостей, – вы знаете, что нет ничего невозможного. Бывает мало денег. Уверяю вас, дорогой Питер, денег у меня достаточно. У вашей корпорации довольно возможностей. Или вы возвращаете мне молодость, или вы крупно об этом пожалеете. Я могу доставить вам много, много неприятностей.
– Я сделаю все, что в наших силах, миссис Арингтон. Вашим случаем займутся наши лучшие специалисты. Возможно, они смогут создать специальную маску исключительно для вас.
– Зачем же исключительно. – Дама похлопала Питера по руке. – Вы можете потом использовать ее и для других старух. Возвращение молодости – это еще лучше, чем ее продление. Заметьте, я даже не требую процентов за идею.
Шифрованная передача из штаб-квартиры корпорации «Смерти нет»
Центр – Питеру: О чем вы вообще думаете? Старухе Арингтон лет сто, наверное! У нас нет ресурсов для такого!
Питер – центру: Изыщите ресурсы. Это новый шаг в развитии «Вечной маски». Давно пора расширять клиентуру.
Центр – Питеру: Мы не можем омолодить ее до двадцати лет! Никто не поверит, что такое возможно. Это подорвет доверие к корпорации.
Питер – центру: Когда-то никто не верил, что «Вечная маска» вообще возможна. Не нужно омолаживать до двадцати, на первом этапе скиньте ей лет сорок.
Центр – Питеру: По правилам корпорации профилактическое обслуживание предусмотрено только через пять лет. Да она помрет за это время!
Питер – центру: Назначьте обслуживание через год. Скажите, так нужно, поскольку это экспериментальная разработка. Впрочем, я сам займусь.
Из теленовостей
Сегодня день, когда никто не может усидеть дома. Сегодня самый ожидаемый день в году. Сегодня – день открытых дверей в корпорации «Смерти нет».
Вот уже более сотни лет день создания корпорации считается праздничным днем. Корпорация не скупится на празднование своего дня рождения: вас ждет множество развлечений, выставок, концертов самых знаменитых звезд, и, кончено, возможность посетить Дворец корпорации, увидеть лаборатории, в которых ведется работа над многочисленными проектами, в том числе – знаменитой «Вечной маской».
Корпорация «Смерти нет» дает не только вечную жизнь избранным, но и просто достойную жизнь многим простым людям. Штат корпорации все время растет и ширится. «Вечная маска», ставшая лицом корпорации, – самое известное, но далеко не единственное изобретение. Многие годы корпорация «Смерти нет» является лидером в самых различных отраслях, занимается развитием медицины, IT-технологий и многих отраслей промышленности.
Десятки и сотни тысяч людей придут сегодня во Дворец корпорации – развлечься, погулять, посмотреть на лаборатории –с тайной надеждой получить работу в корпорации. Всем известно, что именно после Дня открытых дверей многие получают приглашение прийти на собеседование.
На дне открытых дверей корпорации «Смерти нет»
– Подожди, детка, я только запру кошек. – Валерия безуспешно пыталась вернуть кошек в дом. – Ах ты, негодник! Вот я тебя сейчас!..
– Ма, пойдем же! – Лила подпрыгивала от нетерпения. – Пойдем-пойдем-пойдем. Праздник скоро начнется. Ты что же, не понимаешь, как это важно?
Валерия наконец справилась с животными, заперла дом, и вслед за дочерью пошла по празднично украшенным улицам к Дворцу корпорации.
– А вдруг сегодня мне повезет? – тараторила Лила. – Вдруг сегодня меня пригласят?
– Лила, детка, ты просто зациклена на своей корпорации, – вздохнула Валерия. – Я, конечно, не против развлечься, но ты каждый раз так расстраиваешься, что тебя не позвали на собеседование...
– Ты ничего не понимаешь, ма! В прошлый раз не позвали – позовут в этот! Тинку вон позвали в прошлом году!
– Тину позвали после того, как она победила в конкурсе талантов имени этой... ну вечно молоденькая эта певичка... Амелия? Анелия? Может, детка, тебе тоже нужно сделать что-нибудь грандиозное?
– А Айзека позвали просто так, на дне открытых дверей! – возразила Лила. – Знаешь, сколько денег они платят подъемных? Мы переедем в новый район! Купим большую квартиру вместо нашей развалюхи! Представляешь, ма, мы сможем позволить себе все, что угодно!
Валерия только вздохнула. Молодежь всегда так нетерпелива. Зачем им новый дом, когда так хорошо в старом? Конечно, немного ремонта не помешало бы... Поправить крыльцо и залатать крышу... Но переезжать в другой район? От знакомых улиц и знакомых лиц? Это молодежь тянет на перемены, но когда тебе за пятьдесят, уже хочется остепениться. И кошкам гораздо лучше в доме, чем в городской квартире.
– Могу я с вами поговорить? – представительный молодой человек с несколько неестественным выражением лица поклонился дамам.
– Что вы хотите? – настороженно спросила Валерия.
– Ма! – Лила дернула ее за рукав и зашептала в ухо. – Это же он! Это же директор корпорации! Смотри, у него маска!
– А, вы, наверное, хотели поговорить с Лилой, – догадалась Валерия. – Лила так хочет устроиться к вам на работу, просто все уши мне прожужжала.
Человек в маске неловко улыбнулся.
– Боюсь, что нет. Я хотел бы поговорить именно с вами.
В особняке миссис Арингтон
Миссис Арингтон недоуменно смотрела на служанку.
– Детка, неужели у нас до сих пор нет ни одной кошки?
Служанка краснела, бледнела, и мечтала провалиться сквозь землю.
– Но, миссис Арингтон, – выдавила она, наконец, – вы же всегда ненавидели кошек!
– Ах, это все маска, детка. Видать, она оздоравливает не только тело, но и душу. Как можно не любить кошек? Нужно обязательно завести кошку. Я об этом позабочусь…
– Если вы так хотите, миссис Арингтон. – Служанка сделала книксен.
– Чего я хочу, так это кофе. Сколько можно пить этот чай? Крепкого, сладкого кофе… с капелькой ликера. Что? Я не люблю кофе? Конечно, я люблю кофе, детка! Ах да, я же не должна звать тебя «детка»…
Из теленовостей
Беспрецедентное событие! «Вечная маска» не столь безвредна, как нас пыталась убедить корпорация «Смерти нет»!
Родственники Ванды Арингтон подали на корпорацию в суд, утверждая, что маска оказывает влияние на мозг носителя. Странные привычки, новые желания – вы уверены, что этого хотите вы, а не ваша маска?
Не стали ли тысячи богачей жертвой грандиозного обмана?
Далее в эфире: интервью с директором корпорации «Смерти нет» Питером Свендерсоном.
Оставайтесь с нами!
В штаб-квартире корпорации «Смерти нет»
– Привет, Марк. – Питер налил себе кофе и устало развалился в кресле. – Ничего себе неделька выдалась, а, Марк? – улыбнулся он. – Вот ведь стерва, эта Арингтон…
Марк поднял на Питера хмурый взгляд.
– Нам придется изрядно потрудиться, чтобы сгладить последствия вашей инициативы, – сказал он. – Не говоря уже о значительной компенсации родственникам, понадобится много сил и средств, чтобы вернуть доверие к корпорации.
– Я уже принес публике все извинения, какие только мог, – огрызнулся Питер. – Сделал заявление, что все перемены в характере и привычках вызваны слишком быстрым возвращением молодости, что мы над этим работаем. Обещал наказать всех виновных. Что еще?
– Именно вы настаивали на создании маски для миссис Арингтон, – заметил Марк. – Вас предупреждали о возможных последствиях. Предупреждали, почему мы не работаем с пожилыми людьми.
– Что я мог сделать? Она угрожала!
– С угрозами справиться легче, чем с недоверием публики. Вы должны были дать действовать профессионалам.
– Виноват, – признал Питер. – Каждый может ошибиться.
– Питер Свендерсон не должен ошибаться, – жестко сказал Марк. – Он слишком много значит для корпорации. Питер, вам пора пройти профобслуживание.
– Что? Но… У меня же еще есть время! – Питер вскочил на ноги и пошатнулся. – Ты мне что-то подсыпал в кофе?.. Но пяти лет еще не прошло!
– Это неважно. Совет решил, что вы не можете больше быть Питером Свендерсоном.
Марк подхватил падающее тело и осторожно опустил его обратно в кресло. Крепления маски поддались легко.
– Прощай, – сказал Марк и надел маску Питера Свендерсона. – Смерти нет.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
The end is nigh
Название: Два вида крыс
Типаж: одинокий странник
Квест: история о семье, преемственности поколений и ценностей
Автор: Лиос (Lios Alfary)
Бета: Квисти, whisky & soda
Краткое содержание: Крысы приносят людям несчастья. Ты тоже приносишь несчастья. Следовательно, ты – крыса.
Предупреждения: вольное обращение с историей и мировыми литературными сокровищами.
Примечания, они же дисклеймер: Идея не моя, она была когда-то озвучена на одном из дайри-фестов. Фон и мир – также придуманы давно и не мной. В качестве названия использована начало строки из баллады Генриха Гейне (Die Wanderratten “Es gibt zwei Sorten Ratten...”) в переводе Даниэля Когана (kiebitz.livejournal.com/).Про буквы я вообще молчу. Мне очень стыдно. Но – спасибо огромное всем, у кого я чего украл, и – а вдруг все вместе это сойдет не за плагиат, а за постмодерн?
читать дальше
0.
Дольше всех нервничал и петушился Хохлач. Прыгал вокруг, хлопотал, цеплял за рукав.
– Не ходи, – уговаривал он. – Дались они тебе! – кричал. – Столько лет рядом жили, проживут еще. А у тебя талант, они тебя сожрут – не подавятся, а мы как тогда? Как мы? Без тебя?
Никлас пожимал плечами:
– А как вы без меня были раньше?
– Дурр-рно, – лениво поднимал голову Усатый. – Скучно. Бр-ррось затею, а?
Упрямец тоже что-то согласно ревел со стороны упряжки.
Куцый молчал. Его черные блестящие глаза смотрели на Никласа с тоской и укоризной. Но он молчал. Чувствовал: все уговоры сейчас бесполезны. Если Нико вбил себе что-то в голову, обратно уже никак не выбьешь. Поэтому он просто сидел рядом. Только изредка, почти неслышно, рычал себе что-то под нос.
Чем ближе они подъезжали к развилке у Коппенбрюге, тем мрачнее становились лица друзей. Когда стало совсем невмоготу, Усатый прижал к себе ребек и начал наигрывать что-то тягучее и нервное. Куцый взялся за тимпан. Хохлач бубном отбивал ритм.
Никлас достал свою Переделанную, покрутил в пальцах, примеряясь. И спрятал опять.
Страшно.
– Я теперь для вас бесполезен, – сказал он. – На ней ничего такого не сыграть.
– Да ну брось! Новую купим, а эту выкинь? – предложил воодушевленный внезапной мыслью Хохлач, но наткнулся на тяжелый взгляд Куцего и замолк. Никлас печально хмыкнул. Вместо ответа он начал тихо подпевать мелодии друзей. Пел он плохо, слишком грубо и хрипло, сам слышал: голоса у него теперь не осталось, но слух-то был идеальный.
И остановиться не мог.
Впрочем, остальные музыканты его не перебивали. Так они и ехали под эту тоскливую, жутковатую мелодию, пока колеса повозки не замерли, остановившись.
– Все, – сказал Упрямец, откидывая полог фургона. – Приехали. Сходи, если не передумал.
Никлас кивнул, спрыгнул на обочину, немного потоптался на месте, с некоторым удивлением – после долгого пути – ощущая под ногами твердую землю. Обнял всех четверых по очереди.
– Будь здоров! – пожелал Хохлач. – Береги себя, дудочник. Горло береги. И возвращайся.
– Мы в Ганноверрр, – раскатисто проговорил Усатый. – На яр-рмар-ррку. Чествовать Иоганна с Павлом. Если что – догонишь.
Он обернулся на товарищей, те согласно закивали.
– А если нет…
– Встретимся в Бремене, коротко рявкнул Куцый. – Бремен примет тебя любым.
– Встретимся, – кивнул Никлас. Подхватил свою котомку, поправил цветастый от грязи плащ и зашагал по пустынной дороге в Гамельн.
1.
Славный город Гамельн встретил его тишиной. Когда-то солидный и шумный, сейчас он был молчалив и мрачен. Когда-то выплескивавшийся бедняцкими кварталами далеко за пределы городской стены, встречавший дорогу лотками с неподсборным товаром, сейчас он тут и там чернел выгоревшими пятнами пожаров и остовами брошенных лачуг. По широким крепостным стенам не прогуливались дозорные. А полноводный Везер наступал на город, разъедал берега и крепостной вал, кое-где опоры-«быки» центрального моста уже опасно проседали ко дну, но никому не было до этого дела.
Только шпили собора святого Бонифация по-прежнему с величественным достоинством тянулись к небу, посверкивали металлом в лучах встающего солнца. Вслед за ними когда-то росли вверх и башни ратуши. Когда-то. Теперь – одна обвалилась совсем, сдавшись под ударами пушечных ядер, другая облупилась. С ремонтом не спешили.
Гаммельн был тяжело болен и уже не ждал лекарей.
Никлас подошел к городу с севера, потоптался немного перед закрытыми воротами, сплюнул в заиленный ров, но постучать так и не решился. Вместо этого он развернулся и направился вдоль рва к старым западным воротам, интересным тем, что к ним вересковые холмы подступали почти вплотную.
А где холмы – там малый народец, это все знают.
«Трех раз хватит? – размышлял Никлас. – Или все тридцать три круга заставят пройти вокруг холма? Пустят ли? Мне же многого не надо, мне бы только поговорить… Усатый говорил, что настойчивых они всегда впускают, не могут не впустить».
Но когда он дошел, понял, что шел зря. Холмы оказались разрыты и перекопаны кем-то очень старательным, все тайные входы – подставлены свету и лишены силы, а вокруг склонов остались глубокие борозды от колес, которые и весенний паводок не сумел разгладить. Никлас остановился у перекрученного ствола вербы, низко свесившей свои косы-ветки ко рву, и осмотрелся.
Впервые за все время его путешествия в голову закрались сомнения в успехе спланированного.
И тут он увидел крыса.
Крыс стоял напротив него, на верхушке одного из искалеченных холмов, опираясь на крючковатую палку, седой, облезлый и желтозубый. И злой – это Никлас рассмотрел, когда бросился к нему со всех ног, спотыкаясь о бугристую землю.
– Дедушка! – крикнул Нико. – Постойте! – Хотя крыс никуда не собирался уходить. – Я с миром!
Старик постоял. Вперился мелкими черными глазками в подбежавшего Никласа, настороженно встопорщил щеточку усов.
– Здравствуйте, – чтоб говорить с ним, Никласу даже пришлось опуститься на одно колено. Со стороны, вероятно, это выглядело очень не к месту: то ли присягой перед сюзереном, то ли разговором взрослого с ребенком.
– Здравствуйте, – повторил Нико, не дождавшись ответа. – Я Никлас, Никлас-подменыш, вы меня, наверное, не помните?
Старик качнул головой: не помнил. Или не желал вспоминать.
Никлас нервно сглотнул.
– Я вернулся, – сказал он, словно надеялся, что этим все объяснит. – Я долго искал средства для нашего спасения, чтоб больше не было войны, понимаете? И нашел… то есть, мне передали. Я обменял. Я… постойте же!
Старик развернулся и начал спускаться вниз, к городу. Никлас вскочил и побежал следом.
– Мне надо собрать всех. Поговорить с вами, обсудить. Я знаю ключ! Дед… – он осекся: вдруг для крыса это слишком панибратское обращение? – Почтенный господин! Да послушайте же меня!
Но старик не желал останавливаться и слушать подменыша. С неожиданной для его возраста ловкостью («А почему неожиданной, Никлас? Человечьими мерками судишь?») он спрыгнул в ров, съехав по склону, и, не зацепив воды даже кончиком хвоста, нырнул в нору под корнями той самой перекрученной вербы. И вход запечатал. А Никлас замер в растерянности на самом краю.
Чутье бродяги подсказывало, что надо уходить.
И не подвело: спиной он почувствовал враждебный взгляд до того, как услышал щелчок взводимой пружины арбалета, и рухнул плашмя на траву, скатился следом за старым крысом в ров, неуклюже плюхнулся в показавшуюся ледяной воду. Стрела уткнулась в землю в трех-четырех пядях от того места, на котором он стоял. Из-за вербы выступали вооруженные дубинками существа, похожие одновременно на людей, животных и болотную нежить – если бы нежить не боялась браться за холодный металл. Их было не больше десятка, но и малым количеством они наводили страх. Косматые, сутулые, одетые в какие-то тряпки, с кровожадными, желтозубыми ухмылками на мордах. Никлас видел таких в первый раз и не был рад знакомству.
Видя, что часть из них готова прыгнуть за ним в воду, а другие ждут на берегу, уже обнажая короткие мечи, Никлас судорожно вздохнул и погреб вдоль рва, выбирая местечко, где можно было бы спрятаться или перелезть через городские стены. Но увы! Укрепления были построены на совесть. Ни единой подходящей зацепки, несмотря на общий обветшалый вид.
Нападающие бросились за ним следом по берегу. Бежали они неуклюже, косолапя, но чертовски быстро. И так смотрели на жертву, словно способны были, выловив, сразу же разодрать на мелкие куски и сожрать. А Никлас в воде совсем продрог.
«Здесь и окончится история Никласа-подменыша, бродячего артиста и никудышного дудочника», – успел подумать он, упрямо продолжая грести вперед и выискивая пути к спасению.
И тут грянул гром. Остро и тошнотно завоняло серой. Испуганные нелюди бросились обратно к вербе, а скрывшись в ее листве – как под землю провалились. Может, и правда провалились? Отправились в ад, из которого вышли по зову Князя...
Никлас в Господа верил слабо, а вот с подручными Нечистого, как любой музыкант и актер, общался лично. У него даже на мгновение возникло желание вслух поблагодарить кого-то из них, но было слишком холодно, чтоб толком воздать почести.
– Эй! окликнул его сверху юношеский голос. Греби к мосту, несчастный. Крысы теперь не скоро вылезут из своих нор, а ты окоченеешь.
– Я уже, – хмыкнул Никлас и послушно погреб. И только когда он, вцепившись в протянутую руку городского ополченца, выбрался на мост, до него дошла суть сказанного спасителем.
– Это крысы?!
– Да, – спокойно кивнул ополченец, сунул за ремень на спине трубку-петриналь, помог ему стянуть облепивший плечи мокрый плащ и протянул свой. – Такие у нас крысы. Гамельнские, особые. А ты кто?
– А я? – растерянно переспросил Никлас. – Я дудочник.
– Артист? Ну только вашего брата нам, конечно, в жизни не хватало.
Лицо ополченца казалось ему смутно знакомым, а голоса он не узнавал, хотя у него была хорошая память на голоса. Но волосы цвета грязной соломы, желтовато-серые глаза, типично-бюргерский нос картошкой и улыбчивый рот – те да, пусть с трудом, но вспоминались.
Так что имена они, осененные внезапными догадками, выкрикнули разом:
– Никлас!
– Матиас!
– Ну ничего себе! – Матти улыбнулся широко и искренне и совсем стал похож на себя-прежнего. – Где же ты шлялся, Подменыш, столько времени? Я уже и забыть тебя успел.
– Еще бы ты меня не забыл, – фыркнул Нико. – Двенадцать лет прошло.
Матиас пересчитал на пальцах:
– В этом году как раз исполнится тринадцать. Князья дюжина.
– Да, – согласился Никлас. – Она самая.
2.
А вот Марта – мелкие рыжие кудряшки, веснушки на крыльях носа, глаза цвета перезрелой, бурой вишни – не узнала его совсем и держалась холодно и отчужденно до тех пор, пока Матиас, вдоволь напотешавшийся над ситуацией, не сообщил ей:
– Ну ты даешь. Это ж Никлас, наш Никлас фон Шпигельберг! Забыла, а?
Тогда Марта вскрикнула, всплеснула руками и уронила миску с кашей, которую несла к столу – Никлас еле успел поймать у самого пола. Полную миску с кашей, жидковатую, зато заправленную золотистыми шкварками, обжаренными с луком и морковью. Если б не поймал, не простил бы себе.
– Да брось, Матти, какой я тебе «фон», буркнул он, водружая миску на законное место и берясь за ложку. После такого купания и пробежки через несколько кварталов к приюту для бедняков желудок бунтовал и требовал не разговоры разговаривать, а есть и как можно скорее. Благо Марта и не донимала его сильно. Села рядом, глуповато улыбаясь.
– Надо же! – удивлялась она вслух. – И правда, наш Нико. Один в один... ну и вытянулся же! А был мелкий такой, мельче Давида.
Чернявый, мелкокостный Давид, как раз сидящий напротив, выразительно хмыкнул и почти уткнулся в свою тарелку, не переставая, впрочем, исподлобья рассматривать Никласа.
– Где ты его выловил? – допытывалась у Матиаса Марта.
– Из отцовского рва и выловил, – усмехнулся тот. – Я увидел, что крысы к кому-то подбираются, скорее давай петриналь заряжать, чтоб вспугнуть гадов, но, думаю, не жилец парень, один против пяти...
– Их было пять? – удивился Никлас, на мгновение отрываясь от замечательной мартиной каши. – Мне показалось, почти десяток.
– Хр-ррабрр-рец! – фыркнули ему из угла у печи. Никлас обернулся, всматриваясь в полутьму. В ответ на него сверкнули два ярко-зеленых глаза.
– Это Мягколапка, – улыбнулась Марта. – Она хоть и кошка, а ехидна. Не обращай внимания. А Матти похлопал по плечу:
– Они ж еще и морок наводят, чтоб в панику вогнать. Так что не думай об этом. Ешь.
– Откуда у вас кошка?
– Матти нашел, – хихикнула Марта. – Вечно тянет всяких в город. Мы ее сперва у нас на чердаке прятали, а потом к приюту пристроили. И ни одна крыса и близко не подойдет. У Мягколапки лапки мягкие, а когти цепкие.
– Только от людей приходится прятать, – со вздохом проговорила русокосая Ленни, сев по другую сторону от Никласа и подперев пухлую щеку ладонью. – Они ж как узнают, так сразу или украсть захотят, или отравить, твари завистливые.
Марта на правах старшей отвесила Ленни подзатыльник, чтоб не ругалась. Но согласилась:
– Да, в городе сейчас за каждым соседом нужен глаз да глаз. Люди совсем озлобились. Всего боятся. Крыс боятся, голода боятся, чумы, войны, конца света... Над каждым пфеннигом трясутся, на сундуках спят. Узнают, что у кого-то что-то есть, чего у них нету тут же донос настрочат, мол, так и так, лично в окно наблюдал, как имярек ведьмовствует и заключает договор с крысами городу на погибель. А за содействие поимке прошу положенную мне малость – четверть имущества предателя.
Марта даже скривилась от презрения, рассказывая.
– Да уж, – кивнул Матиас. – Доносить они все смелые. А в дозор никого выйти не заставишь. Все хвори разом на таких нападают, как только они заслышат об очередном наборе. Отменил бургомистр обязательную повинность – и не дозовешься никого.
– Зер-рр-рно до весны бер-р-ррегли, – отозвалась из своего угла Мягколапка.
– Жили впроголодь, – подтвердил Давид. – Все надеялись на крестьян, которые как обычно приползут под стены из окрестных деревень и задорого все раскупят. А те взяли и отправили своих закупщиков в Ганновер. И остались местные скряги сидеть на непроданном зерне, которое крысы растаскивают потихоньку.
– А вас не трогают? – Никлас обвел взглядом закопченную едальню приюта.
Все покачали головами.
– А у нас нет ничего, – щербато усмехнулся Флориан и смешно почесал курносый нос. – Только то, что мы сами вырастим, смастерим и немного под церковью выпросим. Только там святые отцы половину забирают.
– Хорошо, что только половину, – понимающе кивнул Никлас. В возрасте Флориана он немало зависел от подачек на паперти.
– Ну и дядя нас немного прикрывает, – добавил Матти, – хотя и говорит каждый год, что этот рассадник мора давно разогнать пора.
– Не было у нас мора ни разу! – возмутилась Марта, тряхнула кудрями – сытый, отогревшийся Никлас завороженно любовался, как разворачиваются и сворачиваются медные колечки, будто живые.
– Как будто твоему отцу на это не наплевать, – фыркнул в ответ ее кузен.
Отец Марты и дядя Матиаса был не кем-нибудь, а самим бургомистром. Никлас хорошо помнил этого неповоротливого толстяка, когда тот, заложив руки за пояс, объяснял тогда еще малышке Марте, почему крысиному отродью нельзя оставаться в городе.
– Если уж возникли подозрения, так проще избавиться, чем навлекать опасность на семью, да что там говорить – на весь город, за который я несу ответственность.
Никлас вспомнил и усмехнулся незаметно. Подумал: если Матти с детства тащит находки в город, то Марта так же с детства эти находки прячет. И за тринадцать прошедших лет она наверняка научилась скрывать немало. Хотя отца своего любила по-прежнему беззаветно.
– Вот войдешь в магистрат, повесишь чиновничью бляху на грудь и будешь тогда моего отца осуждать! – кипятилась Марта. – А пока поумолкни!
– Войду и повешу, – спокойно ответил Матиас. – Не так уж и долго ждать до тридцати пяти. А кому проголосовать за меня – найдется.
– Ты что? – удивился Никлас. – Всерьез хочешь занять место в ратуше?
– Хочу. Мой отец всю жизнь этот город строил, а они за десяток лет его довели нынешнего состояния! – Матиас еще хотел добавить что-то, хлесткое и оскорбительное, но покосился на Марту и промолчал.
На самом деле, отец Матиаса начертил и рассчитал, кроме городского защитного рва, не так уж и много зданий в городе, но в каждое душу вложил и строил крепко, на века. Он даже поперечный неф собора святого Бонифация успел укрепить, неплохо на этом заработав и оставив семье крепкое наследство. Но за все построенное архитектора в Гамельне равно любили и ненавидели, кое-кто даже поговаривал, что ради таланта он связался с нечистой силой, а в собор и ногой не заступил, пока ремонтировал, только по лесам и по подмостям ходил. Но это наверняка было ложью.
– Ой, – сказала Марта, подскакивая. – Что ж мы сидим? Дави с Клодой же вишен собрали, а мы кисель заварили. Кто хочет киселя? – вверх рванулось больше дюжины рук, хотя как приметил Никлас, кое-кто из шалости поднял обе свои. Марта всех пересчитала, и они вместе с Ленни взялись разливать кисель по кружкам.
– Роскошно живете, – улыбнулся Никлас. – Еда есть.
– Лето, – пожал плечами Матти. – К тому же, ангел-хранитель этого приюта очень старается.
– Рыжий такой ангел, – кивнул Нико. И добавил вполголоса: – Она замуж не собирается?
– А что? – усмехнулся Матти. – Глаз положил?
– Как положил, так и сниму. Куда мне, бродяге…
Матиас согласился:
– Это да. Вообще, чтоб ты знал, дядюшка ее уже несколько раз пристроить пытался. Но один совсем Марте не нравился, другой обеднел резко, как раз этой весной, а с третьим дядя разошелся во мнениях на одном из голосований в магистрате и отступничества не простил. Да и ее мать пока не горит желанием птенчика из гнезда выпускать, маленькой считает.
Никлас задумчиво поглядел на Марту, хлопочущую у казана с киселем. Обводы ее фигуры были отнюдь не маленькими, очень даже пышными… Никлас сглотнул и уткнулся в поднесенную Ленни кружку. Его внезапно замучила жажда.
3.
Кроме Марты, Матиаса и – теперь еще вот – приютских ребят, никто из горожан Никласа не узнал, и он мог спокойно бродить по Гамельну, высматривая и принюхиваясь к настроениям и новостям. И размышлять над причинами поведения крыс.
Новые, особенные крысы, не боящиеся браться за человеческое оружие, немало испугали и озадачили Никласа. А еще больше его пугало то, что он не мог поговорить с прежними крысами. Тот старик выглядел вполне разумным, в отличие от своих сородичей…
Никлас вздрогнул и остановился. Он опять начал отделять себя от прочих крыс. Может, все дело в этом? Они чувствуют, что он не готов к ним присоединиться и потому не желают иметь с ним ничего общего…
Да нет, чушь. Крысы Кельна еще когда с ним разговаривали и даже признавали, что несмотря на слишком долгую жизнь среди людей, он вполне похож на их сородича. Даже звали осесть среди них, но Никласу не это было нужно. Ему нужно было спасти своих. Избавить родной клан от постоянной опасности. Во всех городах крысы живут как живут, и только в Гамельне такая напасть – настоящая, полнокровная война с людьми.
«Но они не признают меня за своего. А люди Гамельна – признают. Пусть и не все, но… что за несправедливость?» Не то, чтоб он не любил своих давних приятелей по детским играм, но они выросли, Матиас смеялся и шутил, а все равно поглядывал, проверял, как себя поведет Подменыш. А Марта – кто бы решил, что она наивная дурочка, распахивающая душу любому призраку из прошлого? – почти незаметно, но тщательно прощупала все карманы и строчки на его просохшей одежде, прежде чем отдать обратно.
Они видели в нем человека, но и не доверяли поэтому же. Человек хитрей и опасней любого зверя.
Никлас схватился за голову. Ему надо было найти крыс. И еще раз попробовать поговорить. Может, даже силком выманить на разговор. Ну не настолько же они упрямые? Он даже осла переубеждал когда-то, с гномами посредником дела улаживал, должен и с гамельнскими клановыми старейшинами договориться.
Зачем крысам такой город, где только война, а еды все меньше? Отсюда и люди, кто может, бегут.
Так он рассуждал, постепенно заходя все глубже в опустевший бедняцкий квартал у северной стены. Границы города сжались внутрь, он сворачивался сам в себя, словно улитка, которая втягивается как можно глубже в раковину. Те, кто раньше был слишком беден, сбежал или умер от голода, тот, кто держался на грани, – свалился за грань, но жить остался в своих домах. Брошенные хибары поскрипывали трухлявыми створами окон и дверей. Но именно здесь, Никлас был уверен, именно в таком месте должны скрываться тайные проходы в подземные катакомбы, заселенные крысиным народом. Отсюда они отправлялись в свои вылазки в город. Поэтому он внимательно заглядывал в пустые дома, поднимал крышки подвалов, мысленно благодаря свое звериное происхождение за то, что острое зрение позволяло не жечь фонари попусту.
И его поиски увенчались успехом. На заднем дворе покинутого каменного дома, под кучей перегнившей соломы он нашел разыскиваемый лаз. Но заколебался. Прыгать? Если удачно спрыгнет, ничего себе не сломает, привыкнет к темноте, то спокойно пойдет или поползет – кто знает, какая у лаза высота? – вперед. Если нет…
А вдруг там его встретят те, новые? Горло перегрызут, он и простенькой фразы сыграть не успеет.
Поэтому он прыгать не стал, сел на корточки рядом с лазом и заиграл. Не приказывая. Упрашивая. Призывая.
Он играл долго, даже губы неметь начали, пока, наконец, не услышал ответную мелодию. Ему обещали выйти. Никлас отнял дудку от губ, сжал ее в ладонях, словно молился. Ждал.
Из лаза показалась морщинистая морда. Сколько Никлас не всматривался, не смог понять, тот ли это старик, которого он видел тогда на искалеченных холмах, или все-таки другой. Этот, во всяком случае, смотрел на Нико так же недружелюбно, как и прежний.
Смотрел долго. И молчал. Никлас тоже молчал, из уважения предоставляя возможность старейшине заговорить первым. Наконец, крыс продемонстрировал желтые, в черных пятнах, зубы: улыбнулся.
Никлас облегченно выдохнул. Зря.
– Нечего тебе тут делать, дударь, – тонко проскрипел старик. «Дударь» прозвучало очень похоже на «дурень» и оттенок носило соответствующий.
– Я хочу вам помочь, – сказал Никлас.
– Нам не нужна помощь.
– Я выведу вас отсюда.
– Нам некуда идти.
– Но я могу провести…
– Мы умрем здесь, – злой крысиный писк заставил Никласа осечься и замолчать. – Мы знаем о тебе. Знаем о договоре. Мы никуда не пойдем. Убирайся.
– Но почему?
– Те, кто остались – слишком слабы. Они не выйдут к тебе.
– Слабы? – удивился Никлас. Крысы, который нападали на него у рва, не показались ему такими. – А как же…
– Убирайся! – пропищал крыс и нырнул обратно в лаз.
– Погодите! – заорал, свесившись в темноту, Нико. – Вы хотя бы можете мне сказать, из какого я клана? Мои родители живы?
Сырые земляные стены поглотили его крик. Даже эхо не захотело ему отвечать.
– Если, – мурлыкнули рядом с ним, он дернулся, стукнулся макушкой о деревянную балку лаза и шипя выпрямился. Мягколапка сочувственно потянулась, чтоб обнюхать ушибленное место. От ее искреннего участия боль немного поутихла. – Если ты так хочешь узнать о своем клане, дудочник, почему бы тебе самому не ррр-решить, какой больше твой и не выбр-ррать?
– Но я ведь не слышу запахов так, как вы, – грустно улыбнулся Никлас. – Лучше, чем люди, но хуже зверей…
– Для этого не нужен нос, – Мягколапка покачала головой. – Нужен совсем др-рругой инстр-ррумент.
Нико несколько мгновений смотрел на нее молча.
– Мне это уже даже говорили. Один мой пррр-риятель, - он слегка растянул «р», чтоб сымитировать кошачий говор. – Вы бы нашли с ним общий язык.
– Не интеррр-ресуюсь шпильманами, – Мягколапка горделиво дернула кончиком хвостом. Потом прислушалась к шуршанию внутри лаза. – Уходим отсюда. Убийцы идут, а они не боятся кошек, если кошка не на своей терр-рритор-рии.
Никлас кивнул и они вдвоем почти бегом бросились назад, в обжитые районы Гамельна.
– Странные эти убийцы, – заметил он потом, когда они уже пошли спокойнее. – За металл берутся. Кошек не боятся. Как будто и не крысы вовсе…
Мягколапка искоса глянула на него, кивнула.
– Думай, – бросила коротко и одним прыжком перемахнула через высокий забор приюта.
4.
Никлас думал весь оставшийся день. А пока думал, тихо пощипывал найденную в комнате для занятий лиру. Лира гнусавила, Никлас злился и пытался перенастроить, отвлекаясь от мыслей.
– Ой, господин Никлас, – сказала Ленни, заглядывая в комнату. – Вы папину лиру нашли.
– Можно без господинов, Ленни? – взмолился Нико. – Я чувствую себя старым разъевшимся бюргером.
– Можно.
Ленни зарделась и присела рядом на табурет, от волнения покусывая хвост косы.
– Сыграйте что-нибудь?
– Романтичное? – Никлас улыбнулся.
– Про рыцарей.
– Хм. Только я петь не могу, плохо выходит, голос совсем пропал. Как ты определишь, где про рыцарей?
Ленни погрустнела на мгновенье, а потом улыбнулась:
– Я сейчас! – вскочила и выбежала из комнаты на улицу, разыскивая кого-то. Вернулась, волоком таща за собой чумазого, упирающегося Давида. Следом за ними в комнату, привлеченная шумом, набилась и остальная детвора.
– Вот! – выдохнула Ленни. – Вот он хорошо поет. Звонко-звонко! Он даже в церковном хоре по воскресеньям стоит.
Давид, насупившись, ковырял носком ботинка щербину в дощатом полу.
– Дави! Ну спой! – начали просить дети наперебой.
Мальчишка насупился еще больше.
– Хм, – сказал Никлас. – Что же ты можешь спеть? О Генрихе Льве ты, наверное, не знаешь…
– А вот и знаю!
– Да ну? – с сомнением протянул Никлас. – Она длинная. Сложная…
А сам уже начал наигрывать вступительные такты к балладе.
Давид задрал подбородок вверх и, действительно, чистым сопрано завел:
Звучало хорошо, Никлас и сам не заметил, как развеселился, словно опять почувствовал себя среди бродячих музыкантов на какой-нибудь из ярмарок, когда шум, гам и сумятица, и завтра снова в путь… Очнулся только, когда Дави допел последнюю строку:
Поклонился коротко и замер, ожидая поощрения.
– Молодец, – одобрительно кивнул Никлас.
– Великолепно! – радостно ухнул Матиас, проталкиваясь сквозь обступивших певца и музыканта ребят. Те тоже не остались в долгу, нахваливая таланты Дави. Тот задрал подбородок, кажется, еще выше, чем раньше. – Давно мы не слышали, как Давид поет, он нас нечасто таким балует. Все больше на псалмах – молчит и рот открывает.
Давид высокомерно хмыкнул. Матти потрепал его по взъерошенному чубу, глянул на Никласа и на лиру в его руках.
– Надо же! А говорил – дудочник, – подколол он друга.
Никлас помрачнел и отложил лиру.
– Я на все руки мастер, – криво усмехнулся и поскорее вышел из комнаты, чтоб его не попросили сыграть еще и на дуде.
«И чего я так испугался?» – думал он потом. Ну попросили бы сыграть, ну отказал бы, спросили бы почему – придумал бы что ответить. Отшутился бы.
От Матти отшутишься, как же. Вцепится как клещ, пока всю кровь пополам с правдой не вытянет, не отпустит. Уж лучше так.
– Никлас? – на выходе из приюта он чуть было не сбил с ног Марту, она заплясала, пытаясь удержаться на узком порожке; Никлас взялся ловить ее, и корзину с продуктами, которые она несла, и крышку с молочного кувшина, которая тоже подпрыгнула и вылетела через край. Но все одновременно и не каждый жонглер удержит, крышка все-таки упала, глухо брякнулась о землю и закатилась под порог.
– Прости, – виновато моргнул Никлас, потом обнаружил, что весьма фривольно обнимает девичью талию и что не знает, как выпустить Марту из рук, чтоб не уронить, и взялся извиняться по-новой.
Марта рассмеялась. Немного нервно.
– Просто отступи назад, – посоветовала она. – Чтоб и мне было где стоять не на цыпочках.
Никлас отступил, отдал ей корзину и, на всякий случай, спрятал руки за спину. «Как будто в первый раз девчонку к себе прижимаю!» – разозлился он сам на себя.
«Но Марту-то в первый…»
Марта дотошно расправляла складки передника. Никлас вспомнил о крышке и полез под порог. Под порогом было сыро и ужасно уютно, а главное – не надо было опять сталкиваться с хозяйственными девушками. Никлас, может, так бы и сидел, но встревоженный голос Марты:
– Что? Далеко закатилась? – заставил его вылезти из укрытия и передать ей добычу.
– Извини еще раз.
– Да ладно. Давно уже извинила, – Марта улыбалась. – А ты куда так спешил?
Никлас пожал плечами.
– Никуда. Просто так неловко получилось. Все время один и один, забываю, что вокруг тоже люди есть.
– Понимаю, – кивнула Марта. А потом рассмеялась: – Нет, не понимаю. Вокруг меня всегда людей полным-полно. Семья, и приют, и на рынке…
Никлас улыбнулся:
– Так и должно быть, на самом деле.
Он задумался и едва не прозевал уход Марты. Та уже почти скрылась в дверях, когда Никлас ее окликнул:
– Постой!
Она обернулась.
– Мне надо встретиться с твоим отцом, – сказал Никлас. – Как можно скорее. И, по возможности, тайно. Ради спасения Гамельна.
Марта кивнула:
– Хорошо. Я спрошу. Только на «тайно» я бы особенно не рассчитывала. Отец очень не любит при решении дел, которые касаются города, обходиться без советов магистрата.
– Как получится.
– Хорошо, – она перехватила корзину поудобнее и зашла в дом. Никлас остался стоять.
«Хоть его убедить... Получится ли?».
На улицу высыпали мальчишки, на бегу перекидывая друг другу шерстяной мяч. От этой ватаги отделился Давид и подбежал к Никласу.
– Нико, – потянул он его за рукав, и Никлас повернулся к нему. – Скажи, а история про Генриха и его льва – настоящая?
– Сложно сказать, – осторожно ответил Никлас. – Ее автор утверждал, что все правда.
Давид удовлетворенно кивнул.
– А львы большие? Больше кошек?
– Ни одного вживую не видел, – честно признался Никлас. – Только на гербах. Но определенно больше.
– Я, когда вырасту и стану знаменитым воином, тоже заведу себе льва. Большого.
– Ему понадобится много мяса, учти.
Дави задумался:
– Я буду кормить его поверженными врагами.
– Тогда тебе придется постоянно со всеми враждовать.
– Ну, это не проблема. Враги – они никогда не кончаются. Только изведешь одних, на подходе уже другие.
Никлас очень удивился. Ему показалось, что Дави в приюте все любили. Хотя что он знает-то об этих ребятах? Не может же такого быть, чтоб они никогда не дрались и не пакостили друг другу. Наверняка есть и те, кто делают гадости чаще других.
– А лев будет со мной разговаривать? Они умеют? А то он всю балладу молчал.
– Все звери умеют, – пожал плечами Никлас. – Просто некоторых надо уметь разговорить.
– А! Ну это как и людей, – довольно заметил Давид. Ему перекинули мяч, он поймал и побежал обратно в игру.
5.
Он проснулся посреди ночи. Сел на матрасе, не понимая, что происходит. Рядом слышалось ровное сопение остальных, кто-то из детей ворочался, кто-то шмыгал заложенным носом. Никто из них, похоже, не слышал музыки.
Тонкая мелодия проникала сквозь занавешенные мешковиной окна. Переливалась трелями.
Мелодия звала. Стенала. Упрашивала.
Никлас победно улыбнулся. Значит, они все-таки поразмыслили и решились. Значит, он все-таки не зря пришел в Гамельн.
Он быстро оделся, накинул плащ, подвязал капюшон – кажется, за окном мелко накрапывало. Осторожно переступая через спящих, выбрался на улицу. Вновь прислушался. Мелодия будто нить влекла его за собой.
Никлас побежал, плутая по ночным улочкам. В душе у него все пело от радости, в лад уговорам мелодии.
«Они поняли. Они осознали. Они примут тебя», – обещала ему песня флейты. Никлас пустился бы в пляс, если б не бежал. Вдоль центральной улицы. Перепрыгивая через ступени. Сквозь переулки.
Примут!
Он добежал до того самого покинутого жителями квартала и остановился, чтоб оглядеться. Мелодия затихла, а он еще не видел никого из переговорщиков. Он всматривался в темноту. Тот, кто играл, должен быть совсем рядом. Где-то в укрытии. Но почему он не выходит?
Сверху посыпались мелкие камешки. Никлас отпрыгнул в сторону, как раз вовремя, чтоб разглядеть оскал выпрыгнувшего из засады убийцы.
Никлас попытался вытащить нож, но тот запутался в поясе, надетом в спешке. Пришлось уворачиваться, перекатываться, опять бежать. За ним по пятам следовал убийца.
«Он один?» – подумал Никлас и тут же сам убедился: нет, не один. Засаду обстряпали мастерски. Никлас был ловок и довольно быстр, но не настолько, чтоб ускользнуть от троих, наступающих с разных сторон. Петлять уже просто не оставалось места. Его прижали к стене, Никлас все еще пытался вытащить треклятый нож, а убийцы перекрикивались на своем, непонятном Никласу, языке, похожем на рычание и на писк одновременно, и, кажется, не могли решить, кто же из них первым напьется Никласовой крови. И не слышали приближающихся шагов пятого участника драки.
Воспользовавшись заминкой, Матиас успел прицелиться и выстрелом пробить горло одному из зверей. Двое живых в тот же миг развернулись к новому противнику, Никлас выдохнул и, оставив попытки высвободить собственное оружие, метнулся в угол, высмотрев среди груды булыжников один, наиболее подходящий.
Крысы разделились, один рванулся следом за беглецом, второй остался разбираться с Матиасом. Убийца почти настиг его, но Никлас все-таки был ловчее, кинулся ему под ноги, заставляя кувыркнуться и потерять равновесие, а затем, прицелившись, со всей силы треснул не успевшего развернуться преследователя в висок. Тот что-то прохрипел напоследок и рухнул на мостовую.
Подошедший Матиас добил крысу мечом. Никлас отвернулся.
– Что, – спросил Матти, обтирая клинок, – обманули тебя?
Никлас ничего не ответил. Веки пощипывало от набравшихся под ними слез. В слезах были поровну замешаны злость на собственную глупость и доверчивость и грусть[a] от несбывшихся надежд, которые он так долго растил внутри. Никлас запрокинул голову. Очень не хватало дождя.
Хотя Матиас все равно не видел в темноте так хорошо, как он.[b]
– Пойдем отсюда, – сказал Матти. – Не хватало еще дождаться их подкрепления. Наши ходят только по освещенным улицам. Никто спасать не придет.
Никлас молча пошел вперед. Матиас – следом и тоже помалкивал. У самых дверей они остановились.
– Давай, иди спать. У меня еще обход не закончен, – Матиас махнул рукой, Никлас кивнул, и друг направился дальше по улице.
«Интересно, он понимает, чего я хотел добиться? Презирает за слабость? Жалеет?»
Никлас медленно поднялся по ступеням, вошел в спальню, сел на свой матрас, выпутал наконец нож и сунул под подстилку. На улице опять заиграла флейта.
На этот раз Никлас не собирался выходить. Только лежал и слушал. Мелодия просила прощения. И прощалась со своими.
Со своими. Не с ним.
И этим тоже он чужой.
Ухо внезапно защекотало. Никлас повернул голову и увидел Мягколапку, устраивающуюся у его плеча.
– Я тебе помурр-рлычу, – сказала кошка. – И ты перр-ррестанешь их слышать. И тебе будут сниться хор-ррошие сны.
Никлас благодарно кивнул и подвинулся на матрасе, позволяя кошке лечь подобнее.[c]
– Это ты сказала Матиасу, что я пошел к крысам?
– Нет, – покачала головой Мягколапка. – Он сам услышал.
Она привалилась к нему теплым боком и замурчала. Никлас обнял ее поперек живота.
– Я не хотел их убивать, – признался. – До последнего не хотел. Все-таки пусть и отрекшиеся от меня, а сородичи…
Кошка мурлыкала свою незатейливую колыбельную.
– Почему все так обернулось, а? – спросил он. – Я же хотел им помочь.
– Возможно, помощь нужна не им, а тебе.
– Кто мне поможет? – Никлас горько хмыкнул. – Обойди по ободу весь земной диск, исследуй вдоль и поперек – ты не найдешь никого, кому есть дело до дудочника Никласа.
– Ты говор-рришь чужие слова.
– Я знаю, о чем говорю.
– Знать и видеть – не одно и то же.
– Вижу тоже.
– Спи. Все утррром, – и она заразительно зевнула.
Никлас послушно замолчал и закрыл глаза. Кошка мурлыкала, заглушая потуги лживых трелей выманить Никласа повторно. И от этой теплоты действительно становилось легче. Спокойнее.
Ну обманули его. Они не поверили, он поверил, они решили воспользоваться случаем. С кем не бывает.
Никлас прижался щекой к мягкой кошачьей холке. Музыка стихла. Наверное, они поняли, что он не выйдет, и перестали играть.
За окном зашелестели капли дождя. Вот их он слышал даже сквозь мурчание.
– Мягколапка, – позвал он тихо.
– Мрррр?
– Ты скажешь за меня «спасибо» Матиасу?
– Сам скажешь. Спи.
И Никлас заснул. Он спал крепко, ему снилась легкая и прямая дорога, ветер в спину и мелкий “слепой” дождь, который выплакивал за него все тягости.
Ему давно не спалось так приятно и безмятежно, и поэтому он не проснулся, когда Мягколапка осторожно ускользнула от него, чтоб свернуть шею прокравшейся в приют старой крысе.
6.
Утром его разбудили колокола собора. День римских мучеников Иоганна и Павла, припомнил Нико. Благополучный день добрых покровителей. Знающие люди рекомендовали в этот день заключать договора и планировать новые дела – им обязательно будет сопутствовать успех.
Никлас потянулся и сел на матрасе.
Никого из детей вокруг уже не было, все, наверное, убежали на службу. Это было хорошо. Музыканту в церкви лишний раз делать нечего, а вот подумать спокойно, в тишине стоило. Что теперь делать?
После прошедшей ночи пустоты над сердцем стало больше. Она не тяготила: пусто – это ведь «ничего», а у него нет веса. Просто разрослась. Тихо и медленно его разъедали изнутри. Никлас подошел к окну, дунул на щербатое стекло и пальцем нарисовал круг. Круг получился кривой.
Может, стоило плюнуть на все и уйти из неприветливого города. Пусть бы жители Гамельна сами воевали с крысами за свои дома и зерно. Обменять дудку на что-нибудь более полезное. Ходить от города к городу и распевать баллады. Шуточные и романтичные.
Он даже затянул было «Портняжку в аду», но закашлялся на третьей строфе.
– Вот так, – грустно усмехнулся он сам себе. – «Бездельник, пойдем со мною в ад». А я, может, тоже дорогу знаю. Надо только до конца дойти.
Пусть ему не удалось спасти крыс от людей, возможно, удастся спасти людей от крыс? Надо только подобрать правильную мелодию, ту, которая даже до их убийц достучится.
Как они крысы воспитали таких?[d] Хуже горных троллей. Сами озлобились и детей…
Осененный внезапной догадкой он прижался лбом к стеклу. Ну, конечно же! Как он раньше не догадался! А ведь Мягколапка ему намекала.
Никлас бросился одеваться. И причесаться бы. И умыться. Одежда, конечно, не ахти какая, но вполне походящая[e], а вот с грязной рожей перед магистратом стоять никак нельзя.
В подвешенном на кухне рукомойнике отыскалось немного воды, Никлас тщательно промыл заспанные глаза и долго скреб щеки и подбородок. От щетины избавляться или пусть ее? Никлас огляделся по сторонам, не нашел мыла и решил – пусть останется, все равно она редкая. Затем он взялся за розыски гребня. И – заодно – остывшего завтрака.
Прошло не так уж и много времени, Никлас вышел на улицу. Вывернул плащ яркой подкладкой наружу – одна половина черная, вторая красная. На голову натянул шапочку с золотисто-зеленым петушиным пером (это Хохлатый когда-то расщедрился на подарок товарищу). Дудку сунул за пояс так, что виден был старинный узор, идущий по боку. А нож припрятал. На всякий случай.
На полпути к главной площади его встретили Марта с ребятами, возвращающиеся из собора. Малышня вылупила на него все глаза, те, кто постарше, просвистели свое одобрение. И даже Марта удивилась и заметила:
– Ой, как ты нарядился!
– Праздник сегодня, – Никлас щегольски подмигнул. – И я надеюсь на важный разговор.
– С отцом? – Марта чуть помрачнела. – Да, он согласен с тобой поговорить. И сегодня они до вечера будут в ратуше заседать… вернее, пьянствовать, ты его живо отыщешь. Но ты уверен, что хочешь? Сегодня никаких тайн не будет, сегодня только шум, вино и еда. Ну может, подать какую новую придумают, сверх обычного.
– А завтра у него будет дурное настроение, – улыбнулся Никлас. – А если не повезет, то и послезавтра. Я времени не хочу терять. Мне надо все долги этому городу отдать.
Марта покачала головой:
– Значит, Матти был прав, ты скоро уйдешь. А я надеялась…
– На что? – искренне удивился Никлас.
– Ни на что, – мартина ладонь дернулась вверх, будто хотела прикрыть излишне болтливый рот, но потом передумала и просто поправила выбившийся из-под чепца локон. – Я все равно рада, что знаю теперь: ты жив и здоров. Тебя когда выгнали, мне потом долго еще кошмары снились, как тебя ветер по дорогам гонит, и дикие звери по пятам следуют, и люди… – Марта взмахнула рукой. – Ай, ладно, это все пустое. Удачного тебе разговора! И поспеши в ратушу, пока они еще могут разговаривать.
– Спасибо, – тихо поблагодарил Никлас. Ему ужасно захотелось поймать мартину ладонь в свою и удержать ненадолго, но девушка уже развернулась, согнала ребят в кучку, как квочка цыплят, и повела обратно в приют.
А Никлас воспользовался ее советом и поспешил в ратушу.
У входа он заметил подвыцвевшую мемориальную доску, бронзовую, с завитками: «Благодетелю и меценату города фрайхерру Эрканбальду фон Шпигельбергу».
– О как, – со значением отметил Никлас. – Благодетелю. Денег ты, и правда, вложил в этот город много. А ещё больше – поделил с магистратом.
Отлитый из бронзы профиль отца сурово смотрел на двери ратуши, равнодушный к такому панибратскому отношению.
– Ну, батя, благослови на подвиг, – Никлас прищелкнул пальцами и толкнул тяжелые двери. Те заскрипели, но стражник, клевавший красным носом на табурете у стены, не проснулся и не заметил, как он прошел мимо.
Никлас по памяти и на слух разыскал зал заседаний. Сегодня там было шумно: магистрат заседал и обсуждал важнейшие городские дела. И о хлебе насущном тоже не забывал. На краю стола в бутылках выстроились рейнское и мозельское. Посреди – пышно возлежал жаренный поросенок, с уже отъеденным боком. Румяный фазан смотрел на гостей в упор глазами из вишен. Грудой лежали колбасы, парила вверх из-под приоткрытой крышки тушеная капуста. Никлас хоть и позавтракал, а есть [f]все равно захотел.
Секретарь, невысокий, тощий и сутулый человечек, сидевший с краю, первым обернулся к незваному гостю:
– Ты кто такой? – нахмурился он. – А ну проваливай отсюда! Стража!
– Я Никлас, – громко представился музыкант, перебивая крикуна. – Крысолов.
В зале воцарилась тишина, в которой хорошо было слышно, как со звоном упала алебарда у внезапно проснувшегося от крика стражника.
– Не шутишь? – бургомистр нахмурился. Со времени их последней встречи он вроде бы похудел, стал не таким массивным. От забот? Или от того, что малыш Никлас подрос и мог теперь смотреть на него, как на равного?
– Нет. Я готов избавить ваш город от этой напасти.
Все зашумели, перебивая друг друга. Громче всех надрывался секретарь:
– Да он лжец! Или колдун! Никто не может избавить нас от нечисти, кроме ещё большей нечисти.
Настоятель собора, прислушавшись к словам крикуна, взялся истово крестить Никласа. Тот пожал плечами и тоже перекрестился.
– Тихо, – грозно рявкнул бургомистр, и все разом притихли. – Никлас, значит. Колдун.
– Не колдун, – покачал головой тот. – Музыкант.
Бургомистр только отмахнулся.
– Пойдем-ка со мной в кабинет. Поговорим.
Никлас коротко поклонился заседающим чиновникам, подхватил со стола ближайшую бутылку с вином и последовал за бургомистром. Пить он не собирался. Но надо же было сыграть роль наглого бродяги до конца?
Бургомистр указал Никласу на стул, а сам сел в свое кресло у окна, скрестил пальцы на животе, внимательно рассматривая гостя.
– Никлас. Никлас, ублюдок Шпигельбера. Крыса. Когда-то мы палками гнали тебя из города, но ты не побоялся вернуться и хочешь предложить нам способ для спасения?
– Хочу.
– Какой?
– Я не колдун, но я знаю язык, которым можно уговорить крыс покинуть свои укрытия. Я выведу их из города и уведу к другим мирам. Навсегда. За это я возьму с вас немного. Всего сорок марок. Как за игру на пиру у пфальцграфа.
Бургомистр помолчал. Никлас наблюдал, как солнечные зайчики играют в чехарду на гобелене, изображавшем благородную охоту. У одного из всадников глаза оказались живые: следили за Никласом и бургомистром и изредка моргали.
– Они не погибнут?
– Нет, – Никлас едко усмехнулся. – Я не желаю зла своему народу. Но горы разойдутся и поглотят их. Это вас должно устроить. – «По крайней мере, мне обещали именно это».
– Возможно, – кивнул бургомистр. – А откуда мы будем знать, что все они ушли?
– А вы спросите об этом ту крысу, что сидит у вас в магистрате, – Никлас привстал и наклонился к бургомистру так близко, что тот невольно качнулся назад вместе с креслом. – Которая всегда точно выдает крысят среди людей. А знает – всех.
Он ткнул пальцем в гобелен. В комнате без сквозняка гобелен качался из стороны в сторону. Глаза вышитого всадника снова омертвели.
– Драйцен, – коротко позвал бургомистр и из угла выступил пес, черный как смоль. – Взять его.
– Есть, – ответил пес и ринулся в погоню.
7.
Взяли секретаря не сразу. Его не нашли в кабинете, и стража, посланная за ним домой, вернулась ни с чем. Но нюх у собаки бургомистра был отменный, а секретарь сильно смердел страхом.
Когда стражники сквозь дыру в задней стене ворвались в покинутый прежними жильцами дом (Никлас еще отметил, что он недалеко от того самого крысиного лаза), секретарь как раз сжигал какие-то книги. Никлас не умел читать, но догадывался, что там данные о рожденных в городе. Особые данные. С нужными пометками. На мгновение он даже пожалел, что так быстро выдал мерзавца бургомистру. Добраться бы до этих книг первым, отобрать, отдать Матти – пусть бы прочел! Чтоб можно было точно убедиться в собственном происхождении.
Хотя… теперь-то какая разница?
– Хорошо, – довольно сказал бургомистр. Глаза у него сощурились и стали похожи на две узкие щелочки. И немного – на глаза жареного поросенка, которого Никлас видел на его столе. – Мы у него все вызнаем. Он нам все расскажет. А ты сыграешь. А кто не уйдет, тех мы и сами найдем.
– Я и так все расскажу! – рвался вперед секретарь. – Сам, как на духу. При настоятеле, чтоб отпустил мне грех с души.
Заинтересованный настоятель выступил вперед:
– Говори, сын… – начал он с суровостью и запнулся: как правильно назвать этого предателя людского рода? – Говори!
И секретарь затараторил:
– Запугали меня нечистые твари! Угрожали всему городу горла перегрызть, и я сдался. Ужасный грех взял на себя: подсказывал им, где можно найти таких здоровеньких младенчиков, чтоб забрать и чтоб родители не сразу хватились, что им чужого принесли.
Никлас хмыкнул. У крыс было золото, зачем бы им понадобилось пугать этого старика?
Он развернулся и спокойно пошел прочь, на ходу доставая дудку. Сейчас он подойдет к лазу, выманит крыс, уведет из города – и пусть эти алчные глупцы сами разбираются, кто кого обманывал все это время.
– Их всего сто тридцать, – кричал секретарь, заливаясь слезами. – Было сто тридцать, может, какая часть и передохла, я же все победней им подсовывал, поглупей. Я всех не помню. Ай! Ну сжег со страху, князь попутал, но я приметы знаю!
Никлас замер.
На улице стояла тишина: все жадно прислушивались к словам пойманного. А тот почуял себя центром земли, даже плечи распрямил и громко, четко проговорил:
– Им лет от двадцати до пяти. У них глаза желтые. Не обязательно полностью, но обязательно – на зрачке мелкие крысиные пятна! Во всем они под людей могут подстраиваться. Лица у них, как у людей, одеваются они, как люди, и хвостов не отращивают. Но пятна с глаз свести не могут. Вот какая у них метка!
Николас со всех ног бросился прочь. Лаз с крысами подождет. Гамельн – пусть его князь в ад заберет! – подождет. У него даже нет времени пытаться понять, правду сказал секретарь или соврал. Дело было совсем в другом.
У Давида глаза черные в желтую и зеленую крапинку. У Ленни – серебристо-серые с золотистым ободком. У Флориана – ореховые с желтизной. У малышки Клотильды – голубые, как небо, а от зрачка расходятся желтые лучики, как у солнца.
Кого бы не подсовывали жителям Гамельна в обмен на здоровых и сильных будущих убийц, искать начнут с кварталов бедняков. Все перевернут в злобе и надежде на освобождение и отыщут. Может, сотню, а может, и две сотни подходящих кандидатур, потому что желтый – настолько же родной для крысиных глаз цвет, насколько и для человеческих.
Он вихрем ворвался в приют, пробежался по ступенькам:
– Собирайтесь! – выдохнул на пороге едальни. На него уставились десятки глаз с крысиными приметами. – Надо уходить из города. Я принес вам несчастье.
Кто-то из мелюзги разревелся от испуга. Ленни бросилась его утешать.
– Объясни все по порядку, – потребовала Марта.
– Некогда объяснять! – Никлас нервно крутил бесполезную сейчас дудку. – Вот же ж… Скоро в городе начнется охота на крыс. Самая большая и самая страшная. Ловить будут среди людей и тех, кто подпадет под приметы. Понимаете? И вся эта детвора подпадет. Возрастом, происхождением. Цветом глаз.
– А цвет глаз-то при чем? – ошеломленно переспросила Марта. Ребята постарше и попонятливее, те, кто был уже знаком с гневом толпы, скручивали нехитрые пожитки в узелки.
– При том, – отрезал появившийся на пороге Матиас, и Никлас внезапно вспомнил, что ему тоже ещё нет двадцати. – Тебя не тронут, в любом случае. А остальным надо уходить. Город уже бурлит. Сплетня разрослась и передается от одного дома к другому, как пожар. Эй, еду прихватите! Уйдем через черный ход, а потом к северным воротам, там ещё поспокойней.
– А потом куда? – Марта прикусила губу.
– Да куда угодно! Хоть до Семиградья дойдем. Лишь бы сейчас уцелеть.
Никлас кивнул, одобряя план, и тоже взялся помогать со сборами. Матти распределял младших по рукам старших, а тем, кто совсем постарше, велел сразу достать ножи.
– Но в драку не лезьте! Просто, если полезут, отбивайтесь и бегите.
Матиас ошибся в расчетах. Даже дважды. Они не успели пробежать и пару кварталов, когда навстречу им вывалил пышащий злобой народ славного города Гамельна. И они не спешили нападать сами. Они собирались бить издалека.
– Бегут! – неслось над толпой. – Бегут крысы!
Кто-то кинул камнем и попал Ленни по ногам, она споткнулась и чуть не растянулась на брусчатке, только то, что она тащила на спине Гретхен, заставило её удержать равновесие. Но за первым камнем полетел и второй, а затем третий, четвертый… одиннадцатый…
Никлас сжал дудку в ладонях и заиграл. Он играл совсем не то, ради чего пошел на обмен. Он никого не звал и никому не предлагал помощи. Он сочинял на ходу злую, крепкую, как оплеуха или как волна, мелодию, которая могла остановить. Крыс. Или людей. Кого угодно. Любую дикую стаю.
И стая остановилась. Замерла и смотрела, как дудочник играл, а крысята уходили из города.
Или дети. Князь их разберет.
– Стойте! – послышался истошный крик. – Подождите меня!
Бургомистрова Марта бежала следом за уходящими, подобрав юбки и едва не теряя с ног башмаки. Потом она нашлась, стянула башмаки с ног, подхватила в одну руку и побежала босая.
– Подождите! – она догнала их и пошла рядом. Посадила себе Адку на плечи. – Вот куда я без вас?
– Вот дура, – беззлобно отозвался Матиас.
– Пусть, – сказала Марта. – Вам без меня, дуры, будет тяжело в пути. Я и денег взяла. А ты взял, умный такой?
Никлас играл, выбивая из Переделанной последние договорные ноты. Гамельн провожал их взглядом сотен злых, грустных, ошеломленных, взрослых, разноцветных глаз.
8.
На привале, у костра Матиас разложил карту.
– До Семиградья идти и идти, – мрачно заметил он. – Но там много переселенцев, а в других землях наша процессия будет выглядеть странно.
– Может, прикинуться новым крестовым походом? – предложил Дави. – Было ж уже такое, чтоб дети ходили от города к городу и до самой Святой земли дошли.
– Не дошли, – покачал головой Никлас.
– А ты у нас кем прикинешься? Царем Иерусалимским? – Матиас покачал головой, и Давид приуныл. – Или, может, ты умеешь не только петь, но и проповедовать?
Марта мешала в казане кулеш:
– Малые быстро устали. А мы очень скоро устанем их нести. Надо найти какую-нибудь повозку.
– Нет. Нам надо держатьс[g]я подальше от дорог, по которым повозки ездят.
– Тут рядом село, там во дворах встречаются крепкие телеги. Можно украсть! – воодушевленно предложил Флориан, но получил от Марты половником по лбу и сник.
– Ничего мы красть не будем! Еще не хватало, чтоб нас начали гонять и за это.
– А мы теперь крысы, да? – робко спросила Ленни, растирая ушибленную ногу. – Как… ну… – она покосилась на Никласа, тот грустно улыбнулся ей в ответ.
«Видимо, да», – хотел сказать, но Матиас его опередил.
– Мы те, кто мы есть. Будем вести себя, как крысы, будем крысами. А если как люди – то людьми.
– Мы будем вести себя, как правильно, – сказала Марта с особенным, воспитательским видом. – Те, кто правильно живут, нигде не пропадут.
– Даже в лесу? – с сомнением протянула Клотильда и подвинулась поближе к Флориану. – Где много диких зверей?
– Даже тут, – уверенно ответила Марта.
Вдалеке послышался скрип колес, сопровождаемый треньканьем ребека. Все притихли и насторожились. И только Никлас встал в полный рост и радостно махнул рукой:
– Сюда!
На поляну выкатился фургон бременских музыкантов.
– О, – сказала Мягколапка, тщательно вылизывая усы. – Шпильманы явились.
– Эй, братья-бродяги, – отозвался к ним Хохлач. – Куда путь держим?
– В Семиградье, – доброжелательно отозвалась Марта. – А вы кулеша хотите? Садитесь к огню.
– Благодарррим, хозяюшка, – мурлыкнул Усатый. – Мы с удовольствием.
Куцый отвел Никласа в сторону.
– Ну, что, Трубадур, – спросил сурово. – Спас своих?
– Нет, – покачал головой Никлас.
– А кого спас?
Никлас хотел ответить сразу, а потом закрыл рот и повернулся к костру. Все свои, оказывается, уже сидели там.
– До Семиградья путь неблизкий, – говорил Упрямец. – Но хорошо, что нам по пути.
– Неблизкий, – кивнул Матиас. – Леса, горы, разбойники, турецкие отряды… Доехать бы.
– Доедем, – сказал, улыбаясь, Никлас. – Обязательно доедем.
Типаж: одинокий странник
Квест: история о семье, преемственности поколений и ценностей
Автор: Лиос (Lios Alfary)
Бета: Квисти, whisky & soda
Краткое содержание: Крысы приносят людям несчастья. Ты тоже приносишь несчастья. Следовательно, ты – крыса.
Предупреждения: вольное обращение с историей и мировыми литературными сокровищами.
Примечания, они же дисклеймер: Идея не моя, она была когда-то озвучена на одном из дайри-фестов. Фон и мир – также придуманы давно и не мной. В качестве названия использована начало строки из баллады Генриха Гейне (Die Wanderratten “Es gibt zwei Sorten Ratten...”) в переводе Даниэля Когана (kiebitz.livejournal.com/).
читать дальше
0.
Дольше всех нервничал и петушился Хохлач. Прыгал вокруг, хлопотал, цеплял за рукав.
– Не ходи, – уговаривал он. – Дались они тебе! – кричал. – Столько лет рядом жили, проживут еще. А у тебя талант, они тебя сожрут – не подавятся, а мы как тогда? Как мы? Без тебя?
Никлас пожимал плечами:
– А как вы без меня были раньше?
– Дурр-рно, – лениво поднимал голову Усатый. – Скучно. Бр-ррось затею, а?
Упрямец тоже что-то согласно ревел со стороны упряжки.
Куцый молчал. Его черные блестящие глаза смотрели на Никласа с тоской и укоризной. Но он молчал. Чувствовал: все уговоры сейчас бесполезны. Если Нико вбил себе что-то в голову, обратно уже никак не выбьешь. Поэтому он просто сидел рядом. Только изредка, почти неслышно, рычал себе что-то под нос.
Чем ближе они подъезжали к развилке у Коппенбрюге, тем мрачнее становились лица друзей. Когда стало совсем невмоготу, Усатый прижал к себе ребек и начал наигрывать что-то тягучее и нервное. Куцый взялся за тимпан. Хохлач бубном отбивал ритм.
Никлас достал свою Переделанную, покрутил в пальцах, примеряясь. И спрятал опять.
Страшно.
– Я теперь для вас бесполезен, – сказал он. – На ней ничего такого не сыграть.
– Да ну брось! Новую купим, а эту выкинь? – предложил воодушевленный внезапной мыслью Хохлач, но наткнулся на тяжелый взгляд Куцего и замолк. Никлас печально хмыкнул. Вместо ответа он начал тихо подпевать мелодии друзей. Пел он плохо, слишком грубо и хрипло, сам слышал: голоса у него теперь не осталось, но слух-то был идеальный.
И остановиться не мог.
Впрочем, остальные музыканты его не перебивали. Так они и ехали под эту тоскливую, жутковатую мелодию, пока колеса повозки не замерли, остановившись.
– Все, – сказал Упрямец, откидывая полог фургона. – Приехали. Сходи, если не передумал.
Никлас кивнул, спрыгнул на обочину, немного потоптался на месте, с некоторым удивлением – после долгого пути – ощущая под ногами твердую землю. Обнял всех четверых по очереди.
– Будь здоров! – пожелал Хохлач. – Береги себя, дудочник. Горло береги. И возвращайся.
– Мы в Ганноверрр, – раскатисто проговорил Усатый. – На яр-рмар-ррку. Чествовать Иоганна с Павлом. Если что – догонишь.
Он обернулся на товарищей, те согласно закивали.
– А если нет…
– Встретимся в Бремене, коротко рявкнул Куцый. – Бремен примет тебя любым.
– Встретимся, – кивнул Никлас. Подхватил свою котомку, поправил цветастый от грязи плащ и зашагал по пустынной дороге в Гамельн.
1.
Славный город Гамельн встретил его тишиной. Когда-то солидный и шумный, сейчас он был молчалив и мрачен. Когда-то выплескивавшийся бедняцкими кварталами далеко за пределы городской стены, встречавший дорогу лотками с неподсборным товаром, сейчас он тут и там чернел выгоревшими пятнами пожаров и остовами брошенных лачуг. По широким крепостным стенам не прогуливались дозорные. А полноводный Везер наступал на город, разъедал берега и крепостной вал, кое-где опоры-«быки» центрального моста уже опасно проседали ко дну, но никому не было до этого дела.
Только шпили собора святого Бонифация по-прежнему с величественным достоинством тянулись к небу, посверкивали металлом в лучах встающего солнца. Вслед за ними когда-то росли вверх и башни ратуши. Когда-то. Теперь – одна обвалилась совсем, сдавшись под ударами пушечных ядер, другая облупилась. С ремонтом не спешили.
Гаммельн был тяжело болен и уже не ждал лекарей.
Никлас подошел к городу с севера, потоптался немного перед закрытыми воротами, сплюнул в заиленный ров, но постучать так и не решился. Вместо этого он развернулся и направился вдоль рва к старым западным воротам, интересным тем, что к ним вересковые холмы подступали почти вплотную.
А где холмы – там малый народец, это все знают.
«Трех раз хватит? – размышлял Никлас. – Или все тридцать три круга заставят пройти вокруг холма? Пустят ли? Мне же многого не надо, мне бы только поговорить… Усатый говорил, что настойчивых они всегда впускают, не могут не впустить».
Но когда он дошел, понял, что шел зря. Холмы оказались разрыты и перекопаны кем-то очень старательным, все тайные входы – подставлены свету и лишены силы, а вокруг склонов остались глубокие борозды от колес, которые и весенний паводок не сумел разгладить. Никлас остановился у перекрученного ствола вербы, низко свесившей свои косы-ветки ко рву, и осмотрелся.
Впервые за все время его путешествия в голову закрались сомнения в успехе спланированного.
И тут он увидел крыса.
Крыс стоял напротив него, на верхушке одного из искалеченных холмов, опираясь на крючковатую палку, седой, облезлый и желтозубый. И злой – это Никлас рассмотрел, когда бросился к нему со всех ног, спотыкаясь о бугристую землю.
– Дедушка! – крикнул Нико. – Постойте! – Хотя крыс никуда не собирался уходить. – Я с миром!
Старик постоял. Вперился мелкими черными глазками в подбежавшего Никласа, настороженно встопорщил щеточку усов.
– Здравствуйте, – чтоб говорить с ним, Никласу даже пришлось опуститься на одно колено. Со стороны, вероятно, это выглядело очень не к месту: то ли присягой перед сюзереном, то ли разговором взрослого с ребенком.
– Здравствуйте, – повторил Нико, не дождавшись ответа. – Я Никлас, Никлас-подменыш, вы меня, наверное, не помните?
Старик качнул головой: не помнил. Или не желал вспоминать.
Никлас нервно сглотнул.
– Я вернулся, – сказал он, словно надеялся, что этим все объяснит. – Я долго искал средства для нашего спасения, чтоб больше не было войны, понимаете? И нашел… то есть, мне передали. Я обменял. Я… постойте же!
Старик развернулся и начал спускаться вниз, к городу. Никлас вскочил и побежал следом.
– Мне надо собрать всех. Поговорить с вами, обсудить. Я знаю ключ! Дед… – он осекся: вдруг для крыса это слишком панибратское обращение? – Почтенный господин! Да послушайте же меня!
Но старик не желал останавливаться и слушать подменыша. С неожиданной для его возраста ловкостью («А почему неожиданной, Никлас? Человечьими мерками судишь?») он спрыгнул в ров, съехав по склону, и, не зацепив воды даже кончиком хвоста, нырнул в нору под корнями той самой перекрученной вербы. И вход запечатал. А Никлас замер в растерянности на самом краю.
Чутье бродяги подсказывало, что надо уходить.
И не подвело: спиной он почувствовал враждебный взгляд до того, как услышал щелчок взводимой пружины арбалета, и рухнул плашмя на траву, скатился следом за старым крысом в ров, неуклюже плюхнулся в показавшуюся ледяной воду. Стрела уткнулась в землю в трех-четырех пядях от того места, на котором он стоял. Из-за вербы выступали вооруженные дубинками существа, похожие одновременно на людей, животных и болотную нежить – если бы нежить не боялась браться за холодный металл. Их было не больше десятка, но и малым количеством они наводили страх. Косматые, сутулые, одетые в какие-то тряпки, с кровожадными, желтозубыми ухмылками на мордах. Никлас видел таких в первый раз и не был рад знакомству.
Видя, что часть из них готова прыгнуть за ним в воду, а другие ждут на берегу, уже обнажая короткие мечи, Никлас судорожно вздохнул и погреб вдоль рва, выбирая местечко, где можно было бы спрятаться или перелезть через городские стены. Но увы! Укрепления были построены на совесть. Ни единой подходящей зацепки, несмотря на общий обветшалый вид.
Нападающие бросились за ним следом по берегу. Бежали они неуклюже, косолапя, но чертовски быстро. И так смотрели на жертву, словно способны были, выловив, сразу же разодрать на мелкие куски и сожрать. А Никлас в воде совсем продрог.
«Здесь и окончится история Никласа-подменыша, бродячего артиста и никудышного дудочника», – успел подумать он, упрямо продолжая грести вперед и выискивая пути к спасению.
И тут грянул гром. Остро и тошнотно завоняло серой. Испуганные нелюди бросились обратно к вербе, а скрывшись в ее листве – как под землю провалились. Может, и правда провалились? Отправились в ад, из которого вышли по зову Князя...
Никлас в Господа верил слабо, а вот с подручными Нечистого, как любой музыкант и актер, общался лично. У него даже на мгновение возникло желание вслух поблагодарить кого-то из них, но было слишком холодно, чтоб толком воздать почести.
– Эй! окликнул его сверху юношеский голос. Греби к мосту, несчастный. Крысы теперь не скоро вылезут из своих нор, а ты окоченеешь.
– Я уже, – хмыкнул Никлас и послушно погреб. И только когда он, вцепившись в протянутую руку городского ополченца, выбрался на мост, до него дошла суть сказанного спасителем.
– Это крысы?!
– Да, – спокойно кивнул ополченец, сунул за ремень на спине трубку-петриналь, помог ему стянуть облепивший плечи мокрый плащ и протянул свой. – Такие у нас крысы. Гамельнские, особые. А ты кто?
– А я? – растерянно переспросил Никлас. – Я дудочник.
– Артист? Ну только вашего брата нам, конечно, в жизни не хватало.
Лицо ополченца казалось ему смутно знакомым, а голоса он не узнавал, хотя у него была хорошая память на голоса. Но волосы цвета грязной соломы, желтовато-серые глаза, типично-бюргерский нос картошкой и улыбчивый рот – те да, пусть с трудом, но вспоминались.
Так что имена они, осененные внезапными догадками, выкрикнули разом:
– Никлас!
– Матиас!
– Ну ничего себе! – Матти улыбнулся широко и искренне и совсем стал похож на себя-прежнего. – Где же ты шлялся, Подменыш, столько времени? Я уже и забыть тебя успел.
– Еще бы ты меня не забыл, – фыркнул Нико. – Двенадцать лет прошло.
Матиас пересчитал на пальцах:
– В этом году как раз исполнится тринадцать. Князья дюжина.
– Да, – согласился Никлас. – Она самая.
2.
А вот Марта – мелкие рыжие кудряшки, веснушки на крыльях носа, глаза цвета перезрелой, бурой вишни – не узнала его совсем и держалась холодно и отчужденно до тех пор, пока Матиас, вдоволь напотешавшийся над ситуацией, не сообщил ей:
– Ну ты даешь. Это ж Никлас, наш Никлас фон Шпигельберг! Забыла, а?
Тогда Марта вскрикнула, всплеснула руками и уронила миску с кашей, которую несла к столу – Никлас еле успел поймать у самого пола. Полную миску с кашей, жидковатую, зато заправленную золотистыми шкварками, обжаренными с луком и морковью. Если б не поймал, не простил бы себе.
– Да брось, Матти, какой я тебе «фон», буркнул он, водружая миску на законное место и берясь за ложку. После такого купания и пробежки через несколько кварталов к приюту для бедняков желудок бунтовал и требовал не разговоры разговаривать, а есть и как можно скорее. Благо Марта и не донимала его сильно. Села рядом, глуповато улыбаясь.
– Надо же! – удивлялась она вслух. – И правда, наш Нико. Один в один... ну и вытянулся же! А был мелкий такой, мельче Давида.
Чернявый, мелкокостный Давид, как раз сидящий напротив, выразительно хмыкнул и почти уткнулся в свою тарелку, не переставая, впрочем, исподлобья рассматривать Никласа.
– Где ты его выловил? – допытывалась у Матиаса Марта.
– Из отцовского рва и выловил, – усмехнулся тот. – Я увидел, что крысы к кому-то подбираются, скорее давай петриналь заряжать, чтоб вспугнуть гадов, но, думаю, не жилец парень, один против пяти...
– Их было пять? – удивился Никлас, на мгновение отрываясь от замечательной мартиной каши. – Мне показалось, почти десяток.
– Хр-ррабрр-рец! – фыркнули ему из угла у печи. Никлас обернулся, всматриваясь в полутьму. В ответ на него сверкнули два ярко-зеленых глаза.
– Это Мягколапка, – улыбнулась Марта. – Она хоть и кошка, а ехидна. Не обращай внимания. А Матти похлопал по плечу:
– Они ж еще и морок наводят, чтоб в панику вогнать. Так что не думай об этом. Ешь.
– Откуда у вас кошка?
– Матти нашел, – хихикнула Марта. – Вечно тянет всяких в город. Мы ее сперва у нас на чердаке прятали, а потом к приюту пристроили. И ни одна крыса и близко не подойдет. У Мягколапки лапки мягкие, а когти цепкие.
– Только от людей приходится прятать, – со вздохом проговорила русокосая Ленни, сев по другую сторону от Никласа и подперев пухлую щеку ладонью. – Они ж как узнают, так сразу или украсть захотят, или отравить, твари завистливые.
Марта на правах старшей отвесила Ленни подзатыльник, чтоб не ругалась. Но согласилась:
– Да, в городе сейчас за каждым соседом нужен глаз да глаз. Люди совсем озлобились. Всего боятся. Крыс боятся, голода боятся, чумы, войны, конца света... Над каждым пфеннигом трясутся, на сундуках спят. Узнают, что у кого-то что-то есть, чего у них нету тут же донос настрочат, мол, так и так, лично в окно наблюдал, как имярек ведьмовствует и заключает договор с крысами городу на погибель. А за содействие поимке прошу положенную мне малость – четверть имущества предателя.
Марта даже скривилась от презрения, рассказывая.
– Да уж, – кивнул Матиас. – Доносить они все смелые. А в дозор никого выйти не заставишь. Все хвори разом на таких нападают, как только они заслышат об очередном наборе. Отменил бургомистр обязательную повинность – и не дозовешься никого.
– Зер-рр-рно до весны бер-р-ррегли, – отозвалась из своего угла Мягколапка.
– Жили впроголодь, – подтвердил Давид. – Все надеялись на крестьян, которые как обычно приползут под стены из окрестных деревень и задорого все раскупят. А те взяли и отправили своих закупщиков в Ганновер. И остались местные скряги сидеть на непроданном зерне, которое крысы растаскивают потихоньку.
– А вас не трогают? – Никлас обвел взглядом закопченную едальню приюта.
Все покачали головами.
– А у нас нет ничего, – щербато усмехнулся Флориан и смешно почесал курносый нос. – Только то, что мы сами вырастим, смастерим и немного под церковью выпросим. Только там святые отцы половину забирают.
– Хорошо, что только половину, – понимающе кивнул Никлас. В возрасте Флориана он немало зависел от подачек на паперти.
– Ну и дядя нас немного прикрывает, – добавил Матти, – хотя и говорит каждый год, что этот рассадник мора давно разогнать пора.
– Не было у нас мора ни разу! – возмутилась Марта, тряхнула кудрями – сытый, отогревшийся Никлас завороженно любовался, как разворачиваются и сворачиваются медные колечки, будто живые.
– Как будто твоему отцу на это не наплевать, – фыркнул в ответ ее кузен.
Отец Марты и дядя Матиаса был не кем-нибудь, а самим бургомистром. Никлас хорошо помнил этого неповоротливого толстяка, когда тот, заложив руки за пояс, объяснял тогда еще малышке Марте, почему крысиному отродью нельзя оставаться в городе.
– Если уж возникли подозрения, так проще избавиться, чем навлекать опасность на семью, да что там говорить – на весь город, за который я несу ответственность.
Никлас вспомнил и усмехнулся незаметно. Подумал: если Матти с детства тащит находки в город, то Марта так же с детства эти находки прячет. И за тринадцать прошедших лет она наверняка научилась скрывать немало. Хотя отца своего любила по-прежнему беззаветно.
– Вот войдешь в магистрат, повесишь чиновничью бляху на грудь и будешь тогда моего отца осуждать! – кипятилась Марта. – А пока поумолкни!
– Войду и повешу, – спокойно ответил Матиас. – Не так уж и долго ждать до тридцати пяти. А кому проголосовать за меня – найдется.
– Ты что? – удивился Никлас. – Всерьез хочешь занять место в ратуше?
– Хочу. Мой отец всю жизнь этот город строил, а они за десяток лет его довели нынешнего состояния! – Матиас еще хотел добавить что-то, хлесткое и оскорбительное, но покосился на Марту и промолчал.
На самом деле, отец Матиаса начертил и рассчитал, кроме городского защитного рва, не так уж и много зданий в городе, но в каждое душу вложил и строил крепко, на века. Он даже поперечный неф собора святого Бонифация успел укрепить, неплохо на этом заработав и оставив семье крепкое наследство. Но за все построенное архитектора в Гамельне равно любили и ненавидели, кое-кто даже поговаривал, что ради таланта он связался с нечистой силой, а в собор и ногой не заступил, пока ремонтировал, только по лесам и по подмостям ходил. Но это наверняка было ложью.
– Ой, – сказала Марта, подскакивая. – Что ж мы сидим? Дави с Клодой же вишен собрали, а мы кисель заварили. Кто хочет киселя? – вверх рванулось больше дюжины рук, хотя как приметил Никлас, кое-кто из шалости поднял обе свои. Марта всех пересчитала, и они вместе с Ленни взялись разливать кисель по кружкам.
– Роскошно живете, – улыбнулся Никлас. – Еда есть.
– Лето, – пожал плечами Матти. – К тому же, ангел-хранитель этого приюта очень старается.
– Рыжий такой ангел, – кивнул Нико. И добавил вполголоса: – Она замуж не собирается?
– А что? – усмехнулся Матти. – Глаз положил?
– Как положил, так и сниму. Куда мне, бродяге…
Матиас согласился:
– Это да. Вообще, чтоб ты знал, дядюшка ее уже несколько раз пристроить пытался. Но один совсем Марте не нравился, другой обеднел резко, как раз этой весной, а с третьим дядя разошелся во мнениях на одном из голосований в магистрате и отступничества не простил. Да и ее мать пока не горит желанием птенчика из гнезда выпускать, маленькой считает.
Никлас задумчиво поглядел на Марту, хлопочущую у казана с киселем. Обводы ее фигуры были отнюдь не маленькими, очень даже пышными… Никлас сглотнул и уткнулся в поднесенную Ленни кружку. Его внезапно замучила жажда.
3.
Кроме Марты, Матиаса и – теперь еще вот – приютских ребят, никто из горожан Никласа не узнал, и он мог спокойно бродить по Гамельну, высматривая и принюхиваясь к настроениям и новостям. И размышлять над причинами поведения крыс.
Новые, особенные крысы, не боящиеся браться за человеческое оружие, немало испугали и озадачили Никласа. А еще больше его пугало то, что он не мог поговорить с прежними крысами. Тот старик выглядел вполне разумным, в отличие от своих сородичей…
Никлас вздрогнул и остановился. Он опять начал отделять себя от прочих крыс. Может, все дело в этом? Они чувствуют, что он не готов к ним присоединиться и потому не желают иметь с ним ничего общего…
Да нет, чушь. Крысы Кельна еще когда с ним разговаривали и даже признавали, что несмотря на слишком долгую жизнь среди людей, он вполне похож на их сородича. Даже звали осесть среди них, но Никласу не это было нужно. Ему нужно было спасти своих. Избавить родной клан от постоянной опасности. Во всех городах крысы живут как живут, и только в Гамельне такая напасть – настоящая, полнокровная война с людьми.
«Но они не признают меня за своего. А люди Гамельна – признают. Пусть и не все, но… что за несправедливость?» Не то, чтоб он не любил своих давних приятелей по детским играм, но они выросли, Матиас смеялся и шутил, а все равно поглядывал, проверял, как себя поведет Подменыш. А Марта – кто бы решил, что она наивная дурочка, распахивающая душу любому призраку из прошлого? – почти незаметно, но тщательно прощупала все карманы и строчки на его просохшей одежде, прежде чем отдать обратно.
Они видели в нем человека, но и не доверяли поэтому же. Человек хитрей и опасней любого зверя.
Никлас схватился за голову. Ему надо было найти крыс. И еще раз попробовать поговорить. Может, даже силком выманить на разговор. Ну не настолько же они упрямые? Он даже осла переубеждал когда-то, с гномами посредником дела улаживал, должен и с гамельнскими клановыми старейшинами договориться.
Зачем крысам такой город, где только война, а еды все меньше? Отсюда и люди, кто может, бегут.
Так он рассуждал, постепенно заходя все глубже в опустевший бедняцкий квартал у северной стены. Границы города сжались внутрь, он сворачивался сам в себя, словно улитка, которая втягивается как можно глубже в раковину. Те, кто раньше был слишком беден, сбежал или умер от голода, тот, кто держался на грани, – свалился за грань, но жить остался в своих домах. Брошенные хибары поскрипывали трухлявыми створами окон и дверей. Но именно здесь, Никлас был уверен, именно в таком месте должны скрываться тайные проходы в подземные катакомбы, заселенные крысиным народом. Отсюда они отправлялись в свои вылазки в город. Поэтому он внимательно заглядывал в пустые дома, поднимал крышки подвалов, мысленно благодаря свое звериное происхождение за то, что острое зрение позволяло не жечь фонари попусту.
И его поиски увенчались успехом. На заднем дворе покинутого каменного дома, под кучей перегнившей соломы он нашел разыскиваемый лаз. Но заколебался. Прыгать? Если удачно спрыгнет, ничего себе не сломает, привыкнет к темноте, то спокойно пойдет или поползет – кто знает, какая у лаза высота? – вперед. Если нет…
А вдруг там его встретят те, новые? Горло перегрызут, он и простенькой фразы сыграть не успеет.
Поэтому он прыгать не стал, сел на корточки рядом с лазом и заиграл. Не приказывая. Упрашивая. Призывая.
Он играл долго, даже губы неметь начали, пока, наконец, не услышал ответную мелодию. Ему обещали выйти. Никлас отнял дудку от губ, сжал ее в ладонях, словно молился. Ждал.
Из лаза показалась морщинистая морда. Сколько Никлас не всматривался, не смог понять, тот ли это старик, которого он видел тогда на искалеченных холмах, или все-таки другой. Этот, во всяком случае, смотрел на Нико так же недружелюбно, как и прежний.
Смотрел долго. И молчал. Никлас тоже молчал, из уважения предоставляя возможность старейшине заговорить первым. Наконец, крыс продемонстрировал желтые, в черных пятнах, зубы: улыбнулся.
Никлас облегченно выдохнул. Зря.
– Нечего тебе тут делать, дударь, – тонко проскрипел старик. «Дударь» прозвучало очень похоже на «дурень» и оттенок носило соответствующий.
– Я хочу вам помочь, – сказал Никлас.
– Нам не нужна помощь.
– Я выведу вас отсюда.
– Нам некуда идти.
– Но я могу провести…
– Мы умрем здесь, – злой крысиный писк заставил Никласа осечься и замолчать. – Мы знаем о тебе. Знаем о договоре. Мы никуда не пойдем. Убирайся.
– Но почему?
– Те, кто остались – слишком слабы. Они не выйдут к тебе.
– Слабы? – удивился Никлас. Крысы, который нападали на него у рва, не показались ему такими. – А как же…
– Убирайся! – пропищал крыс и нырнул обратно в лаз.
– Погодите! – заорал, свесившись в темноту, Нико. – Вы хотя бы можете мне сказать, из какого я клана? Мои родители живы?
Сырые земляные стены поглотили его крик. Даже эхо не захотело ему отвечать.
– Если, – мурлыкнули рядом с ним, он дернулся, стукнулся макушкой о деревянную балку лаза и шипя выпрямился. Мягколапка сочувственно потянулась, чтоб обнюхать ушибленное место. От ее искреннего участия боль немного поутихла. – Если ты так хочешь узнать о своем клане, дудочник, почему бы тебе самому не ррр-решить, какой больше твой и не выбр-ррать?
– Но я ведь не слышу запахов так, как вы, – грустно улыбнулся Никлас. – Лучше, чем люди, но хуже зверей…
– Для этого не нужен нос, – Мягколапка покачала головой. – Нужен совсем др-рругой инстр-ррумент.
Нико несколько мгновений смотрел на нее молча.
– Мне это уже даже говорили. Один мой пррр-риятель, - он слегка растянул «р», чтоб сымитировать кошачий говор. – Вы бы нашли с ним общий язык.
– Не интеррр-ресуюсь шпильманами, – Мягколапка горделиво дернула кончиком хвостом. Потом прислушалась к шуршанию внутри лаза. – Уходим отсюда. Убийцы идут, а они не боятся кошек, если кошка не на своей терр-рритор-рии.
Никлас кивнул и они вдвоем почти бегом бросились назад, в обжитые районы Гамельна.
– Странные эти убийцы, – заметил он потом, когда они уже пошли спокойнее. – За металл берутся. Кошек не боятся. Как будто и не крысы вовсе…
Мягколапка искоса глянула на него, кивнула.
– Думай, – бросила коротко и одним прыжком перемахнула через высокий забор приюта.
4.
Никлас думал весь оставшийся день. А пока думал, тихо пощипывал найденную в комнате для занятий лиру. Лира гнусавила, Никлас злился и пытался перенастроить, отвлекаясь от мыслей.
– Ой, господин Никлас, – сказала Ленни, заглядывая в комнату. – Вы папину лиру нашли.
– Можно без господинов, Ленни? – взмолился Нико. – Я чувствую себя старым разъевшимся бюргером.
– Можно.
Ленни зарделась и присела рядом на табурет, от волнения покусывая хвост косы.
– Сыграйте что-нибудь?
– Романтичное? – Никлас улыбнулся.
– Про рыцарей.
– Хм. Только я петь не могу, плохо выходит, голос совсем пропал. Как ты определишь, где про рыцарей?
Ленни погрустнела на мгновенье, а потом улыбнулась:
– Я сейчас! – вскочила и выбежала из комнаты на улицу, разыскивая кого-то. Вернулась, волоком таща за собой чумазого, упирающегося Давида. Следом за ними в комнату, привлеченная шумом, набилась и остальная детвора.
– Вот! – выдохнула Ленни. – Вот он хорошо поет. Звонко-звонко! Он даже в церковном хоре по воскресеньям стоит.
Давид, насупившись, ковырял носком ботинка щербину в дощатом полу.
– Дави! Ну спой! – начали просить дети наперебой.
Мальчишка насупился еще больше.
– Хм, – сказал Никлас. – Что же ты можешь спеть? О Генрихе Льве ты, наверное, не знаешь…
– А вот и знаю!
– Да ну? – с сомнением протянул Никлас. – Она длинная. Сложная…
А сам уже начал наигрывать вступительные такты к балладе.
Давид задрал подбородок вверх и, действительно, чистым сопрано завел:
– Чего так в Брауншвейге встревожен народ,
Кого провожают сегодня?
То Генрих Брауншвейгский уходит в поход
На выручку гроба господня.
Жену молодую обняв у ворот,
Он ей половину кольца отдает,
А сам, уходя на чужбину,
Другую берет половину…
Кого провожают сегодня?
То Генрих Брауншвейгский уходит в поход
На выручку гроба господня.
Жену молодую обняв у ворот,
Он ей половину кольца отдает,
А сам, уходя на чужбину,
Другую берет половину…
Звучало хорошо, Никлас и сам не заметил, как развеселился, словно опять почувствовал себя среди бродячих музыкантов на какой-нибудь из ярмарок, когда шум, гам и сумятица, и завтра снова в путь… Очнулся только, когда Дави допел последнюю строку:
– А лев, находясь неотлучно при нем,
И в смерти его не оставил.
И в смерти его не оставил.
Поклонился коротко и замер, ожидая поощрения.
– Молодец, – одобрительно кивнул Никлас.
– Великолепно! – радостно ухнул Матиас, проталкиваясь сквозь обступивших певца и музыканта ребят. Те тоже не остались в долгу, нахваливая таланты Дави. Тот задрал подбородок, кажется, еще выше, чем раньше. – Давно мы не слышали, как Давид поет, он нас нечасто таким балует. Все больше на псалмах – молчит и рот открывает.
Давид высокомерно хмыкнул. Матти потрепал его по взъерошенному чубу, глянул на Никласа и на лиру в его руках.
– Надо же! А говорил – дудочник, – подколол он друга.
Никлас помрачнел и отложил лиру.
– Я на все руки мастер, – криво усмехнулся и поскорее вышел из комнаты, чтоб его не попросили сыграть еще и на дуде.
«И чего я так испугался?» – думал он потом. Ну попросили бы сыграть, ну отказал бы, спросили бы почему – придумал бы что ответить. Отшутился бы.
От Матти отшутишься, как же. Вцепится как клещ, пока всю кровь пополам с правдой не вытянет, не отпустит. Уж лучше так.
– Никлас? – на выходе из приюта он чуть было не сбил с ног Марту, она заплясала, пытаясь удержаться на узком порожке; Никлас взялся ловить ее, и корзину с продуктами, которые она несла, и крышку с молочного кувшина, которая тоже подпрыгнула и вылетела через край. Но все одновременно и не каждый жонглер удержит, крышка все-таки упала, глухо брякнулась о землю и закатилась под порог.
– Прости, – виновато моргнул Никлас, потом обнаружил, что весьма фривольно обнимает девичью талию и что не знает, как выпустить Марту из рук, чтоб не уронить, и взялся извиняться по-новой.
Марта рассмеялась. Немного нервно.
– Просто отступи назад, – посоветовала она. – Чтоб и мне было где стоять не на цыпочках.
Никлас отступил, отдал ей корзину и, на всякий случай, спрятал руки за спину. «Как будто в первый раз девчонку к себе прижимаю!» – разозлился он сам на себя.
«Но Марту-то в первый…»
Марта дотошно расправляла складки передника. Никлас вспомнил о крышке и полез под порог. Под порогом было сыро и ужасно уютно, а главное – не надо было опять сталкиваться с хозяйственными девушками. Никлас, может, так бы и сидел, но встревоженный голос Марты:
– Что? Далеко закатилась? – заставил его вылезти из укрытия и передать ей добычу.
– Извини еще раз.
– Да ладно. Давно уже извинила, – Марта улыбалась. – А ты куда так спешил?
Никлас пожал плечами.
– Никуда. Просто так неловко получилось. Все время один и один, забываю, что вокруг тоже люди есть.
– Понимаю, – кивнула Марта. А потом рассмеялась: – Нет, не понимаю. Вокруг меня всегда людей полным-полно. Семья, и приют, и на рынке…
Никлас улыбнулся:
– Так и должно быть, на самом деле.
Он задумался и едва не прозевал уход Марты. Та уже почти скрылась в дверях, когда Никлас ее окликнул:
– Постой!
Она обернулась.
– Мне надо встретиться с твоим отцом, – сказал Никлас. – Как можно скорее. И, по возможности, тайно. Ради спасения Гамельна.
Марта кивнула:
– Хорошо. Я спрошу. Только на «тайно» я бы особенно не рассчитывала. Отец очень не любит при решении дел, которые касаются города, обходиться без советов магистрата.
– Как получится.
– Хорошо, – она перехватила корзину поудобнее и зашла в дом. Никлас остался стоять.
«Хоть его убедить... Получится ли?».
На улицу высыпали мальчишки, на бегу перекидывая друг другу шерстяной мяч. От этой ватаги отделился Давид и подбежал к Никласу.
– Нико, – потянул он его за рукав, и Никлас повернулся к нему. – Скажи, а история про Генриха и его льва – настоящая?
– Сложно сказать, – осторожно ответил Никлас. – Ее автор утверждал, что все правда.
Давид удовлетворенно кивнул.
– А львы большие? Больше кошек?
– Ни одного вживую не видел, – честно признался Никлас. – Только на гербах. Но определенно больше.
– Я, когда вырасту и стану знаменитым воином, тоже заведу себе льва. Большого.
– Ему понадобится много мяса, учти.
Дави задумался:
– Я буду кормить его поверженными врагами.
– Тогда тебе придется постоянно со всеми враждовать.
– Ну, это не проблема. Враги – они никогда не кончаются. Только изведешь одних, на подходе уже другие.
Никлас очень удивился. Ему показалось, что Дави в приюте все любили. Хотя что он знает-то об этих ребятах? Не может же такого быть, чтоб они никогда не дрались и не пакостили друг другу. Наверняка есть и те, кто делают гадости чаще других.
– А лев будет со мной разговаривать? Они умеют? А то он всю балладу молчал.
– Все звери умеют, – пожал плечами Никлас. – Просто некоторых надо уметь разговорить.
– А! Ну это как и людей, – довольно заметил Давид. Ему перекинули мяч, он поймал и побежал обратно в игру.
5.
Он проснулся посреди ночи. Сел на матрасе, не понимая, что происходит. Рядом слышалось ровное сопение остальных, кто-то из детей ворочался, кто-то шмыгал заложенным носом. Никто из них, похоже, не слышал музыки.
Тонкая мелодия проникала сквозь занавешенные мешковиной окна. Переливалась трелями.
Мелодия звала. Стенала. Упрашивала.
Никлас победно улыбнулся. Значит, они все-таки поразмыслили и решились. Значит, он все-таки не зря пришел в Гамельн.
Он быстро оделся, накинул плащ, подвязал капюшон – кажется, за окном мелко накрапывало. Осторожно переступая через спящих, выбрался на улицу. Вновь прислушался. Мелодия будто нить влекла его за собой.
Никлас побежал, плутая по ночным улочкам. В душе у него все пело от радости, в лад уговорам мелодии.
«Они поняли. Они осознали. Они примут тебя», – обещала ему песня флейты. Никлас пустился бы в пляс, если б не бежал. Вдоль центральной улицы. Перепрыгивая через ступени. Сквозь переулки.
Примут!
Он добежал до того самого покинутого жителями квартала и остановился, чтоб оглядеться. Мелодия затихла, а он еще не видел никого из переговорщиков. Он всматривался в темноту. Тот, кто играл, должен быть совсем рядом. Где-то в укрытии. Но почему он не выходит?
Сверху посыпались мелкие камешки. Никлас отпрыгнул в сторону, как раз вовремя, чтоб разглядеть оскал выпрыгнувшего из засады убийцы.
Никлас попытался вытащить нож, но тот запутался в поясе, надетом в спешке. Пришлось уворачиваться, перекатываться, опять бежать. За ним по пятам следовал убийца.
«Он один?» – подумал Никлас и тут же сам убедился: нет, не один. Засаду обстряпали мастерски. Никлас был ловок и довольно быстр, но не настолько, чтоб ускользнуть от троих, наступающих с разных сторон. Петлять уже просто не оставалось места. Его прижали к стене, Никлас все еще пытался вытащить треклятый нож, а убийцы перекрикивались на своем, непонятном Никласу, языке, похожем на рычание и на писк одновременно, и, кажется, не могли решить, кто же из них первым напьется Никласовой крови. И не слышали приближающихся шагов пятого участника драки.
Воспользовавшись заминкой, Матиас успел прицелиться и выстрелом пробить горло одному из зверей. Двое живых в тот же миг развернулись к новому противнику, Никлас выдохнул и, оставив попытки высвободить собственное оружие, метнулся в угол, высмотрев среди груды булыжников один, наиболее подходящий.
Крысы разделились, один рванулся следом за беглецом, второй остался разбираться с Матиасом. Убийца почти настиг его, но Никлас все-таки был ловчее, кинулся ему под ноги, заставляя кувыркнуться и потерять равновесие, а затем, прицелившись, со всей силы треснул не успевшего развернуться преследователя в висок. Тот что-то прохрипел напоследок и рухнул на мостовую.
Подошедший Матиас добил крысу мечом. Никлас отвернулся.
– Что, – спросил Матти, обтирая клинок, – обманули тебя?
Никлас ничего не ответил. Веки пощипывало от набравшихся под ними слез. В слезах были поровну замешаны злость на собственную глупость и доверчивость и грусть[a] от несбывшихся надежд, которые он так долго растил внутри. Никлас запрокинул голову. Очень не хватало дождя.
Хотя Матиас все равно не видел в темноте так хорошо, как он.[b]
– Пойдем отсюда, – сказал Матти. – Не хватало еще дождаться их подкрепления. Наши ходят только по освещенным улицам. Никто спасать не придет.
Никлас молча пошел вперед. Матиас – следом и тоже помалкивал. У самых дверей они остановились.
– Давай, иди спать. У меня еще обход не закончен, – Матиас махнул рукой, Никлас кивнул, и друг направился дальше по улице.
«Интересно, он понимает, чего я хотел добиться? Презирает за слабость? Жалеет?»
Никлас медленно поднялся по ступеням, вошел в спальню, сел на свой матрас, выпутал наконец нож и сунул под подстилку. На улице опять заиграла флейта.
На этот раз Никлас не собирался выходить. Только лежал и слушал. Мелодия просила прощения. И прощалась со своими.
Со своими. Не с ним.
И этим тоже он чужой.
Ухо внезапно защекотало. Никлас повернул голову и увидел Мягколапку, устраивающуюся у его плеча.
– Я тебе помурр-рлычу, – сказала кошка. – И ты перр-ррестанешь их слышать. И тебе будут сниться хор-ррошие сны.
Никлас благодарно кивнул и подвинулся на матрасе, позволяя кошке лечь подобнее.[c]
– Это ты сказала Матиасу, что я пошел к крысам?
– Нет, – покачала головой Мягколапка. – Он сам услышал.
Она привалилась к нему теплым боком и замурчала. Никлас обнял ее поперек живота.
– Я не хотел их убивать, – признался. – До последнего не хотел. Все-таки пусть и отрекшиеся от меня, а сородичи…
Кошка мурлыкала свою незатейливую колыбельную.
– Почему все так обернулось, а? – спросил он. – Я же хотел им помочь.
– Возможно, помощь нужна не им, а тебе.
– Кто мне поможет? – Никлас горько хмыкнул. – Обойди по ободу весь земной диск, исследуй вдоль и поперек – ты не найдешь никого, кому есть дело до дудочника Никласа.
– Ты говор-рришь чужие слова.
– Я знаю, о чем говорю.
– Знать и видеть – не одно и то же.
– Вижу тоже.
– Спи. Все утррром, – и она заразительно зевнула.
Никлас послушно замолчал и закрыл глаза. Кошка мурлыкала, заглушая потуги лживых трелей выманить Никласа повторно. И от этой теплоты действительно становилось легче. Спокойнее.
Ну обманули его. Они не поверили, он поверил, они решили воспользоваться случаем. С кем не бывает.
Никлас прижался щекой к мягкой кошачьей холке. Музыка стихла. Наверное, они поняли, что он не выйдет, и перестали играть.
За окном зашелестели капли дождя. Вот их он слышал даже сквозь мурчание.
– Мягколапка, – позвал он тихо.
– Мрррр?
– Ты скажешь за меня «спасибо» Матиасу?
– Сам скажешь. Спи.
И Никлас заснул. Он спал крепко, ему снилась легкая и прямая дорога, ветер в спину и мелкий “слепой” дождь, который выплакивал за него все тягости.
Ему давно не спалось так приятно и безмятежно, и поэтому он не проснулся, когда Мягколапка осторожно ускользнула от него, чтоб свернуть шею прокравшейся в приют старой крысе.
6.
Утром его разбудили колокола собора. День римских мучеников Иоганна и Павла, припомнил Нико. Благополучный день добрых покровителей. Знающие люди рекомендовали в этот день заключать договора и планировать новые дела – им обязательно будет сопутствовать успех.
Никлас потянулся и сел на матрасе.
Никого из детей вокруг уже не было, все, наверное, убежали на службу. Это было хорошо. Музыканту в церкви лишний раз делать нечего, а вот подумать спокойно, в тишине стоило. Что теперь делать?
После прошедшей ночи пустоты над сердцем стало больше. Она не тяготила: пусто – это ведь «ничего», а у него нет веса. Просто разрослась. Тихо и медленно его разъедали изнутри. Никлас подошел к окну, дунул на щербатое стекло и пальцем нарисовал круг. Круг получился кривой.
Может, стоило плюнуть на все и уйти из неприветливого города. Пусть бы жители Гамельна сами воевали с крысами за свои дома и зерно. Обменять дудку на что-нибудь более полезное. Ходить от города к городу и распевать баллады. Шуточные и романтичные.
Он даже затянул было «Портняжку в аду», но закашлялся на третьей строфе.
– Вот так, – грустно усмехнулся он сам себе. – «Бездельник, пойдем со мною в ад». А я, может, тоже дорогу знаю. Надо только до конца дойти.
Пусть ему не удалось спасти крыс от людей, возможно, удастся спасти людей от крыс? Надо только подобрать правильную мелодию, ту, которая даже до их убийц достучится.
Как они крысы воспитали таких?[d] Хуже горных троллей. Сами озлобились и детей…
Осененный внезапной догадкой он прижался лбом к стеклу. Ну, конечно же! Как он раньше не догадался! А ведь Мягколапка ему намекала.
Никлас бросился одеваться. И причесаться бы. И умыться. Одежда, конечно, не ахти какая, но вполне походящая[e], а вот с грязной рожей перед магистратом стоять никак нельзя.
В подвешенном на кухне рукомойнике отыскалось немного воды, Никлас тщательно промыл заспанные глаза и долго скреб щеки и подбородок. От щетины избавляться или пусть ее? Никлас огляделся по сторонам, не нашел мыла и решил – пусть останется, все равно она редкая. Затем он взялся за розыски гребня. И – заодно – остывшего завтрака.
Прошло не так уж и много времени, Никлас вышел на улицу. Вывернул плащ яркой подкладкой наружу – одна половина черная, вторая красная. На голову натянул шапочку с золотисто-зеленым петушиным пером (это Хохлатый когда-то расщедрился на подарок товарищу). Дудку сунул за пояс так, что виден был старинный узор, идущий по боку. А нож припрятал. На всякий случай.
На полпути к главной площади его встретили Марта с ребятами, возвращающиеся из собора. Малышня вылупила на него все глаза, те, кто постарше, просвистели свое одобрение. И даже Марта удивилась и заметила:
– Ой, как ты нарядился!
– Праздник сегодня, – Никлас щегольски подмигнул. – И я надеюсь на важный разговор.
– С отцом? – Марта чуть помрачнела. – Да, он согласен с тобой поговорить. И сегодня они до вечера будут в ратуше заседать… вернее, пьянствовать, ты его живо отыщешь. Но ты уверен, что хочешь? Сегодня никаких тайн не будет, сегодня только шум, вино и еда. Ну может, подать какую новую придумают, сверх обычного.
– А завтра у него будет дурное настроение, – улыбнулся Никлас. – А если не повезет, то и послезавтра. Я времени не хочу терять. Мне надо все долги этому городу отдать.
Марта покачала головой:
– Значит, Матти был прав, ты скоро уйдешь. А я надеялась…
– На что? – искренне удивился Никлас.
– Ни на что, – мартина ладонь дернулась вверх, будто хотела прикрыть излишне болтливый рот, но потом передумала и просто поправила выбившийся из-под чепца локон. – Я все равно рада, что знаю теперь: ты жив и здоров. Тебя когда выгнали, мне потом долго еще кошмары снились, как тебя ветер по дорогам гонит, и дикие звери по пятам следуют, и люди… – Марта взмахнула рукой. – Ай, ладно, это все пустое. Удачного тебе разговора! И поспеши в ратушу, пока они еще могут разговаривать.
– Спасибо, – тихо поблагодарил Никлас. Ему ужасно захотелось поймать мартину ладонь в свою и удержать ненадолго, но девушка уже развернулась, согнала ребят в кучку, как квочка цыплят, и повела обратно в приют.
А Никлас воспользовался ее советом и поспешил в ратушу.
У входа он заметил подвыцвевшую мемориальную доску, бронзовую, с завитками: «Благодетелю и меценату города фрайхерру Эрканбальду фон Шпигельбергу».
– О как, – со значением отметил Никлас. – Благодетелю. Денег ты, и правда, вложил в этот город много. А ещё больше – поделил с магистратом.
Отлитый из бронзы профиль отца сурово смотрел на двери ратуши, равнодушный к такому панибратскому отношению.
– Ну, батя, благослови на подвиг, – Никлас прищелкнул пальцами и толкнул тяжелые двери. Те заскрипели, но стражник, клевавший красным носом на табурете у стены, не проснулся и не заметил, как он прошел мимо.
Никлас по памяти и на слух разыскал зал заседаний. Сегодня там было шумно: магистрат заседал и обсуждал важнейшие городские дела. И о хлебе насущном тоже не забывал. На краю стола в бутылках выстроились рейнское и мозельское. Посреди – пышно возлежал жаренный поросенок, с уже отъеденным боком. Румяный фазан смотрел на гостей в упор глазами из вишен. Грудой лежали колбасы, парила вверх из-под приоткрытой крышки тушеная капуста. Никлас хоть и позавтракал, а есть [f]все равно захотел.
Секретарь, невысокий, тощий и сутулый человечек, сидевший с краю, первым обернулся к незваному гостю:
– Ты кто такой? – нахмурился он. – А ну проваливай отсюда! Стража!
– Я Никлас, – громко представился музыкант, перебивая крикуна. – Крысолов.
В зале воцарилась тишина, в которой хорошо было слышно, как со звоном упала алебарда у внезапно проснувшегося от крика стражника.
– Не шутишь? – бургомистр нахмурился. Со времени их последней встречи он вроде бы похудел, стал не таким массивным. От забот? Или от того, что малыш Никлас подрос и мог теперь смотреть на него, как на равного?
– Нет. Я готов избавить ваш город от этой напасти.
Все зашумели, перебивая друг друга. Громче всех надрывался секретарь:
– Да он лжец! Или колдун! Никто не может избавить нас от нечисти, кроме ещё большей нечисти.
Настоятель собора, прислушавшись к словам крикуна, взялся истово крестить Никласа. Тот пожал плечами и тоже перекрестился.
– Тихо, – грозно рявкнул бургомистр, и все разом притихли. – Никлас, значит. Колдун.
– Не колдун, – покачал головой тот. – Музыкант.
Бургомистр только отмахнулся.
– Пойдем-ка со мной в кабинет. Поговорим.
Никлас коротко поклонился заседающим чиновникам, подхватил со стола ближайшую бутылку с вином и последовал за бургомистром. Пить он не собирался. Но надо же было сыграть роль наглого бродяги до конца?
Бургомистр указал Никласу на стул, а сам сел в свое кресло у окна, скрестил пальцы на животе, внимательно рассматривая гостя.
– Никлас. Никлас, ублюдок Шпигельбера. Крыса. Когда-то мы палками гнали тебя из города, но ты не побоялся вернуться и хочешь предложить нам способ для спасения?
– Хочу.
– Какой?
– Я не колдун, но я знаю язык, которым можно уговорить крыс покинуть свои укрытия. Я выведу их из города и уведу к другим мирам. Навсегда. За это я возьму с вас немного. Всего сорок марок. Как за игру на пиру у пфальцграфа.
Бургомистр помолчал. Никлас наблюдал, как солнечные зайчики играют в чехарду на гобелене, изображавшем благородную охоту. У одного из всадников глаза оказались живые: следили за Никласом и бургомистром и изредка моргали.
– Они не погибнут?
– Нет, – Никлас едко усмехнулся. – Я не желаю зла своему народу. Но горы разойдутся и поглотят их. Это вас должно устроить. – «По крайней мере, мне обещали именно это».
– Возможно, – кивнул бургомистр. – А откуда мы будем знать, что все они ушли?
– А вы спросите об этом ту крысу, что сидит у вас в магистрате, – Никлас привстал и наклонился к бургомистру так близко, что тот невольно качнулся назад вместе с креслом. – Которая всегда точно выдает крысят среди людей. А знает – всех.
Он ткнул пальцем в гобелен. В комнате без сквозняка гобелен качался из стороны в сторону. Глаза вышитого всадника снова омертвели.
– Драйцен, – коротко позвал бургомистр и из угла выступил пес, черный как смоль. – Взять его.
– Есть, – ответил пес и ринулся в погоню.
7.
Взяли секретаря не сразу. Его не нашли в кабинете, и стража, посланная за ним домой, вернулась ни с чем. Но нюх у собаки бургомистра был отменный, а секретарь сильно смердел страхом.
Когда стражники сквозь дыру в задней стене ворвались в покинутый прежними жильцами дом (Никлас еще отметил, что он недалеко от того самого крысиного лаза), секретарь как раз сжигал какие-то книги. Никлас не умел читать, но догадывался, что там данные о рожденных в городе. Особые данные. С нужными пометками. На мгновение он даже пожалел, что так быстро выдал мерзавца бургомистру. Добраться бы до этих книг первым, отобрать, отдать Матти – пусть бы прочел! Чтоб можно было точно убедиться в собственном происхождении.
Хотя… теперь-то какая разница?
– Хорошо, – довольно сказал бургомистр. Глаза у него сощурились и стали похожи на две узкие щелочки. И немного – на глаза жареного поросенка, которого Никлас видел на его столе. – Мы у него все вызнаем. Он нам все расскажет. А ты сыграешь. А кто не уйдет, тех мы и сами найдем.
– Я и так все расскажу! – рвался вперед секретарь. – Сам, как на духу. При настоятеле, чтоб отпустил мне грех с души.
Заинтересованный настоятель выступил вперед:
– Говори, сын… – начал он с суровостью и запнулся: как правильно назвать этого предателя людского рода? – Говори!
И секретарь затараторил:
– Запугали меня нечистые твари! Угрожали всему городу горла перегрызть, и я сдался. Ужасный грех взял на себя: подсказывал им, где можно найти таких здоровеньких младенчиков, чтоб забрать и чтоб родители не сразу хватились, что им чужого принесли.
Никлас хмыкнул. У крыс было золото, зачем бы им понадобилось пугать этого старика?
Он развернулся и спокойно пошел прочь, на ходу доставая дудку. Сейчас он подойдет к лазу, выманит крыс, уведет из города – и пусть эти алчные глупцы сами разбираются, кто кого обманывал все это время.
– Их всего сто тридцать, – кричал секретарь, заливаясь слезами. – Было сто тридцать, может, какая часть и передохла, я же все победней им подсовывал, поглупей. Я всех не помню. Ай! Ну сжег со страху, князь попутал, но я приметы знаю!
Никлас замер.
На улице стояла тишина: все жадно прислушивались к словам пойманного. А тот почуял себя центром земли, даже плечи распрямил и громко, четко проговорил:
– Им лет от двадцати до пяти. У них глаза желтые. Не обязательно полностью, но обязательно – на зрачке мелкие крысиные пятна! Во всем они под людей могут подстраиваться. Лица у них, как у людей, одеваются они, как люди, и хвостов не отращивают. Но пятна с глаз свести не могут. Вот какая у них метка!
Николас со всех ног бросился прочь. Лаз с крысами подождет. Гамельн – пусть его князь в ад заберет! – подождет. У него даже нет времени пытаться понять, правду сказал секретарь или соврал. Дело было совсем в другом.
У Давида глаза черные в желтую и зеленую крапинку. У Ленни – серебристо-серые с золотистым ободком. У Флориана – ореховые с желтизной. У малышки Клотильды – голубые, как небо, а от зрачка расходятся желтые лучики, как у солнца.
Кого бы не подсовывали жителям Гамельна в обмен на здоровых и сильных будущих убийц, искать начнут с кварталов бедняков. Все перевернут в злобе и надежде на освобождение и отыщут. Может, сотню, а может, и две сотни подходящих кандидатур, потому что желтый – настолько же родной для крысиных глаз цвет, насколько и для человеческих.
Он вихрем ворвался в приют, пробежался по ступенькам:
– Собирайтесь! – выдохнул на пороге едальни. На него уставились десятки глаз с крысиными приметами. – Надо уходить из города. Я принес вам несчастье.
Кто-то из мелюзги разревелся от испуга. Ленни бросилась его утешать.
– Объясни все по порядку, – потребовала Марта.
– Некогда объяснять! – Никлас нервно крутил бесполезную сейчас дудку. – Вот же ж… Скоро в городе начнется охота на крыс. Самая большая и самая страшная. Ловить будут среди людей и тех, кто подпадет под приметы. Понимаете? И вся эта детвора подпадет. Возрастом, происхождением. Цветом глаз.
– А цвет глаз-то при чем? – ошеломленно переспросила Марта. Ребята постарше и попонятливее, те, кто был уже знаком с гневом толпы, скручивали нехитрые пожитки в узелки.
– При том, – отрезал появившийся на пороге Матиас, и Никлас внезапно вспомнил, что ему тоже ещё нет двадцати. – Тебя не тронут, в любом случае. А остальным надо уходить. Город уже бурлит. Сплетня разрослась и передается от одного дома к другому, как пожар. Эй, еду прихватите! Уйдем через черный ход, а потом к северным воротам, там ещё поспокойней.
– А потом куда? – Марта прикусила губу.
– Да куда угодно! Хоть до Семиградья дойдем. Лишь бы сейчас уцелеть.
Никлас кивнул, одобряя план, и тоже взялся помогать со сборами. Матти распределял младших по рукам старших, а тем, кто совсем постарше, велел сразу достать ножи.
– Но в драку не лезьте! Просто, если полезут, отбивайтесь и бегите.
Матиас ошибся в расчетах. Даже дважды. Они не успели пробежать и пару кварталов, когда навстречу им вывалил пышащий злобой народ славного города Гамельна. И они не спешили нападать сами. Они собирались бить издалека.
– Бегут! – неслось над толпой. – Бегут крысы!
Кто-то кинул камнем и попал Ленни по ногам, она споткнулась и чуть не растянулась на брусчатке, только то, что она тащила на спине Гретхен, заставило её удержать равновесие. Но за первым камнем полетел и второй, а затем третий, четвертый… одиннадцатый…
Никлас сжал дудку в ладонях и заиграл. Он играл совсем не то, ради чего пошел на обмен. Он никого не звал и никому не предлагал помощи. Он сочинял на ходу злую, крепкую, как оплеуха или как волна, мелодию, которая могла остановить. Крыс. Или людей. Кого угодно. Любую дикую стаю.
И стая остановилась. Замерла и смотрела, как дудочник играл, а крысята уходили из города.
Или дети. Князь их разберет.
– Стойте! – послышался истошный крик. – Подождите меня!
Бургомистрова Марта бежала следом за уходящими, подобрав юбки и едва не теряя с ног башмаки. Потом она нашлась, стянула башмаки с ног, подхватила в одну руку и побежала босая.
– Подождите! – она догнала их и пошла рядом. Посадила себе Адку на плечи. – Вот куда я без вас?
– Вот дура, – беззлобно отозвался Матиас.
– Пусть, – сказала Марта. – Вам без меня, дуры, будет тяжело в пути. Я и денег взяла. А ты взял, умный такой?
Никлас играл, выбивая из Переделанной последние договорные ноты. Гамельн провожал их взглядом сотен злых, грустных, ошеломленных, взрослых, разноцветных глаз.
8.
На привале, у костра Матиас разложил карту.
– До Семиградья идти и идти, – мрачно заметил он. – Но там много переселенцев, а в других землях наша процессия будет выглядеть странно.
– Может, прикинуться новым крестовым походом? – предложил Дави. – Было ж уже такое, чтоб дети ходили от города к городу и до самой Святой земли дошли.
– Не дошли, – покачал головой Никлас.
– А ты у нас кем прикинешься? Царем Иерусалимским? – Матиас покачал головой, и Давид приуныл. – Или, может, ты умеешь не только петь, но и проповедовать?
Марта мешала в казане кулеш:
– Малые быстро устали. А мы очень скоро устанем их нести. Надо найти какую-нибудь повозку.
– Нет. Нам надо держатьс[g]я подальше от дорог, по которым повозки ездят.
– Тут рядом село, там во дворах встречаются крепкие телеги. Можно украсть! – воодушевленно предложил Флориан, но получил от Марты половником по лбу и сник.
– Ничего мы красть не будем! Еще не хватало, чтоб нас начали гонять и за это.
– А мы теперь крысы, да? – робко спросила Ленни, растирая ушибленную ногу. – Как… ну… – она покосилась на Никласа, тот грустно улыбнулся ей в ответ.
«Видимо, да», – хотел сказать, но Матиас его опередил.
– Мы те, кто мы есть. Будем вести себя, как крысы, будем крысами. А если как люди – то людьми.
– Мы будем вести себя, как правильно, – сказала Марта с особенным, воспитательским видом. – Те, кто правильно живут, нигде не пропадут.
– Даже в лесу? – с сомнением протянула Клотильда и подвинулась поближе к Флориану. – Где много диких зверей?
– Даже тут, – уверенно ответила Марта.
Вдалеке послышался скрип колес, сопровождаемый треньканьем ребека. Все притихли и насторожились. И только Никлас встал в полный рост и радостно махнул рукой:
– Сюда!
На поляну выкатился фургон бременских музыкантов.
– О, – сказала Мягколапка, тщательно вылизывая усы. – Шпильманы явились.
– Эй, братья-бродяги, – отозвался к ним Хохлач. – Куда путь держим?
– В Семиградье, – доброжелательно отозвалась Марта. – А вы кулеша хотите? Садитесь к огню.
– Благодарррим, хозяюшка, – мурлыкнул Усатый. – Мы с удовольствием.
Куцый отвел Никласа в сторону.
– Ну, что, Трубадур, – спросил сурово. – Спас своих?
– Нет, – покачал головой Никлас.
– А кого спас?
Никлас хотел ответить сразу, а потом закрыл рот и повернулся к костру. Все свои, оказывается, уже сидели там.
– До Семиградья путь неблизкий, – говорил Упрямец. – Но хорошо, что нам по пути.
– Неблизкий, – кивнул Матиас. – Леса, горы, разбойники, турецкие отряды… Доехать бы.
– Доедем, – сказал, улыбаясь, Никлас. – Обязательно доедем.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
The end is nigh
Название: Делирий
Типаж: вампир-коммунист
Квест: история о долгом путешествии
Автор: rony-robber
Бета: нет
Краткое содержание: иногда даже небольшое путешествие на поверку оказывается очень долгим
Предупреждения:
— PG-13 (за ругань);
— персонажи — расходный материал автора.
читать дальше
13 июля
02:20 по Боссету
Коор-Тау, северные доки
«Чтоб я ещё хоть раз!..» - додумать мысль до конца Патрик не успел. Спрыгнув вниз со штабеля ящиков, он всем своим весом рухнул на спину одного из преследователей. В тишине отчётливо послышался влажный хруст сломанного позвоночника.
На это, собственно, он и рассчитывал. Стрелять здесь, в центре склада, было нельзя. Услышат.
А теперь — руки в ноги и дёру!
- Ах ты джанки паршивый! - спустя пару минут нагнал его вопль Ольсена.
Нашли, значит, труп. Скоро же они.
Быстрее, быстрее!
Патрик наддал. Вот так вот бездарно попадаться в лапы «железкам» он не собирался. Благо, идя на дело, он сумел урвать дозу. И теперь обострившиеся чувства вели его сквозь тёмный лабиринт контейнеров, коробок и ящиков.
Нырок, поворот, стометровка между гулких стен из рифлёного железа. Ещё поворот.
Ленты пакетов с кровью, обвитые вокруг туловища, били его по рёбрам. Дыхание сбивалось несмотря на то, что сейчас его чувства и реакции работали на порядок выше своих природных ресурсов.
Но вот и выход. Охраняется.
Ольсен, открыв охоту, всё-таки оставил у входа на склад пару человек.
Предусмотрительный, зараза.
Но и Патрик не дурак. Иначе старейшина «Звезды» не послал бы его на задание. Патрик не был джанки, как в ярости проорал Ольсен.
Джанки — конченые. Их дело — искать дозу да бегать от костлявой. Патрик сдыхать не собирался. По крайней мере, в ближайшее время. А доза? Ну что доза. Только для поддержания формы.
На мгновение затаившись за ближайшим контейнером, Патрик вытащил кобуры пистолет и, пару раз вдохнув-выдохнув, чтобы выровнять дыхание, замер, прицелился и выстрелил.
Один есть.
Пока второй из поставленных охранников был дезориентирован, Патрик выскочил из-под прикрытия железного короба, и ринулся на того, кто заслонял ему выход.
А вот тут Ольсен просчитался — поставил на выход совсем молодого парня. Видимо, начальник отдела по борьбе с блад-трафиком рассчитывал самостоятельно захватить вора на складе. Потому и оставил в дверях салагу. Стажёра, наверное.
Патрик даже успел посочувствовать бедняге — тот наверняка впервые в живую сталкивался с настоящим грабителем.
Он был стремителен — парнишка успел лишь распахнуть глаза (светло-карие, с крапинками по радужке), прежде чем рухнуть на пол с разорванной трахеей и тихо забулькать кровью.
Патрик облизнулся, но не дал себе и секунды поблажки.
Спустя пару минут сюда выйдет основная команда захвата — двух незадачливых охранников отправят к медикам и те их быстро подлатают. Ни одного из них Патрик не убил.
Поэтому быстрее, быстрее!
Прочь от складов и доков. Быстрее влиться в хитросплетения улиц Корр-Тау.
Там его не найдут.
Патрик, зло выдохнул воздух, облизнул губы и прибавил скорости. Хотя, казалось, больше уже было просто невозможно.
13 июля
06:45
Сими-дистрикт, территория коммуны «Звезда»
К «Звезде» он подошёл засветло. Дико ныла спина и левая лодыжка — потянул, пока занимался эквилибристикой на складе.
Хотелось есть, пить и спать. И сдохнуть. Но последнее было простой отдачей после дозы. Поэтому, затолкав отходняк на задворки сознания, мозг, скрипя, перестроил схему приоритетов в голове Патрика и выдал первоочередную команду: «пить».
Но и это подождёт. Сначала деньги.
Поэтому Патрик, ссутулившись и сунув в зубы сигарету — уже можно было курить, действие дозы почти выветрилось — потопал в сторону бригадира.
- Мне к старейшине.
- По какому вопросу? - недружелюбно поинтересовался грузный детина с татуировкой Маркса во весь левый — не меньше пары футов в обхвате — бицепс.
Патрик пожевал сигарету.
- Новенький что ли?
- Ну, - нехотя подтвердил детина.
Патрик вздохнул и почесал ухо.
- Слушай, я всю ночь с «железками», прицепившимися к моей заднице, пробегал. У меня нету ну вообще никакого желания объяснять одному тупому вышибале, которого только вчера поставили бригадиром, что перед ним стоит блад-поставщик. И что кровь, между прочим, без должного температурного режима, скоро превратится в кислый компот, наподобие того, что плещется в твоей башке.
- Я тебя!.. - закончить ни фразу, ни рывок вперёд детина не успел.
На его бугрящееся мышцами плечо опустилась сухая серая кисть — тощая, как лапа птицы, с болезненно выпирающими костяшками — и легко сдавила.
У Патрика от одного такого вот «лёгкого» касания потом неделю кровоподтёки сходили.
- Саша, это ко мне. Пропусти.
Громила недовольно забурчал, но отошёл в сторону. Проходя мимо Патрик мельком ухмыльнулся, заметив как тот потирает плечо. Будь на то воля Старого Бена, этот Саша уже бы без руки ходил. И никакой бородатый Маркс на бицепсе его бы не спас.
Старейшина «Звезды» вполне мог сойти за мумию Ленина, и без боязни разоблачения возлежать в мавзолее где-то на зауральских просторах России (или куда там отправили останки вождя мирового пролетариата после перестройки Кремля?). Он был невысокого роста, тощ и почти лыс. Его сероватая кожа вощёной бумагой обтягивала мощи.
Но несмотря на внешнюю тщедушность, силы в нём были просто нечеловеческие. А взгляд блестящих жёлтых глаз, сверкавших из-под нависших бровей, светился невероятной проницательностью.
В кабинете Бена было чисто и пусто. Стол, старомодное кресло на колёсиках, а не на привычной воздушной подушке, да полка с аккуратными рядами кейс-боксов. Старейшина «Звезды» слыл настоящим книгочеем — его библиотека насчитывала больше пяти тысяч единиц. Поговаривали, что львиную долю из них он прочитал, и уж точно ни одной легально не приобрёл.
- Принёс?
- Да. Деньги?
Бен чуть поморщился и выудил откуда-то из стола карту оплаты:
- По тридцать пять кредитов за каждую унцию. Как договаривались.
Патрик тем временем деловито сматывал с себя ленты упакованных в плотную прозрачную плёнку пакетов с донорской кровью — в каждой из сорока упаковок ровно по пятнадцать унций.
- Итого двадцать одна тысяча кредитов.
Недурной улов. Стоит одной бессонной ночи и беготни от «железок».
Но Бен не торопился отдавать ему карту, словно бы в задумчивости постукивая пластиковым кругляшом по столешнице. Но старейшина коммуны был не из тех, кто совершает необдуманные действия. Значит что-то задумал, древний хрен.
- В чём дело, Бен?
- Есть работа.
- Вам мало этой партии?
Такого количества свежей первоклассной крови (Патрик никогда не мелочился — брал только проверенные медицинские препараты, даже если это грозило большим риском во время добычи) должно хватить на месяц. Старый Бен не терпит джанки в коммуне — кровь идёт только в дело.
- Нам всегда мало, ты же знаешь.
- Извини, в ближайшие дни точно не пойду. Ольсен завтра-послезавтра на ушах ходить будет — все лазы прикроет. Да и восстановиться мне надо.
Старейшина вздохнул и накрыл своей птичьей лапой карту.
- У меня к тебе другое дело, Патрик. Скажешь «да», через четверть часа на твоём счету будет на двести пятьдесят тысяч кредитов больше.
Патрик подобрался. Даже плечи расправил.
Сумма огромна — неспроста всё это.
- С чего вдруг такая неслыханная щедрость?
- Есть работа в Тэрра-дистрикте.
- В био-центре? У тебя последние мозги ссохлись!
- Следи за словами.
Тон Бена, казалось, не изменился. Но Патрик тут же сбавил обороты.
- Извини. Просто это было внезапное предложение. Зачем вам это?
- «Светлячок».
Патрик не сдержался и вспылил повторно:
- Бен, это ж россказни! Городские, мать их, легенды. Если бы существовало это лекарство, неужели бы десятки тысяч джанки гнили в Сими-дистрикте!
Старейшина откинулся в кресле и уставился на него своими совиными глазами.
- Тысячи, как ты метко выразился, гнили бы. Но десятки, а, возможно, и сотни спаслись бы. Ты слышал про коммуну «Молния»?
Патрик что-то припомнил.
- Смутно. Год назад они закрыли границу. А потом, когда туда сунулись любопытные, оказалось, что коммуна покинута.
- Они ушли из города.
- Да ладно!
Уйти из города невозможно. Точнее, невозможно, если ты живёшь — прозябаешь — в дыре типа Сими, и твоё состояние зависит от того, принял ты дозу или нет. Замызганные переулки Корр-Тау — это конечная остановка для всех, кого в приличных дистриктах брезгливо именуют вампирами, наркоманами, подсаженными на кровь.
Отсюда нет выхода, если в твоём организме есть хоть след наркотика. А здесь, в Сими-дистрикте, отстойнике города, так или иначе он есть у всех.
- Карантин?
- Нет, они ушли. Им позволили уйти, потому что они очистились.
Патрик задумчиво выбил из пачки сигарету, покрутил в пальцах, сунул в рот, но так и не зажёг.
- Всё равно это сказки.
- Даже если так, мы готовы заплатить, чтобы ты это проверил.
В кабинете Старого Бена было тихо — лишь на пределе слышимости шумел кондиционер.
- Хрен с тобой. Но мне нужен проводник.
13 июля
16:50 по Боссету
Сими-дистрикт, буферная зона
Патрик сидел, прислонившись к покрытой многочисленными слоями граффити стене заброшенного многоквартирного дома и сквозь полуопущенные веки оглядывал уединённый тупик.
Грязь, мусорные баки, крысы, вонь какая-то (он принюхался — вонь определённо доносилась со стороны вьетнамской забегаловки в квартале отсюда) — словом, идеальное место для встречи.
В ожидании обещанного проводника Патрик лениво прикидывал состояние своего, резко разжиревшего, счёта и разглядывал своё же отражение в куске стекла, выпавшего из облицовки здания.
Он никогда не дал бы себе паспортного возраста — за внешностью субтильного студента-первокурсника скрывался тридцатидвухлетний пройдоха, вот уже второй десяток лет промышляющий блад-поставками. Короткие некрашенные волосы, светлая щетина и чуть мутный взгляд словно бы только начавшего принимать наркомана всегда играли ему на руку.
Можно похлопать глазами и втереться в доверие, и под курьера заделаться, да и женщины таких любят.
Патрик до сих пор не уставал удивляться, что в шестнадцать лет ему, тощему полусироте, хватило мозгов закончить школу (ну и что, что почти на одни «С»), и потратить гонорары первого года работы не на качественную дурь, а на модификанты. Это было чрезвычайно разумное вложение в дальнейшую жизнь.
Пара капсул на выработку сопротивляемости к наркоте, небольшой апгрейд синапсов головного мозга, подпитка мышц. Патрик никогда не любил крайностей и с презрением смотрел на тех, кто не мог вовремя остановиться. Это относилось и к раздавшимся от стероидов качкам, и к умникам, чей мозг работал быстрее, чем компы в администрации, но которые при этом были не способны утереть собственные бегущие сопли.
Он же в своё время купил всего понемногу и с тех пор ни разу об этом не пожалел — к двадцати годам Патрик уже числился в списках на уничтожение отдела по борьбе с блад-трафиком. И это было хорошей рекомендацией. С тех пор за работу он брал на десять процентов больше, чем остальные поставщики. И всегда выполнял взятые на себя обязательства.
- Ну, привет.
Справа в поле зрения замаячил силуэт, и Патрик не спеша повернул голову. Ладонь давно и прочно лежала на рукояти пистолета.
- Я от Бена.
- Да я понял.
Патрик поднялся, но палец со спускового крючка не снял. Отряхнув брюки, он окинул внимательным взглядом пришедшего.
Точнее, пришедшую.
Девушка, лет двадцати пяти на вид (впрочем, учитывая его опыт, внешность могла коррелировать с возрастом ну очень свободно). Довольно приятное круглое лицо, широкие бёдра, крепкие запястья. Татуированный «рукав» на левой руке говорил о том, что она была родом из другого дистрикта. Волосы, без особых извращений выкрашенные в цвет тёмного баклажана, стянуты в хвост. Движения плавные, но скупые. Одежда неброская, удобная.
Патрик усмехнулся.
- Энги, - представляясь, улыбнулась в ответ девушка.
Но ни в её, ни в его улыбках не было ни тени радушия.
- Вот уж не думал, что шлюхи заделались проводниками.
Он поставил пистолет на предохранитель и сунул обратно в кобуру.
- Намётанный глаз, - констатировала Энги.
- Это моя работа.
Патрик обернулся к мусорному контейнеру, рядом с которым сидел, и выудил из-за него лёгкий походный рюкзак.
- Надеюсь, дорогу ты находишь так же быстро, как и член в чужих штанах.
- Не сомневайся, - девчонка дёрнула углом рта и коснулась виска.
Тут же из-за угла выдвинулась тень, и Патрик обложил себя последними словами за то, что облажался, рано убрав оружие.
В конце проулка, ведущего в тупик, появился натуральный громила — широкоформатный, как экран в кинотеатре. При его не очень большом росте плечи казались шириной с проулок, но не за счёт мышц, а из-за общей массивности. При этом двигался он очень тихо, плавно и даже как-то гармонично. Выбритый до блеска череп был сплошь покрыт татуировками, а на виске краснел пузырь небольшого комма.
Энги, судя по всему, позабавила реакция собеседника.
Вот же мерзкая баба.
Патрик вновь опустил пистолет и мрачно уставился на проводника.
- Он со мной, - заявила та.
- Я счастлив. А мне-то он на кой хрен сдался?
- Он мой телохранитель. И, кроме того, тоже бывал в других дистриктах.
- Мне балласт не нужен.
- Я без него не пойду, - Энги смерила его непреклонным взглядом. - А ты без меня в центр не сунешься. Так что придётся идти на компромисс.
Нет, нормально, да. Сначала дали работу, а теперь навязывают условия.
Патрик мрачно зыркнул на девчонку, а потом на бугая.
- Он хоть речь-то человеческую понимает?
- Дилан не тупой и не глухой. Всего лишь немой. Так что проблем с ним не будет.
«Проблемы уже начались», мысленно вздохнул Патрик и закинул рюкзак на плечо.
14 июля
09:00 по Боссету
Акк-дистрикт, буферная зона
Он едва заметно поёрзал — крупный щебень на откосе, где они залегли, даже сквозь плотную ткань брюк впивался в самые нежные места.
- Смена караула, - коротко известила Энги, передавая ему бинокль.
Патрик приник к окулярам и проследил за движением охраны в сером камуфляже. Двое из пяти топтались возле КПП и, судя по всему, заполняли какие-то бумажки на отбытие. При этом каждый из них перекинул винтовку на спину и отщёлкнул забрало шлем-маски.
«Ай, молодцы какие. Хрен ложили на устав, и радуются», удовлетворённо подумал Патрик.
- Где пойдём?
- Севернее. Через семьсот метров. Там стены близко к ограждению подходят, - Энги спрятала бинокль в чехол и прикоснулась к виску, отдавая команду Дилану, которого они оставили позади себя, в клубке грязных бетонированных проходов. - Там патрулируют с периодичностью раз в пятнадцать минут. Нам хватит.
Они тихо сползли вниз по насыпи и, несмотря на слепую зону пограничных видеокамер, согнулись в три погибели, чтобы преодолеть короткое расстояние до ближайшего переулка.
Вывод из строя солдата входил в задачи немого бугая. Вскрытие прохода под пятидесятифутовым забором взяла на себя Энги. Ну а на Патрике, как на главном умнике, лежала задача за четверть часа перепрограммировать камеру так, чтобы она показывала не реальные, а нужные кадры.
Им ведь ещё возвращаться этим путём.
Спустя полчаса, дождавшись, когда солдат пошлёт сигнал о том, что на вверенном ему участке царят тишина и покой, они осуществили свой бросок.
Всё прошло как по писанному. Защиту видео-контура Патрик обошёл до обидного легко — она была совершенно беззуба.
Тем временем Дилан бесшумно — и как всё-таки такой громила может перемещаться с таким изяществом? — возник за спиной ничего не подозревающего патрульного и, мгновенно сорвав с него шлем-маску, всадил укол в шею.
Всё. До ближайшего сеанса связи с базой он проваляется в отключке, а когда проснётся, будет свято верить в то, что ему просто поплохело на жаре. Потому что из его кратковременной памяти подчистую сотрутся те минуты, когда он наблюдал проникновение.
- Шевелите задницами! - зло прошипела Энги, закрепляя диэлектрическую подпорку под энерго-плитой, которыми и было обшито ограждение вокруг Акк-дистрикта.
Патрик отсоединил комм от стойки видеокамеры, и одним длинным прыжком покрыл расстояние до забора. Дилан уже терпеливо поджидал их на той стороне. Энги быстро вернула плиту на место и, резким движением сложив подпорку, на ходу сунула её в рюкзак.
- Пригодится, - скупо пояснила она и заскользила вниз с насыпи.
Патрик поморщился. Девчонка, конечно, была чересчур самоуверена. Но, чего греха таить, она действительно знала, что делала.
Патрик нырнул вниз по склону, следуя за проводником и её немой ручной гориллой. И тут на мгновение у него в глазах помутилось — под черепом словно бы вздулся и опал пузырь вакуума.
«Перегрелся что ли?»
Он потряс головой и, повинуясь настойчивым сигналам Энги, просочился следом за ней в очередную паутину асфальтово-бетонных переходов.
14 июля
21:18 по Боссету
Хэтлиш-дистрикт, закрытая зона
- Здесь.
Патрик молча стянул с плеч рюкзак, швырнул его в угол и рухнул на какой-то очень подозрительный матрас, постеленный у стены.
Что он там вчера говорил про балласт? Вот как раз им он сейчас себя и ощущал.
Энги, коснувшись виска, отдала очередной приказ немому. Тот постоял несколько секунд, с совершенно непробиваемым выражением лица глядя на проводника, а потом развернулся и бесшумно вышел.
- Дилан постережёт до полуночи. А потом нужно будет пойти одному из нас.
Девушка завозилась с рюкзаком, выискивая в его недрах сухпаёк.
- Здесь уже внутренние территории, патрули ходят не только по периметру. Конкретно этот район заброшен, но служба правопорядка предпочитает периодически убеждаться в этом.
Патрик знал.
Именно это знание его и пугало. По-настоящему.
До дрожи в пальцах.
Три часа назад, пройдя вторую мнемо-мембрану на границе Хэтлиш-дистрикта, первой его мыслью было убить шлюху. За то, что не предупредила его об этих заслонах.
Но, мучаясь мигренью — в затылок точно раскалённый чугунный штырь вбили — и думая, как, если что, обойти верзилу Дилана, он вдруг понял, что Энги ни при чём. Она не в курсе мнемо-мембран. Она о них просто не знает и не чувствует.
А он знает.
И знает, как можно пройти через ворота. Официально.
Патрик чуть не застонал и поспешно вцепился зубами в кромку фляги, судорожно глотая тепловатую воду.
Энги знала путь в Тэрра-дистрикт. Проститутка из дорогого борделя (у неё было в меру модифицированное тело, что служило безошибочным признаком немалой цены на услуги) знала схему движения по городу.
Патрик знал сам город.
Хотя ещё вчера был свято уверен в том, что идеально знает каждый закоулок одного лишь Сими-дистрикта, за пределы которого никогда не выходил. Или выходил?
«Откуда?!» - хотел взвыть он, едва сдерживая желание побиться раскалённым от боли затылком о стену, - «За каким хреном я это знаю!».
В темноте под зажмуренными веками вспыхнуло слово «декодировка», и он похолодел.
- Что-то паршиво ты выглядишь, умник.
Патрик открыл глаза и уткнулся взглядом прямо в вырез майки, натянувшейся на груди, — Энги склонилась над ним.
- Эй. Ты живой?
- Отвали, а?
Патрик попытался подняться, но с первого раза у него это не получилось.
Энги слегка отстранилась и вдруг одним плавным движением сняла с волос повязку, а с бёдер пояс с инструментами. Волосы гладкой ухоженной волной скользнули на плечи.
- Поел бы ты. А то аж зелёный в темноте.
Он молча наблюдал за тем, как Энги наклоняется к рюкзаку, достаёт паёк и протягивает ему. Он взял, но разворачивать не спешил.
Девчонка, словно бы не замечая его настороженности, присела на край матраса и достала сигарету. Прикурив, она с наслаждением затянулась, и прислонилась к стене.
- Странный ты, - миролюбиво заметила она, медленно выдыхая дым, - но неплохой. Строишь из себя крутого, но не дурак.
- Будь добра, избавь меня от своих умозаключений.
Патрик зло рванул крышку пайка и начал устанавливать горелку.
- Да пожалуйста, - усмехнулась Энги и продолжила спокойно курить.
В неверном уличном свете — они не зажигали фонарей, чтобы ненароком не выдать себя патрулю — её бледное лицо в ореоле тёмных волос на фоне стены с ободранными обоями напоминало какую-то пасторальную картину. Дым, который она выдыхала сквозь ноздри, собирался облаком над её головой и добавлял образу ещё больше эфемерности.
«А ведь она, должно быть, хороша», - подумал Патрик, и тут же одёрнул себя.
Да, они могли бы переспать. Вот прямо сейчас, когда он доест плохо разогретые бобы из банки. Прямо на этом матрасе, на котором неизвестно кто валялся до этого. И никто не будет против. Ни Дилан, которого специально выставили за дверь, ни сама Энги, которой, похоже, он действительно понравился.
Или ей просто был нужен перепихон. Для поддержания проформы.
«Не хочу!», - стиснул зубы Патрик, с чрезмерным усилием открывая банку паштета — тот чуть на пол не вывалился.
«Хочу, чтобы башка перестала болеть! Хочу понять, что происходит!»
Энги поднялась с матраса и, покачивая бёдрами, подошла к окну. Бледный колышущийся отсвет огней центральных дистриктов окутал её призрачной дымкой.
Патрик медленно опустил голову.
«Хочу не вспоминать».
15 июля
17:03 по Боссету
Тэрра-дистрикт, территория био-центра
Последняя преграда осталась позади.
Сейчас, бросая взгляд назад, она казалась не такой внушительной, как заграждения, которые они проходили на стыке дистириктов. Но эта прозрачная стена, опоясывающая всю территорию одного из крупнейших био-центров города, была на несколько порядков лучше защищена.
Патрик это знал.
Сегодня на рассвете они прошли ещё одну мнемо-мембрану и теперь Патрик знал всё.
Он был в курсе, как именно обойти защиту ограды, как пробраться со свалки биологических отходов, где они сейчас засели, в рабочие коридоры фабрики. Он в состоянии отыскать пути, по которым можно пробраться в цех. Он знает, где взять костюмы химзащиты, и где в итоге искать образцы лекарства, мифического «светлячка», способного превратить вампиров в нормальных людей.
Он знает, и ему страшно.
Потому что это всё неправильно. Неправильно знать это.
И ему до смерти хочется послать всё к чертям собачьим и рвануть назад. Но Энги не поймёт. И Старый Бен не поймёт его действий, даже если Патрик вернёт ему оплату. И совсем не поймут его те бедолаги из коммуны, которые загибаются от наркоты и ждут каждую его кровавую поставку. Те, кто без крови, в связке с которой дурь не так губительно действует на организм, очень быстро превратятся в завшивевших джанки, чей срок жизни измеряется не годами — месяцами.
Они все его не поймут. И самое паршивое, что в этом случае он сам себя не поймёт.
Как до сих пор не понимает, почему забыл всё, что так чётко знал сейчас.
Но именно поэтому, несмотря на острейшее ощущение опасности, он пойдёт вперёд.
- Умник, - едва разжав губы, прошипела Энги, - что дальше?
Они прятались от вездесущих камер за отвалом каких-то мягких контейнеров, в которых что-то подозрительно и малоаппетитно булькало.
- Немой остаётся здесь — следить за ситуацией и сторожить снаряжение.
Патрик быстро освобождался от всего лишнего и попутно бегло вводил программу доступа в комм.
- Мы налегке идём внутрь. И ты ни рта не раскроешь, ни шагу не сделаешь без моего приказа. Ясно?
- Конечно, умник, - Энги улыбнулась, и Патрик только сейчас понял, насколько хороша её искренняя улыбка.
- Двинули!
Они рысью проскочили лабиринт контейнеров, мешков и коробок, громоздящихся на свалке, и вжались в крошечную нишу и двери, находящуюся в слепой зоне камеры.
Примагнитив комм к стене, Патрик запустил программу взлома. Отсчитав десять секунд, он аккуратно надавил пальцем на замок — тяжёлая дверь с плотной резиновой изоляцией бесшумно съехала в пазах, открывая проход в коридор.
Патрик на мгновение замер, вдохнул поглубже, точно перед прыжком в воду, и бросил себя вперёд.
В голове тут же взорвалась очередная вакуумная бомба, и он привалился к стене, вытирая дрожащей рукой полившуюся из носа кровь. Энги вбежала следом и подхватила его под плечо.
Но было уже поздно.
- Привет, Патрик.
Он не мог сфокусировать взгляд — перед глазами маячил лишь светлый размытый силуэт. Но он всё же разжал сведённые судорогой челюсти и прохрипел:
- Гвин...
Вот теперь он точно вспомнил всё.
15 июля
17:37 по Боссету
Тэрра-дистрикт, био-центр
Ну вот и всё. Конец пути.
А, чего уж там — просто конец.
Точнее, он-то отсюда уйдёт, и, что самое отвратное, совершенно свободно. А вот те двое, которых ему навязали, которые его раздражали всю дорогу, которые мешались... которые были с ним, живыми отсюда уже не выйдут.
Какой же сволочизм.
Перед ним стояла лишь она, Гвин. Доктор Гвин, заместитель директора био-центра. Создатель «светлячка», испробовавшая на себе его прототип.
Позади него были охранники, которые плотным кольцом обступили Энги и Дилана.
Ни шага в сторону.
- Сержант.
- Да, мэм.
- Этого ко мне. Остальных двоих на переработку.
- Нет!
Слово было невозможно удержать в глотке. Его просто стошнило этим воплем. Ведь он должен хотя бы попытаться переломить ситуацию. Спасти.
Серые опалесцирующие глаза с ярко-алой каймой вокруг зрачка смотрели на него серьёзно и внимательно.
- Ты знал, на что шёл, Патрик. Бессмысленно говорить «нет».
- Пожалуйста.
- Патрик, - в невозмутимом тоне проскользнула укоризна. - Прекрати. Это непристойно.
Он ссутулился, но взгляда не опустил.
- Прошу тебя.
За его спиной пошевелились двое. Но голос подал только один из них. Одна из них.
- Сказано же тебе, такова цена. Ты, может, и вор, Патрик. Но я-то честная шлюха. Я беру деньги за свои услуги и всегда плачу за то, что приобретаю.
- Энги.
Лишь хмыканье в ответ.
- Ну что? Не будь жалким.
Беспомощность. Чудовищная, полностью осознаваемая беспомощность.
- Энги...
- Знаешь, а мне всё же немного жаль. Жаль, что мы не переспали, пока была такая возможность.
Послышался лязг тяжёлых подошв по металлической сетке пола.
- Бывай, Патрик.
Грузная поступь полудюжины охранников — и двоих, стоявших у него за спиной, увели в другой коридор.
Теперь их точно не спасти.
- Идём, Патрик. Подождём у меня.
Смотреть в спокойные — непоколебимо, мать их, спокойные! — глаза больше не было сил.
Он опустил плечи и взгляд.
И пошёл, куда позвали.
16 июля
06:00 по Боссету
Тэрра-дистрикт, био-центр
Солнце вставало из-за упорядоченного леса высоток. Оранжевый свет дробился в стёклах деловых центров и его мозаичные блики играли на ограде био-центра.
Патрик стоял у выхода — не со стороны свалки, куда они вчера пробрались тайком, а у парадного входа с широченными двустворчатыми дверями и длинной пологой лестницей. Он стоял в холле и смотрел вперёд сквозь толстое стекло.
В его карманах тщательно упакованные в противоударную оболочку покоились две ампулы с лекарством. С пресловутым «светлячком».
Две ампулы, каждой из которых хватит на лечение полсотни человек. Каждая спасёт пять десятков от пожизненного ярма дури, на которое обречены все жители Сими-дистрикта, резервации, в которую когда-то сослали всё отребье города. Каждая ампула спасёт полсотни жизней. Но за каждую из них нужно дорого заплатить.
«Светлячок» вырабатывается из живого донорского материала. А его нужно много. Очень много. Но одна жизнь — за полсотни. Выгодная ставка.
Хренова, мать её, арифметика.
В прошлые разы Патрик выходил из стен центра с одной ампулой. Потому что всегда с ним был только один проводник. Но в этот раз Старому Бену повезло — он послал с ним, с честным, никогда не обманывающим блад-поставщиком двоих. Поэтому он получит в два раза больше за ту же цену.
В прошлые разы...
Когда Патрик впервые взялся за это дело, ему было двадцать три и он считал себя очень опытным и чертовски удачливым. И в первый раз ему повезло. Он действительно сумел выкрасть образец экспериментального препарата, который затем продал коммуне «Орбита» по баснословной цене. Но вскоре после возвращения он об этом забыл.
Забыл, потому что на границе дистриктов помимо ограждений под напряжением и военизированных патрулей стояли мнемо-мембраны. И те, у кого не было специального чипа, выходя из центральных районов, просто забывали о том, что они там когда-то были. Хорошая защита. Великолепное решение.
Поэтому во второй раз для выполнения заказа ему потребовался проводник родом из другого дистрикта, тот, кому ещё в детстве вживили подобный чип. Отбросам из Сими такая роскошь не полагалась — они не должны были вылезать за пределы отведённой им территории.
Поэтому во второй раз они пошли вдвоём. И всё шло как по маслу, пока память, возвращавшаяся постепенно с прохождением каждой мембраны, окончательно не вернулась к нему уже внутри био-центра.
А там их уже ждали.
Ему объяснили, что доктор Гвин, руководитель лаборатории, в принципе, не имеет ничего против небольшой контрабанды, позволяющей попутно тестировать новые средства лечения наркозависимости. Но вот беда — для изготовления препарата нужны материалы. А у правительства — будь прокляты двойные стандарты и популистский гуманизм! — днём с огнём подопытных не допросишься. Так что ты, Патрик, очень вовремя появился. Будешь и нашим поставщиком.
И он стал.
Стал водить людей на заклание. И забывать об этом. Каждый раз. Постоянно.
Возвращаясь на территорию Сими-дистрикта, он на следующее утро забывал, как ему доставалась заветная ампула. Но терять реноме лучшего поставщика, ссылаясь на непонятную амнезию, было нельзя. Поэтому он всегда доставлял товар по назначению и брал свои деньги. А пропажу проводника объяснял нападением патруля. Да и кто его проверит, если спустя неделю после его возвращения, очередная коммуна снималась с места и уходила. Ведь теперь они были здоровы и могли покинуть этот затхлый, заживо гниющий мирок.
А Патрик, спустя время, опять получал заказ и уходил в путешествие. В долгое одинокое путешествие.
И опять, и опять...
Боже, когда же это закончится?
Солнце поднялось выше и из ярко-оранжевого стало светло-персиковым.
Патрик сделал шаг.
«Я буду помнить», - он вздохнул и до боли стиснул кулаки. - «На этот раз я действительно всё запомню».
- Больше вы меня не обдурите! - с тихой яростью произнёс он.
А потом вздёрнул подбородок, расправил плечи и шагнул за порог.
Солнце продолжало вставать над городом...
Типаж: вампир-коммунист
Квест: история о долгом путешествии
Автор: rony-robber
Бета: нет
Краткое содержание: иногда даже небольшое путешествие на поверку оказывается очень долгим
Предупреждения:
— PG-13 (за ругань);
— персонажи — расходный материал автора.
читать дальше
13 июля
02:20 по Боссету
Коор-Тау, северные доки
«Чтоб я ещё хоть раз!..» - додумать мысль до конца Патрик не успел. Спрыгнув вниз со штабеля ящиков, он всем своим весом рухнул на спину одного из преследователей. В тишине отчётливо послышался влажный хруст сломанного позвоночника.
На это, собственно, он и рассчитывал. Стрелять здесь, в центре склада, было нельзя. Услышат.
А теперь — руки в ноги и дёру!
- Ах ты джанки паршивый! - спустя пару минут нагнал его вопль Ольсена.
Нашли, значит, труп. Скоро же они.
Быстрее, быстрее!
Патрик наддал. Вот так вот бездарно попадаться в лапы «железкам» он не собирался. Благо, идя на дело, он сумел урвать дозу. И теперь обострившиеся чувства вели его сквозь тёмный лабиринт контейнеров, коробок и ящиков.
Нырок, поворот, стометровка между гулких стен из рифлёного железа. Ещё поворот.
Ленты пакетов с кровью, обвитые вокруг туловища, били его по рёбрам. Дыхание сбивалось несмотря на то, что сейчас его чувства и реакции работали на порядок выше своих природных ресурсов.
Но вот и выход. Охраняется.
Ольсен, открыв охоту, всё-таки оставил у входа на склад пару человек.
Предусмотрительный, зараза.
Но и Патрик не дурак. Иначе старейшина «Звезды» не послал бы его на задание. Патрик не был джанки, как в ярости проорал Ольсен.
Джанки — конченые. Их дело — искать дозу да бегать от костлявой. Патрик сдыхать не собирался. По крайней мере, в ближайшее время. А доза? Ну что доза. Только для поддержания формы.
На мгновение затаившись за ближайшим контейнером, Патрик вытащил кобуры пистолет и, пару раз вдохнув-выдохнув, чтобы выровнять дыхание, замер, прицелился и выстрелил.
Один есть.
Пока второй из поставленных охранников был дезориентирован, Патрик выскочил из-под прикрытия железного короба, и ринулся на того, кто заслонял ему выход.
А вот тут Ольсен просчитался — поставил на выход совсем молодого парня. Видимо, начальник отдела по борьбе с блад-трафиком рассчитывал самостоятельно захватить вора на складе. Потому и оставил в дверях салагу. Стажёра, наверное.
Патрик даже успел посочувствовать бедняге — тот наверняка впервые в живую сталкивался с настоящим грабителем.
Он был стремителен — парнишка успел лишь распахнуть глаза (светло-карие, с крапинками по радужке), прежде чем рухнуть на пол с разорванной трахеей и тихо забулькать кровью.
Патрик облизнулся, но не дал себе и секунды поблажки.
Спустя пару минут сюда выйдет основная команда захвата — двух незадачливых охранников отправят к медикам и те их быстро подлатают. Ни одного из них Патрик не убил.
Поэтому быстрее, быстрее!
Прочь от складов и доков. Быстрее влиться в хитросплетения улиц Корр-Тау.
Там его не найдут.
Патрик, зло выдохнул воздух, облизнул губы и прибавил скорости. Хотя, казалось, больше уже было просто невозможно.
13 июля
06:45
Сими-дистрикт, территория коммуны «Звезда»
К «Звезде» он подошёл засветло. Дико ныла спина и левая лодыжка — потянул, пока занимался эквилибристикой на складе.
Хотелось есть, пить и спать. И сдохнуть. Но последнее было простой отдачей после дозы. Поэтому, затолкав отходняк на задворки сознания, мозг, скрипя, перестроил схему приоритетов в голове Патрика и выдал первоочередную команду: «пить».
Но и это подождёт. Сначала деньги.
Поэтому Патрик, ссутулившись и сунув в зубы сигарету — уже можно было курить, действие дозы почти выветрилось — потопал в сторону бригадира.
- Мне к старейшине.
- По какому вопросу? - недружелюбно поинтересовался грузный детина с татуировкой Маркса во весь левый — не меньше пары футов в обхвате — бицепс.
Патрик пожевал сигарету.
- Новенький что ли?
- Ну, - нехотя подтвердил детина.
Патрик вздохнул и почесал ухо.
- Слушай, я всю ночь с «железками», прицепившимися к моей заднице, пробегал. У меня нету ну вообще никакого желания объяснять одному тупому вышибале, которого только вчера поставили бригадиром, что перед ним стоит блад-поставщик. И что кровь, между прочим, без должного температурного режима, скоро превратится в кислый компот, наподобие того, что плещется в твоей башке.
- Я тебя!.. - закончить ни фразу, ни рывок вперёд детина не успел.
На его бугрящееся мышцами плечо опустилась сухая серая кисть — тощая, как лапа птицы, с болезненно выпирающими костяшками — и легко сдавила.
У Патрика от одного такого вот «лёгкого» касания потом неделю кровоподтёки сходили.
- Саша, это ко мне. Пропусти.
Громила недовольно забурчал, но отошёл в сторону. Проходя мимо Патрик мельком ухмыльнулся, заметив как тот потирает плечо. Будь на то воля Старого Бена, этот Саша уже бы без руки ходил. И никакой бородатый Маркс на бицепсе его бы не спас.
Старейшина «Звезды» вполне мог сойти за мумию Ленина, и без боязни разоблачения возлежать в мавзолее где-то на зауральских просторах России (или куда там отправили останки вождя мирового пролетариата после перестройки Кремля?). Он был невысокого роста, тощ и почти лыс. Его сероватая кожа вощёной бумагой обтягивала мощи.
Но несмотря на внешнюю тщедушность, силы в нём были просто нечеловеческие. А взгляд блестящих жёлтых глаз, сверкавших из-под нависших бровей, светился невероятной проницательностью.
В кабинете Бена было чисто и пусто. Стол, старомодное кресло на колёсиках, а не на привычной воздушной подушке, да полка с аккуратными рядами кейс-боксов. Старейшина «Звезды» слыл настоящим книгочеем — его библиотека насчитывала больше пяти тысяч единиц. Поговаривали, что львиную долю из них он прочитал, и уж точно ни одной легально не приобрёл.
- Принёс?
- Да. Деньги?
Бен чуть поморщился и выудил откуда-то из стола карту оплаты:
- По тридцать пять кредитов за каждую унцию. Как договаривались.
Патрик тем временем деловито сматывал с себя ленты упакованных в плотную прозрачную плёнку пакетов с донорской кровью — в каждой из сорока упаковок ровно по пятнадцать унций.
- Итого двадцать одна тысяча кредитов.
Недурной улов. Стоит одной бессонной ночи и беготни от «железок».
Но Бен не торопился отдавать ему карту, словно бы в задумчивости постукивая пластиковым кругляшом по столешнице. Но старейшина коммуны был не из тех, кто совершает необдуманные действия. Значит что-то задумал, древний хрен.
- В чём дело, Бен?
- Есть работа.
- Вам мало этой партии?
Такого количества свежей первоклассной крови (Патрик никогда не мелочился — брал только проверенные медицинские препараты, даже если это грозило большим риском во время добычи) должно хватить на месяц. Старый Бен не терпит джанки в коммуне — кровь идёт только в дело.
- Нам всегда мало, ты же знаешь.
- Извини, в ближайшие дни точно не пойду. Ольсен завтра-послезавтра на ушах ходить будет — все лазы прикроет. Да и восстановиться мне надо.
Старейшина вздохнул и накрыл своей птичьей лапой карту.
- У меня к тебе другое дело, Патрик. Скажешь «да», через четверть часа на твоём счету будет на двести пятьдесят тысяч кредитов больше.
Патрик подобрался. Даже плечи расправил.
Сумма огромна — неспроста всё это.
- С чего вдруг такая неслыханная щедрость?
- Есть работа в Тэрра-дистрикте.
- В био-центре? У тебя последние мозги ссохлись!
- Следи за словами.
Тон Бена, казалось, не изменился. Но Патрик тут же сбавил обороты.
- Извини. Просто это было внезапное предложение. Зачем вам это?
- «Светлячок».
Патрик не сдержался и вспылил повторно:
- Бен, это ж россказни! Городские, мать их, легенды. Если бы существовало это лекарство, неужели бы десятки тысяч джанки гнили в Сими-дистрикте!
Старейшина откинулся в кресле и уставился на него своими совиными глазами.
- Тысячи, как ты метко выразился, гнили бы. Но десятки, а, возможно, и сотни спаслись бы. Ты слышал про коммуну «Молния»?
Патрик что-то припомнил.
- Смутно. Год назад они закрыли границу. А потом, когда туда сунулись любопытные, оказалось, что коммуна покинута.
- Они ушли из города.
- Да ладно!
Уйти из города невозможно. Точнее, невозможно, если ты живёшь — прозябаешь — в дыре типа Сими, и твоё состояние зависит от того, принял ты дозу или нет. Замызганные переулки Корр-Тау — это конечная остановка для всех, кого в приличных дистриктах брезгливо именуют вампирами, наркоманами, подсаженными на кровь.
Отсюда нет выхода, если в твоём организме есть хоть след наркотика. А здесь, в Сими-дистрикте, отстойнике города, так или иначе он есть у всех.
- Карантин?
- Нет, они ушли. Им позволили уйти, потому что они очистились.
Патрик задумчиво выбил из пачки сигарету, покрутил в пальцах, сунул в рот, но так и не зажёг.
- Всё равно это сказки.
- Даже если так, мы готовы заплатить, чтобы ты это проверил.
В кабинете Старого Бена было тихо — лишь на пределе слышимости шумел кондиционер.
- Хрен с тобой. Но мне нужен проводник.
13 июля
16:50 по Боссету
Сими-дистрикт, буферная зона
Патрик сидел, прислонившись к покрытой многочисленными слоями граффити стене заброшенного многоквартирного дома и сквозь полуопущенные веки оглядывал уединённый тупик.
Грязь, мусорные баки, крысы, вонь какая-то (он принюхался — вонь определённо доносилась со стороны вьетнамской забегаловки в квартале отсюда) — словом, идеальное место для встречи.
В ожидании обещанного проводника Патрик лениво прикидывал состояние своего, резко разжиревшего, счёта и разглядывал своё же отражение в куске стекла, выпавшего из облицовки здания.
Он никогда не дал бы себе паспортного возраста — за внешностью субтильного студента-первокурсника скрывался тридцатидвухлетний пройдоха, вот уже второй десяток лет промышляющий блад-поставками. Короткие некрашенные волосы, светлая щетина и чуть мутный взгляд словно бы только начавшего принимать наркомана всегда играли ему на руку.
Можно похлопать глазами и втереться в доверие, и под курьера заделаться, да и женщины таких любят.
Патрик до сих пор не уставал удивляться, что в шестнадцать лет ему, тощему полусироте, хватило мозгов закончить школу (ну и что, что почти на одни «С»), и потратить гонорары первого года работы не на качественную дурь, а на модификанты. Это было чрезвычайно разумное вложение в дальнейшую жизнь.
Пара капсул на выработку сопротивляемости к наркоте, небольшой апгрейд синапсов головного мозга, подпитка мышц. Патрик никогда не любил крайностей и с презрением смотрел на тех, кто не мог вовремя остановиться. Это относилось и к раздавшимся от стероидов качкам, и к умникам, чей мозг работал быстрее, чем компы в администрации, но которые при этом были не способны утереть собственные бегущие сопли.
Он же в своё время купил всего понемногу и с тех пор ни разу об этом не пожалел — к двадцати годам Патрик уже числился в списках на уничтожение отдела по борьбе с блад-трафиком. И это было хорошей рекомендацией. С тех пор за работу он брал на десять процентов больше, чем остальные поставщики. И всегда выполнял взятые на себя обязательства.
- Ну, привет.
Справа в поле зрения замаячил силуэт, и Патрик не спеша повернул голову. Ладонь давно и прочно лежала на рукояти пистолета.
- Я от Бена.
- Да я понял.
Патрик поднялся, но палец со спускового крючка не снял. Отряхнув брюки, он окинул внимательным взглядом пришедшего.
Точнее, пришедшую.
Девушка, лет двадцати пяти на вид (впрочем, учитывая его опыт, внешность могла коррелировать с возрастом ну очень свободно). Довольно приятное круглое лицо, широкие бёдра, крепкие запястья. Татуированный «рукав» на левой руке говорил о том, что она была родом из другого дистрикта. Волосы, без особых извращений выкрашенные в цвет тёмного баклажана, стянуты в хвост. Движения плавные, но скупые. Одежда неброская, удобная.
Патрик усмехнулся.
- Энги, - представляясь, улыбнулась в ответ девушка.
Но ни в её, ни в его улыбках не было ни тени радушия.
- Вот уж не думал, что шлюхи заделались проводниками.
Он поставил пистолет на предохранитель и сунул обратно в кобуру.
- Намётанный глаз, - констатировала Энги.
- Это моя работа.
Патрик обернулся к мусорному контейнеру, рядом с которым сидел, и выудил из-за него лёгкий походный рюкзак.
- Надеюсь, дорогу ты находишь так же быстро, как и член в чужих штанах.
- Не сомневайся, - девчонка дёрнула углом рта и коснулась виска.
Тут же из-за угла выдвинулась тень, и Патрик обложил себя последними словами за то, что облажался, рано убрав оружие.
В конце проулка, ведущего в тупик, появился натуральный громила — широкоформатный, как экран в кинотеатре. При его не очень большом росте плечи казались шириной с проулок, но не за счёт мышц, а из-за общей массивности. При этом двигался он очень тихо, плавно и даже как-то гармонично. Выбритый до блеска череп был сплошь покрыт татуировками, а на виске краснел пузырь небольшого комма.
Энги, судя по всему, позабавила реакция собеседника.
Вот же мерзкая баба.
Патрик вновь опустил пистолет и мрачно уставился на проводника.
- Он со мной, - заявила та.
- Я счастлив. А мне-то он на кой хрен сдался?
- Он мой телохранитель. И, кроме того, тоже бывал в других дистриктах.
- Мне балласт не нужен.
- Я без него не пойду, - Энги смерила его непреклонным взглядом. - А ты без меня в центр не сунешься. Так что придётся идти на компромисс.
Нет, нормально, да. Сначала дали работу, а теперь навязывают условия.
Патрик мрачно зыркнул на девчонку, а потом на бугая.
- Он хоть речь-то человеческую понимает?
- Дилан не тупой и не глухой. Всего лишь немой. Так что проблем с ним не будет.
«Проблемы уже начались», мысленно вздохнул Патрик и закинул рюкзак на плечо.
14 июля
09:00 по Боссету
Акк-дистрикт, буферная зона
Он едва заметно поёрзал — крупный щебень на откосе, где они залегли, даже сквозь плотную ткань брюк впивался в самые нежные места.
- Смена караула, - коротко известила Энги, передавая ему бинокль.
Патрик приник к окулярам и проследил за движением охраны в сером камуфляже. Двое из пяти топтались возле КПП и, судя по всему, заполняли какие-то бумажки на отбытие. При этом каждый из них перекинул винтовку на спину и отщёлкнул забрало шлем-маски.
«Ай, молодцы какие. Хрен ложили на устав, и радуются», удовлетворённо подумал Патрик.
- Где пойдём?
- Севернее. Через семьсот метров. Там стены близко к ограждению подходят, - Энги спрятала бинокль в чехол и прикоснулась к виску, отдавая команду Дилану, которого они оставили позади себя, в клубке грязных бетонированных проходов. - Там патрулируют с периодичностью раз в пятнадцать минут. Нам хватит.
Они тихо сползли вниз по насыпи и, несмотря на слепую зону пограничных видеокамер, согнулись в три погибели, чтобы преодолеть короткое расстояние до ближайшего переулка.
Вывод из строя солдата входил в задачи немого бугая. Вскрытие прохода под пятидесятифутовым забором взяла на себя Энги. Ну а на Патрике, как на главном умнике, лежала задача за четверть часа перепрограммировать камеру так, чтобы она показывала не реальные, а нужные кадры.
Им ведь ещё возвращаться этим путём.
Спустя полчаса, дождавшись, когда солдат пошлёт сигнал о том, что на вверенном ему участке царят тишина и покой, они осуществили свой бросок.
Всё прошло как по писанному. Защиту видео-контура Патрик обошёл до обидного легко — она была совершенно беззуба.
Тем временем Дилан бесшумно — и как всё-таки такой громила может перемещаться с таким изяществом? — возник за спиной ничего не подозревающего патрульного и, мгновенно сорвав с него шлем-маску, всадил укол в шею.
Всё. До ближайшего сеанса связи с базой он проваляется в отключке, а когда проснётся, будет свято верить в то, что ему просто поплохело на жаре. Потому что из его кратковременной памяти подчистую сотрутся те минуты, когда он наблюдал проникновение.
- Шевелите задницами! - зло прошипела Энги, закрепляя диэлектрическую подпорку под энерго-плитой, которыми и было обшито ограждение вокруг Акк-дистрикта.
Патрик отсоединил комм от стойки видеокамеры, и одним длинным прыжком покрыл расстояние до забора. Дилан уже терпеливо поджидал их на той стороне. Энги быстро вернула плиту на место и, резким движением сложив подпорку, на ходу сунула её в рюкзак.
- Пригодится, - скупо пояснила она и заскользила вниз с насыпи.
Патрик поморщился. Девчонка, конечно, была чересчур самоуверена. Но, чего греха таить, она действительно знала, что делала.
Патрик нырнул вниз по склону, следуя за проводником и её немой ручной гориллой. И тут на мгновение у него в глазах помутилось — под черепом словно бы вздулся и опал пузырь вакуума.
«Перегрелся что ли?»
Он потряс головой и, повинуясь настойчивым сигналам Энги, просочился следом за ней в очередную паутину асфальтово-бетонных переходов.
14 июля
21:18 по Боссету
Хэтлиш-дистрикт, закрытая зона
- Здесь.
Патрик молча стянул с плеч рюкзак, швырнул его в угол и рухнул на какой-то очень подозрительный матрас, постеленный у стены.
Что он там вчера говорил про балласт? Вот как раз им он сейчас себя и ощущал.
Энги, коснувшись виска, отдала очередной приказ немому. Тот постоял несколько секунд, с совершенно непробиваемым выражением лица глядя на проводника, а потом развернулся и бесшумно вышел.
- Дилан постережёт до полуночи. А потом нужно будет пойти одному из нас.
Девушка завозилась с рюкзаком, выискивая в его недрах сухпаёк.
- Здесь уже внутренние территории, патрули ходят не только по периметру. Конкретно этот район заброшен, но служба правопорядка предпочитает периодически убеждаться в этом.
Патрик знал.
Именно это знание его и пугало. По-настоящему.
До дрожи в пальцах.
Три часа назад, пройдя вторую мнемо-мембрану на границе Хэтлиш-дистрикта, первой его мыслью было убить шлюху. За то, что не предупредила его об этих заслонах.
Но, мучаясь мигренью — в затылок точно раскалённый чугунный штырь вбили — и думая, как, если что, обойти верзилу Дилана, он вдруг понял, что Энги ни при чём. Она не в курсе мнемо-мембран. Она о них просто не знает и не чувствует.
А он знает.
И знает, как можно пройти через ворота. Официально.
Патрик чуть не застонал и поспешно вцепился зубами в кромку фляги, судорожно глотая тепловатую воду.
Энги знала путь в Тэрра-дистрикт. Проститутка из дорогого борделя (у неё было в меру модифицированное тело, что служило безошибочным признаком немалой цены на услуги) знала схему движения по городу.
Патрик знал сам город.
Хотя ещё вчера был свято уверен в том, что идеально знает каждый закоулок одного лишь Сими-дистрикта, за пределы которого никогда не выходил. Или выходил?
«Откуда?!» - хотел взвыть он, едва сдерживая желание побиться раскалённым от боли затылком о стену, - «За каким хреном я это знаю!».
В темноте под зажмуренными веками вспыхнуло слово «декодировка», и он похолодел.
- Что-то паршиво ты выглядишь, умник.
Патрик открыл глаза и уткнулся взглядом прямо в вырез майки, натянувшейся на груди, — Энги склонилась над ним.
- Эй. Ты живой?
- Отвали, а?
Патрик попытался подняться, но с первого раза у него это не получилось.
Энги слегка отстранилась и вдруг одним плавным движением сняла с волос повязку, а с бёдер пояс с инструментами. Волосы гладкой ухоженной волной скользнули на плечи.
- Поел бы ты. А то аж зелёный в темноте.
Он молча наблюдал за тем, как Энги наклоняется к рюкзаку, достаёт паёк и протягивает ему. Он взял, но разворачивать не спешил.
Девчонка, словно бы не замечая его настороженности, присела на край матраса и достала сигарету. Прикурив, она с наслаждением затянулась, и прислонилась к стене.
- Странный ты, - миролюбиво заметила она, медленно выдыхая дым, - но неплохой. Строишь из себя крутого, но не дурак.
- Будь добра, избавь меня от своих умозаключений.
Патрик зло рванул крышку пайка и начал устанавливать горелку.
- Да пожалуйста, - усмехнулась Энги и продолжила спокойно курить.
В неверном уличном свете — они не зажигали фонарей, чтобы ненароком не выдать себя патрулю — её бледное лицо в ореоле тёмных волос на фоне стены с ободранными обоями напоминало какую-то пасторальную картину. Дым, который она выдыхала сквозь ноздри, собирался облаком над её головой и добавлял образу ещё больше эфемерности.
«А ведь она, должно быть, хороша», - подумал Патрик, и тут же одёрнул себя.
Да, они могли бы переспать. Вот прямо сейчас, когда он доест плохо разогретые бобы из банки. Прямо на этом матрасе, на котором неизвестно кто валялся до этого. И никто не будет против. Ни Дилан, которого специально выставили за дверь, ни сама Энги, которой, похоже, он действительно понравился.
Или ей просто был нужен перепихон. Для поддержания проформы.
«Не хочу!», - стиснул зубы Патрик, с чрезмерным усилием открывая банку паштета — тот чуть на пол не вывалился.
«Хочу, чтобы башка перестала болеть! Хочу понять, что происходит!»
Энги поднялась с матраса и, покачивая бёдрами, подошла к окну. Бледный колышущийся отсвет огней центральных дистриктов окутал её призрачной дымкой.
Патрик медленно опустил голову.
«Хочу не вспоминать».
15 июля
17:03 по Боссету
Тэрра-дистрикт, территория био-центра
Последняя преграда осталась позади.
Сейчас, бросая взгляд назад, она казалась не такой внушительной, как заграждения, которые они проходили на стыке дистириктов. Но эта прозрачная стена, опоясывающая всю территорию одного из крупнейших био-центров города, была на несколько порядков лучше защищена.
Патрик это знал.
Сегодня на рассвете они прошли ещё одну мнемо-мембрану и теперь Патрик знал всё.
Он был в курсе, как именно обойти защиту ограды, как пробраться со свалки биологических отходов, где они сейчас засели, в рабочие коридоры фабрики. Он в состоянии отыскать пути, по которым можно пробраться в цех. Он знает, где взять костюмы химзащиты, и где в итоге искать образцы лекарства, мифического «светлячка», способного превратить вампиров в нормальных людей.
Он знает, и ему страшно.
Потому что это всё неправильно. Неправильно знать это.
И ему до смерти хочется послать всё к чертям собачьим и рвануть назад. Но Энги не поймёт. И Старый Бен не поймёт его действий, даже если Патрик вернёт ему оплату. И совсем не поймут его те бедолаги из коммуны, которые загибаются от наркоты и ждут каждую его кровавую поставку. Те, кто без крови, в связке с которой дурь не так губительно действует на организм, очень быстро превратятся в завшивевших джанки, чей срок жизни измеряется не годами — месяцами.
Они все его не поймут. И самое паршивое, что в этом случае он сам себя не поймёт.
Как до сих пор не понимает, почему забыл всё, что так чётко знал сейчас.
Но именно поэтому, несмотря на острейшее ощущение опасности, он пойдёт вперёд.
- Умник, - едва разжав губы, прошипела Энги, - что дальше?
Они прятались от вездесущих камер за отвалом каких-то мягких контейнеров, в которых что-то подозрительно и малоаппетитно булькало.
- Немой остаётся здесь — следить за ситуацией и сторожить снаряжение.
Патрик быстро освобождался от всего лишнего и попутно бегло вводил программу доступа в комм.
- Мы налегке идём внутрь. И ты ни рта не раскроешь, ни шагу не сделаешь без моего приказа. Ясно?
- Конечно, умник, - Энги улыбнулась, и Патрик только сейчас понял, насколько хороша её искренняя улыбка.
- Двинули!
Они рысью проскочили лабиринт контейнеров, мешков и коробок, громоздящихся на свалке, и вжались в крошечную нишу и двери, находящуюся в слепой зоне камеры.
Примагнитив комм к стене, Патрик запустил программу взлома. Отсчитав десять секунд, он аккуратно надавил пальцем на замок — тяжёлая дверь с плотной резиновой изоляцией бесшумно съехала в пазах, открывая проход в коридор.
Патрик на мгновение замер, вдохнул поглубже, точно перед прыжком в воду, и бросил себя вперёд.
В голове тут же взорвалась очередная вакуумная бомба, и он привалился к стене, вытирая дрожащей рукой полившуюся из носа кровь. Энги вбежала следом и подхватила его под плечо.
Но было уже поздно.
- Привет, Патрик.
Он не мог сфокусировать взгляд — перед глазами маячил лишь светлый размытый силуэт. Но он всё же разжал сведённые судорогой челюсти и прохрипел:
- Гвин...
Вот теперь он точно вспомнил всё.
15 июля
17:37 по Боссету
Тэрра-дистрикт, био-центр
Ну вот и всё. Конец пути.
А, чего уж там — просто конец.
Точнее, он-то отсюда уйдёт, и, что самое отвратное, совершенно свободно. А вот те двое, которых ему навязали, которые его раздражали всю дорогу, которые мешались... которые были с ним, живыми отсюда уже не выйдут.
Какой же сволочизм.
Перед ним стояла лишь она, Гвин. Доктор Гвин, заместитель директора био-центра. Создатель «светлячка», испробовавшая на себе его прототип.
Позади него были охранники, которые плотным кольцом обступили Энги и Дилана.
Ни шага в сторону.
- Сержант.
- Да, мэм.
- Этого ко мне. Остальных двоих на переработку.
- Нет!
Слово было невозможно удержать в глотке. Его просто стошнило этим воплем. Ведь он должен хотя бы попытаться переломить ситуацию. Спасти.
Серые опалесцирующие глаза с ярко-алой каймой вокруг зрачка смотрели на него серьёзно и внимательно.
- Ты знал, на что шёл, Патрик. Бессмысленно говорить «нет».
- Пожалуйста.
- Патрик, - в невозмутимом тоне проскользнула укоризна. - Прекрати. Это непристойно.
Он ссутулился, но взгляда не опустил.
- Прошу тебя.
За его спиной пошевелились двое. Но голос подал только один из них. Одна из них.
- Сказано же тебе, такова цена. Ты, может, и вор, Патрик. Но я-то честная шлюха. Я беру деньги за свои услуги и всегда плачу за то, что приобретаю.
- Энги.
Лишь хмыканье в ответ.
- Ну что? Не будь жалким.
Беспомощность. Чудовищная, полностью осознаваемая беспомощность.
- Энги...
- Знаешь, а мне всё же немного жаль. Жаль, что мы не переспали, пока была такая возможность.
Послышался лязг тяжёлых подошв по металлической сетке пола.
- Бывай, Патрик.
Грузная поступь полудюжины охранников — и двоих, стоявших у него за спиной, увели в другой коридор.
Теперь их точно не спасти.
- Идём, Патрик. Подождём у меня.
Смотреть в спокойные — непоколебимо, мать их, спокойные! — глаза больше не было сил.
Он опустил плечи и взгляд.
И пошёл, куда позвали.
16 июля
06:00 по Боссету
Тэрра-дистрикт, био-центр
Солнце вставало из-за упорядоченного леса высоток. Оранжевый свет дробился в стёклах деловых центров и его мозаичные блики играли на ограде био-центра.
Патрик стоял у выхода — не со стороны свалки, куда они вчера пробрались тайком, а у парадного входа с широченными двустворчатыми дверями и длинной пологой лестницей. Он стоял в холле и смотрел вперёд сквозь толстое стекло.
В его карманах тщательно упакованные в противоударную оболочку покоились две ампулы с лекарством. С пресловутым «светлячком».
Две ампулы, каждой из которых хватит на лечение полсотни человек. Каждая спасёт пять десятков от пожизненного ярма дури, на которое обречены все жители Сими-дистрикта, резервации, в которую когда-то сослали всё отребье города. Каждая ампула спасёт полсотни жизней. Но за каждую из них нужно дорого заплатить.
«Светлячок» вырабатывается из живого донорского материала. А его нужно много. Очень много. Но одна жизнь — за полсотни. Выгодная ставка.
Хренова, мать её, арифметика.
В прошлые разы Патрик выходил из стен центра с одной ампулой. Потому что всегда с ним был только один проводник. Но в этот раз Старому Бену повезло — он послал с ним, с честным, никогда не обманывающим блад-поставщиком двоих. Поэтому он получит в два раза больше за ту же цену.
В прошлые разы...
Когда Патрик впервые взялся за это дело, ему было двадцать три и он считал себя очень опытным и чертовски удачливым. И в первый раз ему повезло. Он действительно сумел выкрасть образец экспериментального препарата, который затем продал коммуне «Орбита» по баснословной цене. Но вскоре после возвращения он об этом забыл.
Забыл, потому что на границе дистриктов помимо ограждений под напряжением и военизированных патрулей стояли мнемо-мембраны. И те, у кого не было специального чипа, выходя из центральных районов, просто забывали о том, что они там когда-то были. Хорошая защита. Великолепное решение.
Поэтому во второй раз для выполнения заказа ему потребовался проводник родом из другого дистрикта, тот, кому ещё в детстве вживили подобный чип. Отбросам из Сими такая роскошь не полагалась — они не должны были вылезать за пределы отведённой им территории.
Поэтому во второй раз они пошли вдвоём. И всё шло как по маслу, пока память, возвращавшаяся постепенно с прохождением каждой мембраны, окончательно не вернулась к нему уже внутри био-центра.
А там их уже ждали.
Ему объяснили, что доктор Гвин, руководитель лаборатории, в принципе, не имеет ничего против небольшой контрабанды, позволяющей попутно тестировать новые средства лечения наркозависимости. Но вот беда — для изготовления препарата нужны материалы. А у правительства — будь прокляты двойные стандарты и популистский гуманизм! — днём с огнём подопытных не допросишься. Так что ты, Патрик, очень вовремя появился. Будешь и нашим поставщиком.
И он стал.
Стал водить людей на заклание. И забывать об этом. Каждый раз. Постоянно.
Возвращаясь на территорию Сими-дистрикта, он на следующее утро забывал, как ему доставалась заветная ампула. Но терять реноме лучшего поставщика, ссылаясь на непонятную амнезию, было нельзя. Поэтому он всегда доставлял товар по назначению и брал свои деньги. А пропажу проводника объяснял нападением патруля. Да и кто его проверит, если спустя неделю после его возвращения, очередная коммуна снималась с места и уходила. Ведь теперь они были здоровы и могли покинуть этот затхлый, заживо гниющий мирок.
А Патрик, спустя время, опять получал заказ и уходил в путешествие. В долгое одинокое путешествие.
И опять, и опять...
Боже, когда же это закончится?
Солнце поднялось выше и из ярко-оранжевого стало светло-персиковым.
Патрик сделал шаг.
«Я буду помнить», - он вздохнул и до боли стиснул кулаки. - «На этот раз я действительно всё запомню».
- Больше вы меня не обдурите! - с тихой яростью произнёс он.
А потом вздёрнул подбородок, расправил плечи и шагнул за порог.
Солнце продолжало вставать над городом...
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
вторник, 05 июня 2012
The end is nigh
Название: Дилемма заключенного
Типаж: оптимистичный хамелеон (человек или нет - на усмотрение автора)
Квест: история о светлом коммунистическом будущем
Авторы: Amon и ki-chen
Бета: нет
Краткое содержание: от каждого по способностям - каждому по потребностям
читать дальше
1.
Самая опасная ловушка, в которую возможно угодить - подражание самим себе. Копируя окружающую среду, подстраиваясь под более успешные виды, обучаясь у особей, чей авторитет общепризнан, мы имитируем защищенность и уходим от агрессивных столкновений. Допустим, Тачи Ласоби, 25 лет, замужем за доковым грузчиком, сын Таджу, второй ребенок пока не планируется, по крайней мере не раньше, чем муж получит повышение. Ее приподнятая на висках и гладко зачесанная на затылке прическа – растрепавшаяся копия укладки Ло Квиоли, звезды сериала «Культура». Каждые три недели посещая станционный зал рекреации, Тачи Ласоби приводит себя в соответствие с представлениями о красоте двадцати миллиардов жительниц Земли и окрестностей.
Или, допустим, Ласоби Паго, муж Тачи Ласоби, на нем серо-зеленый комбинезон, позволяющий безошибочно опознать одного из пятисот шестидесяти трех сотрудников доков. В свободное время он, следуя рекомендациям о полезном проведении досуга, играет в баскетбол, но до тренировки еще пять часов, и сейчас Ласоби Паго – за рулем электрокара, деловитого оранжевого жука, подвозящего к краю погрузочной ленты ящики с маркировкой BIO. Когда-то, еще в возрасте Таджу, Ласоби Паго мечтал, подобно Вану Тидо, трижды герою Коммуны, бороздить просторы дальних галактик. Сегодня за обедом ему будет, о чем поговорить с мечтавшими о том же товарищами: в шестнадцатом секторе пришвартовался «Вальсирующий» - сверхпереходник класса трони. Но никто из команды корабля не сойдет на станцию, вокруг «Вальсирующего» ограждения, опущены переборки, активированы дезкамеры, повсюду желтые флажки. Карантин.
Юный Таджу, в свои пять лет еще не осознающий необходимости сбережения ресурсов, копирует отца, когда, выпросив у случайного прохожего на транспортном мостике яблоко, швыряет его через перила, целясь в один из оранжевых каров внизу. Тачи Ласоби неловко за сына, но незнакомец с яблоком – точнее, теперь его следовало бы называть уже незнакомцем без яблока – утверждает, все в полном порядке, ничего страшного не произошло, разве что яблоко, улетев в доки, случайно попадет в дюзы какого-нибудь корабля, да хоть того же «Вальсирующего», над которым как раз нависает их мостик, оттуда закатится в двигатель, где и произведет непоправимые разрушения, повинуясь центробежной силе и чрезвычайно неудачному стечению обстоятельств. Но это крайне маловероятно, заверяет Тачи Ласоби незнакомец без яблока, представляющийся доктором Тея Чамоно. Поправляя выбившуюся прядь, она смеется и говорит, что яблоко не имеет права нарушать карантин, иначе держать ответ придется перед самим начальником станции, Нандо Ладжуно.
Им обоим некуда спешить, поэтому о карантине они говорят еще несколько минут, потом мелодичная трель из динамиков возвещает конец утреннего цикла, и молодая женщина увлекает за собой мальчика в ярко-синем комбинезоне. Глядя им вслед, доктор Тея Чамоно надеется, что Ло Квиоли скоро сменит имидж, эти начесы даже ей самой не к лицу. Мальчик цепляется свободной рукой за поручень мостика и по виду вот-вот готов разразиться ревом – классический ответ ребенка на любое проявление окружающей среды, угрожающее стабильности. В воспитании нет ничего сложного, это отлично поддающийся формализации процесс вычисления золотой середины между насилием и свободой. Доктор Тея Чамоно, вероятно, мог бы посвятить этой теме цикл лекций, если бы не занимался на станции совершенно иными вопросами, не испытывал тщательно скрываемого отвращения к любой публичности и был склонен к обнародованию результатов своих исследований, вместо того чтобы сохранять их в личном пользовании. При существующем положении вещей, однако, цикл лекций на тему воспитания от доктора Тея Чамоно представлялся весьма маловероятным. Не в последнюю очередь и потому, что он планировал покинуть станцию в самое ближайшее время.
Что достаточно важно – хотя и не является определяющим – когда мы говорим о докторе Тея Чамоно, это то, что он достаточно хорош собой. Располагающая к себе улыбка, открытый взгляд серо-голубых глаз, имеющих довольно специфичный разрез, что придает им слегка удивленное выражение, некоторая небрежность в одежде – не чрезмерная, но выдающая человека, хоть и следящего за собой, однако не придающего бытовым мелочам и собственному внешнему виду слишком большого значения. Встрепанные волосы усиливают это впечатление. Внимательная, вдумчивая манера держать себя с собеседником – пусть даже таким случайным как Тачи Ласоби – скорее опровергает, но не делает доктора менее приятным в общении. Сегодня их первая встреча с начальником станции, и тому предстоит в этом убедиться.
Любой акт коммуникации в равной степени может быть представлен как агрессией, так и сотрудничеством. Разница лишь в оболочке. К примеру, доктор Тея Чамоно мог бы ворваться в кабинет, расположенный в центральном куполе станции, на шестом ярусе, между выставочным залом, где сейчас развернута экспозиция местных художников-дендроартеров, и большой приемной для делегаций, ныне пустующей, - с оружием в руках, почему бы и нет, начальник станции, чрезвычайно далекий от медицины, вероятнее всего, напугался бы и вида электронного скальпеля, не подозревая о том, что встроенная система защиты не позволит прибору включиться, пока сенсоры не определят, что пациент под наркозом. Таким образом, требование доктора Тея Чамоно имело бы все шансы получить удовлетворение.
Естественно, зная о единственно корректном для прогрессивного человечества решении «дилеммы заключенного», доктор Тея Чамоно выбирает противоположный путь. Некоторое время они говорят о дендроживописи, эстетике экзожизни и аффективном иллюстрировании. Начальник станции Нандо Ладжуно, знаток и ценитель искусств, в курсе всех последних веяний, как земных, так и станционных – того, что нынче зовется прогрессивной космогонической культурой.
- Вы замечали, как любопытны эти новые тенденции, дорогой друг? Можно с уверенностью утверждать, наблюдая за ходом развития цивилизации, что космические станции, при всей своей внешней лабильности, на самом деле крайне консервативны, и именно они в итоге остаются опорой стабильности, тогда как земное ядро улавливает привходящие колебания и не страшится кардинальных изменений. Прошло время, когда говорили: «Место художника – в космосе», да, прошло!
Здесь доктору Тея Чамоно уместно пошутить насчет стабильности, ему определенно не хотелось бы однажды поутру проснуться вместо своей каюты - где-то на стропах в открытом космосе. Пусть даже с художественной точки зрения инсталляция и выглядела бы достойно.
- Неужели именно поэтому, дорогой друг, вы так торопитесь нас покинуть?
- Хм, я бы сказал, что с тех пор, как на стенах коридоров станции появилась эта ваша... метаионная каллиграфия... мои эстетические воззрения настойчиво призывают меня сменить место обитания.
- Неужто вы это всерьез?
Начальнику станции Нандо Ладжуно на вид чуть за пятьдесят, и он в отличной форме для человека, всем видам спорта предпочитающего покачивание в кресле. Его потребность активно украшать мир вокруг себя не противоречит устремлениям станционного большинства. Здесь уже пережили начальника станции, увлекавшегося исследованием антиматерии, другого, не имевшего никаких увлечений, кроме наведения порядка, третьего, чьей страстью была личная жизнь, как собственная, так и подчиненных. Необходимое разнообразие как залог стабильности. Естественная логика выживания любого организма.
Станция «Вена-4» - идеально развернутая структура, оптимально использующая каждый дюйм своей конструкции, на орбите метанового гиганта класса АR-116, стандартная адаптация под естественные условия, 0.95g, 24-часовые сутки, средний срок вахты для персонала 8 сезонов, расстояние до Земли 38 квадропарсеков - безусловно является своего рода организмом, клеткой, элементарной единицей строения и жизнедеятельности, способной к самостоятельному существованию и развитию. В секторе от кабинета начальника станции находится ее ядро - ЦУП с искусственным интеллектом, контролирующим все процессы жизнедеятельности и хранящем память о прошлом филогенетическом опыте. Подобно клетке, «Вена-4» состоит из множества подсистем, объединенных коммуникациями, по которым идет непрерывный обмен веществом, энергией и информацией. Через защитную мембрану в нашу станцию-клетку попадают ферменты - запчасти и гормоны - пища для ее обитателей, из нее же выводятся метаболиты, превращающиеся в космический мусор. Благодаря рецепторам узнавания, мембрана задерживает чужое и враждебное, наклеивая на него желтый ярлык до уточняющих приказов из центра. Обмен веществ идет непрерывно. Клетка-станция непрерывно самообновляется, ведет плановый ремонт, заменяя буквально все - белки, ферменты, фрагменты ДНК. Цель клетки - самосохранение. Цель доктора Тея Чамоно, как уже было сказано - ее покинуть.
- Если говорить всерьез, мой дорогой друг, я получил с Земли сообщение личного характера. Кажется... – слегка смущенная улыбка, жест раскрытыми ладонями, неловкий постав локтей. – Да. Можно сказать, я женюсь.
Нет никакой необходимости знать человека долгое время, чтобы его познать. Акт личностной рецепции, по существу, является моментальным, и весь последующий опыт лишь накапливается в подтверждение. Для Нандо Ладжуно все очевидно, он рассыпается в поздравлениях – и в извинениях одновременно.
- На станции нет сейчас кораблей, направляющихся в сторону Земли. Оптимальным транспортом будет вероятно... – Он вызывает голографическую график-карту и некоторое время передвигает цветные ячейки. – Да, вот. «Мимо звезды», вылет через четыре дня, потом стыковка в квадрате 51-Н-16, там вы найдете что-то еще...
- Три месяца пути, не меньше.
Нандо Ладжуно виновато разводит руками.
- У нас с вами здесь истинное захолустье, дорогой доктор. В этом есть свои плюсы, но есть и минусы, как вы понимаете. Кроме того...
- А как же тот трони, который недавно прибыл? Насколько мне известно, «Вальсирующий» направляется на Землю прямиком.
- А, да. «Вальсирующий». Собственно – я как раз об этом хотел с вами поговорить. Карантин...
Звездолеты класса трони обычно не берут на борт пассажиров, но исключения бывают всегда. Особенно, когда корабль идет к Земле. Потребность превалирует над установленными правилами, весь смысл существования которых заключается в том, чтобы облегчать человеку процесс потребления благ. Доминирование нужд личности над нуждами структуры - первый закон идеальной коммуны. Вторым законом является убежденность каждого в том, что нужды другого сравнимы или превосходят по важности его собственные. Поэтому доктор Тея Чамоно сегодня здесь.
- Я видел желтые метки. Но карантин будет снят со дня на день, как мне сказали. Потом погрузка припасов – и в путь.
- М-м. Видите ли, дорогой друг. Все не так просто.
Именно здесь и сейчас доктор Тея Чамоно впервые слышит про груз Икс. И кое-что об отношении Нандо Ладжуно к Консорциуму.
- Образец находился в проб-камере зонда-разведчика. Мы... то есть «Вальсирующий» захватил его в квадрате 68-Х-73. Координаты, где зонд взял образец, неизвестны. Их борткомпьютеры при первом же признаке контакта, не санкционированного Консорциумом, уничтожают такую информацию. Эта их дурацкая паранойя, вы же понимаете.
- Не уверен, что понимаю. Боюсь, я не слишком сведущ в вопросах большой политики. Мы вообще когда-нибудь пытались наладить с ними нормальный информационный обмен?
- О, мой дорогой друг.
Доктор никогда не жил на станциях, соседствующих с ареалом Консорциума. Нандо Ладжуно, со своей стороны, работал именно на такой, прежде чем оказаться здесь.
Консорциум, утверждающий примат общественного над личным, ставит форму превыше наполнения и от этого сродни организму, пораженному метастазами, долгое умирание – естественный процесс, болезненный, но неизбежный. Ни для кого в Коммуне нет сомнений, чем завершится противостояние. Раковые образования Коммуна лечит давно и успешно, справится и здесь. В какую бы сторону Консорциум ни попытался продвинуться – их там уже ждут.
- Они полагают, что итоговый выигрыш в «дилемме заключенного» выше при отказе от компромиссов. Я даже слышал, они возводят это в эволюционную аксиому. Не знаю, я не математик, возможно, у них какая-то альтернативная система исчисления, все возможно. У нас на «Лиме-2» как-то побывал их эмиссар. Весьма альтернативная логика – безусловно.
Все человеческое общество по сути своей - диффузное клеточное тело, для которого в зависимости от ситуации то одна, то другая система закономерностей оказывается более значимой, критически важной. В децентрализованной сети сплетенных и взаимосвязанных активностей точно так же переплетены и системы законов, и в различных ситуациях верхней может оказаться любая - генные детерминанты, эпигеномные, экологические, социальные, бихевиоральные, физиологические. Отсюда примат гармонизации воздействий. Отсюда принцип коммуны как организма, объединенного стремлением к выживанию за счет сотрудничества. На этом фоне Консорциум с его устаревшими социальными представлениями - не более чем мумия, целостность которой поддерживают истлевающие бинты.
- Охотно вам верю, - улыбается Тея Чамоно. – Но в чем проблема с «Вальсирующим» в итоге? Их груз оказался опасен? Но чем? И когда я смогу наконец улететь?
- Мне ничего об этом не известно. Карантин ввел капитан корабля, и с Землей он связывался напрямую – как только оказался в зоне действия наших передатчиков. Я не знаю, сколько «Вальсирующий» простоит у нас в доках, хотя подозреваю, вы бы выиграли время, отправившись на «Мимо звезды»...
- Мне верно чудится в ваших словах некое «однако», дорогой друг?
- Увы, увы. Видите ли, с «Вальсирующего» сегодня утром пришел запрос. Им нужен... Я, собственно, как раз собирался пригласить вас сюда для беседы, вы не поверите, поразительное совпадение – пять лет на станции, и познакомились вот так, сегодня... Им нужны вы, доктор. Им нужны вы.
Доктор Тея Чамоно озадаченно склонил голову к плечу. В качестве субъекта коммуникации начальник станции устраивал его как нельзя больше, интонационные паттерны легко поддавались встречной ремодуляции, ни один жест не скрывал в себе ничего большего, чем естественная реакция нервной системы на раздражители. Но семантическое наполнение разговора в какой-то момент стало вызывать острое желание обернуться к двери.
- Позволю себе на всякий случай уточнить, что моя докторская степень не подразумевает врачебной специальности. Я доктор психосоциологии, даже на штатного психотерапевта для «Вальсирующего» я не потяну.
- Да-да, я все понимаю, мой дорогой друг, но они как раз и затребовали социолога. Понятия не имею зачем. Возможно, на корабле какой-то конфликт. Или им надо составить корректное расписание дежурств... даже не знаю. Зачем, по-вашему, вы можете быть им нужны?
На станции занижена иерархическая доминанта, здешнее мироустройство определяет биологическая и социально-эмотивная система приоритетов. Потребность «Вальсирующего» в помощи должна быть удовлетворена. Нандо Ладжуно не интересует ситуация на борту корабля. Внешне противоречивые, эти два факта идеально коррелируют, вписываясь в магистральный поток.
- И как долго, вы полагаете, продлится карантин?
- Неделю? Две? Понятия не имею, мой дорогой друг, понятия не имею. Надеюсь, там никто не болен чем-нибудь неприятным. Впрочем... да, конечно – тогда они не приглашали бы вас на борт. Ну, так что... ваша невеста согласится подождать?
В доки Тея Чамоно отправился пешком, через две галереи с открытыми иллюминаторами. Ему всегда нравилось смотреть на звезды. В этом смысле он вполне понимал столь нелюбимых многими астра-анималистов. Наивный сентиментализм, разумеется, и отсутствие эстетики в упрощении. Но звезды отсюда действительно казались мохнатыми и пульсирующими, говорящими на собственном метаязыке, таком же синтетическом, как и эльюнди, общий язык Коммуны.
На пути к «Вальсирующему» он пересек два карантинных барьера. Воспользовался тремя лифтами. Поднялся на четыре уровня и опустился на шесть. Сеть трубчатых переходов и транспортеров, интегрированная система обслуживания прибывающих кораблей в доках, могла бы напомнить своим видом паутину, в которой запуталась огромная черно-серая муха, тускло поблескивающая боками, с четко сегментированным телом, вынесенными профилями сяжек, псевдотрахеями, сходящимися в центре головного отдела. Растянутые по бокам фасетчатые омматидии, кстати, не имеют с органами зрения ничего общего – это противометеоритные орудия, тогда как сенсоры, обеспечивающие кораблю обзор, снаружи не видны. Однако такое сравнение едва ли могло бы прийти на ум Тея Чамоно. Рожденный на космической станции, он никогда не видел живых насекомых.
К тому же доктор больше не склонен к цветистым метафорам, теперь, когда окончена их встреча с Нандо Ладжуно.
2.
Каждый доживший до нашего времени вирус - гениальный шпион, разработавший собственную идеальную стратегию проникновения в клетку. Одни предпочитают впрыскивать свою РНК через плазматическую мембрану. Другие сдаются на милость клетки, чтобы дозреть в ее кислой среде. Третьи сразу приводят подкрепление - собственные белки, необходимые для реализации плана. Кто-то предпочитает наращивать войска в цитоплазме клетки, кто-то - собирает силы в ее ядре. Некоторые вообще проникают в клетку незаметно и немедленно переходят в латентное состояние, практически не вмешиваясь в клеточные процессы и ожидая, пока не представится удобный момент, чтобы нанести решительный удар. Размножаясь, вирусы стараются расходовать материал захваченной области самым экономным образом - и наконец, облачившись в соответствующие белки, они выходят из клетки, дабы внедряться в соседние.
На корабле Тея Чамоно уже ждут, о его появлении капитана «Вальсирующего» известили с первого карантинного поста, так что ожидание в шлюзе занимает ровно столько, сколько длится санобработка. Тея Чамоно еще никогда не попадал под карантин и поэтому не может сказать, являются ли принимаемые меры стандартными или соответствующими какой-то особой форме. По его мнению, это в любом случае абсурдно: что такого может быть занесено на звездолет со станции? Он не знает.
Их знакомство с Ларе Танишиёдо на мостике «Вальсирующего» проходит деловито и сухо. Капитан плохо выбрит, движения порывисты, он постоянно смотрит куда-то чуть вверх и вбок. Четким жестом приложив руку к сердцу в знак приветствия, Тея Чамоно оглядывается тоже, видит приборную панель, экран с обзором на бледно-серые доки с росчерками желтых карантинных лент, кусок стены. Он возвращается к капитану взглядом, прочищает горло, коротко кивает.
- Социолог. На станции сказали, вам нужен социолог. Мне нужно на Землю. Когда вы собираетесь отбыть?
- Открытие галактического масштаба, - говорит капитан. У него припухшие глаза. Слишком долго за компьютером, или бессонница, или и то, и другое. – Потрясающее. Я не преувеличиваю. Вы поймете. Мой старпом все покажет. Пройдете потом – сектор Ехо, третий луч до конца. Найдете? Найдете, там просто, указатели везде, вам нужны те, что синим.
- Вы берете меня на борт – я отрабатываю проезд?
- Да. Да, именно, нам нужен специалист. У нас математик, биолог, физик. Старпом объяснит. Генетик. Есть планетолог, конечно. Социолога – нет. До Земли успеете. Публикации - обещаю, всемирную славу. Хотите? Не шутка, я не преувеличиваю. Мы все на ногах уже месяц. Столько материала. Невероятно.
- Что это был за зонд? Откуда? На станции толком ничего не известно.
- А, что они могут знать. Мы, впрочем, тоже. Данные уничтожены. Бились две недели. Ноль. Полный ноль. Консорциум, креационисты. Они говорят о сотрудничестве. Слушайте больше. Мирное сосуществование, ха. Мы видели их корабли с учений. Полгода назад. Если это не подготовка к войне, тогда я не знаю, что.
- Я не собираюсь воевать, капитан. Но мне нужно на Землю. Так когда наш старт?
- А! – По отмашке видно, как он раздражен. – Не знаю. Земля сказала ждать. Две недели до ближайшей станции связи не будет. Они не хотят нас выпускать в космос, пока не получат всё с зонда. Думают. Сидят там. Куда им спешить?
- Я понял. Хорошо. Будем работать. Наша цель?
- Нет. Нет. Я могу – но не поверите. Слишком глобально. То, что мы имеем в итоге. Надо постепенно – чтобы понять. Осознать. Старпом это лучше сумеет. Идите, найдите ее. Идите. Синие указатели. Остальное – потом.
В основе конфликта всегда лежит субъективное восприятие несовместимости действий или целей. Рациональное зерно в большинстве случаев минимально. Проблему создает искаженное восприятие мотивов и целей другой стороны. Синкретический подход позволяет выработать методику предотвращения конфликтных ситуаций еще до стадии их осознания сторонами, на биосоциальном уровне. Внешне это может выглядеть как готовность пренебречь собственными установками в ущерб чужим. Внешне это может выглядеть как подстройка. В обучении доктора Тея Чамоно, как легко догадаться, принимали участие не только психологи, но и биологи. Это не считая всех прочих.
В лифте, отмеченном оранжевым, белым и синим, кроме него, уже находится человек. Раз он не вышел на верхнем ярусе, когда двери открылись, значит, что-то забыл внизу и решил вернуться. Форма без нашивок, видимо, лаборант. Молодое лицо с той неопределенной смазанностью черт, которая может выглядеть как миловидной, так и раздражающей, в зависимости от личных вкусов.
Доктор машинально кивнул в знак приветствия. Поймал ответный взгляд, чуть более долгий, чем можно было ожидать.
Двери лифта закрылись. Молодой человек слегка подался вперед. И протянул руку.
Принятие решения - процесс целесообразного оптимального выбора из различных альтернатив. Результаты его реализации служат наиболее объективной оценкой итоговой эффективности. В ситуации неопределенности мозг выполняет работу по подготовке к нескольким возможным действиям, однако продолжительность латентного периода ориентировочной реакции всегда выше условно-рефлекторной.
Лифт проезжает один этаж. Доктор Тея Чамоно протягивает руку в ответ:
- subite.
Пожатие некрепкое и с задержкой. Молодой человек склоняет голову к плечу. Реакция? С короткой паузой:
- ke.
Интонации такие же, как он весь. Размытые. Доктору хочется сощуриться, чтобы видеть четче. Последнее, что он ждал на «Вальсирующем» - еще одного агента Консорциума, впрочем теперь многое становится гораздо понятнее, включая этот странный запрос на социолога. Да, конечно – и злополучный зонд. Две недели возились впустую? Еще бы. Чертовское везение, он бы сказал.
Тея Чамоно выжидающе смотрит и ловит на себе такой же оценивающий взгляд. Слишком молод для опытного агента... кажется. Или нет? Он аккуратно улыбается. Лифт сдавленно пищит, возвещая прибытие на нужный ярус.
- bele.
Кажется, у агента было в планах что-то еще, но Тея Чамоно не оставил ему времени. Когда нужно, он умеет двигаться очень быстро. Ощущение чужого взгляда в спину не оставляло все то время, что он шел по коридору, когда оно не исчезло и после поворота – доктор Тея Чамоно остановился. Оглянулся. И засмеялся, опершись о стену плечом. Да, у него тоже есть нервы. Ну, что ж.
Шестой луч до конца по синим указателям, действительно несложно, если сосредоточиться на нужном цвете, отсекая любые отвлекающие раздражители. В лабораторном отсеке пахнет отсутствием запахов, все инструменты и поверхности стерилизуются, Тея Чамоно минует два дезшлюза – лучевой и озоновый, прежде чем пройти в святая святых. Никогда прежде ему не доводилось бывать в лаборатории звездолета, но то, что он видит, не особенно впечатляет. Приборы, панели, экраны, рабочий стол. Скучно, обыденно, никакого следа чудес.
Зато старпом Ландолити слишком хороша для униформы. К таким плечам просится что-то легкое, летящее, ниспадающее. К таким волосам – пальцы, путающиеся в прядях. Она знает, что красива, и знает, когда это замечают. Даже когда ее саму очевидным образом интересует работа.
- А, это вы. Очень хорошо – мы не думали, что станция отреагирует так быстро. Мы вообще не были уверены, что они согласятся с вами расстаться. Нам действительно очень повезло, доктор, и я вас благодарю от имени всей команды.
- Буду рад оказаться полезным. Хотя, если честно, пока не очень понимаю в чем.
- Я всё объясню. Но сперва – ваш коммуникатор, пожалуйста. Подключитесь. Здесь план корабля, вашу каюту я указала, расписание работы столовой и кают-компании, график мероприятий на ближайшую неделю... все прочее, что может вам пригодиться.
Доктор Тея Чамоно искренне благодарен. Красота Ландолити позволяет отвлекаться самым естественным образом. Он по-прежнему не услышал ни слова объяснения, зачем на «Вальсирующем» нужен психосоциолог, но готов отвлечься от своих мыслей немедленно – как только это произойдет. Он не имел понятия о том, что на борту имеется постоянный агент Консорциума, и по его меркам это означает ситуацию категории «трижды прекрасный майский день». Так они шутили в свое время в разведшколе. Хотя даже родители родителей их родителей имели исключительно теоретическое представление о смене сезонов на планетах.
- Думаю, нам следует начать не с вашей будущей задачи непосредственно, а с небольшой ознакомительной лекции, если не возражаете, - предлагает старпом, поднимаясь из-за стола.
Ее мимика и мелкая моторика говорят, что старпом Ландолити в настоящий момент не находится в активном поиске сексуального партнера, однако доктор подмечает признаки усталости и стресса, надежно упакованные в броню самоконтроля, и потому оценивает свои шансы на разовый секс как восемьдесят процентов. Пятнадцать – на более длительные отношения. Эти цифры представляются ему адекватными. Он вновь заметно отвлекается и просит прощения смущенным пожатием плеч и улыбкой.
- Давайте начнем.
- Лаборатория. Подготовьте, пожалуйста, для демонстрации образец «бета».
Зачем же тогда его в срочном порядке вызывали на Землю, продолжает думать доктор Тея Чамоно, рассматривая узкую спину, обтянутую зеленой униформой. Ради чего?
- Доктор, прошу вас. Сюда. Осторожно, порог.
Осторожно, легко соглашается с ней Тея Чамоно, расправляя плечи и расслабляя пальцы. Трижды прекрасный, осторожно.
- Вот, взгляните. Вам хорошо видно? Обратите внимание, сейчас образец «бета» выглядит почти прозрачным, я направлю свет, чтобы вы могли лучше разглядеть. Он почти сливается с дном. Если бы мы вскрыли контейнер, вы могли бы убедиться, что эта масса желеобразна и абсолютно гомогенна. Ее клеточная структура... впрочем, данные микроскопических исследований мы вам покажем позже.
Разочарование довольно просто скрыть за пристальным взглядом и позой, выражающей внимание. В этом - вся Коммуна, о каждом миллиметре продвижения на научном пути они трубят, как об исключительном подвиге. С такой помпой показывать ему кусок водянистой слизи - словно весь экипаж заболел насморком и несколько дней по команде приходил сморкаться в лабораторию.
- Пока что достаточно визуального наблюдения, доктор. Пять минут терпения. Максимум, семь.
Доктор Тея Чамоно улыбается и берет себя в руки. Эмоциональное отторжение - естественная реакция на опасность. Настраиваясь на ожидание, он сцепляет пальцы.
- Лаборант, крысу на стол, пожалуйста. И засеките время. Я хочу знать, имеется ли прогресс.
Две минуты - на то, чтобы нормализовать ритм сердцебиения, еще две на вычленение раздражителей - и он снова совсем спокоен... О, пресвятая Богородица, матерь Божья!
- Минус 3,7 секунд, по сравнению с прошлым разом... нет, я по-прежнему не уверена, что это закономерность. Да, доктор, так вот. Образец «бета». Некоторым образом, идеальный хамелеон. Так же успешно воспроизводит и неодушевленные предметы, если показатели массы совпадают в десятипроцентном приближении. Но живые явно нравятся ему больше. Что касается механизма, лежащего в основе этого явления, пока мы можем говорить лишь о предварительных результатах наших исследований. Весь образец «бета» состоит из протонейронов, способных на различных уровнях сканировать окружающую среду, после чего морфировать... по желанию. Его образец выказывает в восьмидесяти семи процентах случаев.
И еще, доктор - клетки делятся. Все это время он растет и питается. Мы помещали его в разную среду, на белковую и углеродную он реагирует практически одинаково, похуже на минеральную... посмотрите данные, это есть в таблицах. Предположительно, прямо пропорционально размеру увеличивается структурный потенциал. Но даже в тех масштабах образца «бета», что мы можем наблюдать в условиях этой лаборатории, его способности безграничны. Вскройте эту крысу – и вы обнаружите превосходно сформированную кровеносную систему, кости, пищеварительный тракт. Дайте ей корм – она съест его и через положенный период времени выделит из себя нужный объем фекалий. Дайте ей самца – она с ним спарится и вероятно через какое-то время принесет приплод. Созданный из своего материала, разумеется. Да. Мы проверяли.
Если вы убьете эту крысу, она превратится в прозрачную желеобразную массу в течение сорока секунд. Если вы просто уберете настоящую крысу из поля зрения хамелеона, период возвращения образца «бета» в исходное состояние составит около получаса. Вы можете на досуге посмотреть видеозаписи экспериментов. Я открыла вам доступ ко всем данным лаборатории, они в вашем распоряжении, доктор. Вопросы есть?
- Да, старший помощник. Только один. Теперь я хотел бы послушать про образец «альфа».
- А, так вы уже поняли? – Секундная пауза. Оценивающий взгляд. Скорее одобрительный, но так она могла бы посмотреть на сообразительного пса. – Ладно, тогда пойдемте.
Познакомиться с образцом «альфа» оказалось не так-то просто. Сперва пришлось запросить корабельный компьютер о местонахождении подопытного. После чего попросить его вернуться в сектор Ехо. За это время доктору Тея Чамоно подготовили рабочее место.
Одним из перспективных методических подходов к анализу и познанию неточно определенных, трудно формализуемых систем является теория размытых множеств и размытых алгоритмов, представляющая собой логическое развитие концепции вероятностного детерминизма явлений и процессов в сложных и сверхсложных системах. Но сейчас доктору Тея Чамоно это ничего не дает. Времени в обрез, образец «альфа» неумолимо приближается. Их вторую встречу зафиксируют по меньшей мере три камеры. Некоторым образом идеальный хамелеон. Тея Чамоно улыбается старпому Ландолити, в сущности - это все, что ему со всей его подготовкой остается делать. Трижды прекрасный, о, да...
Старпом Ландолити кивает. У нее вид человека, который чего-то ждет – даже после того, как образец «альфа» наконец появляется. У него все та же размытая улыбка, что и в лифте. Но теперь он не протягивает руку, и доктор Чамоно очень медленно выдыхает.
- Благодарю вас, старпом. Я зайду, когда мы закончим.
- Вас будет ждать капитан.
3.
Внутренняя речь - это то, что в действительности придает жизни направление, именно в этой зоне индивид совершает выбор, реализуемый затем вовне. Каждый новый выбор ведет к следующему, процесс саморегулирования, планирования, подготовки – все это результат действия внутренней речи, отвечающей на вопрос не только «что?», но и «как?». Обрисовывая каждый свой акт как действие, нацеленное на большее благо или меньшее зло, индивид формирует собственное мировосприятие, и в итоге себя самого – и окружающий мир.
- Зачем слова? Говорить? Что? Как? Почему звуки? Люди? Объяснять?
Однако глубинная семантика внутренней речи, со всеми умолчаниями, заменами, эмоциональным контекстом и интерсубъектной коммуникацией делает ее практически недоступной стороннему пониманию, даже если бы существовал адекватный способ перевода внутренней речи вовне, не подразумевающий подстановки, перестановки, произвольного включения одних элементов и исключения других.
- Какие? Цвета? Станция? Станции? Человек... Люди? Машины? Люди? Чем?
Когда образец «альфа» говорит – он говорит, как думает, ничего больше. Никакого внутреннего диалога, определяющего самость. Никакого ментально-семантического поля, доступного только в диалоге с самим собой. Образец «альфа» полностью обращен вовне. У него слегка плывущий взгляд и ладони, лежащие на столе очень спокойно.
- Много сигналов. Корабль? Камера? Голова?
У него монотонный голос, но нельзя сказать, что интонации отсутствуют полностью, Тея Чамоно отчетливо улавливает вопрос. Вопросы. Образец «альфа» нанизывает слова без всякого внешнего порядка, перебирая их, как будто в поисках наиболее точного. Что служит ему критерием – неочевидно. Но в какой-то момент он перестает говорить, и смотрит, и ждет.
На что похож образец «альфа»?
Ему пора к капитану.
- Ну? Вы на него посмотрели? И что?
В рубке - неожиданно суета, проверка систем связи, пожилой техник и двое подручных возятся с раскуроченным пультом, через открытые заглушки внутрь тянутся проводки датчиков, слышится писк приборов, капитан то и дело косится туда, и не сразу понятно, кому адресован вопрос.
- Вы были правы. Впечатляет. Материала на годы работы. Хотя на Земле его у нас заберут, конечно.
- Глупости. Если он разумен, доктор. Первый контакт. Это работа для всей Земли. И для нас с вами. Но Ландолити утверждает, это не разум. Мы спорили. Поэтому здесь вы. Так – что?
- Тест Гилами показывает способность к обучению по уровню А-1. Тест на самооценку не пройден, но когнитивность в плюсе, повторим через неделю, я думаю. Интерактивная психосоциодиагностика – нужна будет помощь двух лаборантов. Что еще. – Он сверяется с записями. – Да. По третьей шкале провален имитационный тест. И это интереснее всего, как вы понимаете.
- Нет. Объясните.
- По тому, что я видел в лаборатории, образец «бета». Подражание. Копирование модели. Я так понимаю, в это вы упирались до сих пор. Разум – или идеальный хамелеон? Старпом обещала данные клеточного анализа. Я и так знаю что там. В исходнике нет клеток, отличающихся друг от друга. Нет ганглий. Нейронов. Нет мозга. Но если мы сейчас вскроем образец «альфа»...
- Я знаю. – Отмашка. Не терять времени. Полразговора капитан по-прежнему следит за техниками. - Так что ваш имитационный тест?
- Вот показатели. Психограмма. Смотрите – там, где зеленым. Ваш образец «альфа» в социальном поведении не выдает имитирующего поведения. Понимаете? На биологическом уровне выдает. На психологическом. На социальном – нет. Он... я бы сказал, он проявляет креативность. Но слишком рано утверждать. Будем работать дальше.
Капитан смотрит Тея Чамоно в глаза. Долгий взгляд, цепляющий, пристальный, напряженный.
- Добро пожаловать на борт «Вальсирующего», доктор. Я рад.
Возвращаясь обратно в сектор Ехо доктор, Тея Чамоно сперва заглядывает в кабину перед тем, как зайти в лифт.
4.
Что есть разум, если не тенденция к усложнению, упорядочению, повышению уровня организации систем. Явление, противоположное тенденции к распаду, хаотизации и увеличению энтропии. Первые пять дней работы доктора Тея Чамоно в лабораториях сектора Ехо наглядно демонстрируют его склонность грубо пренебрегать нуждами собственного тела ради непрерывности гносеологического процесса. Его отправляют спать по прямому распоряжению старпома Ландолити, с помощью двух лаборантов, не склонных к обсуждению приказов. Прогресс образца «альфа» за этот промежуток времени очевиден.
...ходить – видеть...
В речи образца «альфа» возникают четкие семантические блоки.
...если - то...
В речи образца «альфа» появляются сложноподчиненные структуры.
...много смотреть – понимать...
С этим доктор Тея Чамоно отключается. Чужие слова продолжают преследовать его и в фазе неглубокого сна, возвращаясь звучанием, запинающимся, но артикуляционно четким. Во сне он не знает, звучат ли они на вортаро или на эльюнди. Во сне ему остается смысл.
Когда я перестаю двигаться, жизнь становится слишком сложной.
Нет, образец «альфа» такого не говорил.
Шестнадцать часов сна – и доктор Тея Чамоно опять на ногах. В узких коридорах он ловит на себе все больше заинтересованных взглядов. Шила в мешке не утаишь, особенно если оно шныряет по всему кораблю с личного разрешения капитана. Видел его в камбузе, сообщает доктору механик, на самом деле задавая вопрос. Тея Чамоно улыбается, потому что механик знает ответ, и капитан его знает. Им всем от него нужна лишь верификация. Они слишком долго искали чего-то подобного, чтобы теперь поверить собственным глазам. Признавать что-либо истинным без предварительной фактической проверки, просто в силу внутреннего убеждения, не нуждающегося в доказательстве, они не могут себе позволить. В Коммуне так не принято.
Апперцепционный тест. Тестирование фрустрационных реакций. Проверка на коммуникативную адекватность. Для него лично никаких сомнений не осталось еще сутки назад, но сейчас начинается самое интересное. Временами кто-то приносит им поесть, иногда заглядывает старпом Ландолити.
- Рациональность подтверждена, - констатирует Тея Чамоно. – Вербальная коммуникация является осознанной. Безусловно определяются ментальные и интенциональные предикаты.
Старпом выслушивает, хмурится, уходит, наконец оставив их с образцом «альфа» в покое. Шестнадцати часов перерыва оказалось достаточно для того, чтобы у образца «альфа» исчезли запинки в речи и еще на несколько сантиметров отросли волосы на затылке.
- Уникальная реакция почему.
Интонации он по-прежнему модулирует не всегда удачно, оттого под него невозможно подстроиться, это раздражает и увлекает доктора Тея Чамоно, это заставляет проводить с образцом «альфа» сутки напролет.
- Вопрос непонятен.
- Образец доктор Тея Чамоно уникальная реакция образец старпом Ландолити почему. Формулировать это понятно так.
- Это то, что люди называют сексуальной привлекательностью.
Взгляд образца «альфа» теряет фокусировку, доктор Тея Чамоно терпеливо ждет, выводя на экран нужные изображения. Это не мешает ему фиксировать слабое мышечное напряжение, проявляемое образцом «альфа» на протяжении трех или четырех секунд. Он отмечает время. Показания приборов он проверит потом.
- Позитивная рецепция. Значение ощущения еще непонятно.
- Данное ощущение следует рассматривать не ситуативно, а процессуально. Думаю, на примере это будет нагляднее. Процесс биологического продолжения рода...
Пять дней назад образец «альфа» демонстрировал ощутимые проблемы восприятия материала, подаваемого с цифрового экрана. Пять дней назад, чтобы объяснить ему основы размножения у гомо сапиенс, вероятно, пришлось бы попросить Ландолити ассистировать ему прямо здесь, на столе.
- Сложно, - констатирует образец «альфа» под конец просмотра. – Зачем так сложно?
Доктор Тея Чамоно с удовольствием принимается объяснять. Обучение состоит не только и не столько в поглощении информации, сколько в ее переосмыслении, переориентировании и вычленении составных элементов в процессе обсуждения или смешивания с теми данными, которые противоречат полученным первоначально. То, каким образом происходит обучение у образца «альфа» - подтверждает его правоту. Его и капитана Ларе Танишиёдо. Старпом Ландолити ошибается. И Тея Чамоно уже знает, как это доказать.
Непонимание того, что интенциональность является более фундаментальным феноменом, нежели сознание, приводит к искаженному истолкованию реального смыслового наполнения человеческих действий. Классическая ловушка, в которую легче всего угодить ввиду очевидной субъективности процесса самооценки.
- Что там Земля? – интересуется Тея Чамоно у капитана, когда они встречаются в очередной раз. – Я все понимаю, им спешить некуда. Но что они говорят?
- Ждем. – Капитан бросает быстрый взгляд в сторону консоли связи. Слишком быстрый. Десять дней работы с образцом «альфа», доктор хорошо ловит такие вещи. – Сегодня должны дать добро. Время вылета, маршрут – нас будут встречать.
- Хорошо.
- А у вас? Что там у вас – по вашим тестам, по всему?
Тея Чамоно постукивает пальцами по панели. Ошибка, с этим к капитану следовало идти сразу. Но образцу «альфа» захотелось гулять после тестов.
- Сегодня проверяли дилемму заключенного. Уникальный результат. Вне зависимости от действий лаборанта, он всегда сотрудничает. В перерыве я объяснил ему принципы стратегии. Но он все равно сотрудничает. Триста восемьдесят четыре сотрудничества, ноль предательства.
Вера - универсальное свойство человеческой природы. Предполагать, что несколько сотен лет способны изменить наработанное миллионами - по меньшей мере, самонадеянно. Преданный идеалам прогрессивного человечества капитан Ларе Танишиёдо смотрит на доктора Тея Чамоно со смесью восторга и опасения.
- Вы... уверены, что он понимает?
- Абсолютно. И сотрудничает в любых условиях, с любым количеством итераций, не дожидаясь парето-оптимума. Посмотрите сами.
Вера - коллективное представление о мире. Одним из столпов мира Коммуны является искоренение в прогрессивном человеке интенции предавать общность. Что может служить лучшей иллюстрацией, как не простейшая модель для двоих подопытных, в которой оптимальным вариантом для каждого будет предательство другого, чей выбор не гарантирован. В архаическом варианте дилеммы заключенного, двоих пойманных преступников подозревают в сговоре, поэтому полиция, изолировав их друг от друга, предлагает обоим одну и ту же сделку: свидетельствовать против другого и освободиться за помощь следствию, чтобы второй сел за решетку на десять лет. Если оба свидетельствуют друг против друга - они получают по два года. Если же оба молчат - их сговор не доказан и оба получают минимальный срок в шесть месяцев.
По ту сторону экрана образец «альфа» из раза в раз отказывается говорить. На отраженном в экране лице капитана проступают бисерные капли пота.
- Мы с вами были правы. Это не просто разум, доктор. Это высший разум относительно человеческого.
В рукаве у доктора Тея Чамоно есть еще десяток заключений, для него самого результаты по дилемме заключенного - скорее повод пересмотреть данные исследований образцов «альфа» и «бета» - в протосостоянии, в процессе метаморфозы, по завершении морфирования – в неживую материю, в лишенный разума организм, в гуманоидную форму. Капитан отмахивается, да, он ознакомится, конечно. Сперва - объявление для экипажа по громкой связи.
- И что теперь. Поговорить с ним надо. Да?
- Что вы хотите ему сказать?
- Что я. Что мы. Рады знакомству. И везем его на Землю. Земля... я немедленно с ними свяжусь. Продолжайте. Но осторожно. Ему... ничего не нужно?
Все, что нужно образцу «альфа» - гулять по кораблю, выслушивать объяснения, задавать новые вопросы, смотреть демонстрационные фильмы. Рацион экипажа его вполне устраивает. Кто-то из лаборантов научил его заплетать косичку, которая за это время отросла до лопаток. Для высшего разума все это время образец «альфа» вел себя крайне скромно.
- Я уже боялся, капитана придется откачивать, - говорит Тея Чамоно в шлюзе между лабораторией и коридором, одной из восемнадцати слепых зон на корабле. Он ловит внимательный взгляд и осекается. Не самый лучший тон и набор слов для образца «альфа», но он чертовски устал перебирать варианты, к тому же прогнозируемый бурный восторг экипажа его неожиданно раздражает. За сдержанную реакцию старпома Ландолити ее хотелось расцеловать прямо там, в рубке.
- Зачем?
- Без капитана мы не долетим.
- Зачем капитан приходил?
- Он наконец-то разрешил себе в тебя поверить.
- Рост, - отвечает образец «альфа» и пожимает плечами. На пару секунд Тея Чамоно всерьез кажется, что он пошутил. - Лучше видно. Капитан хотеть домой. Идем.
Объяснять, что несколько световых лет не преодолеешь прогулочным шагом, можно и в лифте. На вопрос капитана, где находится его собственный дом, образец «альфа» ответить не смог. Притяжательные, как и прочие местоимения до сих пор не помещались в его словарном запасе.
В отличие от мимической экспрессии смеха и улыбки, эмоция «смешно» не носит рефлекторного характера. Она формируется в результате социального взаимодействия и представляет собой удовольствие от признаков, которые в процессе воспитания сопутствовали ситуациям, повышающим относительный социальный статус индивида за счет понижения статуса другого. Впрочем, согласно наблюдениям доктора Тея Чамоно эмоции в человеческом понимании образцу «альфа» доступны не были, разве что за счет обратной мимической связи.
- Что есть человеку дом? - спрашивает он между вторым и третьим ярусом.
- Место, где он родился. Где он живет. Где рядом живут такие же, как он.
- Смотреть дом Тея Чамоно.
Сотрудничество, только сотрудничество. В частности, это означает, что образец «альфа» всегда отвечает на все вопросы. И не только доктору Тея Чамоно. В его каюте - до сих пор не распакованная толком сумка у изножья койки, зато в остальном - чисто.
- Это мой временный дом, - говорит он, разводя руками. - Я здесь живу, пока мы на корабле. А ты... помнишь, где жил, пока не попал сюда?
- В лаборатории, - без малейшей запинки отвечает образец «альфа».
Продолжение в комментариях
Типаж: оптимистичный хамелеон (человек или нет - на усмотрение автора)
Квест: история о светлом коммунистическом будущем
Авторы: Amon и ki-chen
Бета: нет
Краткое содержание: от каждого по способностям - каждому по потребностям
читать дальше
1.
Самая опасная ловушка, в которую возможно угодить - подражание самим себе. Копируя окружающую среду, подстраиваясь под более успешные виды, обучаясь у особей, чей авторитет общепризнан, мы имитируем защищенность и уходим от агрессивных столкновений. Допустим, Тачи Ласоби, 25 лет, замужем за доковым грузчиком, сын Таджу, второй ребенок пока не планируется, по крайней мере не раньше, чем муж получит повышение. Ее приподнятая на висках и гладко зачесанная на затылке прическа – растрепавшаяся копия укладки Ло Квиоли, звезды сериала «Культура». Каждые три недели посещая станционный зал рекреации, Тачи Ласоби приводит себя в соответствие с представлениями о красоте двадцати миллиардов жительниц Земли и окрестностей.
Или, допустим, Ласоби Паго, муж Тачи Ласоби, на нем серо-зеленый комбинезон, позволяющий безошибочно опознать одного из пятисот шестидесяти трех сотрудников доков. В свободное время он, следуя рекомендациям о полезном проведении досуга, играет в баскетбол, но до тренировки еще пять часов, и сейчас Ласоби Паго – за рулем электрокара, деловитого оранжевого жука, подвозящего к краю погрузочной ленты ящики с маркировкой BIO. Когда-то, еще в возрасте Таджу, Ласоби Паго мечтал, подобно Вану Тидо, трижды герою Коммуны, бороздить просторы дальних галактик. Сегодня за обедом ему будет, о чем поговорить с мечтавшими о том же товарищами: в шестнадцатом секторе пришвартовался «Вальсирующий» - сверхпереходник класса трони. Но никто из команды корабля не сойдет на станцию, вокруг «Вальсирующего» ограждения, опущены переборки, активированы дезкамеры, повсюду желтые флажки. Карантин.
Юный Таджу, в свои пять лет еще не осознающий необходимости сбережения ресурсов, копирует отца, когда, выпросив у случайного прохожего на транспортном мостике яблоко, швыряет его через перила, целясь в один из оранжевых каров внизу. Тачи Ласоби неловко за сына, но незнакомец с яблоком – точнее, теперь его следовало бы называть уже незнакомцем без яблока – утверждает, все в полном порядке, ничего страшного не произошло, разве что яблоко, улетев в доки, случайно попадет в дюзы какого-нибудь корабля, да хоть того же «Вальсирующего», над которым как раз нависает их мостик, оттуда закатится в двигатель, где и произведет непоправимые разрушения, повинуясь центробежной силе и чрезвычайно неудачному стечению обстоятельств. Но это крайне маловероятно, заверяет Тачи Ласоби незнакомец без яблока, представляющийся доктором Тея Чамоно. Поправляя выбившуюся прядь, она смеется и говорит, что яблоко не имеет права нарушать карантин, иначе держать ответ придется перед самим начальником станции, Нандо Ладжуно.
Им обоим некуда спешить, поэтому о карантине они говорят еще несколько минут, потом мелодичная трель из динамиков возвещает конец утреннего цикла, и молодая женщина увлекает за собой мальчика в ярко-синем комбинезоне. Глядя им вслед, доктор Тея Чамоно надеется, что Ло Квиоли скоро сменит имидж, эти начесы даже ей самой не к лицу. Мальчик цепляется свободной рукой за поручень мостика и по виду вот-вот готов разразиться ревом – классический ответ ребенка на любое проявление окружающей среды, угрожающее стабильности. В воспитании нет ничего сложного, это отлично поддающийся формализации процесс вычисления золотой середины между насилием и свободой. Доктор Тея Чамоно, вероятно, мог бы посвятить этой теме цикл лекций, если бы не занимался на станции совершенно иными вопросами, не испытывал тщательно скрываемого отвращения к любой публичности и был склонен к обнародованию результатов своих исследований, вместо того чтобы сохранять их в личном пользовании. При существующем положении вещей, однако, цикл лекций на тему воспитания от доктора Тея Чамоно представлялся весьма маловероятным. Не в последнюю очередь и потому, что он планировал покинуть станцию в самое ближайшее время.
Что достаточно важно – хотя и не является определяющим – когда мы говорим о докторе Тея Чамоно, это то, что он достаточно хорош собой. Располагающая к себе улыбка, открытый взгляд серо-голубых глаз, имеющих довольно специфичный разрез, что придает им слегка удивленное выражение, некоторая небрежность в одежде – не чрезмерная, но выдающая человека, хоть и следящего за собой, однако не придающего бытовым мелочам и собственному внешнему виду слишком большого значения. Встрепанные волосы усиливают это впечатление. Внимательная, вдумчивая манера держать себя с собеседником – пусть даже таким случайным как Тачи Ласоби – скорее опровергает, но не делает доктора менее приятным в общении. Сегодня их первая встреча с начальником станции, и тому предстоит в этом убедиться.
Любой акт коммуникации в равной степени может быть представлен как агрессией, так и сотрудничеством. Разница лишь в оболочке. К примеру, доктор Тея Чамоно мог бы ворваться в кабинет, расположенный в центральном куполе станции, на шестом ярусе, между выставочным залом, где сейчас развернута экспозиция местных художников-дендроартеров, и большой приемной для делегаций, ныне пустующей, - с оружием в руках, почему бы и нет, начальник станции, чрезвычайно далекий от медицины, вероятнее всего, напугался бы и вида электронного скальпеля, не подозревая о том, что встроенная система защиты не позволит прибору включиться, пока сенсоры не определят, что пациент под наркозом. Таким образом, требование доктора Тея Чамоно имело бы все шансы получить удовлетворение.
Естественно, зная о единственно корректном для прогрессивного человечества решении «дилеммы заключенного», доктор Тея Чамоно выбирает противоположный путь. Некоторое время они говорят о дендроживописи, эстетике экзожизни и аффективном иллюстрировании. Начальник станции Нандо Ладжуно, знаток и ценитель искусств, в курсе всех последних веяний, как земных, так и станционных – того, что нынче зовется прогрессивной космогонической культурой.
- Вы замечали, как любопытны эти новые тенденции, дорогой друг? Можно с уверенностью утверждать, наблюдая за ходом развития цивилизации, что космические станции, при всей своей внешней лабильности, на самом деле крайне консервативны, и именно они в итоге остаются опорой стабильности, тогда как земное ядро улавливает привходящие колебания и не страшится кардинальных изменений. Прошло время, когда говорили: «Место художника – в космосе», да, прошло!
Здесь доктору Тея Чамоно уместно пошутить насчет стабильности, ему определенно не хотелось бы однажды поутру проснуться вместо своей каюты - где-то на стропах в открытом космосе. Пусть даже с художественной точки зрения инсталляция и выглядела бы достойно.
- Неужели именно поэтому, дорогой друг, вы так торопитесь нас покинуть?
- Хм, я бы сказал, что с тех пор, как на стенах коридоров станции появилась эта ваша... метаионная каллиграфия... мои эстетические воззрения настойчиво призывают меня сменить место обитания.
- Неужто вы это всерьез?
Начальнику станции Нандо Ладжуно на вид чуть за пятьдесят, и он в отличной форме для человека, всем видам спорта предпочитающего покачивание в кресле. Его потребность активно украшать мир вокруг себя не противоречит устремлениям станционного большинства. Здесь уже пережили начальника станции, увлекавшегося исследованием антиматерии, другого, не имевшего никаких увлечений, кроме наведения порядка, третьего, чьей страстью была личная жизнь, как собственная, так и подчиненных. Необходимое разнообразие как залог стабильности. Естественная логика выживания любого организма.
Станция «Вена-4» - идеально развернутая структура, оптимально использующая каждый дюйм своей конструкции, на орбите метанового гиганта класса АR-116, стандартная адаптация под естественные условия, 0.95g, 24-часовые сутки, средний срок вахты для персонала 8 сезонов, расстояние до Земли 38 квадропарсеков - безусловно является своего рода организмом, клеткой, элементарной единицей строения и жизнедеятельности, способной к самостоятельному существованию и развитию. В секторе от кабинета начальника станции находится ее ядро - ЦУП с искусственным интеллектом, контролирующим все процессы жизнедеятельности и хранящем память о прошлом филогенетическом опыте. Подобно клетке, «Вена-4» состоит из множества подсистем, объединенных коммуникациями, по которым идет непрерывный обмен веществом, энергией и информацией. Через защитную мембрану в нашу станцию-клетку попадают ферменты - запчасти и гормоны - пища для ее обитателей, из нее же выводятся метаболиты, превращающиеся в космический мусор. Благодаря рецепторам узнавания, мембрана задерживает чужое и враждебное, наклеивая на него желтый ярлык до уточняющих приказов из центра. Обмен веществ идет непрерывно. Клетка-станция непрерывно самообновляется, ведет плановый ремонт, заменяя буквально все - белки, ферменты, фрагменты ДНК. Цель клетки - самосохранение. Цель доктора Тея Чамоно, как уже было сказано - ее покинуть.
- Если говорить всерьез, мой дорогой друг, я получил с Земли сообщение личного характера. Кажется... – слегка смущенная улыбка, жест раскрытыми ладонями, неловкий постав локтей. – Да. Можно сказать, я женюсь.
Нет никакой необходимости знать человека долгое время, чтобы его познать. Акт личностной рецепции, по существу, является моментальным, и весь последующий опыт лишь накапливается в подтверждение. Для Нандо Ладжуно все очевидно, он рассыпается в поздравлениях – и в извинениях одновременно.
- На станции нет сейчас кораблей, направляющихся в сторону Земли. Оптимальным транспортом будет вероятно... – Он вызывает голографическую график-карту и некоторое время передвигает цветные ячейки. – Да, вот. «Мимо звезды», вылет через четыре дня, потом стыковка в квадрате 51-Н-16, там вы найдете что-то еще...
- Три месяца пути, не меньше.
Нандо Ладжуно виновато разводит руками.
- У нас с вами здесь истинное захолустье, дорогой доктор. В этом есть свои плюсы, но есть и минусы, как вы понимаете. Кроме того...
- А как же тот трони, который недавно прибыл? Насколько мне известно, «Вальсирующий» направляется на Землю прямиком.
- А, да. «Вальсирующий». Собственно – я как раз об этом хотел с вами поговорить. Карантин...
Звездолеты класса трони обычно не берут на борт пассажиров, но исключения бывают всегда. Особенно, когда корабль идет к Земле. Потребность превалирует над установленными правилами, весь смысл существования которых заключается в том, чтобы облегчать человеку процесс потребления благ. Доминирование нужд личности над нуждами структуры - первый закон идеальной коммуны. Вторым законом является убежденность каждого в том, что нужды другого сравнимы или превосходят по важности его собственные. Поэтому доктор Тея Чамоно сегодня здесь.
- Я видел желтые метки. Но карантин будет снят со дня на день, как мне сказали. Потом погрузка припасов – и в путь.
- М-м. Видите ли, дорогой друг. Все не так просто.
Именно здесь и сейчас доктор Тея Чамоно впервые слышит про груз Икс. И кое-что об отношении Нандо Ладжуно к Консорциуму.
- Образец находился в проб-камере зонда-разведчика. Мы... то есть «Вальсирующий» захватил его в квадрате 68-Х-73. Координаты, где зонд взял образец, неизвестны. Их борткомпьютеры при первом же признаке контакта, не санкционированного Консорциумом, уничтожают такую информацию. Эта их дурацкая паранойя, вы же понимаете.
- Не уверен, что понимаю. Боюсь, я не слишком сведущ в вопросах большой политики. Мы вообще когда-нибудь пытались наладить с ними нормальный информационный обмен?
- О, мой дорогой друг.
Доктор никогда не жил на станциях, соседствующих с ареалом Консорциума. Нандо Ладжуно, со своей стороны, работал именно на такой, прежде чем оказаться здесь.
Консорциум, утверждающий примат общественного над личным, ставит форму превыше наполнения и от этого сродни организму, пораженному метастазами, долгое умирание – естественный процесс, болезненный, но неизбежный. Ни для кого в Коммуне нет сомнений, чем завершится противостояние. Раковые образования Коммуна лечит давно и успешно, справится и здесь. В какую бы сторону Консорциум ни попытался продвинуться – их там уже ждут.
- Они полагают, что итоговый выигрыш в «дилемме заключенного» выше при отказе от компромиссов. Я даже слышал, они возводят это в эволюционную аксиому. Не знаю, я не математик, возможно, у них какая-то альтернативная система исчисления, все возможно. У нас на «Лиме-2» как-то побывал их эмиссар. Весьма альтернативная логика – безусловно.
Все человеческое общество по сути своей - диффузное клеточное тело, для которого в зависимости от ситуации то одна, то другая система закономерностей оказывается более значимой, критически важной. В децентрализованной сети сплетенных и взаимосвязанных активностей точно так же переплетены и системы законов, и в различных ситуациях верхней может оказаться любая - генные детерминанты, эпигеномные, экологические, социальные, бихевиоральные, физиологические. Отсюда примат гармонизации воздействий. Отсюда принцип коммуны как организма, объединенного стремлением к выживанию за счет сотрудничества. На этом фоне Консорциум с его устаревшими социальными представлениями - не более чем мумия, целостность которой поддерживают истлевающие бинты.
- Охотно вам верю, - улыбается Тея Чамоно. – Но в чем проблема с «Вальсирующим» в итоге? Их груз оказался опасен? Но чем? И когда я смогу наконец улететь?
- Мне ничего об этом не известно. Карантин ввел капитан корабля, и с Землей он связывался напрямую – как только оказался в зоне действия наших передатчиков. Я не знаю, сколько «Вальсирующий» простоит у нас в доках, хотя подозреваю, вы бы выиграли время, отправившись на «Мимо звезды»...
- Мне верно чудится в ваших словах некое «однако», дорогой друг?
- Увы, увы. Видите ли, с «Вальсирующего» сегодня утром пришел запрос. Им нужен... Я, собственно, как раз собирался пригласить вас сюда для беседы, вы не поверите, поразительное совпадение – пять лет на станции, и познакомились вот так, сегодня... Им нужны вы, доктор. Им нужны вы.
Доктор Тея Чамоно озадаченно склонил голову к плечу. В качестве субъекта коммуникации начальник станции устраивал его как нельзя больше, интонационные паттерны легко поддавались встречной ремодуляции, ни один жест не скрывал в себе ничего большего, чем естественная реакция нервной системы на раздражители. Но семантическое наполнение разговора в какой-то момент стало вызывать острое желание обернуться к двери.
- Позволю себе на всякий случай уточнить, что моя докторская степень не подразумевает врачебной специальности. Я доктор психосоциологии, даже на штатного психотерапевта для «Вальсирующего» я не потяну.
- Да-да, я все понимаю, мой дорогой друг, но они как раз и затребовали социолога. Понятия не имею зачем. Возможно, на корабле какой-то конфликт. Или им надо составить корректное расписание дежурств... даже не знаю. Зачем, по-вашему, вы можете быть им нужны?
На станции занижена иерархическая доминанта, здешнее мироустройство определяет биологическая и социально-эмотивная система приоритетов. Потребность «Вальсирующего» в помощи должна быть удовлетворена. Нандо Ладжуно не интересует ситуация на борту корабля. Внешне противоречивые, эти два факта идеально коррелируют, вписываясь в магистральный поток.
- И как долго, вы полагаете, продлится карантин?
- Неделю? Две? Понятия не имею, мой дорогой друг, понятия не имею. Надеюсь, там никто не болен чем-нибудь неприятным. Впрочем... да, конечно – тогда они не приглашали бы вас на борт. Ну, так что... ваша невеста согласится подождать?
В доки Тея Чамоно отправился пешком, через две галереи с открытыми иллюминаторами. Ему всегда нравилось смотреть на звезды. В этом смысле он вполне понимал столь нелюбимых многими астра-анималистов. Наивный сентиментализм, разумеется, и отсутствие эстетики в упрощении. Но звезды отсюда действительно казались мохнатыми и пульсирующими, говорящими на собственном метаязыке, таком же синтетическом, как и эльюнди, общий язык Коммуны.
На пути к «Вальсирующему» он пересек два карантинных барьера. Воспользовался тремя лифтами. Поднялся на четыре уровня и опустился на шесть. Сеть трубчатых переходов и транспортеров, интегрированная система обслуживания прибывающих кораблей в доках, могла бы напомнить своим видом паутину, в которой запуталась огромная черно-серая муха, тускло поблескивающая боками, с четко сегментированным телом, вынесенными профилями сяжек, псевдотрахеями, сходящимися в центре головного отдела. Растянутые по бокам фасетчатые омматидии, кстати, не имеют с органами зрения ничего общего – это противометеоритные орудия, тогда как сенсоры, обеспечивающие кораблю обзор, снаружи не видны. Однако такое сравнение едва ли могло бы прийти на ум Тея Чамоно. Рожденный на космической станции, он никогда не видел живых насекомых.
К тому же доктор больше не склонен к цветистым метафорам, теперь, когда окончена их встреча с Нандо Ладжуно.
2.
Каждый доживший до нашего времени вирус - гениальный шпион, разработавший собственную идеальную стратегию проникновения в клетку. Одни предпочитают впрыскивать свою РНК через плазматическую мембрану. Другие сдаются на милость клетки, чтобы дозреть в ее кислой среде. Третьи сразу приводят подкрепление - собственные белки, необходимые для реализации плана. Кто-то предпочитает наращивать войска в цитоплазме клетки, кто-то - собирает силы в ее ядре. Некоторые вообще проникают в клетку незаметно и немедленно переходят в латентное состояние, практически не вмешиваясь в клеточные процессы и ожидая, пока не представится удобный момент, чтобы нанести решительный удар. Размножаясь, вирусы стараются расходовать материал захваченной области самым экономным образом - и наконец, облачившись в соответствующие белки, они выходят из клетки, дабы внедряться в соседние.
На корабле Тея Чамоно уже ждут, о его появлении капитана «Вальсирующего» известили с первого карантинного поста, так что ожидание в шлюзе занимает ровно столько, сколько длится санобработка. Тея Чамоно еще никогда не попадал под карантин и поэтому не может сказать, являются ли принимаемые меры стандартными или соответствующими какой-то особой форме. По его мнению, это в любом случае абсурдно: что такого может быть занесено на звездолет со станции? Он не знает.
Их знакомство с Ларе Танишиёдо на мостике «Вальсирующего» проходит деловито и сухо. Капитан плохо выбрит, движения порывисты, он постоянно смотрит куда-то чуть вверх и вбок. Четким жестом приложив руку к сердцу в знак приветствия, Тея Чамоно оглядывается тоже, видит приборную панель, экран с обзором на бледно-серые доки с росчерками желтых карантинных лент, кусок стены. Он возвращается к капитану взглядом, прочищает горло, коротко кивает.
- Социолог. На станции сказали, вам нужен социолог. Мне нужно на Землю. Когда вы собираетесь отбыть?
- Открытие галактического масштаба, - говорит капитан. У него припухшие глаза. Слишком долго за компьютером, или бессонница, или и то, и другое. – Потрясающее. Я не преувеличиваю. Вы поймете. Мой старпом все покажет. Пройдете потом – сектор Ехо, третий луч до конца. Найдете? Найдете, там просто, указатели везде, вам нужны те, что синим.
- Вы берете меня на борт – я отрабатываю проезд?
- Да. Да, именно, нам нужен специалист. У нас математик, биолог, физик. Старпом объяснит. Генетик. Есть планетолог, конечно. Социолога – нет. До Земли успеете. Публикации - обещаю, всемирную славу. Хотите? Не шутка, я не преувеличиваю. Мы все на ногах уже месяц. Столько материала. Невероятно.
- Что это был за зонд? Откуда? На станции толком ничего не известно.
- А, что они могут знать. Мы, впрочем, тоже. Данные уничтожены. Бились две недели. Ноль. Полный ноль. Консорциум, креационисты. Они говорят о сотрудничестве. Слушайте больше. Мирное сосуществование, ха. Мы видели их корабли с учений. Полгода назад. Если это не подготовка к войне, тогда я не знаю, что.
- Я не собираюсь воевать, капитан. Но мне нужно на Землю. Так когда наш старт?
- А! – По отмашке видно, как он раздражен. – Не знаю. Земля сказала ждать. Две недели до ближайшей станции связи не будет. Они не хотят нас выпускать в космос, пока не получат всё с зонда. Думают. Сидят там. Куда им спешить?
- Я понял. Хорошо. Будем работать. Наша цель?
- Нет. Нет. Я могу – но не поверите. Слишком глобально. То, что мы имеем в итоге. Надо постепенно – чтобы понять. Осознать. Старпом это лучше сумеет. Идите, найдите ее. Идите. Синие указатели. Остальное – потом.
В основе конфликта всегда лежит субъективное восприятие несовместимости действий или целей. Рациональное зерно в большинстве случаев минимально. Проблему создает искаженное восприятие мотивов и целей другой стороны. Синкретический подход позволяет выработать методику предотвращения конфликтных ситуаций еще до стадии их осознания сторонами, на биосоциальном уровне. Внешне это может выглядеть как готовность пренебречь собственными установками в ущерб чужим. Внешне это может выглядеть как подстройка. В обучении доктора Тея Чамоно, как легко догадаться, принимали участие не только психологи, но и биологи. Это не считая всех прочих.
В лифте, отмеченном оранжевым, белым и синим, кроме него, уже находится человек. Раз он не вышел на верхнем ярусе, когда двери открылись, значит, что-то забыл внизу и решил вернуться. Форма без нашивок, видимо, лаборант. Молодое лицо с той неопределенной смазанностью черт, которая может выглядеть как миловидной, так и раздражающей, в зависимости от личных вкусов.
Доктор машинально кивнул в знак приветствия. Поймал ответный взгляд, чуть более долгий, чем можно было ожидать.
Двери лифта закрылись. Молодой человек слегка подался вперед. И протянул руку.
Принятие решения - процесс целесообразного оптимального выбора из различных альтернатив. Результаты его реализации служат наиболее объективной оценкой итоговой эффективности. В ситуации неопределенности мозг выполняет работу по подготовке к нескольким возможным действиям, однако продолжительность латентного периода ориентировочной реакции всегда выше условно-рефлекторной.
Лифт проезжает один этаж. Доктор Тея Чамоно протягивает руку в ответ:
- subite.
Пожатие некрепкое и с задержкой. Молодой человек склоняет голову к плечу. Реакция? С короткой паузой:
- ke.
Интонации такие же, как он весь. Размытые. Доктору хочется сощуриться, чтобы видеть четче. Последнее, что он ждал на «Вальсирующем» - еще одного агента Консорциума, впрочем теперь многое становится гораздо понятнее, включая этот странный запрос на социолога. Да, конечно – и злополучный зонд. Две недели возились впустую? Еще бы. Чертовское везение, он бы сказал.
Тея Чамоно выжидающе смотрит и ловит на себе такой же оценивающий взгляд. Слишком молод для опытного агента... кажется. Или нет? Он аккуратно улыбается. Лифт сдавленно пищит, возвещая прибытие на нужный ярус.
- bele.
Кажется, у агента было в планах что-то еще, но Тея Чамоно не оставил ему времени. Когда нужно, он умеет двигаться очень быстро. Ощущение чужого взгляда в спину не оставляло все то время, что он шел по коридору, когда оно не исчезло и после поворота – доктор Тея Чамоно остановился. Оглянулся. И засмеялся, опершись о стену плечом. Да, у него тоже есть нервы. Ну, что ж.
Шестой луч до конца по синим указателям, действительно несложно, если сосредоточиться на нужном цвете, отсекая любые отвлекающие раздражители. В лабораторном отсеке пахнет отсутствием запахов, все инструменты и поверхности стерилизуются, Тея Чамоно минует два дезшлюза – лучевой и озоновый, прежде чем пройти в святая святых. Никогда прежде ему не доводилось бывать в лаборатории звездолета, но то, что он видит, не особенно впечатляет. Приборы, панели, экраны, рабочий стол. Скучно, обыденно, никакого следа чудес.
Зато старпом Ландолити слишком хороша для униформы. К таким плечам просится что-то легкое, летящее, ниспадающее. К таким волосам – пальцы, путающиеся в прядях. Она знает, что красива, и знает, когда это замечают. Даже когда ее саму очевидным образом интересует работа.
- А, это вы. Очень хорошо – мы не думали, что станция отреагирует так быстро. Мы вообще не были уверены, что они согласятся с вами расстаться. Нам действительно очень повезло, доктор, и я вас благодарю от имени всей команды.
- Буду рад оказаться полезным. Хотя, если честно, пока не очень понимаю в чем.
- Я всё объясню. Но сперва – ваш коммуникатор, пожалуйста. Подключитесь. Здесь план корабля, вашу каюту я указала, расписание работы столовой и кают-компании, график мероприятий на ближайшую неделю... все прочее, что может вам пригодиться.
Доктор Тея Чамоно искренне благодарен. Красота Ландолити позволяет отвлекаться самым естественным образом. Он по-прежнему не услышал ни слова объяснения, зачем на «Вальсирующем» нужен психосоциолог, но готов отвлечься от своих мыслей немедленно – как только это произойдет. Он не имел понятия о том, что на борту имеется постоянный агент Консорциума, и по его меркам это означает ситуацию категории «трижды прекрасный майский день». Так они шутили в свое время в разведшколе. Хотя даже родители родителей их родителей имели исключительно теоретическое представление о смене сезонов на планетах.
- Думаю, нам следует начать не с вашей будущей задачи непосредственно, а с небольшой ознакомительной лекции, если не возражаете, - предлагает старпом, поднимаясь из-за стола.
Ее мимика и мелкая моторика говорят, что старпом Ландолити в настоящий момент не находится в активном поиске сексуального партнера, однако доктор подмечает признаки усталости и стресса, надежно упакованные в броню самоконтроля, и потому оценивает свои шансы на разовый секс как восемьдесят процентов. Пятнадцать – на более длительные отношения. Эти цифры представляются ему адекватными. Он вновь заметно отвлекается и просит прощения смущенным пожатием плеч и улыбкой.
- Давайте начнем.
- Лаборатория. Подготовьте, пожалуйста, для демонстрации образец «бета».
Зачем же тогда его в срочном порядке вызывали на Землю, продолжает думать доктор Тея Чамоно, рассматривая узкую спину, обтянутую зеленой униформой. Ради чего?
- Доктор, прошу вас. Сюда. Осторожно, порог.
Осторожно, легко соглашается с ней Тея Чамоно, расправляя плечи и расслабляя пальцы. Трижды прекрасный, осторожно.
- Вот, взгляните. Вам хорошо видно? Обратите внимание, сейчас образец «бета» выглядит почти прозрачным, я направлю свет, чтобы вы могли лучше разглядеть. Он почти сливается с дном. Если бы мы вскрыли контейнер, вы могли бы убедиться, что эта масса желеобразна и абсолютно гомогенна. Ее клеточная структура... впрочем, данные микроскопических исследований мы вам покажем позже.
Разочарование довольно просто скрыть за пристальным взглядом и позой, выражающей внимание. В этом - вся Коммуна, о каждом миллиметре продвижения на научном пути они трубят, как об исключительном подвиге. С такой помпой показывать ему кусок водянистой слизи - словно весь экипаж заболел насморком и несколько дней по команде приходил сморкаться в лабораторию.
- Пока что достаточно визуального наблюдения, доктор. Пять минут терпения. Максимум, семь.
Доктор Тея Чамоно улыбается и берет себя в руки. Эмоциональное отторжение - естественная реакция на опасность. Настраиваясь на ожидание, он сцепляет пальцы.
- Лаборант, крысу на стол, пожалуйста. И засеките время. Я хочу знать, имеется ли прогресс.
Две минуты - на то, чтобы нормализовать ритм сердцебиения, еще две на вычленение раздражителей - и он снова совсем спокоен... О, пресвятая Богородица, матерь Божья!
- Минус 3,7 секунд, по сравнению с прошлым разом... нет, я по-прежнему не уверена, что это закономерность. Да, доктор, так вот. Образец «бета». Некоторым образом, идеальный хамелеон. Так же успешно воспроизводит и неодушевленные предметы, если показатели массы совпадают в десятипроцентном приближении. Но живые явно нравятся ему больше. Что касается механизма, лежащего в основе этого явления, пока мы можем говорить лишь о предварительных результатах наших исследований. Весь образец «бета» состоит из протонейронов, способных на различных уровнях сканировать окружающую среду, после чего морфировать... по желанию. Его образец выказывает в восьмидесяти семи процентах случаев.
И еще, доктор - клетки делятся. Все это время он растет и питается. Мы помещали его в разную среду, на белковую и углеродную он реагирует практически одинаково, похуже на минеральную... посмотрите данные, это есть в таблицах. Предположительно, прямо пропорционально размеру увеличивается структурный потенциал. Но даже в тех масштабах образца «бета», что мы можем наблюдать в условиях этой лаборатории, его способности безграничны. Вскройте эту крысу – и вы обнаружите превосходно сформированную кровеносную систему, кости, пищеварительный тракт. Дайте ей корм – она съест его и через положенный период времени выделит из себя нужный объем фекалий. Дайте ей самца – она с ним спарится и вероятно через какое-то время принесет приплод. Созданный из своего материала, разумеется. Да. Мы проверяли.
Если вы убьете эту крысу, она превратится в прозрачную желеобразную массу в течение сорока секунд. Если вы просто уберете настоящую крысу из поля зрения хамелеона, период возвращения образца «бета» в исходное состояние составит около получаса. Вы можете на досуге посмотреть видеозаписи экспериментов. Я открыла вам доступ ко всем данным лаборатории, они в вашем распоряжении, доктор. Вопросы есть?
- Да, старший помощник. Только один. Теперь я хотел бы послушать про образец «альфа».
- А, так вы уже поняли? – Секундная пауза. Оценивающий взгляд. Скорее одобрительный, но так она могла бы посмотреть на сообразительного пса. – Ладно, тогда пойдемте.
Познакомиться с образцом «альфа» оказалось не так-то просто. Сперва пришлось запросить корабельный компьютер о местонахождении подопытного. После чего попросить его вернуться в сектор Ехо. За это время доктору Тея Чамоно подготовили рабочее место.
Одним из перспективных методических подходов к анализу и познанию неточно определенных, трудно формализуемых систем является теория размытых множеств и размытых алгоритмов, представляющая собой логическое развитие концепции вероятностного детерминизма явлений и процессов в сложных и сверхсложных системах. Но сейчас доктору Тея Чамоно это ничего не дает. Времени в обрез, образец «альфа» неумолимо приближается. Их вторую встречу зафиксируют по меньшей мере три камеры. Некоторым образом идеальный хамелеон. Тея Чамоно улыбается старпому Ландолити, в сущности - это все, что ему со всей его подготовкой остается делать. Трижды прекрасный, о, да...
Старпом Ландолити кивает. У нее вид человека, который чего-то ждет – даже после того, как образец «альфа» наконец появляется. У него все та же размытая улыбка, что и в лифте. Но теперь он не протягивает руку, и доктор Чамоно очень медленно выдыхает.
- Благодарю вас, старпом. Я зайду, когда мы закончим.
- Вас будет ждать капитан.
3.
Внутренняя речь - это то, что в действительности придает жизни направление, именно в этой зоне индивид совершает выбор, реализуемый затем вовне. Каждый новый выбор ведет к следующему, процесс саморегулирования, планирования, подготовки – все это результат действия внутренней речи, отвечающей на вопрос не только «что?», но и «как?». Обрисовывая каждый свой акт как действие, нацеленное на большее благо или меньшее зло, индивид формирует собственное мировосприятие, и в итоге себя самого – и окружающий мир.
- Зачем слова? Говорить? Что? Как? Почему звуки? Люди? Объяснять?
Однако глубинная семантика внутренней речи, со всеми умолчаниями, заменами, эмоциональным контекстом и интерсубъектной коммуникацией делает ее практически недоступной стороннему пониманию, даже если бы существовал адекватный способ перевода внутренней речи вовне, не подразумевающий подстановки, перестановки, произвольного включения одних элементов и исключения других.
- Какие? Цвета? Станция? Станции? Человек... Люди? Машины? Люди? Чем?
Когда образец «альфа» говорит – он говорит, как думает, ничего больше. Никакого внутреннего диалога, определяющего самость. Никакого ментально-семантического поля, доступного только в диалоге с самим собой. Образец «альфа» полностью обращен вовне. У него слегка плывущий взгляд и ладони, лежащие на столе очень спокойно.
- Много сигналов. Корабль? Камера? Голова?
У него монотонный голос, но нельзя сказать, что интонации отсутствуют полностью, Тея Чамоно отчетливо улавливает вопрос. Вопросы. Образец «альфа» нанизывает слова без всякого внешнего порядка, перебирая их, как будто в поисках наиболее точного. Что служит ему критерием – неочевидно. Но в какой-то момент он перестает говорить, и смотрит, и ждет.
На что похож образец «альфа»?
Ему пора к капитану.
- Ну? Вы на него посмотрели? И что?
В рубке - неожиданно суета, проверка систем связи, пожилой техник и двое подручных возятся с раскуроченным пультом, через открытые заглушки внутрь тянутся проводки датчиков, слышится писк приборов, капитан то и дело косится туда, и не сразу понятно, кому адресован вопрос.
- Вы были правы. Впечатляет. Материала на годы работы. Хотя на Земле его у нас заберут, конечно.
- Глупости. Если он разумен, доктор. Первый контакт. Это работа для всей Земли. И для нас с вами. Но Ландолити утверждает, это не разум. Мы спорили. Поэтому здесь вы. Так – что?
- Тест Гилами показывает способность к обучению по уровню А-1. Тест на самооценку не пройден, но когнитивность в плюсе, повторим через неделю, я думаю. Интерактивная психосоциодиагностика – нужна будет помощь двух лаборантов. Что еще. – Он сверяется с записями. – Да. По третьей шкале провален имитационный тест. И это интереснее всего, как вы понимаете.
- Нет. Объясните.
- По тому, что я видел в лаборатории, образец «бета». Подражание. Копирование модели. Я так понимаю, в это вы упирались до сих пор. Разум – или идеальный хамелеон? Старпом обещала данные клеточного анализа. Я и так знаю что там. В исходнике нет клеток, отличающихся друг от друга. Нет ганглий. Нейронов. Нет мозга. Но если мы сейчас вскроем образец «альфа»...
- Я знаю. – Отмашка. Не терять времени. Полразговора капитан по-прежнему следит за техниками. - Так что ваш имитационный тест?
- Вот показатели. Психограмма. Смотрите – там, где зеленым. Ваш образец «альфа» в социальном поведении не выдает имитирующего поведения. Понимаете? На биологическом уровне выдает. На психологическом. На социальном – нет. Он... я бы сказал, он проявляет креативность. Но слишком рано утверждать. Будем работать дальше.
Капитан смотрит Тея Чамоно в глаза. Долгий взгляд, цепляющий, пристальный, напряженный.
- Добро пожаловать на борт «Вальсирующего», доктор. Я рад.
Возвращаясь обратно в сектор Ехо доктор, Тея Чамоно сперва заглядывает в кабину перед тем, как зайти в лифт.
4.
Что есть разум, если не тенденция к усложнению, упорядочению, повышению уровня организации систем. Явление, противоположное тенденции к распаду, хаотизации и увеличению энтропии. Первые пять дней работы доктора Тея Чамоно в лабораториях сектора Ехо наглядно демонстрируют его склонность грубо пренебрегать нуждами собственного тела ради непрерывности гносеологического процесса. Его отправляют спать по прямому распоряжению старпома Ландолити, с помощью двух лаборантов, не склонных к обсуждению приказов. Прогресс образца «альфа» за этот промежуток времени очевиден.
...ходить – видеть...
В речи образца «альфа» возникают четкие семантические блоки.
...если - то...
В речи образца «альфа» появляются сложноподчиненные структуры.
...много смотреть – понимать...
С этим доктор Тея Чамоно отключается. Чужие слова продолжают преследовать его и в фазе неглубокого сна, возвращаясь звучанием, запинающимся, но артикуляционно четким. Во сне он не знает, звучат ли они на вортаро или на эльюнди. Во сне ему остается смысл.
Когда я перестаю двигаться, жизнь становится слишком сложной.
Нет, образец «альфа» такого не говорил.
Шестнадцать часов сна – и доктор Тея Чамоно опять на ногах. В узких коридорах он ловит на себе все больше заинтересованных взглядов. Шила в мешке не утаишь, особенно если оно шныряет по всему кораблю с личного разрешения капитана. Видел его в камбузе, сообщает доктору механик, на самом деле задавая вопрос. Тея Чамоно улыбается, потому что механик знает ответ, и капитан его знает. Им всем от него нужна лишь верификация. Они слишком долго искали чего-то подобного, чтобы теперь поверить собственным глазам. Признавать что-либо истинным без предварительной фактической проверки, просто в силу внутреннего убеждения, не нуждающегося в доказательстве, они не могут себе позволить. В Коммуне так не принято.
Апперцепционный тест. Тестирование фрустрационных реакций. Проверка на коммуникативную адекватность. Для него лично никаких сомнений не осталось еще сутки назад, но сейчас начинается самое интересное. Временами кто-то приносит им поесть, иногда заглядывает старпом Ландолити.
- Рациональность подтверждена, - констатирует Тея Чамоно. – Вербальная коммуникация является осознанной. Безусловно определяются ментальные и интенциональные предикаты.
Старпом выслушивает, хмурится, уходит, наконец оставив их с образцом «альфа» в покое. Шестнадцати часов перерыва оказалось достаточно для того, чтобы у образца «альфа» исчезли запинки в речи и еще на несколько сантиметров отросли волосы на затылке.
- Уникальная реакция почему.
Интонации он по-прежнему модулирует не всегда удачно, оттого под него невозможно подстроиться, это раздражает и увлекает доктора Тея Чамоно, это заставляет проводить с образцом «альфа» сутки напролет.
- Вопрос непонятен.
- Образец доктор Тея Чамоно уникальная реакция образец старпом Ландолити почему. Формулировать это понятно так.
- Это то, что люди называют сексуальной привлекательностью.
Взгляд образца «альфа» теряет фокусировку, доктор Тея Чамоно терпеливо ждет, выводя на экран нужные изображения. Это не мешает ему фиксировать слабое мышечное напряжение, проявляемое образцом «альфа» на протяжении трех или четырех секунд. Он отмечает время. Показания приборов он проверит потом.
- Позитивная рецепция. Значение ощущения еще непонятно.
- Данное ощущение следует рассматривать не ситуативно, а процессуально. Думаю, на примере это будет нагляднее. Процесс биологического продолжения рода...
Пять дней назад образец «альфа» демонстрировал ощутимые проблемы восприятия материала, подаваемого с цифрового экрана. Пять дней назад, чтобы объяснить ему основы размножения у гомо сапиенс, вероятно, пришлось бы попросить Ландолити ассистировать ему прямо здесь, на столе.
- Сложно, - констатирует образец «альфа» под конец просмотра. – Зачем так сложно?
Доктор Тея Чамоно с удовольствием принимается объяснять. Обучение состоит не только и не столько в поглощении информации, сколько в ее переосмыслении, переориентировании и вычленении составных элементов в процессе обсуждения или смешивания с теми данными, которые противоречат полученным первоначально. То, каким образом происходит обучение у образца «альфа» - подтверждает его правоту. Его и капитана Ларе Танишиёдо. Старпом Ландолити ошибается. И Тея Чамоно уже знает, как это доказать.
Непонимание того, что интенциональность является более фундаментальным феноменом, нежели сознание, приводит к искаженному истолкованию реального смыслового наполнения человеческих действий. Классическая ловушка, в которую легче всего угодить ввиду очевидной субъективности процесса самооценки.
- Что там Земля? – интересуется Тея Чамоно у капитана, когда они встречаются в очередной раз. – Я все понимаю, им спешить некуда. Но что они говорят?
- Ждем. – Капитан бросает быстрый взгляд в сторону консоли связи. Слишком быстрый. Десять дней работы с образцом «альфа», доктор хорошо ловит такие вещи. – Сегодня должны дать добро. Время вылета, маршрут – нас будут встречать.
- Хорошо.
- А у вас? Что там у вас – по вашим тестам, по всему?
Тея Чамоно постукивает пальцами по панели. Ошибка, с этим к капитану следовало идти сразу. Но образцу «альфа» захотелось гулять после тестов.
- Сегодня проверяли дилемму заключенного. Уникальный результат. Вне зависимости от действий лаборанта, он всегда сотрудничает. В перерыве я объяснил ему принципы стратегии. Но он все равно сотрудничает. Триста восемьдесят четыре сотрудничества, ноль предательства.
Вера - универсальное свойство человеческой природы. Предполагать, что несколько сотен лет способны изменить наработанное миллионами - по меньшей мере, самонадеянно. Преданный идеалам прогрессивного человечества капитан Ларе Танишиёдо смотрит на доктора Тея Чамоно со смесью восторга и опасения.
- Вы... уверены, что он понимает?
- Абсолютно. И сотрудничает в любых условиях, с любым количеством итераций, не дожидаясь парето-оптимума. Посмотрите сами.
Вера - коллективное представление о мире. Одним из столпов мира Коммуны является искоренение в прогрессивном человеке интенции предавать общность. Что может служить лучшей иллюстрацией, как не простейшая модель для двоих подопытных, в которой оптимальным вариантом для каждого будет предательство другого, чей выбор не гарантирован. В архаическом варианте дилеммы заключенного, двоих пойманных преступников подозревают в сговоре, поэтому полиция, изолировав их друг от друга, предлагает обоим одну и ту же сделку: свидетельствовать против другого и освободиться за помощь следствию, чтобы второй сел за решетку на десять лет. Если оба свидетельствуют друг против друга - они получают по два года. Если же оба молчат - их сговор не доказан и оба получают минимальный срок в шесть месяцев.
По ту сторону экрана образец «альфа» из раза в раз отказывается говорить. На отраженном в экране лице капитана проступают бисерные капли пота.
- Мы с вами были правы. Это не просто разум, доктор. Это высший разум относительно человеческого.
В рукаве у доктора Тея Чамоно есть еще десяток заключений, для него самого результаты по дилемме заключенного - скорее повод пересмотреть данные исследований образцов «альфа» и «бета» - в протосостоянии, в процессе метаморфозы, по завершении морфирования – в неживую материю, в лишенный разума организм, в гуманоидную форму. Капитан отмахивается, да, он ознакомится, конечно. Сперва - объявление для экипажа по громкой связи.
- И что теперь. Поговорить с ним надо. Да?
- Что вы хотите ему сказать?
- Что я. Что мы. Рады знакомству. И везем его на Землю. Земля... я немедленно с ними свяжусь. Продолжайте. Но осторожно. Ему... ничего не нужно?
Все, что нужно образцу «альфа» - гулять по кораблю, выслушивать объяснения, задавать новые вопросы, смотреть демонстрационные фильмы. Рацион экипажа его вполне устраивает. Кто-то из лаборантов научил его заплетать косичку, которая за это время отросла до лопаток. Для высшего разума все это время образец «альфа» вел себя крайне скромно.
- Я уже боялся, капитана придется откачивать, - говорит Тея Чамоно в шлюзе между лабораторией и коридором, одной из восемнадцати слепых зон на корабле. Он ловит внимательный взгляд и осекается. Не самый лучший тон и набор слов для образца «альфа», но он чертовски устал перебирать варианты, к тому же прогнозируемый бурный восторг экипажа его неожиданно раздражает. За сдержанную реакцию старпома Ландолити ее хотелось расцеловать прямо там, в рубке.
- Зачем?
- Без капитана мы не долетим.
- Зачем капитан приходил?
- Он наконец-то разрешил себе в тебя поверить.
- Рост, - отвечает образец «альфа» и пожимает плечами. На пару секунд Тея Чамоно всерьез кажется, что он пошутил. - Лучше видно. Капитан хотеть домой. Идем.
Объяснять, что несколько световых лет не преодолеешь прогулочным шагом, можно и в лифте. На вопрос капитана, где находится его собственный дом, образец «альфа» ответить не смог. Притяжательные, как и прочие местоимения до сих пор не помещались в его словарном запасе.
В отличие от мимической экспрессии смеха и улыбки, эмоция «смешно» не носит рефлекторного характера. Она формируется в результате социального взаимодействия и представляет собой удовольствие от признаков, которые в процессе воспитания сопутствовали ситуациям, повышающим относительный социальный статус индивида за счет понижения статуса другого. Впрочем, согласно наблюдениям доктора Тея Чамоно эмоции в человеческом понимании образцу «альфа» доступны не были, разве что за счет обратной мимической связи.
- Что есть человеку дом? - спрашивает он между вторым и третьим ярусом.
- Место, где он родился. Где он живет. Где рядом живут такие же, как он.
- Смотреть дом Тея Чамоно.
Сотрудничество, только сотрудничество. В частности, это означает, что образец «альфа» всегда отвечает на все вопросы. И не только доктору Тея Чамоно. В его каюте - до сих пор не распакованная толком сумка у изножья койки, зато в остальном - чисто.
- Это мой временный дом, - говорит он, разводя руками. - Я здесь живу, пока мы на корабле. А ты... помнишь, где жил, пока не попал сюда?
- В лаборатории, - без малейшей запинки отвечает образец «альфа».
Продолжение в комментариях
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
The end is nigh
В этом посте вы можете строить предположения касательно авторства выложенных текстов. Ссылку на этот пост вы всегда найдете в эпиграфе.
Простые правила тотализатора:
1. Угадываем под своими никами, не под гостем.
2. Авторы! Если вас угадали - не палитесь!
3. Авторы! Если вас не угадали, приписали авторство вашего замечательного прекрасного текста какому-то жалкому графоману - не палитесь!
4. Не-авторы! Если вот этот ужасный и кошмарный текст приписали вам - не палитесь!
5. Угадавшему наибольшее количество авторов ничего за это не будет. Мы просто считаем, что угадывать - это весело.
Список авторов-участников в алфавитном порядке: читать дальше
Amon+ki-chen, baccarat, Chiisai Kiseki, Comma, ComOk, edik_lyudoedik, Eswet, Kagami-san, LenaSt, Lindwurm, Lios Alfary, Madwit, mda_a_a_a, medb., Ollyy, rat_mistle, rony-robber, Sabira, silver bird, smb., Sumiregava, Terra Nova, Александр Меррит, Арлинг, Китахара, Ли Ли, Морфи., Тангорн, Теххи Халли, Чжан
Простые правила тотализатора:
1. Угадываем под своими никами, не под гостем.
2. Авторы! Если вас угадали - не палитесь!
3. Авторы! Если вас не угадали, приписали авторство вашего замечательного прекрасного текста какому-то жалкому графоману - не палитесь!
4. Не-авторы! Если вот этот ужасный и кошмарный текст приписали вам - не палитесь!
5. Угадавшему наибольшее количество авторов ничего за это не будет. Мы просто считаем, что угадывать - это весело.
Список авторов-участников в алфавитном порядке: читать дальше
Amon+ki-chen, baccarat, Chiisai Kiseki, Comma, ComOk, edik_lyudoedik, Eswet, Kagami-san, LenaSt, Lindwurm, Lios Alfary, Madwit, mda_a_a_a, medb., Ollyy, rat_mistle, rony-robber, Sabira, silver bird, smb., Sumiregava, Terra Nova, Александр Меррит, Арлинг, Китахара, Ли Ли, Морфи., Тангорн, Теххи Халли, Чжан
@темы: Карусель-2012, тотализатор, организационное
понедельник, 04 июня 2012
The end is nigh
Название: За городской стеной
Типаж: опустившаяся домохозяйка
Квест: история об осаде города
Автор: Ли Ли
Бета: нет
Краткое содержание: Однажды ночью приходят твари, которых не видит никто, кроме тебя.
читать дальше
Просто они там всё делали слишком поздно. Начала осады никто не заметил. Плана действий не было ни у кого. Инструкции для чрезвычайных ситуаций наверняка были бесполезны. Вот и рабочую группу сколотили только тогда, когда давно пора было бить панику.
– Ничего не поделаешь, – охотно объяснял рядовой Хоксли, у которого Эрик, в общем-то, не просил никаких объяснений. – Никто ж даже не знал, что делать. Я когда их увидел – конечно, всех поднял. А все смотрят и говорят – нет ничего. А Струйски вышел за ворота – и его в клочья, он и понять ничего не успел. Их же только я видел. Успел закрыть прямо перед их мордами. Потом старшина ворота запер, пост укрепил, пошёл на доклад. Фотографии со стены сделали. Меня пришлось взять. Так до самого мэра дотащили. Он посмотрел – тоже говорит, ничего там нет. И только заммэра Клэптон их на фотографии увидел. А они…
Эрик знал, какими они были. Фотографии потом по распоряжению Клэптона размножили и предъявляли всем до единого жителям крошечного городка. Эрик оказался среди тех пяти человек, которые увидели на фото зубастые морды, вздыбленную шерсть, диковинные сочленения конечностей.
Для всех остальных твари оставались невидимками. Это название и закрепилось, и оно же перешло на новорожденную рабочую группу. Помимо самого Эрика, рядового Хоксли и Клэптона туда входило ещё двое, с которыми ещё только предстояло познакомиться.
Хотя как следует-то познакомиться предстояло со всеми. В городе Эрик вообще почти никого не знал: много пил, мало выходил из дома и сутками напролёт вспоминал о море. Клэптона, конечно, видел: чаще него по ящику, ничего, кроме местного канала, не демонстрировавшему, показывали только самого мэра. Для политика он был, впрочем, до приятного молчалив. В отличие от Хоксли, от трескотни которого уже начинала раскалываться голова.
– А тебя мне так рядовым и называть? – прервал его Эрик.
– Меня-то? – Хоксли радостно улыбнулся. – Не. Меня лучше Крис. Мистер Клэптон тоже сказал, что его можно называть просто Скоттом, но никто не решается. Ты бы решился?
Эрик пожал плечами. По его мнению, городскому пьянице было разрешено всё, даже называть заместителя мэра просто Скоттом. Но это если бы хотелось.
А ещё через минуту ходьбы, когда они оказались на самой окраине, рядовой Крис Хоксли без предупреждения остановился, распахнул скрипнувшую калитку и, махнув Эрику, вошёл в двухэтажный дом.
Хоксли буквально испарился из прихожей – мазнул плащом, стукнул дверью в жилую комнату и оставил Эрика в незнакомом коридоре с выключенным светом.
– Дерьмо, – сказал Эрик, налетев впотьмах на какой-то ящик. Даже в его собственном доме было меньше хлама.
– Ильзе, – ответил женский голос. – Но ты не переживай, случается, и хуже людей называют.
Мокрые пальцы пожали его руку, и через пару секунд в коридоре наконец зажёгся свет. Женщина, представившаяся как Ильзе, хмуро смотрела на него из-под спутанной чёлки. Волосы были убраны в небрежный хвост. На лице – ни следа макияжа. Жёсткий свет немилосердно высвечивал каждую морщинку из положенных к её, навскидку, тридцати пяти годам.
– Меня зовут Эрик.
– Плевать. – Ильзе скрылась в кухне, крикнула оттуда: – Ботинки можешь не снимать. Всё равно полы ни черта не моет никто.
– А кто должен?
– А я и должна, раз дом мой. Но не похрен ли теперь уже?
Оглядевшись, Эрик был готов признать: теперь уже, и в самом деле, похрен. Слоями пыли его было не удивить, а вот вид раскиданных по углам коробок и валяющейся на полу женской одежды почти угнетал. Судя по чахоточного вида растениям на окне, даже солнце брезговало заглядывать в этот неопрятный дом. А может, и не брезговало – просто пробиться не могло через серые окна.
– Клёво хозяйство ведёшь, – одобрил Эрик, вваливаясь в кухню. Мимоходом заглянул в раковину, где плавали остатки какой-то стряпни – судя по запаху, даже не сегодняшней.
– Будешь выпендриваться – сам этим займёшься, – Ильзе грохнула кастрюлей о плиту. – Я вам здесь не домработница, я их тоже вижу.
– А, так вот оно что. А пятый кто?
– А Джимми. В гостиной телек смотрит.
Эрик поморщился:
– Что за Джимми?
– Да мелочь пузатая, – Ильзе с отвращением стряхнула в кастрюлю нарезанные овощи и закрыла крышкой. – Минут через двадцать суп будет готов, не забудешь?
– А ты что же?
– А я забуду, – фыркнула она.
Это оказалось истинной правдой: про кастрюлю она забыла напрочь, как, впрочем, и Эрик. Поэтому первый совместный обед группы «Невидимка» состоял из перекипевшего супа с переваренными овощами. На сдержанном лице Скотта Клэптона читалось сдержанное же сожаление по поводу пребывания в этом негостеприимном доме. Но, каким бы оно ни было, жилище Ильзе имело одно преимущество: оно находилось рядом с городским валом, а значит, и недалеко от осаждающих город тварей. Преимущество в целом спорное, но они были в ситуации, когда помочь могли любые сведения, даже попавшие к ним самым случайным путём.
– Насколько я знаю, – сказал Клэптон, – вживую их ещё видели не все.
– Я не видел, это правда, – кивнул Эрик.
– Джимми?
Джимми, тощий подросток лет тринадцати, энергично помотал головой. Потом так же энергично закивал. Потом под немигающим взглядом Клэптона покраснел, проглотил противно размякшую безвкусную картофелину и в конце концов ответил:
– Я видел. – По вопросительно приподнятым бровям заммэра понял, что надо ещё что-то разъяснить, и добавил: – Бегал к городской стене смотреть. Интересно же было. – Помолчал и добавил ещё: – Если надо, я и снова пойду. Интересно же…
– Я не видела, – хмуро сказала Ильзе. – Ещё не хватало на эту дрянь глазеть. Теперь, конечно, придётся…
– Придётся, – кивнул Клэптон. – Потому что идей у нас никаких.
И Эрик подумал ещё: странно, что он задержался в политике. Это же надо так болезненно не уметь делать вид, что держишь всё под контролем. Но вслух сказал только:
– Я не буду смотреть на них без капли спиртного. Я, может, и не кладовая разума, но даже эти остатки мне дороги.
– Сейчас устроим, – отозвалась Ильзе голосом, который, наверное, должен был звучать доброжелательно, но имел почему-то совершенно обратный эффект. Она поднялась, принесла из кухни бутылку вина. Достала из серванта несколько бокалов, расставила на столе – игнорируя, конечно, Джимми, – и, проведя пальцем по внутренней стороне стекла, кивнула:
– Сойдёт. Ну что ж, за знакомство.
– А как насчёт того, чтобы помыть бокалы? – почти вежливо подал голос молчавший до того рядовой Хоксли, который при Клэптоне вообще поразительно мало чесал языком.
Ильзе, обходя гостя за гостем, аккуратно разлила вино. Последней налила себе, швырнула опустевшую бутылку под стол:
– Какое знакомство, такие и бокалы.
Хоксли не стал подниматься на стену. Сказал, что посмотрит через щель в воротах, если соскучится. Сказал, что ему хватило одного раза. Джимми взбежал по ступеням лёгким детским шагом, Клэптон – с той деловитой сосредоточенностью, с которой шёл, наверное, каждый день в свой кабинет. Эрик мельком взглянул на Ильзе: она подниматься не спешила.
– Не люблю всякую живую тварь, – пояснила она в ответ на его взгляд. – Особенно зубастую.
И когда они всё-таки прижались к окошкам бойниц, Эрик сказал:
– Ого.
– Их за сегодня прибыло, – ровно заметил Клэптон. – Раньше ряды были не такими густыми… и, собственно, раньше ряд был один.
Сейчас серые грязные шкуры покрывали пространство по ту сторону стены метров на двадцать вдаль. Невидимки плотным слоем, на протяжении всей городского вала. Спокойные и неподвижные – только изредка кто-нибудь шевелил ухом, дёргал свалянным хвостом.
– Такими оборотней рисуют, нет? – подал голос Джимми. – Только у оборотней зубы… другие.
Чёрт его знал, на самом деле, какие зубы у оборотней. У этих были – тонкие, длинные, едва помещающиеся в пасть, мерзкие костяные нити. Неудивительно, что Крис Хоксли не хотел снова смотреть на невидимок после того, как видел их в действии.
– Почему они пришли именно сюда, – сказал Клэптон со странной утвердительной интонацией: видимо, не ожидал ни от кого ответа. – Сколько я ни ездил по стране, ни разу не видел местечка тише. Умиротворённее. Живут себе люди в этом городишке, и ничего им другого не надо…
– Надо попробовать дробовик, – перебила его Ильзе. – Помогает против любых стрёмных тварей. У меня лежит в чулане, от мужа достался.
– У тебя был муж? – вскинул бровь Эрик.
– Да. Но он был довольно стрёмной тварью.
– И где же он теперь?
Ильзе смерила его долгим взглядом.
– А ты невнимательный слушатель.
– Эй, – позвал вдруг Джимми: дёрнул за рукав Клэптона, потом одновременно Эрика и Ильзе. – Эй, а Крис ведь спал, когда они пришли, а?
– Ну, – сказал Клэптон.
– Так может быть, они именно поэтому. Может, они – наши кошмары?
– Тебе часто снятся кошмары?
Эрик вздёрнул плечами:
– Ни черта не снятся. Мне вообще снится только море. И так всю ночь. Изматывает хуже кошмаров.
– Ты как мой муж. Ему вечно снились геометрические фигуры и арифметические прогрессии. Я его закопала километрах в трёх от города, считается без вести пропавшим.
– Не навещаешь?
– Почему. – Ильзе хмыкнула. – Каждый год цветы приношу. На именины и на день святого Валентина.
– Нормальные люди приносят на годовщину смерти… – он поправился: – Пропажи.
– Кретин, на годовщину я сижу дома и скорблю.
– Так тебе, значит, снится муж.
– Скорее места за городом. Но это не кошмары.
– Вообще, идея так себе, – сказал Клэптон. – Но пока другой нет, почему бы не поиграться с этой.
– Меня раздражает, – сказала Ильзе, – что у нас нет мозгового центра. Я думала, хотя бы ты сгодишься на это, Скотт.
Именно так сказала Ильзе: «ты» и «Скотт».
Он пожал плечами:
– Мозговым центом мог бы быть специалист. А у нас в городе нет криптозоологов. Толковых криптозоологов вообще нигде нет. Тем более – видящих этих… невидимок.
– Почему их просто не перестреляли сразу? – спросил Эрик. – Пусть бы и вслепую. Хотя бы отчасти же они материальны, раз зубами орудуют.
– Потому что их невозможно застрелить вслепую, – снова пожал плечами Скотт Клэптон. – И потому что я не думаю, что с ними можно справиться до того, как мы поймём, что они такое. Ведь отчасти-то они и нематериальны.
– А я-то ещё думала тогда, что за пальба, – вставила Ильзе. – Но проверять не пошла.
– Я всё равно видел их во сне, – упрямо сказал Джимми. – Я совершенно точно видел их во сне.
– Может, и я видел, – задумчиво признал Хоксли. – Парни говорят, я тогда проснулся с криком. – Он почесал затылок. – Я не помню ничего. Родители говорили, я и в детстве от кошмаров часто просыпался… Они сейчас в другом городе живут. Но я им часто пишу. Я вообще много о них думаю… Не надо так на меня смотреть, я уже замолчал.
Эрик вздохнул.
– Похоже, что у нас и вправду нет идеи лучше.
Ильзе была права: дробовики действительно оказались эффективны. Но даже на их небольшую группу собирать ружья пришлось со всего города. Особенно плохо обстояло дело с боеприпасами.
Как следует стрелять умел только Эрик, хотя хватку растерял изрядно, и рядовой Хоксли. Более-менее справлялась Ильзе. Джимми и Клэптон были безнадёжны.
– Свихнуться можно, – сказала Ильзе. – Они ж прям как мои тараканы дома. Сколько ни травлю, а меньше не становится ни на единичку. Что будем делать, когда патроны кончатся?
– Вот когда кончатся, – хмуро ответил Эрик, – тогда и решим.
Что было удивительно: невидимки не разбегались от выстрелов. Так и продолжали стоять неподвижно, лишь изредка поводя мордами. Земля вокруг городской стены постепенно становилась красной. Потом выцветала. Невидимки падали навзничь, лежали так часа по два – и испарялись. Но их количество уменьшалось удивительно медленно. Медленнее, чем ожидал Эрик.
– До утра патронов не хватит точно.
– Они и не понадобятся нам до утра, – отозвался Клэптон. – Мы же не будем стрелять ночью. Они неуязвимы, если их не видеть.
Ильзе прицелилась, выстрелила в последний раз, отложила ружьё.
– Ну так и отбой тогда, – зло сказала она. – Всё равно темнеет. Не факелы же разжигать. Ни черта мы не увидим с факелами.
– Надо тактику менять, – сказал Клэптон, устало откидываясь на диване.
– На что? – чтобы сесть рядом, Эрику пришлось скинуть на пол книги и тряпьё.
Клэптон в который раз пожал плечами.
– За город просто страшно. Что мы сделаем? Ведь ничего.
– А почему мы не вызываем подмогу?
Клэптон лениво скосился на него:
– Так связи нет. Одни помехи.
Эрик кивнул: чего-то подобного он и ожидал.
– Значит, – сказал Хоксли, – город защищаем мы одни.
– Значит.
– А что мэр? – спросила вдруг Ильзе. Клэптон хмыкнул.
– Пьёт. Он всегда пьёт, когда не понимает, что происходит.
– Хороший, кстати, выход, – заметил Эрик. – Я бы тоже не отказался.
– Пошёл к чёрту, – сказала Ильзе. – Здесь тебе не винный погреб. Может, мы хоть одну ночь подумаем о том, что мы защищаем?
– Слишком трогательно для меня.
Но правда была в том, что ни о чём другом сейчас не думалось. Только об этом чёртовом городе, который лежал на их плечах, об их плечах, на которых лежал этот чёртов город и о том, что этот чёртов город лежал на их плечах. С тех пор, как Эрик был уволен из флота, его мысли впервые переключились с далёкого и уже недостижимого моря на сушу. На улицы, по которым он ходил нетвёрдым шагом, на вечерние окна, горящие розовым огнём, на всех этих спящих сейчас джимми и ильзе, чьи, может быть, жизни сейчас зависели от него.
Как глупо всё это было. Как сентиментально. Но, цепко охватив сознание, этот городок больше не давал ему спать. Заставлял все прочие мысли казаться незначительными, почти недостойными.
Эрик рассматривал потолок, паутина на котором становилась тем отчётливее, чем ближе становилось утро. И ясно чувствовал, что мысли остальных были заняты тем же.
– Они исчезли!
Эрик кинулся к окошку бойницы, чтобы убедиться и самому: Джимми не врал, не ошибался – невидимок действительно больше не было. Словно в воздухе растворились.
– Я ни черта не понимаю. Как это могло случиться?
Джимми повернулся к нему.
– Ну, появились же они из ниоткуда. И уйти могли так же.
Клэптон нахмурился:
– Хоксли, обойди башню по периметру. Проверь. Может, они перегруппировались. Подкоп роют. На башню лезут.
Ильзе фыркнула:
– Крылья отращивают.
– Например, – без тени улыбки отрезал Клэптон.
Однако по докладу вернувшегося Хоксли выходило, что крыльев невидимки не отращивали: просто ушли за эту ночь.
– Но вы же сами подумайте, – Джимми, как щенок, пытался заглянуть каждому в глаза, – ведь если же это были кошмары, они, конечно, ушли! Потому что мы смогли дать им отпор. Потому что мы боролись с ними. Потому что мы же, в конце концов, нашли, во что ещё верить, кроме них!
Клэптон потёр виски, всё ещё не до конца доверяя.
– Идеи лучше у нас всё равно нет, так ведь?
Эрик снова посмотрел в бойницу:
– Я бы поверил пацанёнку. Похоже, что и в самом деле исчезли.
– Ладно. – Клэптон пожал плечами, быстрым и нервным жестом. – Выбора-то всё равно особенно нет, будем проверять.
– Я готова проверить, – сказала Ильзе. – Я серьёзно.
Он поморщился:
– Не хватает ещё только женщин и детей на разведку посылать. Я пойду.
– Да давай я, – вздохнул Эрик.
Клэптон хмыкнул:
– Давай ещё на пальцах разыграем. Всё нормально. Вы только будьте готовы, если что, быстро ворота закрыть.
– Если – что? – уточнил рядовой Хоксли.
Клэптон, не привыкший отдавать боевые приказы, несколько секунд смотрел на него в задумчивости, прежде чем ответить.
– Если что угодно.
Джимми было приказано оставаться на стене – но он отказался наотрез.
– Если вдруг ворота надо будет закрывать быстро, то и я пригожусь, – заявил он. Спустился, закинув на плечо дробовик, и Хоксли принялся вращать механизм, открывающий ворота. Когда щель стала достаточно большой, Клэптон, снова пожав плечами – словно отвечая на какой-то незаданный вопрос – вышел из города.
Несколько секунд он стоял молча, всматриваясь и вслушиваясь. Потом повернулся к воротам:
– Похоже, действительно всё…
И, дёрнувшись, как от толчка в спину, упал лицом вниз. Быстро, будто раздираемая тонкими костяными нитями, стала темнеть от крови одежда.
Взвизгнула Ильзе.
– Закрывай ворота! – Эрик дёрнулся к Хоксли. – Закрывай ворота, чёрт побери!
Но ворота не закрывались – и он знал, конечно, почему. Потому что невидимые серые шкуры уже теснились через проход. Вместе с Хоксли он попытался провернуть ручку.
– Не хватает сил! – крикнул он.
Ильзе надавила плечом на тяжёлое дерево. Рядом отчаянно пыхтел, толкая створку, Джимми. Когда дверь уже поддалась и неторопливо заскрипела, притираясь к стене, Джимми вскрикнул, хватаясь за ногу. Ильзе дёрнула его на себя – и то же самое сделали невидимые твари, против тройного веса которых у неё не было шанса.
– Ильзе! – закричал Эрик. Она продолжала тянуть мальчишку, словно не замечая следы зубов, с каждой секундой всё увеличивающиеся на его теле. – Ильзе, ты не поможешь!
– Там есть караулка, – дрожащим голосом сказал Хоксли. – Нам бы только до караулки добраться.
– Давай туда, я следом! – Эрик бросился к воротам, крепко схватил Ильзе за руку и потянул её за собой, вслед за Хоксли. По ноге пронеслась острая боль, когда клыки зацепили его – а впереди рухнул Хоксли, тут же вдавленный в землю невидимками. Отрезающими дорогу к караулке.
Оставался только один путь: стена. И только одна мысль: «Успеть».
У Эрика было несколько часов, чтобы обдумать произошедшее. И он знал, что ответить, когда Ильзе наконец перестала бить дрожь, и она, крепко обхватив колени руками, спросила:
– Почему мы перестали их видеть?
– Они как тараканы, – сказал Эрик. – В этом ты была права. Как все эти вредоносные твари. Паразитируют на избытке.
– Избытке чего?
Он с трудом подавил порыв пожать плечами в этом беспомощном клэптоновском жесте.
– Я не знаю, как это назвать. Ограниченность? Моя версия – когда люди перестают замечать мир за городской стеной, приходят эти твари. Чтобы… напомнить им, что они не одни.
Ильзе хмыкнула.
– Я бы не назвала нас пятерых самыми широко мыслящими людьми города.
– Клэптон говорил, у нас самый умиротворённый городок. Самый замкнутый в себе. Ты помнишь?
Ильзе медленно кивнула.
– Понимаю. Ты всегда думал о море. Клэптон вообще много ездил по стране. Хоксли… у него же родители были в другом городе, да?
– Да. А ты оставила часть себя там, где и мужа. Спорим, до его смерти ты умела хозяйство вести?
– Только не думай, что я люблю его, – бесцветно предупредила Ильзе. – Просто я его там закопала. А Джимми?
– Он верил в оборотней и ожившие ночные страхи, – сказал Эрик. – Такие люди вообще живут не в этом мире.
– А в эту ночь мы… – Ильзе закусила губу. – Глупо как получилось.
– Досадно, что мы не добрались до караулки. Там хотя бы есть еда и тепло.
– Ничего. Пересидим на стене. Там нам и надо, идиотам.
– Ты что, всерьёз веришь, что они уйдут? – спросил Эрик.
– Их мало тут. В основном остались за воротами.
– Ты же видела, как они множатся.
– Я не хочу ничего об этом знать, – сказала Ильзе и закрыла глаза. – Давай лучше думать о других городах.
Типаж: опустившаяся домохозяйка
Квест: история об осаде города
Автор: Ли Ли
Бета: нет
Краткое содержание: Однажды ночью приходят твари, которых не видит никто, кроме тебя.
читать дальше
Просто они там всё делали слишком поздно. Начала осады никто не заметил. Плана действий не было ни у кого. Инструкции для чрезвычайных ситуаций наверняка были бесполезны. Вот и рабочую группу сколотили только тогда, когда давно пора было бить панику.
– Ничего не поделаешь, – охотно объяснял рядовой Хоксли, у которого Эрик, в общем-то, не просил никаких объяснений. – Никто ж даже не знал, что делать. Я когда их увидел – конечно, всех поднял. А все смотрят и говорят – нет ничего. А Струйски вышел за ворота – и его в клочья, он и понять ничего не успел. Их же только я видел. Успел закрыть прямо перед их мордами. Потом старшина ворота запер, пост укрепил, пошёл на доклад. Фотографии со стены сделали. Меня пришлось взять. Так до самого мэра дотащили. Он посмотрел – тоже говорит, ничего там нет. И только заммэра Клэптон их на фотографии увидел. А они…
Эрик знал, какими они были. Фотографии потом по распоряжению Клэптона размножили и предъявляли всем до единого жителям крошечного городка. Эрик оказался среди тех пяти человек, которые увидели на фото зубастые морды, вздыбленную шерсть, диковинные сочленения конечностей.
Для всех остальных твари оставались невидимками. Это название и закрепилось, и оно же перешло на новорожденную рабочую группу. Помимо самого Эрика, рядового Хоксли и Клэптона туда входило ещё двое, с которыми ещё только предстояло познакомиться.
Хотя как следует-то познакомиться предстояло со всеми. В городе Эрик вообще почти никого не знал: много пил, мало выходил из дома и сутками напролёт вспоминал о море. Клэптона, конечно, видел: чаще него по ящику, ничего, кроме местного канала, не демонстрировавшему, показывали только самого мэра. Для политика он был, впрочем, до приятного молчалив. В отличие от Хоксли, от трескотни которого уже начинала раскалываться голова.
– А тебя мне так рядовым и называть? – прервал его Эрик.
– Меня-то? – Хоксли радостно улыбнулся. – Не. Меня лучше Крис. Мистер Клэптон тоже сказал, что его можно называть просто Скоттом, но никто не решается. Ты бы решился?
Эрик пожал плечами. По его мнению, городскому пьянице было разрешено всё, даже называть заместителя мэра просто Скоттом. Но это если бы хотелось.
А ещё через минуту ходьбы, когда они оказались на самой окраине, рядовой Крис Хоксли без предупреждения остановился, распахнул скрипнувшую калитку и, махнув Эрику, вошёл в двухэтажный дом.
Хоксли буквально испарился из прихожей – мазнул плащом, стукнул дверью в жилую комнату и оставил Эрика в незнакомом коридоре с выключенным светом.
– Дерьмо, – сказал Эрик, налетев впотьмах на какой-то ящик. Даже в его собственном доме было меньше хлама.
– Ильзе, – ответил женский голос. – Но ты не переживай, случается, и хуже людей называют.
Мокрые пальцы пожали его руку, и через пару секунд в коридоре наконец зажёгся свет. Женщина, представившаяся как Ильзе, хмуро смотрела на него из-под спутанной чёлки. Волосы были убраны в небрежный хвост. На лице – ни следа макияжа. Жёсткий свет немилосердно высвечивал каждую морщинку из положенных к её, навскидку, тридцати пяти годам.
– Меня зовут Эрик.
– Плевать. – Ильзе скрылась в кухне, крикнула оттуда: – Ботинки можешь не снимать. Всё равно полы ни черта не моет никто.
– А кто должен?
– А я и должна, раз дом мой. Но не похрен ли теперь уже?
Оглядевшись, Эрик был готов признать: теперь уже, и в самом деле, похрен. Слоями пыли его было не удивить, а вот вид раскиданных по углам коробок и валяющейся на полу женской одежды почти угнетал. Судя по чахоточного вида растениям на окне, даже солнце брезговало заглядывать в этот неопрятный дом. А может, и не брезговало – просто пробиться не могло через серые окна.
– Клёво хозяйство ведёшь, – одобрил Эрик, вваливаясь в кухню. Мимоходом заглянул в раковину, где плавали остатки какой-то стряпни – судя по запаху, даже не сегодняшней.
– Будешь выпендриваться – сам этим займёшься, – Ильзе грохнула кастрюлей о плиту. – Я вам здесь не домработница, я их тоже вижу.
– А, так вот оно что. А пятый кто?
– А Джимми. В гостиной телек смотрит.
Эрик поморщился:
– Что за Джимми?
– Да мелочь пузатая, – Ильзе с отвращением стряхнула в кастрюлю нарезанные овощи и закрыла крышкой. – Минут через двадцать суп будет готов, не забудешь?
– А ты что же?
– А я забуду, – фыркнула она.
Это оказалось истинной правдой: про кастрюлю она забыла напрочь, как, впрочем, и Эрик. Поэтому первый совместный обед группы «Невидимка» состоял из перекипевшего супа с переваренными овощами. На сдержанном лице Скотта Клэптона читалось сдержанное же сожаление по поводу пребывания в этом негостеприимном доме. Но, каким бы оно ни было, жилище Ильзе имело одно преимущество: оно находилось рядом с городским валом, а значит, и недалеко от осаждающих город тварей. Преимущество в целом спорное, но они были в ситуации, когда помочь могли любые сведения, даже попавшие к ним самым случайным путём.
– Насколько я знаю, – сказал Клэптон, – вживую их ещё видели не все.
– Я не видел, это правда, – кивнул Эрик.
– Джимми?
Джимми, тощий подросток лет тринадцати, энергично помотал головой. Потом так же энергично закивал. Потом под немигающим взглядом Клэптона покраснел, проглотил противно размякшую безвкусную картофелину и в конце концов ответил:
– Я видел. – По вопросительно приподнятым бровям заммэра понял, что надо ещё что-то разъяснить, и добавил: – Бегал к городской стене смотреть. Интересно же было. – Помолчал и добавил ещё: – Если надо, я и снова пойду. Интересно же…
– Я не видела, – хмуро сказала Ильзе. – Ещё не хватало на эту дрянь глазеть. Теперь, конечно, придётся…
– Придётся, – кивнул Клэптон. – Потому что идей у нас никаких.
И Эрик подумал ещё: странно, что он задержался в политике. Это же надо так болезненно не уметь делать вид, что держишь всё под контролем. Но вслух сказал только:
– Я не буду смотреть на них без капли спиртного. Я, может, и не кладовая разума, но даже эти остатки мне дороги.
– Сейчас устроим, – отозвалась Ильзе голосом, который, наверное, должен был звучать доброжелательно, но имел почему-то совершенно обратный эффект. Она поднялась, принесла из кухни бутылку вина. Достала из серванта несколько бокалов, расставила на столе – игнорируя, конечно, Джимми, – и, проведя пальцем по внутренней стороне стекла, кивнула:
– Сойдёт. Ну что ж, за знакомство.
– А как насчёт того, чтобы помыть бокалы? – почти вежливо подал голос молчавший до того рядовой Хоксли, который при Клэптоне вообще поразительно мало чесал языком.
Ильзе, обходя гостя за гостем, аккуратно разлила вино. Последней налила себе, швырнула опустевшую бутылку под стол:
– Какое знакомство, такие и бокалы.
Хоксли не стал подниматься на стену. Сказал, что посмотрит через щель в воротах, если соскучится. Сказал, что ему хватило одного раза. Джимми взбежал по ступеням лёгким детским шагом, Клэптон – с той деловитой сосредоточенностью, с которой шёл, наверное, каждый день в свой кабинет. Эрик мельком взглянул на Ильзе: она подниматься не спешила.
– Не люблю всякую живую тварь, – пояснила она в ответ на его взгляд. – Особенно зубастую.
И когда они всё-таки прижались к окошкам бойниц, Эрик сказал:
– Ого.
– Их за сегодня прибыло, – ровно заметил Клэптон. – Раньше ряды были не такими густыми… и, собственно, раньше ряд был один.
Сейчас серые грязные шкуры покрывали пространство по ту сторону стены метров на двадцать вдаль. Невидимки плотным слоем, на протяжении всей городского вала. Спокойные и неподвижные – только изредка кто-нибудь шевелил ухом, дёргал свалянным хвостом.
– Такими оборотней рисуют, нет? – подал голос Джимми. – Только у оборотней зубы… другие.
Чёрт его знал, на самом деле, какие зубы у оборотней. У этих были – тонкие, длинные, едва помещающиеся в пасть, мерзкие костяные нити. Неудивительно, что Крис Хоксли не хотел снова смотреть на невидимок после того, как видел их в действии.
– Почему они пришли именно сюда, – сказал Клэптон со странной утвердительной интонацией: видимо, не ожидал ни от кого ответа. – Сколько я ни ездил по стране, ни разу не видел местечка тише. Умиротворённее. Живут себе люди в этом городишке, и ничего им другого не надо…
– Надо попробовать дробовик, – перебила его Ильзе. – Помогает против любых стрёмных тварей. У меня лежит в чулане, от мужа достался.
– У тебя был муж? – вскинул бровь Эрик.
– Да. Но он был довольно стрёмной тварью.
– И где же он теперь?
Ильзе смерила его долгим взглядом.
– А ты невнимательный слушатель.
– Эй, – позвал вдруг Джимми: дёрнул за рукав Клэптона, потом одновременно Эрика и Ильзе. – Эй, а Крис ведь спал, когда они пришли, а?
– Ну, – сказал Клэптон.
– Так может быть, они именно поэтому. Может, они – наши кошмары?
– Тебе часто снятся кошмары?
Эрик вздёрнул плечами:
– Ни черта не снятся. Мне вообще снится только море. И так всю ночь. Изматывает хуже кошмаров.
– Ты как мой муж. Ему вечно снились геометрические фигуры и арифметические прогрессии. Я его закопала километрах в трёх от города, считается без вести пропавшим.
– Не навещаешь?
– Почему. – Ильзе хмыкнула. – Каждый год цветы приношу. На именины и на день святого Валентина.
– Нормальные люди приносят на годовщину смерти… – он поправился: – Пропажи.
– Кретин, на годовщину я сижу дома и скорблю.
– Так тебе, значит, снится муж.
– Скорее места за городом. Но это не кошмары.
– Вообще, идея так себе, – сказал Клэптон. – Но пока другой нет, почему бы не поиграться с этой.
– Меня раздражает, – сказала Ильзе, – что у нас нет мозгового центра. Я думала, хотя бы ты сгодишься на это, Скотт.
Именно так сказала Ильзе: «ты» и «Скотт».
Он пожал плечами:
– Мозговым центом мог бы быть специалист. А у нас в городе нет криптозоологов. Толковых криптозоологов вообще нигде нет. Тем более – видящих этих… невидимок.
– Почему их просто не перестреляли сразу? – спросил Эрик. – Пусть бы и вслепую. Хотя бы отчасти же они материальны, раз зубами орудуют.
– Потому что их невозможно застрелить вслепую, – снова пожал плечами Скотт Клэптон. – И потому что я не думаю, что с ними можно справиться до того, как мы поймём, что они такое. Ведь отчасти-то они и нематериальны.
– А я-то ещё думала тогда, что за пальба, – вставила Ильзе. – Но проверять не пошла.
– Я всё равно видел их во сне, – упрямо сказал Джимми. – Я совершенно точно видел их во сне.
– Может, и я видел, – задумчиво признал Хоксли. – Парни говорят, я тогда проснулся с криком. – Он почесал затылок. – Я не помню ничего. Родители говорили, я и в детстве от кошмаров часто просыпался… Они сейчас в другом городе живут. Но я им часто пишу. Я вообще много о них думаю… Не надо так на меня смотреть, я уже замолчал.
Эрик вздохнул.
– Похоже, что у нас и вправду нет идеи лучше.
Ильзе была права: дробовики действительно оказались эффективны. Но даже на их небольшую группу собирать ружья пришлось со всего города. Особенно плохо обстояло дело с боеприпасами.
Как следует стрелять умел только Эрик, хотя хватку растерял изрядно, и рядовой Хоксли. Более-менее справлялась Ильзе. Джимми и Клэптон были безнадёжны.
– Свихнуться можно, – сказала Ильзе. – Они ж прям как мои тараканы дома. Сколько ни травлю, а меньше не становится ни на единичку. Что будем делать, когда патроны кончатся?
– Вот когда кончатся, – хмуро ответил Эрик, – тогда и решим.
Что было удивительно: невидимки не разбегались от выстрелов. Так и продолжали стоять неподвижно, лишь изредка поводя мордами. Земля вокруг городской стены постепенно становилась красной. Потом выцветала. Невидимки падали навзничь, лежали так часа по два – и испарялись. Но их количество уменьшалось удивительно медленно. Медленнее, чем ожидал Эрик.
– До утра патронов не хватит точно.
– Они и не понадобятся нам до утра, – отозвался Клэптон. – Мы же не будем стрелять ночью. Они неуязвимы, если их не видеть.
Ильзе прицелилась, выстрелила в последний раз, отложила ружьё.
– Ну так и отбой тогда, – зло сказала она. – Всё равно темнеет. Не факелы же разжигать. Ни черта мы не увидим с факелами.
– Надо тактику менять, – сказал Клэптон, устало откидываясь на диване.
– На что? – чтобы сесть рядом, Эрику пришлось скинуть на пол книги и тряпьё.
Клэптон в который раз пожал плечами.
– За город просто страшно. Что мы сделаем? Ведь ничего.
– А почему мы не вызываем подмогу?
Клэптон лениво скосился на него:
– Так связи нет. Одни помехи.
Эрик кивнул: чего-то подобного он и ожидал.
– Значит, – сказал Хоксли, – город защищаем мы одни.
– Значит.
– А что мэр? – спросила вдруг Ильзе. Клэптон хмыкнул.
– Пьёт. Он всегда пьёт, когда не понимает, что происходит.
– Хороший, кстати, выход, – заметил Эрик. – Я бы тоже не отказался.
– Пошёл к чёрту, – сказала Ильзе. – Здесь тебе не винный погреб. Может, мы хоть одну ночь подумаем о том, что мы защищаем?
– Слишком трогательно для меня.
Но правда была в том, что ни о чём другом сейчас не думалось. Только об этом чёртовом городе, который лежал на их плечах, об их плечах, на которых лежал этот чёртов город и о том, что этот чёртов город лежал на их плечах. С тех пор, как Эрик был уволен из флота, его мысли впервые переключились с далёкого и уже недостижимого моря на сушу. На улицы, по которым он ходил нетвёрдым шагом, на вечерние окна, горящие розовым огнём, на всех этих спящих сейчас джимми и ильзе, чьи, может быть, жизни сейчас зависели от него.
Как глупо всё это было. Как сентиментально. Но, цепко охватив сознание, этот городок больше не давал ему спать. Заставлял все прочие мысли казаться незначительными, почти недостойными.
Эрик рассматривал потолок, паутина на котором становилась тем отчётливее, чем ближе становилось утро. И ясно чувствовал, что мысли остальных были заняты тем же.
– Они исчезли!
Эрик кинулся к окошку бойницы, чтобы убедиться и самому: Джимми не врал, не ошибался – невидимок действительно больше не было. Словно в воздухе растворились.
– Я ни черта не понимаю. Как это могло случиться?
Джимми повернулся к нему.
– Ну, появились же они из ниоткуда. И уйти могли так же.
Клэптон нахмурился:
– Хоксли, обойди башню по периметру. Проверь. Может, они перегруппировались. Подкоп роют. На башню лезут.
Ильзе фыркнула:
– Крылья отращивают.
– Например, – без тени улыбки отрезал Клэптон.
Однако по докладу вернувшегося Хоксли выходило, что крыльев невидимки не отращивали: просто ушли за эту ночь.
– Но вы же сами подумайте, – Джимми, как щенок, пытался заглянуть каждому в глаза, – ведь если же это были кошмары, они, конечно, ушли! Потому что мы смогли дать им отпор. Потому что мы боролись с ними. Потому что мы же, в конце концов, нашли, во что ещё верить, кроме них!
Клэптон потёр виски, всё ещё не до конца доверяя.
– Идеи лучше у нас всё равно нет, так ведь?
Эрик снова посмотрел в бойницу:
– Я бы поверил пацанёнку. Похоже, что и в самом деле исчезли.
– Ладно. – Клэптон пожал плечами, быстрым и нервным жестом. – Выбора-то всё равно особенно нет, будем проверять.
– Я готова проверить, – сказала Ильзе. – Я серьёзно.
Он поморщился:
– Не хватает ещё только женщин и детей на разведку посылать. Я пойду.
– Да давай я, – вздохнул Эрик.
Клэптон хмыкнул:
– Давай ещё на пальцах разыграем. Всё нормально. Вы только будьте готовы, если что, быстро ворота закрыть.
– Если – что? – уточнил рядовой Хоксли.
Клэптон, не привыкший отдавать боевые приказы, несколько секунд смотрел на него в задумчивости, прежде чем ответить.
– Если что угодно.
Джимми было приказано оставаться на стене – но он отказался наотрез.
– Если вдруг ворота надо будет закрывать быстро, то и я пригожусь, – заявил он. Спустился, закинув на плечо дробовик, и Хоксли принялся вращать механизм, открывающий ворота. Когда щель стала достаточно большой, Клэптон, снова пожав плечами – словно отвечая на какой-то незаданный вопрос – вышел из города.
Несколько секунд он стоял молча, всматриваясь и вслушиваясь. Потом повернулся к воротам:
– Похоже, действительно всё…
И, дёрнувшись, как от толчка в спину, упал лицом вниз. Быстро, будто раздираемая тонкими костяными нитями, стала темнеть от крови одежда.
Взвизгнула Ильзе.
– Закрывай ворота! – Эрик дёрнулся к Хоксли. – Закрывай ворота, чёрт побери!
Но ворота не закрывались – и он знал, конечно, почему. Потому что невидимые серые шкуры уже теснились через проход. Вместе с Хоксли он попытался провернуть ручку.
– Не хватает сил! – крикнул он.
Ильзе надавила плечом на тяжёлое дерево. Рядом отчаянно пыхтел, толкая створку, Джимми. Когда дверь уже поддалась и неторопливо заскрипела, притираясь к стене, Джимми вскрикнул, хватаясь за ногу. Ильзе дёрнула его на себя – и то же самое сделали невидимые твари, против тройного веса которых у неё не было шанса.
– Ильзе! – закричал Эрик. Она продолжала тянуть мальчишку, словно не замечая следы зубов, с каждой секундой всё увеличивающиеся на его теле. – Ильзе, ты не поможешь!
– Там есть караулка, – дрожащим голосом сказал Хоксли. – Нам бы только до караулки добраться.
– Давай туда, я следом! – Эрик бросился к воротам, крепко схватил Ильзе за руку и потянул её за собой, вслед за Хоксли. По ноге пронеслась острая боль, когда клыки зацепили его – а впереди рухнул Хоксли, тут же вдавленный в землю невидимками. Отрезающими дорогу к караулке.
Оставался только один путь: стена. И только одна мысль: «Успеть».
У Эрика было несколько часов, чтобы обдумать произошедшее. И он знал, что ответить, когда Ильзе наконец перестала бить дрожь, и она, крепко обхватив колени руками, спросила:
– Почему мы перестали их видеть?
– Они как тараканы, – сказал Эрик. – В этом ты была права. Как все эти вредоносные твари. Паразитируют на избытке.
– Избытке чего?
Он с трудом подавил порыв пожать плечами в этом беспомощном клэптоновском жесте.
– Я не знаю, как это назвать. Ограниченность? Моя версия – когда люди перестают замечать мир за городской стеной, приходят эти твари. Чтобы… напомнить им, что они не одни.
Ильзе хмыкнула.
– Я бы не назвала нас пятерых самыми широко мыслящими людьми города.
– Клэптон говорил, у нас самый умиротворённый городок. Самый замкнутый в себе. Ты помнишь?
Ильзе медленно кивнула.
– Понимаю. Ты всегда думал о море. Клэптон вообще много ездил по стране. Хоксли… у него же родители были в другом городе, да?
– Да. А ты оставила часть себя там, где и мужа. Спорим, до его смерти ты умела хозяйство вести?
– Только не думай, что я люблю его, – бесцветно предупредила Ильзе. – Просто я его там закопала. А Джимми?
– Он верил в оборотней и ожившие ночные страхи, – сказал Эрик. – Такие люди вообще живут не в этом мире.
– А в эту ночь мы… – Ильзе закусила губу. – Глупо как получилось.
– Досадно, что мы не добрались до караулки. Там хотя бы есть еда и тепло.
– Ничего. Пересидим на стене. Там нам и надо, идиотам.
– Ты что, всерьёз веришь, что они уйдут? – спросил Эрик.
– Их мало тут. В основном остались за воротами.
– Ты же видела, как они множатся.
– Я не хочу ничего об этом знать, – сказала Ильзе и закрыла глаза. – Давай лучше думать о других городах.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
воскресенье, 03 июня 2012
The end is nigh
Название: Барьер абсурда
Типаж: юный аристократ, ничуть не кичащийся своим положением, но всем своим видом намекающий остальным, что они быдло
Квест: история о погоне и солнечном затмении
Автор: silver bird
Бета: нет
Краткое содержание: попытка ответить на вопрос, действительно ли для перестройки сознания требуется 40 лет
Предупреждения: странности морали
читать дальше
1.
Когда начинался ежедневный вечерний скандал между Минк и Илаем, Никас уходил смотреть на Водопад. Именно в этом месте ему предстояло умереть – завтра, сегодня, через месяц – чтобы Минк смогла дать начало следующему поколению.
Потому что на Земле отныне могло жить только пять человеческих душ.
Предания гласили, что пару веков назад в городах остались одни старики – выжившие из ума слабосильные люди, называвшие себя «золотым миллиардом». Откуда взялось это название, предания не объясняли. Еще в течение полувека «золотой миллиард» пытался продолжить свой род и охотился на «спасенных», которые жили в лесах. Но потомство стариков либо рождалось больным, либо уходило к «спасенным». И вот в один прекрасный день «спасенные» решили договориться со стариками, и все одновременно, по всей земле, двинулись в города. Старики ждали их. Но среди людей, живших на границе городов и лесов, нашелся предатель. Он сказал старикам, что на самом деле «спасенные» приближаются со злым умыслом: им, мол, надоело жить в лесах, они хотят выкинуть стариков из их домов и устроить в городах анархию. И тогда старики (а у них действительно было много золота) пустили навстречу «спасенным» газ без запаха и цвета. Надышавшись им, люди умирали на улицах городов, а те, кто выжили и бежали в лес, умерли вскоре после этого. В тот день над лесом встало Великое Облако. Из него вышла Мать Наша и сказала, что через сорок лет на Земле останется всего пять человеческих душ. И отныне никогда их не будет больше, потому что «только четверо могут между собой договориться и убедить пятого смириться с их решением».
*
Соплеменники не торопили Никаса. Он должен был решиться прыгнуть с водопада сам.
- Баран! – кричала Минк на мужа. – Носи вещи мертвеца! Отращивай копыта!
Это были самые страшные ругательства. Чем Илай в очередной раз не угодил жене, Никас не знал. Честно говоря, он никогда не понимал эту супружескую пару. Вот если бы у него была жена, он бы обязательно советовался с ней, чтобы предотвратить конфликт, потому что на него уходит слишком много сил. А силы нужны для работы.
Сограждане считали Никаса «мягкотелым». Много раз Никас объяснял им, что ведет свой род от линии пастухов и поэтому чуткость в его профессии незаменима. Иначе как ты узнаешь, что корова больная? Вот Никас мог провести рукой по коровьему боку и увидеть ее недуг.
Теперь пастухом придется быть Леону. Он не очень подходит для этой роли, но такова мудрость древних.
*
Водопад был красивым и очень высоким. Низ его терялся в тумане, и никто не знал, где именно этот поток разбивается о камни. Ясно было лишь то, что прыжок туда, безусловно, окажется смертельным. Никас убеждал себя, что сделает его ради жизни на земле, ради друга и Илая и ради его жены Минк. Его имя будет высечено на Главном камне.
Минк считалась красивой женщиной – черна волосом, толста, приземиста и широкобедра. У нее с детства была широкая коса, длинные ресницы и причудливо изогнутые ноги, густо поросшие блестящими темными волосками, переливавшимися на солнце словно капли росы. Картину дополняли широкие ноздри, коричневые глаза и густые длинные брови, сросшиеся на переносице. В Минк было очень много жизненной силы.
Своей матери, равно как и отца, Никас не помнил. Никто из них не помнил своих родителей, и Никас часто спрашивал себя, как это могло быть, если на Земле может жить всего пять человеческих душ.
Никаса, Илая и Тагимеля воспитывали Уна и Леон. Когда Илаю было десять лет, а Никасу с Тагимелем пять, Уна умерла, родив Минк. Отцом девочки был Генетический Банк, категория «supper live». А так, как у Минк не было еще и живой матери, ее выкармливали молоком коров.
Что было до этого, никто не помнил и почти не рассказывал.
*
Когда они выросли, Минк понравился Никас. Но, проведя с нею ночь, Никас так ничего и не сделал для размножения, хотя говорил, что Минк очень красива. Видимо, оробел перед ее красотой. Леон и Илай смеялись над ним. Потом они бросили жребий, и Минк досталась Илаю. Если Минк родит правильного ребенка от Илая, то будет достойна самого Тагимеля, потому что Тагимель – особенный.
Минк не возражала. Конечно, Леон был старше, но Илай тоже хорош собой. Шатен, с большой бородой, он был широкоплеч, вспыльчив и голубоглаз. Случись в поселке больше женщин, он нравился бы им всем.
Никасне походил не него. Русоволосый юноша, с зелеными глазами и детским лицом. Его считали умным и проворным. И - «мягкотелым».
Леон, самый старший из поселка, считался мужчиной в расцвете лет и сил. Кудрявый, светловолосый и мускулистый, он успевал все и постоянно излучал радость.
Если, конечно, к нему не лезть с вопросами и просьбами что-то решить. В этом случае его характер тут же портился, он начинал морщиться, ругаться и отсылать к Илаю. Леон говорил, что помнит поколение, воспитавшее его и Уну.
Рассказывать об этом поколении он не любил.
Но настоящим генетическим сокровищем, несомненно, считался Тагимель. В его отце человечество собрало лучшие свои качества, потому что он в свое время явился плодом направленного генного синтеза древних и относился к категории «экстра». Ему подобные получились настолько совершенны, что, увы, по какому-то странному закону природы не смогли скрещиваться друг с другом.
Древние завещали раз в пятьдесят лет размораживать «экстру» и делать из нее одного потомка. Эта честь выпала матери Тагимеля, и он говорил, что она очень своим правом такого сына.
Это единственное, что Тагимель помнил о своей матери.
Тагимелю не полагалось никаких обязанностей, кроме исполнения роли летописца и ученого. Следить за севооборотом на полях, изучать медицину и инженерию – обязанности его категории. Эта категория должна уметь и знать все; у нее должно получаться все, к чему бы она ни прикоснулась.
У Тагимеля узкое лицо и прямые светлые волосы, похожие на растворенный в воде жемчуг. Минк неоднократно предлагала ему стать ее мужем сразу, но он вызвался подождать, пока она родит от Илая. Илаю очень нравится Минк. А Минк нравятся все, она очень добрая. Но больше всех ей нравятся Никас и Тагимель.
- Готовься к Празднику Водопада, - сказал сегодня утром Тагимель Никасу. Глаза его, серо-зеленые, выглядели холодными и вежливо-скорбными.
- Тебе жаль меня, Тагимель? – спросил Никас.
- Нет, - отвечал Тагимель. – Еще не хватало жалеть о тебе после твоей смерти.
- Давай я тебя побью, - предложил Никас. – Тогда ты точно будешь уверен, что моя смерть произошла по справедливости, не испытаешь печали.
- Я испытываю печаль, когда тебя слышу, - отвечал Тагимель. – Не говорят «произошла по справедливости». Хотя зачем я тебя учу, ты ведь все равно умрешь.
Никас стоял у Водопада и печалился – то ли о себе, то ли о человечестве. Потому что на Земле должно быть только пять человеческих душ. А это так мало.
*
«Я приду сюда завтра. И еще послезавтра. И умру… ну, может, через четыре дня. Или через пять. Хотя могу и через месяц, но жить целый месяц в ожидании смерти совсем не хочется».
Им достался весь опыт, все наследие человечества. Их электростанции работали сами, им приходилось только изредка менять на них изношенные детали. Заводы, изготавливающие эти детали, работали от тех же электростанций. Все было предусмотрено предками. Дома отапливались электричеством и дровами, в огородах росло все, что нужно для еды, а стада паслись на диких пастбищах. Оборот продуктов сводился к минимуму, необходимому пятерым.
У них было много древних вещей, в изготовлении которых они не нуждались – фарфор, силикон или каменные плиты, но они знали секреты их изготовления, и если потребуется, смогли бы создать технологическую линию. Правда, собирать ее пришлось бы долго, потому что вот уже много веков их было всего пятеро.
Внезапно Никас ощутил совершенно естественное желание – спрятаться в кустах, и чтоб его не нашли. Ну, пойдет он дальше. Найдет еще электростанцию, запустит ее. Можно жить в заброшенном городе. Но тогда Минк никогда не родит ребенка, потому что у ребенка не будет души… Или ему самому придется отдать свою душу более молодому? Как это было между Уной и Минк? Ведь неспроста же она умерла? Наверное, потеряла душу.
Вопросы о предках считались среди людей запретными вопросами, и узнать что-то можно было лишь тогда, когда старшие сами захотят им рассказать.
Это можно было понять. Мало кому захочется рассказывать о добровольных, пусть и героических смертях.
- АААААААААААААААААААА!!!!
Внезапность этого истошного крика чуть было не заставила Никаса упасть с Водопада раньше намеченного времени.
Кто-то со всей дури орал в кустах.
- Минк? – спросил Никас. – Минк, не кричи. Я так не упаду, меня только если столкнуть. А так – нет.
Кусты шевелились. Кто-то, очевидно Минк, убегал по заросшему кустами склону холма.
Никасу показалось, что он разглядел серую юбку и босые ноги. Все-таки Минк не особенно умна. Как пугала его в пять лет криками из кустов, так и продолжает пугать. Если Тагимель станет ее вторым мужем, ей придется нелегко, ведь он будет ее презирать куда сильнее, чем сейчас.
В тот день Никас так и не сбросился с Водопада, придумав себе неотложное дело: нужно было взять с Тагимеля обещание не смеяться над Минк.
*
- Я не буду смеяться над Минк, - пообещал Тагимель, настраивая какой-то странный прибор с круглой шкалой. – Мне уже давно не смешно. И искренне надеюсь, что на этой миротворческой ноте ты наконец-то переключишь свой заботливый разум на проблемы ночного отдыха.
- А если ее вторым мужем будет Леон? - внезапно забеспокоился Никас.
- Надеюсь, - безжалостно ответил Тагимель.
*
- Минк…
Никас подошел в девушке, стряхивающей крошки со стола.
- Что, Никас?
- Ты это… не делай так больше.
- Не прибираться? Да я б рада, но грязно тут. Илай не любит, когда грязно. Сегодня опять побил меня. Я боюсь…
- Так ты убеги от него.
- Не могу. Он же мой муж.
- А почему ты не ударишь его в ответ?
- Ты с ума сошел? Если я ударю его в ответ, он не выживет! Этого я и боюсь.
Минк показала Никасу огромный кулак и рассмеялась.
- Не кричи больше в кустах, - сказал Никас.
- Я? – удивилась Минк. – В кустах? Брось. Последний раз я кричала в кустах, когда мне было восемнадцать лет. А сейчас мне девятнадцать. Я уже взрослая.
Поднявшись к себе на последний этаж, Никас уткнулся лицом в подушку и заплакал. Время действительно шло слишком быстро.
*
- Привет. Это я кричала.
Никас подскочил на кровати. За окном была ночь, а по ночам ему часто снилась всякая ерунда. Иногда Минк, иногда кто-то похожий.
- Ты кто? – спросил он светлую фигуру, стоявшую посреди его комнаты.
- Меня зовут Геля, - отвечала фигура, едва уловимо искажая привычные Никасу слова. - Я никогда не видела раньше других людей. Наши предки считали, что на людей на Земле может быть только семеро. Чтобы родился новый человек, я должна была умереть. Я кричала потому, что, увидев тебя, пережила глубокий шок.
Никас окончательно проснулся.
- Вас еще семеро? – переспросил он, тоже переживая глубокий шок.
- Нет. Мы жили внизу, в долине, - сказала Геля. - Но потом разлилась река, и все мои соплеменники утонули. А я выжила, потому что сидела в тюрьме, а тюрьма стояла на взгорке. Я не смогла им помочь. Только через три дня я выбралась, собрала все, что поймала в воде и пришла сюда. К водопаду. Я очень испугалась, когда увидела человека…
- К Водопаду, - грозно перебил ее Никас, подчеркнув большую букву. – Водопад один.
- Нет, - Геля покачала головой. – У нас тоже есть свой. Совсем маленький. Нас было шесть женщин и один муж. Я не хотела умирать. А теперь жалею, потому что…
Она замолчала.
- Почему? – спросил Никас.
- Я никогда не видела призраков. – Людей без душ. Но мне все равно умирать. Поэтому я не боюсь.
Никас задумался. Первый раз в жизни он думал так много и так глубоко.
- Я не убью тебя, - объявил он в итоге. – Тут есть тюфяк в углу. Возьми его и спи. Завтра откроем тебе комнату, чтобы ты в ней жила.
*
- Как это – шестеро? Ты что, считать не умеешь? Раз, два, три, четыре, пять!
Леон действительно умудрился как-то так посчитать их всех вместе с Гелей, что выходило пять.
- Это юношеский максимализм, - объяснил Илай. – Протест. Я читал, древние тоже от этого страдали.
- А сами попробуйте столько думать о смерти! – воскликнула Минк. – Бедный мальчик! Не удивительно, что он решил, будто нас шестеро! Через неделю он вообразит, что нас десять!
- Хотите чаю, Геля? – спросил Тагимель. Он паял электрический чайник, сломавшийся три дня назад. – Хоть вы все еще пятая, но было бы невежливо с нашей стороны проигнорировать ваше появление. Минк накормит вас завтраком. Надеюсь, после этого у вас пропадет желание считать себя шестой. Это не согласуется с нормами поведения в нашем поселке.
Геля согласилась. Здесь в ее самоубийстве необходимости не было, поэтому она и не спорила.
- Почему ты обращаешься к ней во множественном числе? – спросил Никас у Тагимеля, когда все разошлись.
- У древних так было принято разговаривать с малознакомыми людьми. Мой отец писал мне об этом в своих посланиях.
- Значит, и я должен так с ней говорить? – удивился Никас.
- Ты можешь вообще не говорить с ней, потому что скоро умрешь, - в голосе Тагимеля явственно слышалось отвращение.
- Но тогда она станет пятой!
Некоторое время Тагимель молчал, потом ответил:
- Во-первых, это не твоя забота, а во-вторых, пятым будет мужчина, потому что мужчин у нас больше.
*
Всю следующую неделю Никас чувствовал себя сумасшедшим.
Их было шестеро. Никас, Минк, Геля, Леон, Илай и Тагимель. У кого-то из них не было души?
- Ты ведь умеешь считать, - сказал он Леону. – Это же бред! Нас ведь шесть, а не пять!
- Молчи, неразумный! Грядет затмение, предсказанное древними. После него все может измениться, а мы не хотим ничего менять. Нам и так трудно. Если сейчас подвергать сомнению мудрость предков и Матери Нашей – нас ждет нестабильность, споры, развал государства! Вспомни столетия Тьмы, когда Мать Наша, простоволосая и босоногая ходила от пепелища к пепелищу! Ты этого хочешь, смертник?
Никас попятился.
И, развернувшись, бросился вон. Он был твердо убежден, что Мать Наша ни в коем случае не должна ходить босой по пепелищу из-за какой-то там математики. Пять, так пять.
*
Но сомнения не утихали.
- Минк, но ведь нас шестеро!
- Я женщина. Я не умею считать.
- Эх… Удобно тебе.
*
- Тагимель…
- Будь любезен, отчипись пожалуйста.
Тагимель знал много ругательств, дошедших до нынешнего человечества с самых древних времен. И еще он знал много эвфемизмов. И факт употребления им именно эвфемизма родил у Никаса нехорошее предчувствие.
*
- Геля, а ты-то хоть знаешь, что нас шестеро?
Геля, рисующая что-то на обрывке бересты, обернулась.
- Конечно. Но зачем нарушать традиции? - сказала она весело.
- А когда меня сбросят с Водопада?
- Мы найдем выход, не бойся! Я его всегда находила!
Геля была некрасивой, совсем непохожей на Минк. Светлые вьющиеся волосы, скуластое, но тонкое лицо, худая и изящная, будто кошка. Даже одевалась она в бежевое и серое: бежевую юбку, бежевую жилетку и серую кофточку. А еще она носила бусы и серьги из круглых розовых камешков.
Никасу стало до слез жалко Гелю. Как она здесь останется совсем одна? Конечно, ее никто сбрасывать не станет, потому что женщин нет. Но и в жены возьмут только в крайнем случае.
*
- Илай… нас ведь шестеро.
Илай долго и молча смотрел ему в глаза.
- Нет. Нас все еще на одного больше, чем надо для того, чтобы продолжить человеческий род. И поэтому завтра тебе все-таки придется прыгнуть. Я не могу больше ждать.
*
В древних литературных источниках герои встречали смерть «с гордо поднятой головой». Никас подозревал, что никогда не попадет ни в какие литературные источники. Голова не поднималась, его трясло, а шаги получались маленькие-маленькие. Даже когда он последний раз выполнял свои обязанности – кормил скотину, чистил стойла, задавал корм, проверял, как работают поилки - у него дрожали руки. Животные чувствовали его состояние и пытались его успокоить. Кто будет ухаживать за ними без Никаса? Официально Никас сдавал дела Леону, но тот не особенно вникал – ему больше нравилась охота.
- Пошли, - Илай положил ему руку на плечо.
Геля всю ночь проплакала и к Водопаду не пришла. От этого Никасу становилось еще хуже.
- Прощай! – Минк обняла его. – Да примет тебя в свои всепрощающие объятия Мать Наша!
- Да восславят твою жертву духи предков! – прокричал Леон, выбросив вверх кулак. – Слава! Слава!
- Но зачем? – не выдержал Никас. – Зачем вы так со мной поступаете? Ведь есть доказательства того, что предки неправы!
- Предки не могу ошибаться! – громовым голосом возразил Илай. – Никогда! Предки были великой цивилизацией! Они завещали нам жить впятером, вот мы и живем впятером. Некоторые из нас ненавидят друг друга, - он покосился на молчащего Тагимеля, - но мы терпим. Без этого нам не выжить!
И подтолкнул Никаса к краю обрыва. В этот момент Никасу показалось, что Тагимель почувствовал себя неуютно. Он бросил в сторону Никаса и Илая один беспокойный взгляд, а потом отвернулся в сторону тропинки.
- Подождите, - произнес он.
Все привыкли слушаться Тагимеля.
На солнце между тем наползло облако, добавив зеленой траве серых красок. Никас чувствовал себя, словно замороженный. Он знал, что эти люди, вместе с которыми он рос, и которых любил, и которые – он в это не сомневался – любили его, должны соблюдать Великий Закон, но все же надеялся, что в последний момент можно будет не искать в себе героизм.
Затмение. Может быть, оно уже началось? Может быть, оно успеет пройти, и начнется новая эпоха?
Он взглянул на небо. Солнца не было видно, его загородило большое пышное облако, и понять, что происходит наверху, не было никакой возможности.
Тогда он посмотрел вдаль – туда. Куда были направлены взгляды всех присутствующих. По тропинке бежала Геля. Сегодня на ней было больше тряпок, чем обычно, и все они живописно развевались следом.
- Никас! – крикнула она. – Никас!
Подбежала, обняла. Вынула из кармана, красивый, расшитый бисером кожаный пояс.
- Это тебе в Страну Смерти, - сказала она.
- Зачем, - поморщился Тагимель, - тратить такую хорошую вещь на человека, который все равно ей не воспользуется?
- Это подарок для Матери Нашей, - сказала Геля.
А на Никаса вдруг нашло. Он сорвал с себя пояс и, размахнувшись, швырнул в лицо Тагимелю.
- На! Носи вещи мертвеца! Отращивай копыта!
И бросился к краю обрыва.
Но рука Илая метнулась вслед, словно гадюка, схватила за шиворот, дернула. Подошел Тагимель и, брезгливо морщась, снова застегнул на нем дар для Матери Нашей.
А потом Никаса столкнули.
Одновременно с этим все упали на колени, воздевая руки в молитве. Мир перевернулся, и Никас увидел, что облако ушло, и на небе, чуть подернутом дымкой, от белого диска солнца остался только узкий изящный серп.
*
Никас влетел в водяную морось, потом в поток, а потом что-то дернуло его вверх в районе талии.
«Пояс!»
Наверное, веревка была привязана где-то выше и спереди, поэтому теперь Никас улетал от водопада прочь, вглубь каньона, все ближе к поросшему деревьями склону.
Обычно задумчивый и рассеянный, он сразу понял, что именно произошло, и в восторге повторял имя Гели, пока не врезался в древесный ствол и не обнял его руками. Тогда он переключился на ругательства.
Ощупав себя, Никас понял, что веревки нет, а есть какая-то маленькая коробочка, зашитая в пояс на спине. Видимо, технологии древних. Вспомнился летающий шарик, управляемый с помощью пульта.
Никас так и не смог вспомнить, кто ему этот шарик показывал.
*
- А как бы, ты думаешь, я поднялась к вам снизу?
Геля поправила на спине рюкзак и подтянула лямку.
- Но почему ты мне сказала, что ты увлекаешься этим… альпинизмом и собираешься меня спасти? – обиделся Никас.
- Ты бы нас выдал, глупый. Ты слишком правдив. А теперь бежим, потому что они наверняка за мной погонятся.
Никас вспомнил, что во время падения видел человеческую фигуру у края обрыва. На фоне неба было не разобрать кто это, но такая стройная и высокая фигура была только у одного человека. И этот человек не был дураком. Если он видел, что Никас не умер…
- Да, надо линять. Сматываться. Бежать. Но куда?
- Я украла карту, - похвасталась Геля.
*
«Нас пятеро. Нас все еще пятеро… нет, четверо гонятся за нами, а мы – пятый и шестая. Но так не может быть. У кого-то из нас нет души».
Споткнувшись о корень, Никас сел на тропинку и обхватил голову руками.
- Я не могу, - сказал он. – Мои мысли казнят меня. От них нельзя убежать, они всегда со мной. Они говорят, что мы с тобой оба – пятые. Что я преступник.
Остановившись, Геля задумалась.
- А мои мысли считают, что нам даже одного не хватает. Поэтому мне не нужно ни от кого убегать.
- Ты бежишь за компанию со мной?
- Да. Мы вместе убегаем от твоих мыслей.
2.
Сначала они жили в «стеклянном» доме, которых было много в заброшенном городе, но уже через год Никас построил небольшой сруб. Там родилась Эстель – их первая дочка.
Геля предусмотрительно захватила с собой семена из амбара, поэтому в продовольствии недостатка не было. Иногда Никас охотился на оленей.
*
Их вторая и третья дочка родились через два года.
И тогда Никас, так и не сбежавший от своих мыслей, начал просыпаться по ночам от ужаса.
- Нас пятеро, - говорил он. – Пять человеческих душ. Может быть, древние были правы. Вдруг, когда мы ушли, мой поселок погиб? Мы же не знаем. Что-то должно было случиться у них во время затмения. Нас снова пятеро. Одна моя дочь по характеру похожа на Леона, другая – на Минк. А третья, возможно, на Илая. Как мы продолжим род? У меня только дочери, а я – их родственник. Неродственного генетического материала в городе нет.
- Это будет еще не скоро, - с улыбкой отвечала Геля, качая колыбель. – Мы можем пойти туда когда-нибудь и взять все, что нам надо, чтобы у наших дочерей было неродственное потомство.
- А если кому-нибудь из нас для этого придется умереть? Что нам делать? Как справлялись древние?
Когда мнительность оставляла Никаса, тревожиться начинала Геля. В конце концов, они стали ругаться каждый вечер.
- Ты должен сходить, посмотреть, что стало с твоими! – настаивала Геля. – Может быть теперь, из-за меня, вас может быть семеро!
Никас отказывался. Конечно, их поселение всего в трех днях пути. У него есть карта. И даже карта всей Земли.
Но идти он боялся. Там были его соплеменники. И его мысли обрадуются им.
*
Как-то раз, когда они обедали, Никас, подняв глаза от тарелки, увидел стоящего на дороге человека с рюкзаком и ящиком в руке. Человек был высок, одет в длинный плащ с капюшоном и смотрел в сторону их забора.
- Все в дом, - быстро скомандовал Никас и побежал в сарай за ружьем. Надо было убить человека.
*
Медленно ступая, он вышел за калитку.
- Стой на месте! – крикнул он человеку. – Подними руки!
Человек покорно поставил на ящик землю и поднял руки. А с его головы сам по себе сполз капюшон.
От удивления Никас опустил ружье.
- Тагимель?
- Я отрастил копыта, - лукаво улыбнулся тот.
- Мать Наша! – воскликнул Никас.
- И, кстати, принес вам цыплят, - Тагимель наклонился и поднял странную коробку с дырками. – Если верить древним, олени и козы в вашем краю есть, а кур не водится.
Теперь Никас услышал, что в коробке пищат цыплята.
*
- Минк родила двойню, - рассказывал Тагимель. – Все решили, что виновато затмение, и хотели одного мальчика сбросить в водопад. Илай приказал жене отдать ей ребенка, но она двинула ему в челюсть, и он неделю лежал в лазарете. Потом ее захотел обмануть Леон, но тут уже я не позволил. Я ведь знаю… то есть, помню, что нас на самом деле было шесть.
- И что?
- Ничего, шесть и осталось. Но чтобы прекратить нападки на детей, я ушел. Да и соплеменники ваши уже не так крепки в вере. Минк решила рожать еще раз. Честно признаться, - Тагимель смущенно отвел глаза, - я ушел еще и из-за этого... Уж больно она страшна. Пусть ей останется Илай.
- А откуда ты узнал, что мы… что я… - Никас мялся, стыдясь, что малодушно прервал традицию.
- Видел, - сказал Тагимель. – Я ведь не полный кретин. Застежка на поясе была такая же, как на альпинистском снаряжении. С антенной. Поэтому я и надел его на тебя снова.
Геля и Никас переглянулись.
- Я останусь в этом городе. Хранилище генетического материала в нашем поселке испортилось в день затмения – перегнили провода. Поэтому я должен жениться, и могу взять в жены из ваших дочерей, когда они вырастут. Я тогда буду еще не старый.
- А двух других мы попробуем сосватать за мальчиков Минк! – обрадовалась Геля. – Значит, на земле нет людей без души?
*
- Тагимель! Смотри, что построил Никас!
Зайдя за дом, Тагимель увидел огромную яму, выстланную бело-голубым силиконом. В яму из крана наливалась вода.
Когда зашло солнце, и дети улеглись спать, яма наполнилась до краев.
Никас и Геля разожгли костер.
Тагимель лежал посреди бассейна на спине, раскинув руки, и смотрел в темное небо.
Перед глазами уже в который раз пробегали строки Инструкции:
«Для детей, рожденных из ГенБанка, категория «экстра», достигших шестнадцати лет...
…
Пункт 319. На этой стадии из оставшейся популяции следует взять четверых. Перепрограммировать прошлое. И пусть у них будет абсурдное, но непреложное правило жизни (см. примеры).
Дальнейшую работу следует продолжать лишь с теми, кто силой собственной мысли, из чувства противоречия, под влиянием инстинктов или по каким другим мотивам преодолеет барьер абсурда. Отбирайте для размножения лишь тех, кто сомневается. Отбраковывайте тупых и косных.
…
Я не уверен, что именно эти правила помогут нам построить новую, взрослую, сознательную и гуманную цивилизацию. Но так, по крайней мере, мы сохраним здравый смысл и рассудок на нашей планете. Потому что сейчас они, а, следовательно, и жизнь вообще...».
Кто писал эти пункты? Кто стирал им память о детстве? Тагимель не знал. Но кто бы это ни был, он рассчитал все. Даже то, что рано или поздно его система разрушится. И он, Тагимель, должен делать то, что должен, и будь что будет.
*
- Смотри, - обратилась Геля к мужу, - какой Тагимель красивый и заботливый. Правда, не жалко отдать за него свою дочь? Ту, которой он понравится. И у них будет много детей… пятеро. Или семеро?
- Нет, - дернулся Никас, - б-больше семи.
- Хорошо, - кивнула Геля. – Больше семи. Обязательно.
Типаж: юный аристократ, ничуть не кичащийся своим положением, но всем своим видом намекающий остальным, что они быдло
Квест: история о погоне и солнечном затмении
Автор: silver bird
Бета: нет
Краткое содержание: попытка ответить на вопрос, действительно ли для перестройки сознания требуется 40 лет
Предупреждения: странности морали
читать дальше
1.
Когда начинался ежедневный вечерний скандал между Минк и Илаем, Никас уходил смотреть на Водопад. Именно в этом месте ему предстояло умереть – завтра, сегодня, через месяц – чтобы Минк смогла дать начало следующему поколению.
Потому что на Земле отныне могло жить только пять человеческих душ.
Предания гласили, что пару веков назад в городах остались одни старики – выжившие из ума слабосильные люди, называвшие себя «золотым миллиардом». Откуда взялось это название, предания не объясняли. Еще в течение полувека «золотой миллиард» пытался продолжить свой род и охотился на «спасенных», которые жили в лесах. Но потомство стариков либо рождалось больным, либо уходило к «спасенным». И вот в один прекрасный день «спасенные» решили договориться со стариками, и все одновременно, по всей земле, двинулись в города. Старики ждали их. Но среди людей, живших на границе городов и лесов, нашелся предатель. Он сказал старикам, что на самом деле «спасенные» приближаются со злым умыслом: им, мол, надоело жить в лесах, они хотят выкинуть стариков из их домов и устроить в городах анархию. И тогда старики (а у них действительно было много золота) пустили навстречу «спасенным» газ без запаха и цвета. Надышавшись им, люди умирали на улицах городов, а те, кто выжили и бежали в лес, умерли вскоре после этого. В тот день над лесом встало Великое Облако. Из него вышла Мать Наша и сказала, что через сорок лет на Земле останется всего пять человеческих душ. И отныне никогда их не будет больше, потому что «только четверо могут между собой договориться и убедить пятого смириться с их решением».
*
Соплеменники не торопили Никаса. Он должен был решиться прыгнуть с водопада сам.
- Баран! – кричала Минк на мужа. – Носи вещи мертвеца! Отращивай копыта!
Это были самые страшные ругательства. Чем Илай в очередной раз не угодил жене, Никас не знал. Честно говоря, он никогда не понимал эту супружескую пару. Вот если бы у него была жена, он бы обязательно советовался с ней, чтобы предотвратить конфликт, потому что на него уходит слишком много сил. А силы нужны для работы.
Сограждане считали Никаса «мягкотелым». Много раз Никас объяснял им, что ведет свой род от линии пастухов и поэтому чуткость в его профессии незаменима. Иначе как ты узнаешь, что корова больная? Вот Никас мог провести рукой по коровьему боку и увидеть ее недуг.
Теперь пастухом придется быть Леону. Он не очень подходит для этой роли, но такова мудрость древних.
*
Водопад был красивым и очень высоким. Низ его терялся в тумане, и никто не знал, где именно этот поток разбивается о камни. Ясно было лишь то, что прыжок туда, безусловно, окажется смертельным. Никас убеждал себя, что сделает его ради жизни на земле, ради друга и Илая и ради его жены Минк. Его имя будет высечено на Главном камне.
Минк считалась красивой женщиной – черна волосом, толста, приземиста и широкобедра. У нее с детства была широкая коса, длинные ресницы и причудливо изогнутые ноги, густо поросшие блестящими темными волосками, переливавшимися на солнце словно капли росы. Картину дополняли широкие ноздри, коричневые глаза и густые длинные брови, сросшиеся на переносице. В Минк было очень много жизненной силы.
Своей матери, равно как и отца, Никас не помнил. Никто из них не помнил своих родителей, и Никас часто спрашивал себя, как это могло быть, если на Земле может жить всего пять человеческих душ.
Никаса, Илая и Тагимеля воспитывали Уна и Леон. Когда Илаю было десять лет, а Никасу с Тагимелем пять, Уна умерла, родив Минк. Отцом девочки был Генетический Банк, категория «supper live». А так, как у Минк не было еще и живой матери, ее выкармливали молоком коров.
Что было до этого, никто не помнил и почти не рассказывал.
*
Когда они выросли, Минк понравился Никас. Но, проведя с нею ночь, Никас так ничего и не сделал для размножения, хотя говорил, что Минк очень красива. Видимо, оробел перед ее красотой. Леон и Илай смеялись над ним. Потом они бросили жребий, и Минк досталась Илаю. Если Минк родит правильного ребенка от Илая, то будет достойна самого Тагимеля, потому что Тагимель – особенный.
Минк не возражала. Конечно, Леон был старше, но Илай тоже хорош собой. Шатен, с большой бородой, он был широкоплеч, вспыльчив и голубоглаз. Случись в поселке больше женщин, он нравился бы им всем.
Никасне походил не него. Русоволосый юноша, с зелеными глазами и детским лицом. Его считали умным и проворным. И - «мягкотелым».
Леон, самый старший из поселка, считался мужчиной в расцвете лет и сил. Кудрявый, светловолосый и мускулистый, он успевал все и постоянно излучал радость.
Если, конечно, к нему не лезть с вопросами и просьбами что-то решить. В этом случае его характер тут же портился, он начинал морщиться, ругаться и отсылать к Илаю. Леон говорил, что помнит поколение, воспитавшее его и Уну.
Рассказывать об этом поколении он не любил.
Но настоящим генетическим сокровищем, несомненно, считался Тагимель. В его отце человечество собрало лучшие свои качества, потому что он в свое время явился плодом направленного генного синтеза древних и относился к категории «экстра». Ему подобные получились настолько совершенны, что, увы, по какому-то странному закону природы не смогли скрещиваться друг с другом.
Древние завещали раз в пятьдесят лет размораживать «экстру» и делать из нее одного потомка. Эта честь выпала матери Тагимеля, и он говорил, что она очень своим правом такого сына.
Это единственное, что Тагимель помнил о своей матери.
Тагимелю не полагалось никаких обязанностей, кроме исполнения роли летописца и ученого. Следить за севооборотом на полях, изучать медицину и инженерию – обязанности его категории. Эта категория должна уметь и знать все; у нее должно получаться все, к чему бы она ни прикоснулась.
У Тагимеля узкое лицо и прямые светлые волосы, похожие на растворенный в воде жемчуг. Минк неоднократно предлагала ему стать ее мужем сразу, но он вызвался подождать, пока она родит от Илая. Илаю очень нравится Минк. А Минк нравятся все, она очень добрая. Но больше всех ей нравятся Никас и Тагимель.
- Готовься к Празднику Водопада, - сказал сегодня утром Тагимель Никасу. Глаза его, серо-зеленые, выглядели холодными и вежливо-скорбными.
- Тебе жаль меня, Тагимель? – спросил Никас.
- Нет, - отвечал Тагимель. – Еще не хватало жалеть о тебе после твоей смерти.
- Давай я тебя побью, - предложил Никас. – Тогда ты точно будешь уверен, что моя смерть произошла по справедливости, не испытаешь печали.
- Я испытываю печаль, когда тебя слышу, - отвечал Тагимель. – Не говорят «произошла по справедливости». Хотя зачем я тебя учу, ты ведь все равно умрешь.
Никас стоял у Водопада и печалился – то ли о себе, то ли о человечестве. Потому что на Земле должно быть только пять человеческих душ. А это так мало.
*
«Я приду сюда завтра. И еще послезавтра. И умру… ну, может, через четыре дня. Или через пять. Хотя могу и через месяц, но жить целый месяц в ожидании смерти совсем не хочется».
Им достался весь опыт, все наследие человечества. Их электростанции работали сами, им приходилось только изредка менять на них изношенные детали. Заводы, изготавливающие эти детали, работали от тех же электростанций. Все было предусмотрено предками. Дома отапливались электричеством и дровами, в огородах росло все, что нужно для еды, а стада паслись на диких пастбищах. Оборот продуктов сводился к минимуму, необходимому пятерым.
У них было много древних вещей, в изготовлении которых они не нуждались – фарфор, силикон или каменные плиты, но они знали секреты их изготовления, и если потребуется, смогли бы создать технологическую линию. Правда, собирать ее пришлось бы долго, потому что вот уже много веков их было всего пятеро.
Внезапно Никас ощутил совершенно естественное желание – спрятаться в кустах, и чтоб его не нашли. Ну, пойдет он дальше. Найдет еще электростанцию, запустит ее. Можно жить в заброшенном городе. Но тогда Минк никогда не родит ребенка, потому что у ребенка не будет души… Или ему самому придется отдать свою душу более молодому? Как это было между Уной и Минк? Ведь неспроста же она умерла? Наверное, потеряла душу.
Вопросы о предках считались среди людей запретными вопросами, и узнать что-то можно было лишь тогда, когда старшие сами захотят им рассказать.
Это можно было понять. Мало кому захочется рассказывать о добровольных, пусть и героических смертях.
- АААААААААААААААААААА!!!!
Внезапность этого истошного крика чуть было не заставила Никаса упасть с Водопада раньше намеченного времени.
Кто-то со всей дури орал в кустах.
- Минк? – спросил Никас. – Минк, не кричи. Я так не упаду, меня только если столкнуть. А так – нет.
Кусты шевелились. Кто-то, очевидно Минк, убегал по заросшему кустами склону холма.
Никасу показалось, что он разглядел серую юбку и босые ноги. Все-таки Минк не особенно умна. Как пугала его в пять лет криками из кустов, так и продолжает пугать. Если Тагимель станет ее вторым мужем, ей придется нелегко, ведь он будет ее презирать куда сильнее, чем сейчас.
В тот день Никас так и не сбросился с Водопада, придумав себе неотложное дело: нужно было взять с Тагимеля обещание не смеяться над Минк.
*
- Я не буду смеяться над Минк, - пообещал Тагимель, настраивая какой-то странный прибор с круглой шкалой. – Мне уже давно не смешно. И искренне надеюсь, что на этой миротворческой ноте ты наконец-то переключишь свой заботливый разум на проблемы ночного отдыха.
- А если ее вторым мужем будет Леон? - внезапно забеспокоился Никас.
- Надеюсь, - безжалостно ответил Тагимель.
*
- Минк…
Никас подошел в девушке, стряхивающей крошки со стола.
- Что, Никас?
- Ты это… не делай так больше.
- Не прибираться? Да я б рада, но грязно тут. Илай не любит, когда грязно. Сегодня опять побил меня. Я боюсь…
- Так ты убеги от него.
- Не могу. Он же мой муж.
- А почему ты не ударишь его в ответ?
- Ты с ума сошел? Если я ударю его в ответ, он не выживет! Этого я и боюсь.
Минк показала Никасу огромный кулак и рассмеялась.
- Не кричи больше в кустах, - сказал Никас.
- Я? – удивилась Минк. – В кустах? Брось. Последний раз я кричала в кустах, когда мне было восемнадцать лет. А сейчас мне девятнадцать. Я уже взрослая.
Поднявшись к себе на последний этаж, Никас уткнулся лицом в подушку и заплакал. Время действительно шло слишком быстро.
*
- Привет. Это я кричала.
Никас подскочил на кровати. За окном была ночь, а по ночам ему часто снилась всякая ерунда. Иногда Минк, иногда кто-то похожий.
- Ты кто? – спросил он светлую фигуру, стоявшую посреди его комнаты.
- Меня зовут Геля, - отвечала фигура, едва уловимо искажая привычные Никасу слова. - Я никогда не видела раньше других людей. Наши предки считали, что на людей на Земле может быть только семеро. Чтобы родился новый человек, я должна была умереть. Я кричала потому, что, увидев тебя, пережила глубокий шок.
Никас окончательно проснулся.
- Вас еще семеро? – переспросил он, тоже переживая глубокий шок.
- Нет. Мы жили внизу, в долине, - сказала Геля. - Но потом разлилась река, и все мои соплеменники утонули. А я выжила, потому что сидела в тюрьме, а тюрьма стояла на взгорке. Я не смогла им помочь. Только через три дня я выбралась, собрала все, что поймала в воде и пришла сюда. К водопаду. Я очень испугалась, когда увидела человека…
- К Водопаду, - грозно перебил ее Никас, подчеркнув большую букву. – Водопад один.
- Нет, - Геля покачала головой. – У нас тоже есть свой. Совсем маленький. Нас было шесть женщин и один муж. Я не хотела умирать. А теперь жалею, потому что…
Она замолчала.
- Почему? – спросил Никас.
- Я никогда не видела призраков. – Людей без душ. Но мне все равно умирать. Поэтому я не боюсь.
Никас задумался. Первый раз в жизни он думал так много и так глубоко.
- Я не убью тебя, - объявил он в итоге. – Тут есть тюфяк в углу. Возьми его и спи. Завтра откроем тебе комнату, чтобы ты в ней жила.
*
- Как это – шестеро? Ты что, считать не умеешь? Раз, два, три, четыре, пять!
Леон действительно умудрился как-то так посчитать их всех вместе с Гелей, что выходило пять.
- Это юношеский максимализм, - объяснил Илай. – Протест. Я читал, древние тоже от этого страдали.
- А сами попробуйте столько думать о смерти! – воскликнула Минк. – Бедный мальчик! Не удивительно, что он решил, будто нас шестеро! Через неделю он вообразит, что нас десять!
- Хотите чаю, Геля? – спросил Тагимель. Он паял электрический чайник, сломавшийся три дня назад. – Хоть вы все еще пятая, но было бы невежливо с нашей стороны проигнорировать ваше появление. Минк накормит вас завтраком. Надеюсь, после этого у вас пропадет желание считать себя шестой. Это не согласуется с нормами поведения в нашем поселке.
Геля согласилась. Здесь в ее самоубийстве необходимости не было, поэтому она и не спорила.
- Почему ты обращаешься к ней во множественном числе? – спросил Никас у Тагимеля, когда все разошлись.
- У древних так было принято разговаривать с малознакомыми людьми. Мой отец писал мне об этом в своих посланиях.
- Значит, и я должен так с ней говорить? – удивился Никас.
- Ты можешь вообще не говорить с ней, потому что скоро умрешь, - в голосе Тагимеля явственно слышалось отвращение.
- Но тогда она станет пятой!
Некоторое время Тагимель молчал, потом ответил:
- Во-первых, это не твоя забота, а во-вторых, пятым будет мужчина, потому что мужчин у нас больше.
*
Всю следующую неделю Никас чувствовал себя сумасшедшим.
Их было шестеро. Никас, Минк, Геля, Леон, Илай и Тагимель. У кого-то из них не было души?
- Ты ведь умеешь считать, - сказал он Леону. – Это же бред! Нас ведь шесть, а не пять!
- Молчи, неразумный! Грядет затмение, предсказанное древними. После него все может измениться, а мы не хотим ничего менять. Нам и так трудно. Если сейчас подвергать сомнению мудрость предков и Матери Нашей – нас ждет нестабильность, споры, развал государства! Вспомни столетия Тьмы, когда Мать Наша, простоволосая и босоногая ходила от пепелища к пепелищу! Ты этого хочешь, смертник?
Никас попятился.
И, развернувшись, бросился вон. Он был твердо убежден, что Мать Наша ни в коем случае не должна ходить босой по пепелищу из-за какой-то там математики. Пять, так пять.
*
Но сомнения не утихали.
- Минк, но ведь нас шестеро!
- Я женщина. Я не умею считать.
- Эх… Удобно тебе.
*
- Тагимель…
- Будь любезен, отчипись пожалуйста.
Тагимель знал много ругательств, дошедших до нынешнего человечества с самых древних времен. И еще он знал много эвфемизмов. И факт употребления им именно эвфемизма родил у Никаса нехорошее предчувствие.
*
- Геля, а ты-то хоть знаешь, что нас шестеро?
Геля, рисующая что-то на обрывке бересты, обернулась.
- Конечно. Но зачем нарушать традиции? - сказала она весело.
- А когда меня сбросят с Водопада?
- Мы найдем выход, не бойся! Я его всегда находила!
Геля была некрасивой, совсем непохожей на Минк. Светлые вьющиеся волосы, скуластое, но тонкое лицо, худая и изящная, будто кошка. Даже одевалась она в бежевое и серое: бежевую юбку, бежевую жилетку и серую кофточку. А еще она носила бусы и серьги из круглых розовых камешков.
Никасу стало до слез жалко Гелю. Как она здесь останется совсем одна? Конечно, ее никто сбрасывать не станет, потому что женщин нет. Но и в жены возьмут только в крайнем случае.
*
- Илай… нас ведь шестеро.
Илай долго и молча смотрел ему в глаза.
- Нет. Нас все еще на одного больше, чем надо для того, чтобы продолжить человеческий род. И поэтому завтра тебе все-таки придется прыгнуть. Я не могу больше ждать.
*
В древних литературных источниках герои встречали смерть «с гордо поднятой головой». Никас подозревал, что никогда не попадет ни в какие литературные источники. Голова не поднималась, его трясло, а шаги получались маленькие-маленькие. Даже когда он последний раз выполнял свои обязанности – кормил скотину, чистил стойла, задавал корм, проверял, как работают поилки - у него дрожали руки. Животные чувствовали его состояние и пытались его успокоить. Кто будет ухаживать за ними без Никаса? Официально Никас сдавал дела Леону, но тот не особенно вникал – ему больше нравилась охота.
- Пошли, - Илай положил ему руку на плечо.
Геля всю ночь проплакала и к Водопаду не пришла. От этого Никасу становилось еще хуже.
- Прощай! – Минк обняла его. – Да примет тебя в свои всепрощающие объятия Мать Наша!
- Да восславят твою жертву духи предков! – прокричал Леон, выбросив вверх кулак. – Слава! Слава!
- Но зачем? – не выдержал Никас. – Зачем вы так со мной поступаете? Ведь есть доказательства того, что предки неправы!
- Предки не могу ошибаться! – громовым голосом возразил Илай. – Никогда! Предки были великой цивилизацией! Они завещали нам жить впятером, вот мы и живем впятером. Некоторые из нас ненавидят друг друга, - он покосился на молчащего Тагимеля, - но мы терпим. Без этого нам не выжить!
И подтолкнул Никаса к краю обрыва. В этот момент Никасу показалось, что Тагимель почувствовал себя неуютно. Он бросил в сторону Никаса и Илая один беспокойный взгляд, а потом отвернулся в сторону тропинки.
- Подождите, - произнес он.
Все привыкли слушаться Тагимеля.
На солнце между тем наползло облако, добавив зеленой траве серых красок. Никас чувствовал себя, словно замороженный. Он знал, что эти люди, вместе с которыми он рос, и которых любил, и которые – он в это не сомневался – любили его, должны соблюдать Великий Закон, но все же надеялся, что в последний момент можно будет не искать в себе героизм.
Затмение. Может быть, оно уже началось? Может быть, оно успеет пройти, и начнется новая эпоха?
Он взглянул на небо. Солнца не было видно, его загородило большое пышное облако, и понять, что происходит наверху, не было никакой возможности.
Тогда он посмотрел вдаль – туда. Куда были направлены взгляды всех присутствующих. По тропинке бежала Геля. Сегодня на ней было больше тряпок, чем обычно, и все они живописно развевались следом.
- Никас! – крикнула она. – Никас!
Подбежала, обняла. Вынула из кармана, красивый, расшитый бисером кожаный пояс.
- Это тебе в Страну Смерти, - сказала она.
- Зачем, - поморщился Тагимель, - тратить такую хорошую вещь на человека, который все равно ей не воспользуется?
- Это подарок для Матери Нашей, - сказала Геля.
А на Никаса вдруг нашло. Он сорвал с себя пояс и, размахнувшись, швырнул в лицо Тагимелю.
- На! Носи вещи мертвеца! Отращивай копыта!
И бросился к краю обрыва.
Но рука Илая метнулась вслед, словно гадюка, схватила за шиворот, дернула. Подошел Тагимель и, брезгливо морщась, снова застегнул на нем дар для Матери Нашей.
А потом Никаса столкнули.
Одновременно с этим все упали на колени, воздевая руки в молитве. Мир перевернулся, и Никас увидел, что облако ушло, и на небе, чуть подернутом дымкой, от белого диска солнца остался только узкий изящный серп.
*
Никас влетел в водяную морось, потом в поток, а потом что-то дернуло его вверх в районе талии.
«Пояс!»
Наверное, веревка была привязана где-то выше и спереди, поэтому теперь Никас улетал от водопада прочь, вглубь каньона, все ближе к поросшему деревьями склону.
Обычно задумчивый и рассеянный, он сразу понял, что именно произошло, и в восторге повторял имя Гели, пока не врезался в древесный ствол и не обнял его руками. Тогда он переключился на ругательства.
Ощупав себя, Никас понял, что веревки нет, а есть какая-то маленькая коробочка, зашитая в пояс на спине. Видимо, технологии древних. Вспомнился летающий шарик, управляемый с помощью пульта.
Никас так и не смог вспомнить, кто ему этот шарик показывал.
*
- А как бы, ты думаешь, я поднялась к вам снизу?
Геля поправила на спине рюкзак и подтянула лямку.
- Но почему ты мне сказала, что ты увлекаешься этим… альпинизмом и собираешься меня спасти? – обиделся Никас.
- Ты бы нас выдал, глупый. Ты слишком правдив. А теперь бежим, потому что они наверняка за мной погонятся.
Никас вспомнил, что во время падения видел человеческую фигуру у края обрыва. На фоне неба было не разобрать кто это, но такая стройная и высокая фигура была только у одного человека. И этот человек не был дураком. Если он видел, что Никас не умер…
- Да, надо линять. Сматываться. Бежать. Но куда?
- Я украла карту, - похвасталась Геля.
*
«Нас пятеро. Нас все еще пятеро… нет, четверо гонятся за нами, а мы – пятый и шестая. Но так не может быть. У кого-то из нас нет души».
Споткнувшись о корень, Никас сел на тропинку и обхватил голову руками.
- Я не могу, - сказал он. – Мои мысли казнят меня. От них нельзя убежать, они всегда со мной. Они говорят, что мы с тобой оба – пятые. Что я преступник.
Остановившись, Геля задумалась.
- А мои мысли считают, что нам даже одного не хватает. Поэтому мне не нужно ни от кого убегать.
- Ты бежишь за компанию со мной?
- Да. Мы вместе убегаем от твоих мыслей.
2.
Сначала они жили в «стеклянном» доме, которых было много в заброшенном городе, но уже через год Никас построил небольшой сруб. Там родилась Эстель – их первая дочка.
Геля предусмотрительно захватила с собой семена из амбара, поэтому в продовольствии недостатка не было. Иногда Никас охотился на оленей.
*
Их вторая и третья дочка родились через два года.
И тогда Никас, так и не сбежавший от своих мыслей, начал просыпаться по ночам от ужаса.
- Нас пятеро, - говорил он. – Пять человеческих душ. Может быть, древние были правы. Вдруг, когда мы ушли, мой поселок погиб? Мы же не знаем. Что-то должно было случиться у них во время затмения. Нас снова пятеро. Одна моя дочь по характеру похожа на Леона, другая – на Минк. А третья, возможно, на Илая. Как мы продолжим род? У меня только дочери, а я – их родственник. Неродственного генетического материала в городе нет.
- Это будет еще не скоро, - с улыбкой отвечала Геля, качая колыбель. – Мы можем пойти туда когда-нибудь и взять все, что нам надо, чтобы у наших дочерей было неродственное потомство.
- А если кому-нибудь из нас для этого придется умереть? Что нам делать? Как справлялись древние?
Когда мнительность оставляла Никаса, тревожиться начинала Геля. В конце концов, они стали ругаться каждый вечер.
- Ты должен сходить, посмотреть, что стало с твоими! – настаивала Геля. – Может быть теперь, из-за меня, вас может быть семеро!
Никас отказывался. Конечно, их поселение всего в трех днях пути. У него есть карта. И даже карта всей Земли.
Но идти он боялся. Там были его соплеменники. И его мысли обрадуются им.
*
Как-то раз, когда они обедали, Никас, подняв глаза от тарелки, увидел стоящего на дороге человека с рюкзаком и ящиком в руке. Человек был высок, одет в длинный плащ с капюшоном и смотрел в сторону их забора.
- Все в дом, - быстро скомандовал Никас и побежал в сарай за ружьем. Надо было убить человека.
*
Медленно ступая, он вышел за калитку.
- Стой на месте! – крикнул он человеку. – Подними руки!
Человек покорно поставил на ящик землю и поднял руки. А с его головы сам по себе сполз капюшон.
От удивления Никас опустил ружье.
- Тагимель?
- Я отрастил копыта, - лукаво улыбнулся тот.
- Мать Наша! – воскликнул Никас.
- И, кстати, принес вам цыплят, - Тагимель наклонился и поднял странную коробку с дырками. – Если верить древним, олени и козы в вашем краю есть, а кур не водится.
Теперь Никас услышал, что в коробке пищат цыплята.
*
- Минк родила двойню, - рассказывал Тагимель. – Все решили, что виновато затмение, и хотели одного мальчика сбросить в водопад. Илай приказал жене отдать ей ребенка, но она двинула ему в челюсть, и он неделю лежал в лазарете. Потом ее захотел обмануть Леон, но тут уже я не позволил. Я ведь знаю… то есть, помню, что нас на самом деле было шесть.
- И что?
- Ничего, шесть и осталось. Но чтобы прекратить нападки на детей, я ушел. Да и соплеменники ваши уже не так крепки в вере. Минк решила рожать еще раз. Честно признаться, - Тагимель смущенно отвел глаза, - я ушел еще и из-за этого... Уж больно она страшна. Пусть ей останется Илай.
- А откуда ты узнал, что мы… что я… - Никас мялся, стыдясь, что малодушно прервал традицию.
- Видел, - сказал Тагимель. – Я ведь не полный кретин. Застежка на поясе была такая же, как на альпинистском снаряжении. С антенной. Поэтому я и надел его на тебя снова.
Геля и Никас переглянулись.
- Я останусь в этом городе. Хранилище генетического материала в нашем поселке испортилось в день затмения – перегнили провода. Поэтому я должен жениться, и могу взять в жены из ваших дочерей, когда они вырастут. Я тогда буду еще не старый.
- А двух других мы попробуем сосватать за мальчиков Минк! – обрадовалась Геля. – Значит, на земле нет людей без души?
*
- Тагимель! Смотри, что построил Никас!
Зайдя за дом, Тагимель увидел огромную яму, выстланную бело-голубым силиконом. В яму из крана наливалась вода.
Когда зашло солнце, и дети улеглись спать, яма наполнилась до краев.
Никас и Геля разожгли костер.
Тагимель лежал посреди бассейна на спине, раскинув руки, и смотрел в темное небо.
Перед глазами уже в который раз пробегали строки Инструкции:
«Для детей, рожденных из ГенБанка, категория «экстра», достигших шестнадцати лет...
…
Пункт 319. На этой стадии из оставшейся популяции следует взять четверых. Перепрограммировать прошлое. И пусть у них будет абсурдное, но непреложное правило жизни (см. примеры).
Дальнейшую работу следует продолжать лишь с теми, кто силой собственной мысли, из чувства противоречия, под влиянием инстинктов или по каким другим мотивам преодолеет барьер абсурда. Отбирайте для размножения лишь тех, кто сомневается. Отбраковывайте тупых и косных.
…
Я не уверен, что именно эти правила помогут нам построить новую, взрослую, сознательную и гуманную цивилизацию. Но так, по крайней мере, мы сохраним здравый смысл и рассудок на нашей планете. Потому что сейчас они, а, следовательно, и жизнь вообще...».
Кто писал эти пункты? Кто стирал им память о детстве? Тагимель не знал. Но кто бы это ни был, он рассчитал все. Даже то, что рано или поздно его система разрушится. И он, Тагимель, должен делать то, что должен, и будь что будет.
*
- Смотри, - обратилась Геля к мужу, - какой Тагимель красивый и заботливый. Правда, не жалко отдать за него свою дочь? Ту, которой он понравится. И у них будет много детей… пятеро. Или семеро?
- Нет, - дернулся Никас, - б-больше семи.
- Хорошо, - кивнула Геля. – Больше семи. Обязательно.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
суббота, 02 июня 2012
The end is nigh
Название: Рассказ о потерянном сне
Типаж: социальный активист (по возможности, дельфин)
Квест: история о потерянном сне
Автор: LenaSt
Бета: нет
Краткое содержание: Если вам ничего не снится, значит, у вас все есть (с)
читать дальше
Обычно Николеттус Кубикус любил свою работу. Поиск всевозможных пропаж был не только источником средств к существованию для господина Кубикуса, весьма недурного существования, следует отметить; но также и хобби.
Николеттус находил потерянное с раннего детства. Согласно семейной легенде, мать Ника, вынув полугодовалого сына из кроватки, вытащила из крохотного кулачка свое кольцо, неведомо куда пропавшее двумя годами ранее.
«Представляете, – рассказывала потом счастливая владелица всем, кто соглашался слушать, – ума не приложу, как Никки удалось отыскать мое колечко, то самое, что подарила мне моя дорогая мамочка. Я уже думала, никогда его больше не увижу, но Никки нашел его, чудесный ребенок. А ведь он еще даже ходить не начал!»
Став постарше, Николеттус охотно помогал всем желающим с поисками любой мелочи – будь то перламутровая пуговица от осеннего пальто, чехол от зонтика или соседский щенок. На удивленные вопросы окружающих, как же ему это удается, Никки обычно сдвигал домиком редкие брови и отвечал, что «надо просто внимательно осмотреться».
Поэтому, когда после окончания колледжа Николеттус сообщил родным, что не хочет осваивать трудовую стезю бухгалтера, любовно выбранную для него семьей, а собирается открыть собственное сыскное агентство, его решение было принято, пусть и не без слез, и тому подобных охов-ахов. Мать и бабушка, воспитавшие Никки (кстати, в честь последней он и был назван) безмерно огорчились, что их мальчик предпочел солидной и уважаемой профессии такое странное занятие, хотя и вынуждены были признать: поиск пропавших вещей – лучшее, что когда-либо удавалось Николеттусу.
Надо сказать, деньги потраченные на найм подходящего для конторы помещения, обстановку и прочее, окупились в течение нескольких месяцев. Спустя год Николеттус переехал в более престижный район, а еще через два – обосновался в деловом комплексе в самом центре Аррижа.
Да, Николеттус Кубикус любил свою работу. Но в такие дни, как сегодняшний, он начинал сомневаться в этом.
– Мадам, – терпеливо уговаривал Николеттус, подперев свой холеный, чисто выбритый подбородок с едва заметной ямочкой в центре сложенными лодочкой ладонями. – Мадам, я не могу сделать того, о чем вы просите.
– Но почему?! Мне говорили, вы можете найти все, – посетительница явно теряла терпение и оттого последняя фраза прозвучала в тональности бьющегося стекла.
– Потому что, – Николеттус сопроводил свои слова сочувственным вздохом, – я могу отыскать лишь пропавшее. То, что вы потеряли, мадам, понимаете? Я не могу отыскать то, чего у вас никогда не было.
– Но я потеряла! Я потеряла радость жизни, ее смысл, ее вкус!
Дама выпрыгнула из кресла для посетителей, глубокого, обитого велюром, и умоляюще сложила на груди тонкие руки. – Моя половинка скитается в этом жестоком, холодном мире, и пока я не найду ее, она потеряна для меня. Потеряна!
– Мадам, – Николеттусу оставалось лишь надеяться, что дело не дойдет до вызова охраны. – Найдите себе мужа, потеряйте его – и приходите. Я буду рад вам помочь, но не раньше. Это же не брачное агентство, в конце концов.
Когда настырная посетительница удалилась, сыщик засек время по наручному хронометру и нажал кнопку селектора:
– Дольфус, зайди, будь любезен.
Дольфус появился спустя двадцать минут. Николеттус с неудовольствием оглядел наряд помощника – сегодня тот выбрал клетчатую рубашку с засаленными налокотниками и мясницкий фартук с подозрительными разводами. В своем стремлении составить полную противоположность франтоватому шефу, Дольфус не брезговал ничем. Не далее как двумя днями ранее он шокировал посетителей бизнес-центра нарядом парамедика, который изобретательно дополнил металлическим контейнером с пугающе-красной надписью «Забор органов».
Николеттус Кубикус и Дольфус ненавидели друг друга. Это была та самая необъяснимая химия внезапной и мгновенной неприязни, которая приключается между двумя людьми так же стремительно и неумолимо, как и подлинная любовь. На одном деловом приеме, куда Кубикус вынужден был ходить, чтобы регулярно встречаться и выпивать со всевозможными нужными людьми, ему представили странного маленького человечка без фамилии. Голова человечка едва доставала до солнечного сплетения сыщика, который и сам не отличался завидным ростом; густые волосы стояли дыбом, а маленькие глазки-бусинки поблескивали из-под бровей. Брови, пожалуй, были самой примечательной деталью в облике незнакомца – густые, сросшиеся на переносице, казалось, в них ушла вся энергия роста, отпущенная тщедушном тельцу. Когда человечек говорил, брови шевелились в такт его словам, точно мохнатые гусеницы на капустном листе, и выглядело это презабавнейше.
Протянув ему руку, Николеттус обаятельно улыбнулся и произнес:
– Никус Кубикус, можно просто Ник.
Человечек руки в ответ не протянул, буркнув:
– Неправда!
Слегка ошарашенный, Ник убрал руку, зачем-то вытер ее о полу пиджака и переспросил:
– Что неправда, простите?
Человечек ожег его мрачным взглядом, усиленно зашевелил гусеницами-бровями и выпалил:
– Вас зовут не Никус, и если вы врете даже насчет своего имени, то ни за каким чертом руки вам не подам!
Николеттус покраснел. Человечек уязвил его в больное место, невинная ложь объяснялась очень просто: всю сознательную жизнь Кубикус стеснялся своего оригинального имени, полученного в честь бабушки Николетты и, повзрослев, даже предпринял попытку официально сменить его. Впрочем, он передумал, после того как мать, прорыдав восемь часов кряду, пообещала рассказать бабушке, что Николеттус пренебрегает ее ролью в семье и тяготится своим славным именем. Мадам Кубикус-старшая была женщиной суровой, несмотря на преклонный возраст, и связываться с ней Ник не рискнул, предпочтя в итоге не афишировать данное при рождении имя, называясь всюду Никусом или просто Ником.
Пожав плечами, Николеттус отошел от скандального коротышки, не ввязываясь в выяснения, откуда же тому известны такие подробности.
Подхватив бокал с ядовито-лимонным напитком с подноса пробегавшего мимо официанта, он заставил свои лицевые мышцы сложиться в скучающую гримасу, которая, как ему казалось, отличает людей никогда не попадающих в неудобное положение.
Но странный малый без фамилии не шел у него из головы, и на следующий день Кубикус перезвонил приятелю, который и подвел к нему этого коротышку. Выслушав вопрос Николеттуса, приятель коротко хохотнул:
– Дольфи прелесть ведь, правда? Кстати, возьмешь его к себе на работу? Мечтаем от него избавиться всем отделом...
Так Николеттус Кубикус и Дольфус познакомились, возненавидели друг друга и стали работать вместе. Помощник из Дольфуса вышел омерзительный. Трижды с тех пор он увольнялся со скандалом, и трижды сыщик вынужден был умолять его вернуться. К вящей печали, обходиться без хамоватого низкорослика Кубикус не мог: в своем роде Дольфи был феноменом, как и сам Николеттус. Только его дар заключался не в поиске пропаж, а в распознавании лжи. Дольфи определял ложь сразу, с полувзгляда, с полуслова – и никогда не ошибался.
Теперь, глядя на маленькое мрачное лицо Дольфи, на его угрожающе шевелящиеся брови, Николеттус с тоской сознавал: что бы тот ни попросил, придется соглашаться.
– Ты сообщил, что желаешь обсудить кое-что, когда я освобожусь. Я освободился и слушаю.
Дольфус приблизился и без приглашения уселся в опустевшее после ухода посетительницы кресло напротив шефа.
«О нет, – мысленно простонал Николеттус, – только не это. Сейчас он снова попросит прибавки, третий раз за последние три месяца, уму непостижимо!»
– Ты же знаешь, Дольфи, это уже в третий раз. Ну невозможно так работать… Послушай, – глаза Кубикуса загорелись надеждой, рука потянулась к чековой книжке, – давай я тебе лучше зарплату увеличу, а? И премию выдам, прямо сейчас, хочешь? В размере тройного оклада?
Проблема с Дольфи заключалась в том, что под прибавкой он имел в виду отнюдь не денежное вознаграждение. Материальные блага вообще мало его волновали, а «прибавкой» в данном случае выступала продолжительность рабочего дня, который отводился на выполнение им служебных обязанностей. Само собой, не стоит думать, что Дольфи стремился удлинить свой график. Неизвестно, читал ли он Маркса, но действовал сугубо по сформулированному автором «Капитала» постулату, видя свое богатство в количестве свободного времени.
Надо сказать, Дольфи нуждался в свободном времени чрезвычайно остро. Увлечение, нет, даже призвание, которому он отдавался всем своим низкорослым существом, съедало без остатка временные ресурсы, которыми он располагал, но требовало еще большего.
Дольфи боролся за правду. Началось это, когда в возрасте пяти лет он обнаружил свой невероятный дар распознавать ложь; неважно в каком виде – устную, печатную, написанную от руки, выбитую на камне, выложенную рисовыми зернышками, словом, любую.
Выявив в себе столь ценный талант, почти одновременно с этим Дольфи открыл могущество обладания истиной. Периодически то мать, то отец отводили его в сторонку и, засовывая липкий комок сладостей в маленькую лапку, шептали: «Будь хорошим мальчиком, не говори…».
Став постарше, Дольфи попытался перенести свое влияние в школьные стены, и тут его ждала неудача. Сверстники не проявили стремления склониться перед сиянием правды, хуже того, после очередного разоблачения они посягнули на хрупкую физическую оболочку ее носителя. Крепко получив по шее, Дольфи призадумался: к физическим страданиям он оказался как-то не готов. Пришлось затаиться. Так бы, вероятно, бесславно и окончилась его карьера правдоборца, если бы однажды родители не подарили Дольфи компьютер, и он не открыл для себя интернет.
И это был тот самый момент.
Потенциал Всемирной паутины Дольфи оценил мгновенно: радиус действия, анонимность, доступность, – все это предоставляло поистине неограниченные возможности. Он ощущал себя воином справедливости, а полем его сражения был интернет. Народная мудрость, гласящая, что «в интернете кто-то неправ» воспринималась им буквально, и данный факт подлежал искоренению. Каждый божий день (или ночь) Дольфи бороздил просторы интернета с мышью или стилусом наперевес и восстанавливал попранную истину. Форумы, блоги, анонимные сообщества, новостные сайты, – Дольфи добросовестно обшаривал все, что только мог и всюду сеял семена правды. Но информационное пространство ширилось и росло, его было много, а Дольфи был один. Соответственно, вопрос времени, изначально стоявший остро, в дальнейшем перешел в стадию крайней болезненности.
Глядя на Дольфи, Николеттус нервно поправил очки с молочными стеклами. Эти очки, с которыми Кубикус никогда не расставался, были весьма примечательной деталью образа сыщика. Немногие знали, какая особенность заключалась в данном аксессуаре. Как-то раз знакомые дамы упросили Николеттуса поведать секрет его феноменальной способности. Подбадриваемый кокетливыми смешками, одурманенный сладкими ароматами селекционных духов и дорогого вина, лившимися на него со всех сторон, сыщик спросил зажигалку, и, получив ее, щелкнул резной крышечкой, показав присутствующим дрожащий огонек. После чего попросил притушить верхний свет и взмахнул рукой, описав плавную дугу перед застывшими зрительницами. На миг в воздухе повис едва различимый светящийся след, повторивший движение Николеттуса.
«Примерно так, – объявил довольный собой Кубикус восхищенной аудитории, – я вижу следы пропавших вещей».
И это было правдой. Конечно, сам механизм был намного сложнее, но принцип был именно таков: каждый объект в глазах Николеттуса обладал индивидуальным, одним только ему присущим «рисунком» и, перемещаясь в пространстве, оставлял различимый взгляду сыщика след. Сам Николеттус называл это «цветовым отпечатком»; очки же, выполненные из специальным образом обработанного стекла, нейтрализовали этот самый цветовой след, чтобы не замыливать сыщицкий глаз и вообще не отвлекать в повседневном быту. Когда Кубикус снимал очки, это означало одно – он за работой.
Оставив без внимания вопрос Николеттуса, Дольфи положил руки перед собой и принялся сосредоточенно ковырять заусенец на большом пальце. Знаменитые брови сошлись на переносице и замерли, что было невиданно. Все указывало на чрезвычайное душевное беспокойство кубиковского помощника, и сыщик не преминул это отметить.
«Кажется, Дольфи что-то от меня нужно, – подумал он, – и, кажется, это все-таки не прибавка. Интересно».
Дольфи маялся так явно, что Николеттус ощутил приятную тяжесть в груди.
«Всегда бы так, – не без злорадства отметил он про себя, – а то, понимаешь, ведет себя как…»
Как вел себя Дольфи сыщик додумать не успел, поскольку гусеницы на лице помощника жалобно шевельнулись, и тот произнес нечто такое, что заставило Николеттуса подскочить в дорогом офисном кресле.
– Я хотел обратиться к тебе за помощью, – сообщил коротышка сквозь зубы. – У меня пропало кое-что. Кое-что очень важное для меня.
«Настолько важное, что ты готов даже просить меня?» – чуть было не ляпнул Кубикус, но сдержался – это было бы в высшей степени непрофессионально, а своей сыщицкой этикой Николеттус безмерно гордился. Кстати говоря, этика и диктовала острую необходимость в услугах Дольфи, поскольку клиенты Николеттуса далеко не всегда поручали ему найти принадлежащие именно им вещи, и отнюдь не всегда заказы на поиск пропавших людей диктовались добрыми намерениями. С появлением Дольфи процент мошенников и обманщиков свелся к круглому и крепкому нулю, как уже было сказано ранее, в узнавании лжи Дольфи не ошибался никогда.
Поэтому Кубикус для вида повозился немного, растягивая паузу, поперебирал папки в столе, аккуратно протер замшевой тряпочкой экран коммуникатора, поочередно проверил шнурки на безупречно начищенных туфлях, надел на лицо любезную улыбку и сообщил:
– Конечно, я весь внимание.
Дольфи уставился на него с таким подозрением, что Николеттусу стало неловко.
«Как его разобрало-то».
– В общем, у меня пропала одна вещь. Ну, не совсем вещь, а… Это странно, на самом деле. И я не хотел бы, чтобы ты проболтался хоть одной живой душе. Да, только попробуй, – Дольфи явно накручивал себя.
Николеттус выждал, пока тот успокоится, и вновь адресовал ему ободряющую улыбку:
– Спокойнее, Дольфи. Ты сейчас не мой помощник, ты мой клиент. А ты же знаешь, я никогда не болтаю о клиентах.
Это было правдой, и Дольфи заметно успокоился.
– У меня пропал… сон.
Николеттус ошарашенно молчал.
– Не в смысле, что я не сплю. А в смысле, что у меня пропал сон, который я часто видел последнее время. И он нужен мне.
– И что же такого в этом сне? – осторожно поинтересовался сыщик.
Дольфи напряженно думал, хмурясь и ерзая в кресле.
– Я не знаю, – наконец выдавил он, остервенело терзая несчастный заусенец, – просто не могу вспомнить.
– Ладно, расскажи, что можешь.
И Дольфи рассказал. Говорил он путано, без конца перескакивая с одного на другое, не заканчивая мысль и сбиваясь на невнятные, но мрачные угрозы в адрес неведомого похитителя. Из рассказа следовало, что последний год серую жизнь Дольфи скрашивал один сон, после которого тот просыпался со счастливым всхлипом на губах, и вообще жизнь начинала играть всеми цветами радуги. Теперь сон исчез, какая-то паскуда украла его, а Дольфи не находит себе места и жаждет вернуть его.
Выслушав, Николеттус озабоченно покачал головой и спросил:
– А ты точно уверен, что сон не ушел сам по себе? Ну, знаешь, как это бывает со снами. Мне вот когда-то тоже снились, гм, интересные сны, но они прошли с тех пор, как я обзавелся подругой.
– Не смей сравнивать мой чудный сон со своими неполовозрелыми бреднями! – взвился Дольфи. – И вообще, не пошел бы ты!
– Ладно, ладно, не злись, я посмотрю, что можно сделать.
Сняв очки, Николеттус пристально всмотрелся в Дольфи, затем заставил помощника несколько раз повторить ранее сказанное про сон, внимательно наблюдая за чем-то видимым лишь ему одному, после чего вернул очки на переносицу.
– В принципе, думаю, можно попробовать.
Квартирка, в которой обитал Дольфи, располагалась в маленьком двухэтажном особняке довоенной постройки. Поднявшись по пропахшей кошками лестнице, сыщик оказался перед массивной дверью, украшенной металлическими пластинами и дверным глазком, располагавшимся на уровне грудной клетки. Дверного звонка поблизости не оказалось, поэтому Николеттус недолго думая постучал кулаком.
– Что, даже домофон установить не судьба? – ядовито спросил он у нарисовавшегося в дверном проеме помощника.
– Мне нормально, – коротко проговорил тот. – Чем меньше тут ходить будут, тем лучше.
Пройдя в узкую на удивление чистую прихожую, сыщик протянул ему пластиковую папку.
– Ознакомься и подпиши. Это договор на оказание услуг по поиску пропажи.
Дольфи достал свежераспечатанный лист и углубился в чтение.
– Это вообще нормально? – произнес он спустя пару минут. – Что это за хрень такая?
Кубикус пожал плечами.
– Ты же не думал, что я стану работать бесплатно?
– Не думал и согласен платить, но это что такое вообще? – Дольфи ткнул пальцем в последнюю строчку, гласившую «Трудовой договор и сопутствующая документация прилагаются».
– А это, – безмятежно сообщил Николеттус, – твой контракт на пять лет. Плюс табель и должностная инструкция. Мне надоело, что ты постоянно держишь меня в подвешенном состоянии, чуть что угрожая уйти. Нет уж, ты нужен мне, Дольфи, и я готов не скупиться, оплачивая твой труд. Но взамен мне нужна определенность. И надежность. Так что, выбор у тебя невелик: либо ты подписываешь, я нахожу твой сон, и ты работаешь как положено; либо пусть все идет как идет, но свое драгоценное сновидение ты ищешь сам. Или прощаешься с ним.
Дольфи побагровел так, что в какой-то момент Николеттус испугался, что перегнул палку.
«Надо было написать три года», – пронеслось в его голове.
Размахнувшись, коротышка что есть силы впечатал лист в стену, затем вырвал у Николеттуса дорогое чернильное стило и поставил крючковатую подпись под договором.
– Вот, – сказал он, сверля сыщика глазами-бусинками, – найди этот чертов сон, и на пять лет я твой с потрохами.
Довольный Кубикус поспешил спрятать договор от греха подальше.
Осмотр места происшествия не занял много времени. Сразу пройдя в спальню, Николеттус тщательно осмотрел каждый кубический сантиметр пространства вокруг кровати, затем повернулся к помощнику.
– Когда точно пропал твой сон? Мне нужно постельное белье, которым ты пользовался в то время, наверняка на нем есть след твоего сна, а, может, и он сам.
После непродолжительных поисков обнаружилась недостача бязевого комплекта, причем Дольфи был точно уверен, что почивая на нем видел тот самый вожделенный сон.
– Ясно, – сыщик был краток и деловит, – химчистка, прачечная, пляж?
– Прачечная, чуть дальше по улице, третий дом, вход со двора. Какой еще пляж?
– У меня был знакомый, который брал на пляж простыни в качестве подстилки, ну, знаешь, чтобы лежать на них, а не на голом песочке. Вот я и подумал, что ты, возможно, тоже настолько альтернативно одарен…
Для Дольфи это было уже слишком, маленькие кулаки сжались. Не дожидаясь пока коротышка перейдет к решительным действиям, Николеттус спешно покинул помещение.
Визит в прачечную ясности не прибавил. Обольстив пожилую приемщицу белоснежной располагающей улыбкой, Николеттус выяснил, что искомый бязевый комплект «белый в синюю уточку», действительно сдавался Дольфусом в стирку вместе с другими вещами. А вот обратно, судя по всему, получен им не был. Или исчез уже непосредственно из квартиры – впрочем, данный вариант пока не рассматривался. Приподняв белесые стекла очков, Кубикус бегло оглядел прачечную, наметанным взглядом определив, что под крайним справа стиральным агрегатом оборудован тайник с крадеными вещами клиентов. Сердечно поблагодарив добрую женщину, сыщик удалился.
Потоптавшись на улице, Николеттус вынужден был признать очевидное: след прервался и в прачечную он наведался зря, не считая не относящегося к делу тайника с ворованным. Хотя, подумал Николеттус, расхаживая взад и вперед и пытаясь рассмотреть свое отражение в витринах, почему, собственно, не относящегося. Просветлев лицом, сыщик направился восвояси. Прачечная работала круглосуточно, и ему не терпелось пообщаться со сменщиком покладистой приемщицы.
Второе посещение прачечной оказалось куда более занимательным. Когда Николеттус подошел к тускло освещенной двери заведения, предоставлявшего населению столь необходимые бытовые услуги, улица была темной и безлюдной. Петли жалобно скрипнули, предупреждая о непрошеном госте, Кубикус на всякий случай нащупал рукоять пневматического пистолета под пиджаком. Стрелять он не любил, поскольку не умел, но оружие носил, как подобает сыщику.
В помещении не было ни души, ночную тишину прерывал лишь мерный гул работающих стиральных машин и сушилок; яркий свет неоновых ламп резал глаза даже сквозь стекла очков. Подойдя к стойке приемщика, Николеттус осторожно заглянул под нее, словно рассчитывая найти там бездыханное тело, затем прошел к агрегату-тайнику и, став на колени, принялся внимательно рассматривать его, подняв очки на лоб. Он мог поклясться, что ни единого следа сна там не обнаружит, но все же счел своим долгом проверить. Просунув руку под днище стиральной машины, он удовлетворенно хмыкнул.
«Интересно, – пробормотал он, поднимаясь и отряхивая кремовые брюки, – очень интересно».
Обернувшись, он заметил стоявшую в дверях рыжеволосую девушку, прижимавшую к груди матерчатый тюк.
– О, мадемуазель, – радушно произнес Николеттус, – буду очень признателен, если вы расскажете, откуда здесь это.
И протянул девушке бязевый комплект, украшенный синими уточками на белом фоне.
Треугольное личико девушки сморщилось, бледные губы задрожали, а из глубин тонкого горла раздалось бульканье и клокотание. Путем длительных уговоров, изведя три батистовых платка, удачно отыскавшихся в сушилке (сморкаться в бумажные мадемуазель отказалась наотрез), сыщик добился нескольких вещей, имевших ключевую важность для этой истории.
Во-первых, имя. Девушку звали Мелия Лотус. Узнав имя собеседника – намного проще узнать все остальное, это правило.
Во-вторых, описания сложности ситуации, в которой оказалась мадемуазель. Мелия художница (молодая, очень талантливая и очень непризнанная, что, само собой, досадное недоразумение, которое вскоре будет исправлено), но пока недоразумение продолжает иметь место быть, Мелии нужно чем-то питаться, оплачивать жилье и всевозможные рисовальные принадлежности. Поэтому она работает в ночной прачечной. И потому же использует любую возможность, чтобы получить небольшой приработок к своей крошечной зарплате.
В-третьих, собственно истории происхождения найденного комплекта. Юная Мелия подрабатывала весьма оригинальным способом – продажей снов. Однажды ночью, когда художница, пользуясь глухим предрассветным часом и отсутствием посетителей, пыталась завершить объемную штриховку своей новой картины под названием «Бледный свет луны в молодой луже», в прачечную наведался пожилой, очень представительный господин, назвавшийся Юлиусом Дулиусом. Восхищенно оглядев полотно с луной и лужей, он вынул бумажник и предложил мадемуазель Лотус сделку: она продает ему сны, которые обнаружатся в вещах, приносимых в стирку, а он выплачивает щедрое вознаграждение в зависимости от продолжительности, качества и содержания сновидения.
Увлеченно всхлипывая и терзая платочек, Мелия извлекла из кармана форменного платья устройство, напоминающее дорожный фен размером с ладонь.
– Эту штуку нужно приложить к вещи, и если загорится зеленая лампочка – значит, в ней есть обрывки образов сновидения. Тогда нужно нажать вот эту кнопочку и оставить до тех пор, пока не перестанет мигать красный индикатор, тогда сон переместится в специальный патрончик, – художница продемонстрировала полоску с углублениями на внутренней стороне рукояти «фена». – Когда они заполнятся все, я достаю их и отношу мсье Дулиусу, он просматривает образы на специальной аппаратуре и выписывает мне чек. А вещи я потом незаметно подкладываю обратно, я не беру чужого!
Девушка трагически заломила веснушчатые руки.
– Пожалуйста, не выдавайте меня. Я готова на многое, я… я напишу ваш портрет, хотите?!
Николеттусу стало смешно.
– Напишите-ка мне лучше адрес мсье Дулиуса, мадемуазель. Поверьте, не так ужасен был проступок, чтобы принуждать вас портить холст моим маловыразительным лицом…
Ровно в девять утра бежевый «Пежо» Николеттуса Кубикуса посигналил у резных ворот загородного поместья «Каштан», принадлежащего известному медиамагнату Юлиусу Дулиусу Третьему. (На самом деле, Первого и Второго в природе не существовало, разбогатев Юлиус счел, что такая приставка к имени придаст большей солидности его обладателю). К тому времени, когда напыщенный дворецкий провел Николеттуса в гостиную, тот уже успел дважды выиграть пари сам у себя. Первый раз – безошибочно определив седовласого дворецкого-англичанина в смокинге как неотъемлемый атрибут загородного поместья; второй – угадав обстановку этой самой гостиной до мельчайших деталей, вплоть до хрустального графина с выдержанным напитком баснословной стоимости и коробкой сигар на столике у камина. Поздравив себя с проницательностью, а хозяина – с обилием денег и пристрастием к шаблонам, Кубикус удобно устроился в кресле, смакуя запах дорогого коньяка и перелистывая первое издание Джерома Кафки Джерома, небрежно лежавшее на ручке кресла. По сторонам он старался не смотреть – стены, обшитые дубовыми панелями, были увешаны родовыми портретами семейной ветви Дулиусов, и зрелище это было не для слабонервных.
«Истинно британский шик, – одобрительно подумал Николеттус, – чего не скажешь об остальной обстановке. Интересно, у кого он заказывал эти картины? Подлинные следы вырождения на лицах, определенно, у художника есть вкус, да. Такое не подделать».
Вышедший к нему хозяин поместья был принаряжен в шелковый халат, перехваченный вокруг обширной талии тонким поясом с кистями, мягкие шерстяные брюки, белоснежную рубашку с накрахмаленным воротничком и шелковый же платок, туго повязанный вокруг багровой морщинистой шеи. Концы платка были аккуратно заправлены под рубашку. Физиономия мсье Дулиуса была кислее маринованных черри и такой же красной – ему явно было жарко и неудобно в этом одеянии, но положение, как известно, обязывает.
– Чем могу служить? – учтиво вопросил мсье Дулиус.
Был он высок, дороден и, насколько мог судить Николеттус, лыс. Парик, украшавший крупную голову медиамагната, был, вне всякого сомнения, высочайшего качества, но зоркий глаз сыщика отметил некоторую неровность в посадке седоволосой гривы. Очевидно, ранний визит заставил Юлиуса поторопиться и допустить некоторую небрежность в прическе.
– Заранее прошу простить, что отрываю от дел столь занятого человека, – ответил Николеттус, всячески стараясь соответствовать обстановке, – но меня привело к вам срочное и в высшей степени неотложное дело. И надеюсь, что вы, как джентльмен, отнесетесь к этому с пониманием и окажете необходимую помощь.
Дулиус крякнул и с уважением посмотрел на гостя. Николеттус ответил ему улыбкой, исполненной внутреннего торжества.
«Ну-ну, поглядим, что ты теперь скажешь?»
Отмахнувшись от дворецкого, делец грузно опустился в кресло и щедро плеснул себе янтарной жидкости в высокий стакан. Кубикус с сомнением посмотрел на часы, затем на рюмку в своей руке, но решил не заморачиваться. Мало ли, как там у островитян заведено, в пять часов они пьют чай, а коньяк и виски, очевидно, в любое время.
– Давайте к делу, – Дулиус дал понять, что ритуал встречи окончен. – Мне известно, кто вы; вам известно, кто я. Что вас интересует?
– Сны, – сыщик тоже решил говорить по существу, – точнее, один конкретный сон, который принадлежит моему клиенту. И которым вы завладели, скажем так, сомнительным способом.
Медиамагнат пожал плечами.
– Говорите прямо, Кубикус: украл. Но это не так и обратного вы не докажете. Сны не подпадают под категорию частной собственности, так говорит мой юрист, а он дока в этих вопросах. Кроме того, я не извлекаю никакой выгоды, это просто скромное увлечение пожилого человека.
– Возможно, – Николеттус тонко усмехнулся, – но коллекции тоже имеют ценность. И потом, мсье Дулиус, вы же не заинтересованы в гражданском иске от владельца этого самого сна, правда? Конечно, вероятность проиграть его для вас невелика. Но подумайте, нужно ли вам подобное… внимание? Люди очень ревностно относятся ко всему, что связано с личным пространством, вы меня понимаете?
Господин Дулиус долго смотрел на собеседника, явно что-то прикидывая в уме.
– Хотите посмотреть мою коллекцию? – внезапно предложил он, вставая. – Я никому ее не показываю, но наша встреча – особый случай.
Обескураженный, Николеттус поднялся и проследовал за хозяином дома.
Коллекция снов хранилась в большой круглой комнате без окон с куполообразным потолком и снежно-белыми стенами. Комната была пуста, если не считать низкого столика посередине.
– Тут все сделано по моему проекту, – с гордостью сказал Юлиус, – все, до мельчайшей детали.
Он подошел к стене и приложил к ней ладонь. Замаскированная дверца с тихим жужжанием отодвинулась, открыв взглядам сейфообразный стеклянный шкаф.
– Патроны с записями требуют специального режима хранения, – продолжал коллекционер, – малейшее нарушение может повредить носитель и его содержимое. Все датчики встроены в конструкцию сейфа, а данные с них постоянно передаются на центральный компьютер, который контролируют мои помощники.
Пригласив Николеттуса подойти ближе, он указал на аккуратные ряды ячеек, скрытые в глубинах шкафа.
– Вот они, сны.
Ловким движением Юлиус извлек один патрон и отошел к столику в центре. При ближайшем рассмотрении на столике обнаружилась овальная линза на белой подставке – практически незаметная на фоне ослепительной белизны комнаты.
– А это проигрыватель сновидений. Я назвал его проектором Монро.
– Астральный путешественник, не так ли? – поспешил блеснуть эрудицией сыщик.
– Да, именно. Мы сотрудничали с Институтом Монро, когда строили этот проектор. В его основу положен принцип технологии синхронизации частот работы полушарий мозга с помощью звуковых волн, разработанный Робертом Монро, мы лишь усовершенствовали его.
Николеттус важно кивнул, соглашаясь со сказанным. Он всегда так делал, когда речь заходила о неясных ему материях.
– О, это сложно, – улыбнулся магнат, – вам будет интереснее другое…
Он вставил патрон в основание линзы и щелкнул переключателем. В тот же миг свет в комнате погас, а на потолке появилось движущееся изображение.
Ослепительной красоты светловолосая барышня в нижнем белье фасона прошлого века и с кружевным зонтиком. Призывно улыбаясь, она сделала несколько шагов навстречу невидимой камере, послала воздушный поцелуй и исчезла. Ее место заняла другая, столь же ослепительная, но с темными волосами и в корсете на шнуровке. Впрочем, против ожидания внизу ее наряд представлял собой трусики танга, что несколько дисгармонировало с верхом, зато открывало взгляду волнующее пространство загорелой кожи, особенно со спины. Следующая девушка была одета в нечто кожаное и рваное. Причем, как успел заметить сыщик, рваного было куда больше, нежели кожаного. Затем появилось создание, с ног до головы затянутое в футуристически мерцающую ткань, плотно закрывающую ее с ног до головы, включая лицо. Дальнейшие изображения перемешались, превратившись в калейдоскоп лиц, волос, кожи, тканей и красок, сверкающий, переливающийся и изменяющийся со скоростью света. Когда внезапно зажегся свет, Кубикус, ошалело моргая, уставился на довольного собой Дулиуса.
– Что это было? – сыщик потер глаза, в которых до сих пор мельтешило. – Сон завсегдатая пип-шоу?
Юлиус от души расхохотался.
– Нет, мой дорогой детектив, всего лишь одного модного фотографа, – тут он назвал фамилию, которая была на слуху в мире моды и светской хроники. – И заметьте, я оказал благодеяние его хозяину, этот сон сводил его с ума. Вы посмотрели его лишь один раз, а вообразите, каково это – видеть подобное еженощно?
Николеттус представил и содрогнулся.
– Сны в высшей степени забавные штуки, – медиамагнат заботливо вернул носитель со сновидением фотографа на место и достал следующий. – Они не просто отражение нашей реальности, они сами реальность в своем роде. Взгляните на этот.
Невысокий рыхлый человек с мягким безвольным лицом, но колючими глазами за стеклами очков. Одетый в махровый халат, он возлежал на пышных подушках с трубкой кальяна в пухлой руке. Обстановка вокруг него была вызывающе роскошна: стены, обитые шелком, мраморные полы, мебель красного дерева, золотая кухонная утварь, вазы, ошеломляюще древние с виду. Пальцы лежавшего были унизаны перстнями с огромными драгоценными камнями; выбившаяся из пробора прядь темных волос прилипла к потному лбу. Изображение сместилось вниз, и Николеттус увидел темнокожую девушку в туземном наряде, умащавшую маслом желтые пятки мужчины. Следующий кадр явил того же человека, только одетого в строгий темно-серый костюм и аккуратно причесанного. Он садился за руль блестящего темно-зеленого автомобиля с откидным верхом и причудливо изогнутым бампером.
«Jaguar XJ13 66-го года выпуска, – вкрадчиво зашептал внутренний голос, – помнишь прошлогоднюю Millionair Fair в русской столице, где ты разыскивал пропавшее бриллиантовое колье одной из посетительниц? Там был стенд с этим авто, а на стенде ценник: двенадцать миллионов евро».
– Но это же… – Николеттус запнулся, – это же сам… Этот лидер задекларировал свой аскетизм перед всем миром, и вот какие сны ему снятся …
Дулиус многозначительно приложил палец к губам.
– Даже не спрашивайте, чего мне стоило раздобыть эту проекцию.
Он отключил изображение и аккуратно уложил патрон с проекцией в соответствующую ячейку сейфа. Повернувшись к Николеттусу, коллекционер показал тому нечто маленькое и блестящее, зажатое между большим и указательным пальцами правой руки.
– Что это? – внезапно похолодев спросил Кубикус.
– Сон вашего клиента, – сдержанно улыбнулся Юлиус. – Хотите увидеть, что там?
В это туманное утро Дольфи пришел на работу раньше Кубикуса, что само по себе было событием из ряда вон выходящим. Но если бы только это; на помощнике сыщика красовался офисный костюм – жуткий, из темно-коричневой немнущейся материи, с рукавами длиннее требуемого на добрых пять сантиметров. Та же проблема наблюдалась и с брюками – в районе щиколоток они собирались трогательной гармошкой, что делало Дольфи похожим на первоклашку, которому прижимистые родители купили форму «на вырост».
Появившийся в офисе Николеттус только вздохнул, увидав встрепенувшегося Дольфи.
«Лучше бы он, как вчера, в костюм пожарного нарядился», – пронеслось в голове сыщика. Пройдя в свой кабинет, он аккуратно разложил все необходимое и принялся ждать. Впрочем, много времени не потребовалось, Дольфуса хватило ровно на 3 минуты 26 секунд, после чего он материализовался на пороге, угрюмо прижимая к выпуклому животу стопку рекламных листовок и прочей корреспонденции.
Приветливо улыбнувшись, Кубикус махнул ему рукой, приглашая пройти, и любезно предложил присесть. Не став томить и нагнетать атмосферу, Николеттус извлек из стола прямоугольный сверток в хрустящей упаковочной бумаге, и шикарным жестом бросил на стол, прямо в жадные руки изнывающего Дольфуса.
– Кажется, это твое.
Коротышка проворно разорвал подарочную оболочку и радостно развернул белую ткань с мелким узором из синих уточек.
– Мой комплект! Значит, ты нашел его!
– Да, – Николеттус небрежно пожал плечами. – Его увели у тебя в прачечной, а сон, как я и предполагал, остался на нем. Видишь ли, тебе не нужны подробности, но… Один парень коллекционирует подобные штуки, но я все уладил. Так что, Дольфи, забирай свой постельный комплект и, клянусь Божьей Матерью Аррижской, сегодня ночью, лежа на этих замечательных уточках, ты увидишь чудесный сон.
Пошевелив напоследок бровями (Николеттус всегда подозревал, что как раз ими его помощник распознает ложь), довольный Дольфус сграбастал свое постельное белье со стола и направился к выходу. Николеттус провожал его застывшей как желе улыбкой. Уже в дверях помощник обернулся и вперил в сыщика подозрительный взгляд:
– А этот урод, он ничего такого на моих простынях не делал?
– Нет, – с облегчением заверил его Николеттус, – я гарантирую это, спи спокойно.
Когда удовлетворенный коротышка удалился, сыщик вынул из нагрудного кармана платок и с наслаждением вытер покрытый испариной лоб, после чего достал коммуникатор и отправил короткое сообщение.
Был поздний вечер, когда бежевый «Пежо» Николеттуса Кубикуса посигналил у резных ворот поместья «Каштан», принадлежащего медиамагнату и меценату Юлиусу Дулиусу Третьему. Дождавшись, пока створки ворот бесшумно отъедут, автомобиль сыщика покатил по ярко освещенной аллее по направлению к особняку. Как и в предыдущее посещение, Николеттуса встретил излучающий чисто британское благонравие дворецкий, и точно так же медленно сопроводил его в уже знакомую гостиную.
На этот раз хозяин дома ожидал гостя. Сидя перед камином с зажженной сигарой, он перелистывал первое издание Джерома Кафки Джерома и краем глаза следил за футбольным матчем на экране плазменной панели, удачно замаскированной под семейный портрет трех поколений Дулиусов.
Завидев сыщика, он поднялся, сердечно пожал тому руку и осведомился:
– Как все прошло?
– Неплохо, – Николеттус издал нервный смешок, – я все боялся, что Дольфи уточнит, его ли сон в возвращенном белье, но обошлось. К счастью, распознавание непроизнесенной лжи в его таланты не входит.
– Я рад, – искренне ответил Дулиус. – Я бы не хотел потерять этот сон, он великолепный образчик примечательной личности вашего помощника.
А Кубикус припомнил, что же было в том сне Дольфи, который мсье Юлиус любезно показал ему тогда в проекционной…
Знакомая обстановка в изысканных пастельных цветах, столь любимых Николеттусом, эргономичная офисная мебель, живые цветы на подоконнике. Он сам, сидящий в кресле, – песочные волосы аккуратно зачесаны на прямой пробор, кофейного цвета костюм, кремовые галстук, жилет, носки – все привычно безупречно. Дольфи, низкорослый лохматый демон, стоящий напротив, – воплощенное злорадное дурновкусие, отчаянная нота дисгармонии в любовно отлаженном мирке Кубикуса.
Не глядя на помощника, Николеттус брезгливо произнес:
– Тебе не кажется, что ты забываешься в своих требованиях о прибавке, Дольфи? О каком увеличении твоего нерабочего времени может идти речь, когда ты и так вопиюще небрежен со своими обязанностями. Не далее как вчера ты направил в налоговую службу электронное письмо, начинавшееся со слов: «Выпей йаду, кретин».
– Подумаешь. – На лице Дольфи отразилось искреннее недоумение, отчего кипятится патрон. – Я не нарочно, это все копипаста.
– Да, но если бы ты больше времени уделял работе, а не этой своей сомнительной социальной активности, такого бы не произошло. Погоди-ка, – Николеттус побагровел, – если ты скопировал в деловое письмо фразу для форума, то что тогда ты выложил в комментарии?
– Номер твоей кредитной карты, – сознался Дольфи, – с CVC2 кодом. Да забей, все равно никто не заметил, там чего только не плетут.
Сыщик горестно приложил ладонь к лицу.
– А что ты вчера сказал мадам Монтус, нашей постоянной клиентке?
– Что ты соврал, когда говорил, что она похудела и изумительно выглядит, – с готовностью отвечал коротышка. – И ты таки бесстыдно врал, мадам Монтус смахивает на тюленя по пути к антарктическим водам.
Николеттус с ненавистью посмотрел на помощника. Дольфус невозмутимо воззрился в ответ, а его вульгарные брови настойчиво зашевелились.
– Так что насчет прибавки…
– Хорошо, я увеличу твой обеденный перерыв до трех с половиной часов. И сокращу количество рабочих дней до трех в неделю. Все, иди.
– … и трехдневного оплачиваемого отпуска прямо сейчас.
– Черт бы тебя побрал, Дольфи!
– Четырехдневного.
– …
– Пятидневного.
– Сволочь, – беззвучно прошептал Николеттус, – маленькая бровастая гадина.
– Что ты там бормочешь?
– Говорю, четыре дня отпуска и ни часом больше. И мне нужно, чтобы завтра после обеда ты присутствовал на консультации с новым клиентом, он не вполне надежен.
– Врешь. Но ладно. Пожалуйста…
– Прости?
– Скажи: пожалуйста.
– Пожалуйста, Дольфи.
– Вот и славно.
… и поежился.
– Да, – сказал он, – я бы тоже не хотел, чтобы вы его потеряли.
Николеттус Кубикус по-прежнему содержит самое лучшее в Арриже (и даже в Республике) сыскное агентство. У него безупречная репутация: обратившись к нему, вы всегда можете рассчитывать на успешный исход вашего дела; а феноменальный талант его помощника Дольфуса надежно отпугивает жуликов и аферистов всех мастей и калибров.
Юлиус Дулиус расширяет свою коллекцию снов, пополняя ее все новыми экземплярами. С Николеттусом Кубикусом медиамагната связывает крепкая дружба – сыщик единственный, кому он показывает свои новые проекции. Ходят слухи, что в собрании Юлиуса Дулиуса Третьего содержатся уникальные экспонаты: например, сны действующего президента Республики.
Мелия Лотус все еще работает в ночной прачечной, но вскоре откроется ее персональная выставка в Галерее юных талантов под названием «Отражения в грязной воде». Злые языки говорят, что живопись мадемуазель никчемна, но ее спонсирует богатый делец. Но это, конечно же, ложь.
Дольфус продолжает бороться с неправдой в интернете. Недавно он стал модератором крупного анонимного сообщества под названием «Железный Правдосек».
По ночам Дольфи видит умиротворяющие сны, полные пони, сердец, радуг и бамбуковых медвежат – отчего просыпается счастливый и полный радости жизни.
Именно такие сны обычно видит буддистский монах, живущий неподалеку от прачечной, где работает Мелия Лотус. Как раз сюда, по соседству, монах частенько приносит простирнуть свою любимую конопляную циновку. И оттого несложно догадаться, чьим сном Николеттус Кубикус подменил сон принадлежавший Дольфи – с согласия и подачи Юлиуса Дулиуса Третьего. Но Дольфус об этом не знает, и потому сон его сладок и безмятежен.
Дольфи и Николеттус по-прежнему ненавидят друг друга.
Дольфус работает в конторе Кубикуса пять дней в неделю по семь часов в каждом. Его обеденный перерыв длится один час.
Ни разу со времени описываемых событий Дольфус не попросил прибавки.
Типаж: социальный активист (по возможности, дельфин)
Квест: история о потерянном сне
Автор: LenaSt
Бета: нет
Краткое содержание: Если вам ничего не снится, значит, у вас все есть (с)
читать дальше
Обычно Николеттус Кубикус любил свою работу. Поиск всевозможных пропаж был не только источником средств к существованию для господина Кубикуса, весьма недурного существования, следует отметить; но также и хобби.
Николеттус находил потерянное с раннего детства. Согласно семейной легенде, мать Ника, вынув полугодовалого сына из кроватки, вытащила из крохотного кулачка свое кольцо, неведомо куда пропавшее двумя годами ранее.
«Представляете, – рассказывала потом счастливая владелица всем, кто соглашался слушать, – ума не приложу, как Никки удалось отыскать мое колечко, то самое, что подарила мне моя дорогая мамочка. Я уже думала, никогда его больше не увижу, но Никки нашел его, чудесный ребенок. А ведь он еще даже ходить не начал!»
Став постарше, Николеттус охотно помогал всем желающим с поисками любой мелочи – будь то перламутровая пуговица от осеннего пальто, чехол от зонтика или соседский щенок. На удивленные вопросы окружающих, как же ему это удается, Никки обычно сдвигал домиком редкие брови и отвечал, что «надо просто внимательно осмотреться».
Поэтому, когда после окончания колледжа Николеттус сообщил родным, что не хочет осваивать трудовую стезю бухгалтера, любовно выбранную для него семьей, а собирается открыть собственное сыскное агентство, его решение было принято, пусть и не без слез, и тому подобных охов-ахов. Мать и бабушка, воспитавшие Никки (кстати, в честь последней он и был назван) безмерно огорчились, что их мальчик предпочел солидной и уважаемой профессии такое странное занятие, хотя и вынуждены были признать: поиск пропавших вещей – лучшее, что когда-либо удавалось Николеттусу.
Надо сказать, деньги потраченные на найм подходящего для конторы помещения, обстановку и прочее, окупились в течение нескольких месяцев. Спустя год Николеттус переехал в более престижный район, а еще через два – обосновался в деловом комплексе в самом центре Аррижа.
Да, Николеттус Кубикус любил свою работу. Но в такие дни, как сегодняшний, он начинал сомневаться в этом.
– Мадам, – терпеливо уговаривал Николеттус, подперев свой холеный, чисто выбритый подбородок с едва заметной ямочкой в центре сложенными лодочкой ладонями. – Мадам, я не могу сделать того, о чем вы просите.
– Но почему?! Мне говорили, вы можете найти все, – посетительница явно теряла терпение и оттого последняя фраза прозвучала в тональности бьющегося стекла.
– Потому что, – Николеттус сопроводил свои слова сочувственным вздохом, – я могу отыскать лишь пропавшее. То, что вы потеряли, мадам, понимаете? Я не могу отыскать то, чего у вас никогда не было.
– Но я потеряла! Я потеряла радость жизни, ее смысл, ее вкус!
Дама выпрыгнула из кресла для посетителей, глубокого, обитого велюром, и умоляюще сложила на груди тонкие руки. – Моя половинка скитается в этом жестоком, холодном мире, и пока я не найду ее, она потеряна для меня. Потеряна!
– Мадам, – Николеттусу оставалось лишь надеяться, что дело не дойдет до вызова охраны. – Найдите себе мужа, потеряйте его – и приходите. Я буду рад вам помочь, но не раньше. Это же не брачное агентство, в конце концов.
Когда настырная посетительница удалилась, сыщик засек время по наручному хронометру и нажал кнопку селектора:
– Дольфус, зайди, будь любезен.
Дольфус появился спустя двадцать минут. Николеттус с неудовольствием оглядел наряд помощника – сегодня тот выбрал клетчатую рубашку с засаленными налокотниками и мясницкий фартук с подозрительными разводами. В своем стремлении составить полную противоположность франтоватому шефу, Дольфус не брезговал ничем. Не далее как двумя днями ранее он шокировал посетителей бизнес-центра нарядом парамедика, который изобретательно дополнил металлическим контейнером с пугающе-красной надписью «Забор органов».
Николеттус Кубикус и Дольфус ненавидели друг друга. Это была та самая необъяснимая химия внезапной и мгновенной неприязни, которая приключается между двумя людьми так же стремительно и неумолимо, как и подлинная любовь. На одном деловом приеме, куда Кубикус вынужден был ходить, чтобы регулярно встречаться и выпивать со всевозможными нужными людьми, ему представили странного маленького человечка без фамилии. Голова человечка едва доставала до солнечного сплетения сыщика, который и сам не отличался завидным ростом; густые волосы стояли дыбом, а маленькие глазки-бусинки поблескивали из-под бровей. Брови, пожалуй, были самой примечательной деталью в облике незнакомца – густые, сросшиеся на переносице, казалось, в них ушла вся энергия роста, отпущенная тщедушном тельцу. Когда человечек говорил, брови шевелились в такт его словам, точно мохнатые гусеницы на капустном листе, и выглядело это презабавнейше.
Протянув ему руку, Николеттус обаятельно улыбнулся и произнес:
– Никус Кубикус, можно просто Ник.
Человечек руки в ответ не протянул, буркнув:
– Неправда!
Слегка ошарашенный, Ник убрал руку, зачем-то вытер ее о полу пиджака и переспросил:
– Что неправда, простите?
Человечек ожег его мрачным взглядом, усиленно зашевелил гусеницами-бровями и выпалил:
– Вас зовут не Никус, и если вы врете даже насчет своего имени, то ни за каким чертом руки вам не подам!
Николеттус покраснел. Человечек уязвил его в больное место, невинная ложь объяснялась очень просто: всю сознательную жизнь Кубикус стеснялся своего оригинального имени, полученного в честь бабушки Николетты и, повзрослев, даже предпринял попытку официально сменить его. Впрочем, он передумал, после того как мать, прорыдав восемь часов кряду, пообещала рассказать бабушке, что Николеттус пренебрегает ее ролью в семье и тяготится своим славным именем. Мадам Кубикус-старшая была женщиной суровой, несмотря на преклонный возраст, и связываться с ней Ник не рискнул, предпочтя в итоге не афишировать данное при рождении имя, называясь всюду Никусом или просто Ником.
Пожав плечами, Николеттус отошел от скандального коротышки, не ввязываясь в выяснения, откуда же тому известны такие подробности.
Подхватив бокал с ядовито-лимонным напитком с подноса пробегавшего мимо официанта, он заставил свои лицевые мышцы сложиться в скучающую гримасу, которая, как ему казалось, отличает людей никогда не попадающих в неудобное положение.
Но странный малый без фамилии не шел у него из головы, и на следующий день Кубикус перезвонил приятелю, который и подвел к нему этого коротышку. Выслушав вопрос Николеттуса, приятель коротко хохотнул:
– Дольфи прелесть ведь, правда? Кстати, возьмешь его к себе на работу? Мечтаем от него избавиться всем отделом...
Так Николеттус Кубикус и Дольфус познакомились, возненавидели друг друга и стали работать вместе. Помощник из Дольфуса вышел омерзительный. Трижды с тех пор он увольнялся со скандалом, и трижды сыщик вынужден был умолять его вернуться. К вящей печали, обходиться без хамоватого низкорослика Кубикус не мог: в своем роде Дольфи был феноменом, как и сам Николеттус. Только его дар заключался не в поиске пропаж, а в распознавании лжи. Дольфи определял ложь сразу, с полувзгляда, с полуслова – и никогда не ошибался.
Теперь, глядя на маленькое мрачное лицо Дольфи, на его угрожающе шевелящиеся брови, Николеттус с тоской сознавал: что бы тот ни попросил, придется соглашаться.
– Ты сообщил, что желаешь обсудить кое-что, когда я освобожусь. Я освободился и слушаю.
Дольфус приблизился и без приглашения уселся в опустевшее после ухода посетительницы кресло напротив шефа.
«О нет, – мысленно простонал Николеттус, – только не это. Сейчас он снова попросит прибавки, третий раз за последние три месяца, уму непостижимо!»
– Ты же знаешь, Дольфи, это уже в третий раз. Ну невозможно так работать… Послушай, – глаза Кубикуса загорелись надеждой, рука потянулась к чековой книжке, – давай я тебе лучше зарплату увеличу, а? И премию выдам, прямо сейчас, хочешь? В размере тройного оклада?
Проблема с Дольфи заключалась в том, что под прибавкой он имел в виду отнюдь не денежное вознаграждение. Материальные блага вообще мало его волновали, а «прибавкой» в данном случае выступала продолжительность рабочего дня, который отводился на выполнение им служебных обязанностей. Само собой, не стоит думать, что Дольфи стремился удлинить свой график. Неизвестно, читал ли он Маркса, но действовал сугубо по сформулированному автором «Капитала» постулату, видя свое богатство в количестве свободного времени.
Надо сказать, Дольфи нуждался в свободном времени чрезвычайно остро. Увлечение, нет, даже призвание, которому он отдавался всем своим низкорослым существом, съедало без остатка временные ресурсы, которыми он располагал, но требовало еще большего.
Дольфи боролся за правду. Началось это, когда в возрасте пяти лет он обнаружил свой невероятный дар распознавать ложь; неважно в каком виде – устную, печатную, написанную от руки, выбитую на камне, выложенную рисовыми зернышками, словом, любую.
Выявив в себе столь ценный талант, почти одновременно с этим Дольфи открыл могущество обладания истиной. Периодически то мать, то отец отводили его в сторонку и, засовывая липкий комок сладостей в маленькую лапку, шептали: «Будь хорошим мальчиком, не говори…».
Став постарше, Дольфи попытался перенести свое влияние в школьные стены, и тут его ждала неудача. Сверстники не проявили стремления склониться перед сиянием правды, хуже того, после очередного разоблачения они посягнули на хрупкую физическую оболочку ее носителя. Крепко получив по шее, Дольфи призадумался: к физическим страданиям он оказался как-то не готов. Пришлось затаиться. Так бы, вероятно, бесславно и окончилась его карьера правдоборца, если бы однажды родители не подарили Дольфи компьютер, и он не открыл для себя интернет.
И это был тот самый момент.
Потенциал Всемирной паутины Дольфи оценил мгновенно: радиус действия, анонимность, доступность, – все это предоставляло поистине неограниченные возможности. Он ощущал себя воином справедливости, а полем его сражения был интернет. Народная мудрость, гласящая, что «в интернете кто-то неправ» воспринималась им буквально, и данный факт подлежал искоренению. Каждый божий день (или ночь) Дольфи бороздил просторы интернета с мышью или стилусом наперевес и восстанавливал попранную истину. Форумы, блоги, анонимные сообщества, новостные сайты, – Дольфи добросовестно обшаривал все, что только мог и всюду сеял семена правды. Но информационное пространство ширилось и росло, его было много, а Дольфи был один. Соответственно, вопрос времени, изначально стоявший остро, в дальнейшем перешел в стадию крайней болезненности.
Глядя на Дольфи, Николеттус нервно поправил очки с молочными стеклами. Эти очки, с которыми Кубикус никогда не расставался, были весьма примечательной деталью образа сыщика. Немногие знали, какая особенность заключалась в данном аксессуаре. Как-то раз знакомые дамы упросили Николеттуса поведать секрет его феноменальной способности. Подбадриваемый кокетливыми смешками, одурманенный сладкими ароматами селекционных духов и дорогого вина, лившимися на него со всех сторон, сыщик спросил зажигалку, и, получив ее, щелкнул резной крышечкой, показав присутствующим дрожащий огонек. После чего попросил притушить верхний свет и взмахнул рукой, описав плавную дугу перед застывшими зрительницами. На миг в воздухе повис едва различимый светящийся след, повторивший движение Николеттуса.
«Примерно так, – объявил довольный собой Кубикус восхищенной аудитории, – я вижу следы пропавших вещей».
И это было правдой. Конечно, сам механизм был намного сложнее, но принцип был именно таков: каждый объект в глазах Николеттуса обладал индивидуальным, одним только ему присущим «рисунком» и, перемещаясь в пространстве, оставлял различимый взгляду сыщика след. Сам Николеттус называл это «цветовым отпечатком»; очки же, выполненные из специальным образом обработанного стекла, нейтрализовали этот самый цветовой след, чтобы не замыливать сыщицкий глаз и вообще не отвлекать в повседневном быту. Когда Кубикус снимал очки, это означало одно – он за работой.
Оставив без внимания вопрос Николеттуса, Дольфи положил руки перед собой и принялся сосредоточенно ковырять заусенец на большом пальце. Знаменитые брови сошлись на переносице и замерли, что было невиданно. Все указывало на чрезвычайное душевное беспокойство кубиковского помощника, и сыщик не преминул это отметить.
«Кажется, Дольфи что-то от меня нужно, – подумал он, – и, кажется, это все-таки не прибавка. Интересно».
Дольфи маялся так явно, что Николеттус ощутил приятную тяжесть в груди.
«Всегда бы так, – не без злорадства отметил он про себя, – а то, понимаешь, ведет себя как…»
Как вел себя Дольфи сыщик додумать не успел, поскольку гусеницы на лице помощника жалобно шевельнулись, и тот произнес нечто такое, что заставило Николеттуса подскочить в дорогом офисном кресле.
– Я хотел обратиться к тебе за помощью, – сообщил коротышка сквозь зубы. – У меня пропало кое-что. Кое-что очень важное для меня.
«Настолько важное, что ты готов даже просить меня?» – чуть было не ляпнул Кубикус, но сдержался – это было бы в высшей степени непрофессионально, а своей сыщицкой этикой Николеттус безмерно гордился. Кстати говоря, этика и диктовала острую необходимость в услугах Дольфи, поскольку клиенты Николеттуса далеко не всегда поручали ему найти принадлежащие именно им вещи, и отнюдь не всегда заказы на поиск пропавших людей диктовались добрыми намерениями. С появлением Дольфи процент мошенников и обманщиков свелся к круглому и крепкому нулю, как уже было сказано ранее, в узнавании лжи Дольфи не ошибался никогда.
Поэтому Кубикус для вида повозился немного, растягивая паузу, поперебирал папки в столе, аккуратно протер замшевой тряпочкой экран коммуникатора, поочередно проверил шнурки на безупречно начищенных туфлях, надел на лицо любезную улыбку и сообщил:
– Конечно, я весь внимание.
Дольфи уставился на него с таким подозрением, что Николеттусу стало неловко.
«Как его разобрало-то».
– В общем, у меня пропала одна вещь. Ну, не совсем вещь, а… Это странно, на самом деле. И я не хотел бы, чтобы ты проболтался хоть одной живой душе. Да, только попробуй, – Дольфи явно накручивал себя.
Николеттус выждал, пока тот успокоится, и вновь адресовал ему ободряющую улыбку:
– Спокойнее, Дольфи. Ты сейчас не мой помощник, ты мой клиент. А ты же знаешь, я никогда не болтаю о клиентах.
Это было правдой, и Дольфи заметно успокоился.
– У меня пропал… сон.
Николеттус ошарашенно молчал.
– Не в смысле, что я не сплю. А в смысле, что у меня пропал сон, который я часто видел последнее время. И он нужен мне.
– И что же такого в этом сне? – осторожно поинтересовался сыщик.
Дольфи напряженно думал, хмурясь и ерзая в кресле.
– Я не знаю, – наконец выдавил он, остервенело терзая несчастный заусенец, – просто не могу вспомнить.
– Ладно, расскажи, что можешь.
И Дольфи рассказал. Говорил он путано, без конца перескакивая с одного на другое, не заканчивая мысль и сбиваясь на невнятные, но мрачные угрозы в адрес неведомого похитителя. Из рассказа следовало, что последний год серую жизнь Дольфи скрашивал один сон, после которого тот просыпался со счастливым всхлипом на губах, и вообще жизнь начинала играть всеми цветами радуги. Теперь сон исчез, какая-то паскуда украла его, а Дольфи не находит себе места и жаждет вернуть его.
Выслушав, Николеттус озабоченно покачал головой и спросил:
– А ты точно уверен, что сон не ушел сам по себе? Ну, знаешь, как это бывает со снами. Мне вот когда-то тоже снились, гм, интересные сны, но они прошли с тех пор, как я обзавелся подругой.
– Не смей сравнивать мой чудный сон со своими неполовозрелыми бреднями! – взвился Дольфи. – И вообще, не пошел бы ты!
– Ладно, ладно, не злись, я посмотрю, что можно сделать.
Сняв очки, Николеттус пристально всмотрелся в Дольфи, затем заставил помощника несколько раз повторить ранее сказанное про сон, внимательно наблюдая за чем-то видимым лишь ему одному, после чего вернул очки на переносицу.
– В принципе, думаю, можно попробовать.
Квартирка, в которой обитал Дольфи, располагалась в маленьком двухэтажном особняке довоенной постройки. Поднявшись по пропахшей кошками лестнице, сыщик оказался перед массивной дверью, украшенной металлическими пластинами и дверным глазком, располагавшимся на уровне грудной клетки. Дверного звонка поблизости не оказалось, поэтому Николеттус недолго думая постучал кулаком.
– Что, даже домофон установить не судьба? – ядовито спросил он у нарисовавшегося в дверном проеме помощника.
– Мне нормально, – коротко проговорил тот. – Чем меньше тут ходить будут, тем лучше.
Пройдя в узкую на удивление чистую прихожую, сыщик протянул ему пластиковую папку.
– Ознакомься и подпиши. Это договор на оказание услуг по поиску пропажи.
Дольфи достал свежераспечатанный лист и углубился в чтение.
– Это вообще нормально? – произнес он спустя пару минут. – Что это за хрень такая?
Кубикус пожал плечами.
– Ты же не думал, что я стану работать бесплатно?
– Не думал и согласен платить, но это что такое вообще? – Дольфи ткнул пальцем в последнюю строчку, гласившую «Трудовой договор и сопутствующая документация прилагаются».
– А это, – безмятежно сообщил Николеттус, – твой контракт на пять лет. Плюс табель и должностная инструкция. Мне надоело, что ты постоянно держишь меня в подвешенном состоянии, чуть что угрожая уйти. Нет уж, ты нужен мне, Дольфи, и я готов не скупиться, оплачивая твой труд. Но взамен мне нужна определенность. И надежность. Так что, выбор у тебя невелик: либо ты подписываешь, я нахожу твой сон, и ты работаешь как положено; либо пусть все идет как идет, но свое драгоценное сновидение ты ищешь сам. Или прощаешься с ним.
Дольфи побагровел так, что в какой-то момент Николеттус испугался, что перегнул палку.
«Надо было написать три года», – пронеслось в его голове.
Размахнувшись, коротышка что есть силы впечатал лист в стену, затем вырвал у Николеттуса дорогое чернильное стило и поставил крючковатую подпись под договором.
– Вот, – сказал он, сверля сыщика глазами-бусинками, – найди этот чертов сон, и на пять лет я твой с потрохами.
Довольный Кубикус поспешил спрятать договор от греха подальше.
Осмотр места происшествия не занял много времени. Сразу пройдя в спальню, Николеттус тщательно осмотрел каждый кубический сантиметр пространства вокруг кровати, затем повернулся к помощнику.
– Когда точно пропал твой сон? Мне нужно постельное белье, которым ты пользовался в то время, наверняка на нем есть след твоего сна, а, может, и он сам.
После непродолжительных поисков обнаружилась недостача бязевого комплекта, причем Дольфи был точно уверен, что почивая на нем видел тот самый вожделенный сон.
– Ясно, – сыщик был краток и деловит, – химчистка, прачечная, пляж?
– Прачечная, чуть дальше по улице, третий дом, вход со двора. Какой еще пляж?
– У меня был знакомый, который брал на пляж простыни в качестве подстилки, ну, знаешь, чтобы лежать на них, а не на голом песочке. Вот я и подумал, что ты, возможно, тоже настолько альтернативно одарен…
Для Дольфи это было уже слишком, маленькие кулаки сжались. Не дожидаясь пока коротышка перейдет к решительным действиям, Николеттус спешно покинул помещение.
Визит в прачечную ясности не прибавил. Обольстив пожилую приемщицу белоснежной располагающей улыбкой, Николеттус выяснил, что искомый бязевый комплект «белый в синюю уточку», действительно сдавался Дольфусом в стирку вместе с другими вещами. А вот обратно, судя по всему, получен им не был. Или исчез уже непосредственно из квартиры – впрочем, данный вариант пока не рассматривался. Приподняв белесые стекла очков, Кубикус бегло оглядел прачечную, наметанным взглядом определив, что под крайним справа стиральным агрегатом оборудован тайник с крадеными вещами клиентов. Сердечно поблагодарив добрую женщину, сыщик удалился.
Потоптавшись на улице, Николеттус вынужден был признать очевидное: след прервался и в прачечную он наведался зря, не считая не относящегося к делу тайника с ворованным. Хотя, подумал Николеттус, расхаживая взад и вперед и пытаясь рассмотреть свое отражение в витринах, почему, собственно, не относящегося. Просветлев лицом, сыщик направился восвояси. Прачечная работала круглосуточно, и ему не терпелось пообщаться со сменщиком покладистой приемщицы.
Второе посещение прачечной оказалось куда более занимательным. Когда Николеттус подошел к тускло освещенной двери заведения, предоставлявшего населению столь необходимые бытовые услуги, улица была темной и безлюдной. Петли жалобно скрипнули, предупреждая о непрошеном госте, Кубикус на всякий случай нащупал рукоять пневматического пистолета под пиджаком. Стрелять он не любил, поскольку не умел, но оружие носил, как подобает сыщику.
В помещении не было ни души, ночную тишину прерывал лишь мерный гул работающих стиральных машин и сушилок; яркий свет неоновых ламп резал глаза даже сквозь стекла очков. Подойдя к стойке приемщика, Николеттус осторожно заглянул под нее, словно рассчитывая найти там бездыханное тело, затем прошел к агрегату-тайнику и, став на колени, принялся внимательно рассматривать его, подняв очки на лоб. Он мог поклясться, что ни единого следа сна там не обнаружит, но все же счел своим долгом проверить. Просунув руку под днище стиральной машины, он удовлетворенно хмыкнул.
«Интересно, – пробормотал он, поднимаясь и отряхивая кремовые брюки, – очень интересно».
Обернувшись, он заметил стоявшую в дверях рыжеволосую девушку, прижимавшую к груди матерчатый тюк.
– О, мадемуазель, – радушно произнес Николеттус, – буду очень признателен, если вы расскажете, откуда здесь это.
И протянул девушке бязевый комплект, украшенный синими уточками на белом фоне.
Треугольное личико девушки сморщилось, бледные губы задрожали, а из глубин тонкого горла раздалось бульканье и клокотание. Путем длительных уговоров, изведя три батистовых платка, удачно отыскавшихся в сушилке (сморкаться в бумажные мадемуазель отказалась наотрез), сыщик добился нескольких вещей, имевших ключевую важность для этой истории.
Во-первых, имя. Девушку звали Мелия Лотус. Узнав имя собеседника – намного проще узнать все остальное, это правило.
Во-вторых, описания сложности ситуации, в которой оказалась мадемуазель. Мелия художница (молодая, очень талантливая и очень непризнанная, что, само собой, досадное недоразумение, которое вскоре будет исправлено), но пока недоразумение продолжает иметь место быть, Мелии нужно чем-то питаться, оплачивать жилье и всевозможные рисовальные принадлежности. Поэтому она работает в ночной прачечной. И потому же использует любую возможность, чтобы получить небольшой приработок к своей крошечной зарплате.
В-третьих, собственно истории происхождения найденного комплекта. Юная Мелия подрабатывала весьма оригинальным способом – продажей снов. Однажды ночью, когда художница, пользуясь глухим предрассветным часом и отсутствием посетителей, пыталась завершить объемную штриховку своей новой картины под названием «Бледный свет луны в молодой луже», в прачечную наведался пожилой, очень представительный господин, назвавшийся Юлиусом Дулиусом. Восхищенно оглядев полотно с луной и лужей, он вынул бумажник и предложил мадемуазель Лотус сделку: она продает ему сны, которые обнаружатся в вещах, приносимых в стирку, а он выплачивает щедрое вознаграждение в зависимости от продолжительности, качества и содержания сновидения.
Увлеченно всхлипывая и терзая платочек, Мелия извлекла из кармана форменного платья устройство, напоминающее дорожный фен размером с ладонь.
– Эту штуку нужно приложить к вещи, и если загорится зеленая лампочка – значит, в ней есть обрывки образов сновидения. Тогда нужно нажать вот эту кнопочку и оставить до тех пор, пока не перестанет мигать красный индикатор, тогда сон переместится в специальный патрончик, – художница продемонстрировала полоску с углублениями на внутренней стороне рукояти «фена». – Когда они заполнятся все, я достаю их и отношу мсье Дулиусу, он просматривает образы на специальной аппаратуре и выписывает мне чек. А вещи я потом незаметно подкладываю обратно, я не беру чужого!
Девушка трагически заломила веснушчатые руки.
– Пожалуйста, не выдавайте меня. Я готова на многое, я… я напишу ваш портрет, хотите?!
Николеттусу стало смешно.
– Напишите-ка мне лучше адрес мсье Дулиуса, мадемуазель. Поверьте, не так ужасен был проступок, чтобы принуждать вас портить холст моим маловыразительным лицом…
Ровно в девять утра бежевый «Пежо» Николеттуса Кубикуса посигналил у резных ворот загородного поместья «Каштан», принадлежащего известному медиамагнату Юлиусу Дулиусу Третьему. (На самом деле, Первого и Второго в природе не существовало, разбогатев Юлиус счел, что такая приставка к имени придаст большей солидности его обладателю). К тому времени, когда напыщенный дворецкий провел Николеттуса в гостиную, тот уже успел дважды выиграть пари сам у себя. Первый раз – безошибочно определив седовласого дворецкого-англичанина в смокинге как неотъемлемый атрибут загородного поместья; второй – угадав обстановку этой самой гостиной до мельчайших деталей, вплоть до хрустального графина с выдержанным напитком баснословной стоимости и коробкой сигар на столике у камина. Поздравив себя с проницательностью, а хозяина – с обилием денег и пристрастием к шаблонам, Кубикус удобно устроился в кресле, смакуя запах дорогого коньяка и перелистывая первое издание Джерома Кафки Джерома, небрежно лежавшее на ручке кресла. По сторонам он старался не смотреть – стены, обшитые дубовыми панелями, были увешаны родовыми портретами семейной ветви Дулиусов, и зрелище это было не для слабонервных.
«Истинно британский шик, – одобрительно подумал Николеттус, – чего не скажешь об остальной обстановке. Интересно, у кого он заказывал эти картины? Подлинные следы вырождения на лицах, определенно, у художника есть вкус, да. Такое не подделать».
Вышедший к нему хозяин поместья был принаряжен в шелковый халат, перехваченный вокруг обширной талии тонким поясом с кистями, мягкие шерстяные брюки, белоснежную рубашку с накрахмаленным воротничком и шелковый же платок, туго повязанный вокруг багровой морщинистой шеи. Концы платка были аккуратно заправлены под рубашку. Физиономия мсье Дулиуса была кислее маринованных черри и такой же красной – ему явно было жарко и неудобно в этом одеянии, но положение, как известно, обязывает.
– Чем могу служить? – учтиво вопросил мсье Дулиус.
Был он высок, дороден и, насколько мог судить Николеттус, лыс. Парик, украшавший крупную голову медиамагната, был, вне всякого сомнения, высочайшего качества, но зоркий глаз сыщика отметил некоторую неровность в посадке седоволосой гривы. Очевидно, ранний визит заставил Юлиуса поторопиться и допустить некоторую небрежность в прическе.
– Заранее прошу простить, что отрываю от дел столь занятого человека, – ответил Николеттус, всячески стараясь соответствовать обстановке, – но меня привело к вам срочное и в высшей степени неотложное дело. И надеюсь, что вы, как джентльмен, отнесетесь к этому с пониманием и окажете необходимую помощь.
Дулиус крякнул и с уважением посмотрел на гостя. Николеттус ответил ему улыбкой, исполненной внутреннего торжества.
«Ну-ну, поглядим, что ты теперь скажешь?»
Отмахнувшись от дворецкого, делец грузно опустился в кресло и щедро плеснул себе янтарной жидкости в высокий стакан. Кубикус с сомнением посмотрел на часы, затем на рюмку в своей руке, но решил не заморачиваться. Мало ли, как там у островитян заведено, в пять часов они пьют чай, а коньяк и виски, очевидно, в любое время.
– Давайте к делу, – Дулиус дал понять, что ритуал встречи окончен. – Мне известно, кто вы; вам известно, кто я. Что вас интересует?
– Сны, – сыщик тоже решил говорить по существу, – точнее, один конкретный сон, который принадлежит моему клиенту. И которым вы завладели, скажем так, сомнительным способом.
Медиамагнат пожал плечами.
– Говорите прямо, Кубикус: украл. Но это не так и обратного вы не докажете. Сны не подпадают под категорию частной собственности, так говорит мой юрист, а он дока в этих вопросах. Кроме того, я не извлекаю никакой выгоды, это просто скромное увлечение пожилого человека.
– Возможно, – Николеттус тонко усмехнулся, – но коллекции тоже имеют ценность. И потом, мсье Дулиус, вы же не заинтересованы в гражданском иске от владельца этого самого сна, правда? Конечно, вероятность проиграть его для вас невелика. Но подумайте, нужно ли вам подобное… внимание? Люди очень ревностно относятся ко всему, что связано с личным пространством, вы меня понимаете?
Господин Дулиус долго смотрел на собеседника, явно что-то прикидывая в уме.
– Хотите посмотреть мою коллекцию? – внезапно предложил он, вставая. – Я никому ее не показываю, но наша встреча – особый случай.
Обескураженный, Николеттус поднялся и проследовал за хозяином дома.
Коллекция снов хранилась в большой круглой комнате без окон с куполообразным потолком и снежно-белыми стенами. Комната была пуста, если не считать низкого столика посередине.
– Тут все сделано по моему проекту, – с гордостью сказал Юлиус, – все, до мельчайшей детали.
Он подошел к стене и приложил к ней ладонь. Замаскированная дверца с тихим жужжанием отодвинулась, открыв взглядам сейфообразный стеклянный шкаф.
– Патроны с записями требуют специального режима хранения, – продолжал коллекционер, – малейшее нарушение может повредить носитель и его содержимое. Все датчики встроены в конструкцию сейфа, а данные с них постоянно передаются на центральный компьютер, который контролируют мои помощники.
Пригласив Николеттуса подойти ближе, он указал на аккуратные ряды ячеек, скрытые в глубинах шкафа.
– Вот они, сны.
Ловким движением Юлиус извлек один патрон и отошел к столику в центре. При ближайшем рассмотрении на столике обнаружилась овальная линза на белой подставке – практически незаметная на фоне ослепительной белизны комнаты.
– А это проигрыватель сновидений. Я назвал его проектором Монро.
– Астральный путешественник, не так ли? – поспешил блеснуть эрудицией сыщик.
– Да, именно. Мы сотрудничали с Институтом Монро, когда строили этот проектор. В его основу положен принцип технологии синхронизации частот работы полушарий мозга с помощью звуковых волн, разработанный Робертом Монро, мы лишь усовершенствовали его.
Николеттус важно кивнул, соглашаясь со сказанным. Он всегда так делал, когда речь заходила о неясных ему материях.
– О, это сложно, – улыбнулся магнат, – вам будет интереснее другое…
Он вставил патрон в основание линзы и щелкнул переключателем. В тот же миг свет в комнате погас, а на потолке появилось движущееся изображение.
Ослепительной красоты светловолосая барышня в нижнем белье фасона прошлого века и с кружевным зонтиком. Призывно улыбаясь, она сделала несколько шагов навстречу невидимой камере, послала воздушный поцелуй и исчезла. Ее место заняла другая, столь же ослепительная, но с темными волосами и в корсете на шнуровке. Впрочем, против ожидания внизу ее наряд представлял собой трусики танга, что несколько дисгармонировало с верхом, зато открывало взгляду волнующее пространство загорелой кожи, особенно со спины. Следующая девушка была одета в нечто кожаное и рваное. Причем, как успел заметить сыщик, рваного было куда больше, нежели кожаного. Затем появилось создание, с ног до головы затянутое в футуристически мерцающую ткань, плотно закрывающую ее с ног до головы, включая лицо. Дальнейшие изображения перемешались, превратившись в калейдоскоп лиц, волос, кожи, тканей и красок, сверкающий, переливающийся и изменяющийся со скоростью света. Когда внезапно зажегся свет, Кубикус, ошалело моргая, уставился на довольного собой Дулиуса.
– Что это было? – сыщик потер глаза, в которых до сих пор мельтешило. – Сон завсегдатая пип-шоу?
Юлиус от души расхохотался.
– Нет, мой дорогой детектив, всего лишь одного модного фотографа, – тут он назвал фамилию, которая была на слуху в мире моды и светской хроники. – И заметьте, я оказал благодеяние его хозяину, этот сон сводил его с ума. Вы посмотрели его лишь один раз, а вообразите, каково это – видеть подобное еженощно?
Николеттус представил и содрогнулся.
– Сны в высшей степени забавные штуки, – медиамагнат заботливо вернул носитель со сновидением фотографа на место и достал следующий. – Они не просто отражение нашей реальности, они сами реальность в своем роде. Взгляните на этот.
Невысокий рыхлый человек с мягким безвольным лицом, но колючими глазами за стеклами очков. Одетый в махровый халат, он возлежал на пышных подушках с трубкой кальяна в пухлой руке. Обстановка вокруг него была вызывающе роскошна: стены, обитые шелком, мраморные полы, мебель красного дерева, золотая кухонная утварь, вазы, ошеломляюще древние с виду. Пальцы лежавшего были унизаны перстнями с огромными драгоценными камнями; выбившаяся из пробора прядь темных волос прилипла к потному лбу. Изображение сместилось вниз, и Николеттус увидел темнокожую девушку в туземном наряде, умащавшую маслом желтые пятки мужчины. Следующий кадр явил того же человека, только одетого в строгий темно-серый костюм и аккуратно причесанного. Он садился за руль блестящего темно-зеленого автомобиля с откидным верхом и причудливо изогнутым бампером.
«Jaguar XJ13 66-го года выпуска, – вкрадчиво зашептал внутренний голос, – помнишь прошлогоднюю Millionair Fair в русской столице, где ты разыскивал пропавшее бриллиантовое колье одной из посетительниц? Там был стенд с этим авто, а на стенде ценник: двенадцать миллионов евро».
– Но это же… – Николеттус запнулся, – это же сам… Этот лидер задекларировал свой аскетизм перед всем миром, и вот какие сны ему снятся …
Дулиус многозначительно приложил палец к губам.
– Даже не спрашивайте, чего мне стоило раздобыть эту проекцию.
Он отключил изображение и аккуратно уложил патрон с проекцией в соответствующую ячейку сейфа. Повернувшись к Николеттусу, коллекционер показал тому нечто маленькое и блестящее, зажатое между большим и указательным пальцами правой руки.
– Что это? – внезапно похолодев спросил Кубикус.
– Сон вашего клиента, – сдержанно улыбнулся Юлиус. – Хотите увидеть, что там?
В это туманное утро Дольфи пришел на работу раньше Кубикуса, что само по себе было событием из ряда вон выходящим. Но если бы только это; на помощнике сыщика красовался офисный костюм – жуткий, из темно-коричневой немнущейся материи, с рукавами длиннее требуемого на добрых пять сантиметров. Та же проблема наблюдалась и с брюками – в районе щиколоток они собирались трогательной гармошкой, что делало Дольфи похожим на первоклашку, которому прижимистые родители купили форму «на вырост».
Появившийся в офисе Николеттус только вздохнул, увидав встрепенувшегося Дольфи.
«Лучше бы он, как вчера, в костюм пожарного нарядился», – пронеслось в голове сыщика. Пройдя в свой кабинет, он аккуратно разложил все необходимое и принялся ждать. Впрочем, много времени не потребовалось, Дольфуса хватило ровно на 3 минуты 26 секунд, после чего он материализовался на пороге, угрюмо прижимая к выпуклому животу стопку рекламных листовок и прочей корреспонденции.
Приветливо улыбнувшись, Кубикус махнул ему рукой, приглашая пройти, и любезно предложил присесть. Не став томить и нагнетать атмосферу, Николеттус извлек из стола прямоугольный сверток в хрустящей упаковочной бумаге, и шикарным жестом бросил на стол, прямо в жадные руки изнывающего Дольфуса.
– Кажется, это твое.
Коротышка проворно разорвал подарочную оболочку и радостно развернул белую ткань с мелким узором из синих уточек.
– Мой комплект! Значит, ты нашел его!
– Да, – Николеттус небрежно пожал плечами. – Его увели у тебя в прачечной, а сон, как я и предполагал, остался на нем. Видишь ли, тебе не нужны подробности, но… Один парень коллекционирует подобные штуки, но я все уладил. Так что, Дольфи, забирай свой постельный комплект и, клянусь Божьей Матерью Аррижской, сегодня ночью, лежа на этих замечательных уточках, ты увидишь чудесный сон.
Пошевелив напоследок бровями (Николеттус всегда подозревал, что как раз ими его помощник распознает ложь), довольный Дольфус сграбастал свое постельное белье со стола и направился к выходу. Николеттус провожал его застывшей как желе улыбкой. Уже в дверях помощник обернулся и вперил в сыщика подозрительный взгляд:
– А этот урод, он ничего такого на моих простынях не делал?
– Нет, – с облегчением заверил его Николеттус, – я гарантирую это, спи спокойно.
Когда удовлетворенный коротышка удалился, сыщик вынул из нагрудного кармана платок и с наслаждением вытер покрытый испариной лоб, после чего достал коммуникатор и отправил короткое сообщение.
Был поздний вечер, когда бежевый «Пежо» Николеттуса Кубикуса посигналил у резных ворот поместья «Каштан», принадлежащего медиамагнату и меценату Юлиусу Дулиусу Третьему. Дождавшись, пока створки ворот бесшумно отъедут, автомобиль сыщика покатил по ярко освещенной аллее по направлению к особняку. Как и в предыдущее посещение, Николеттуса встретил излучающий чисто британское благонравие дворецкий, и точно так же медленно сопроводил его в уже знакомую гостиную.
На этот раз хозяин дома ожидал гостя. Сидя перед камином с зажженной сигарой, он перелистывал первое издание Джерома Кафки Джерома и краем глаза следил за футбольным матчем на экране плазменной панели, удачно замаскированной под семейный портрет трех поколений Дулиусов.
Завидев сыщика, он поднялся, сердечно пожал тому руку и осведомился:
– Как все прошло?
– Неплохо, – Николеттус издал нервный смешок, – я все боялся, что Дольфи уточнит, его ли сон в возвращенном белье, но обошлось. К счастью, распознавание непроизнесенной лжи в его таланты не входит.
– Я рад, – искренне ответил Дулиус. – Я бы не хотел потерять этот сон, он великолепный образчик примечательной личности вашего помощника.
А Кубикус припомнил, что же было в том сне Дольфи, который мсье Юлиус любезно показал ему тогда в проекционной…
Знакомая обстановка в изысканных пастельных цветах, столь любимых Николеттусом, эргономичная офисная мебель, живые цветы на подоконнике. Он сам, сидящий в кресле, – песочные волосы аккуратно зачесаны на прямой пробор, кофейного цвета костюм, кремовые галстук, жилет, носки – все привычно безупречно. Дольфи, низкорослый лохматый демон, стоящий напротив, – воплощенное злорадное дурновкусие, отчаянная нота дисгармонии в любовно отлаженном мирке Кубикуса.
Не глядя на помощника, Николеттус брезгливо произнес:
– Тебе не кажется, что ты забываешься в своих требованиях о прибавке, Дольфи? О каком увеличении твоего нерабочего времени может идти речь, когда ты и так вопиюще небрежен со своими обязанностями. Не далее как вчера ты направил в налоговую службу электронное письмо, начинавшееся со слов: «Выпей йаду, кретин».
– Подумаешь. – На лице Дольфи отразилось искреннее недоумение, отчего кипятится патрон. – Я не нарочно, это все копипаста.
– Да, но если бы ты больше времени уделял работе, а не этой своей сомнительной социальной активности, такого бы не произошло. Погоди-ка, – Николеттус побагровел, – если ты скопировал в деловое письмо фразу для форума, то что тогда ты выложил в комментарии?
– Номер твоей кредитной карты, – сознался Дольфи, – с CVC2 кодом. Да забей, все равно никто не заметил, там чего только не плетут.
Сыщик горестно приложил ладонь к лицу.
– А что ты вчера сказал мадам Монтус, нашей постоянной клиентке?
– Что ты соврал, когда говорил, что она похудела и изумительно выглядит, – с готовностью отвечал коротышка. – И ты таки бесстыдно врал, мадам Монтус смахивает на тюленя по пути к антарктическим водам.
Николеттус с ненавистью посмотрел на помощника. Дольфус невозмутимо воззрился в ответ, а его вульгарные брови настойчиво зашевелились.
– Так что насчет прибавки…
– Хорошо, я увеличу твой обеденный перерыв до трех с половиной часов. И сокращу количество рабочих дней до трех в неделю. Все, иди.
– … и трехдневного оплачиваемого отпуска прямо сейчас.
– Черт бы тебя побрал, Дольфи!
– Четырехдневного.
– …
– Пятидневного.
– Сволочь, – беззвучно прошептал Николеттус, – маленькая бровастая гадина.
– Что ты там бормочешь?
– Говорю, четыре дня отпуска и ни часом больше. И мне нужно, чтобы завтра после обеда ты присутствовал на консультации с новым клиентом, он не вполне надежен.
– Врешь. Но ладно. Пожалуйста…
– Прости?
– Скажи: пожалуйста.
– Пожалуйста, Дольфи.
– Вот и славно.
… и поежился.
– Да, – сказал он, – я бы тоже не хотел, чтобы вы его потеряли.
Эпилог
Николеттус Кубикус по-прежнему содержит самое лучшее в Арриже (и даже в Республике) сыскное агентство. У него безупречная репутация: обратившись к нему, вы всегда можете рассчитывать на успешный исход вашего дела; а феноменальный талант его помощника Дольфуса надежно отпугивает жуликов и аферистов всех мастей и калибров.
Юлиус Дулиус расширяет свою коллекцию снов, пополняя ее все новыми экземплярами. С Николеттусом Кубикусом медиамагната связывает крепкая дружба – сыщик единственный, кому он показывает свои новые проекции. Ходят слухи, что в собрании Юлиуса Дулиуса Третьего содержатся уникальные экспонаты: например, сны действующего президента Республики.
Мелия Лотус все еще работает в ночной прачечной, но вскоре откроется ее персональная выставка в Галерее юных талантов под названием «Отражения в грязной воде». Злые языки говорят, что живопись мадемуазель никчемна, но ее спонсирует богатый делец. Но это, конечно же, ложь.
Дольфус продолжает бороться с неправдой в интернете. Недавно он стал модератором крупного анонимного сообщества под названием «Железный Правдосек».
По ночам Дольфи видит умиротворяющие сны, полные пони, сердец, радуг и бамбуковых медвежат – отчего просыпается счастливый и полный радости жизни.
Именно такие сны обычно видит буддистский монах, живущий неподалеку от прачечной, где работает Мелия Лотус. Как раз сюда, по соседству, монах частенько приносит простирнуть свою любимую конопляную циновку. И оттого несложно догадаться, чьим сном Николеттус Кубикус подменил сон принадлежавший Дольфи – с согласия и подачи Юлиуса Дулиуса Третьего. Но Дольфус об этом не знает, и потому сон его сладок и безмятежен.
Дольфи и Николеттус по-прежнему ненавидят друг друга.
Дольфус работает в конторе Кубикуса пять дней в неделю по семь часов в каждом. Его обеденный перерыв длится один час.
Ни разу со времени описываемых событий Дольфус не попросил прибавки.
@темы: конкурсная работа, Карусель-2012, рассказ
Командный конкурс фантастического рассказа
Авторизация
Главное меню